Александр Михайловский
Мир царя Михаила

– Вот и отлично, – сказал император Мацухито, – будет замечательно, если отпрыски японских знатных фамилий займут достойное место среди российских вельмож.

– Значит, решено, – император встал, подводя итог заседанию Гэнро. – Маркиз Ито, я поручаю вам завтра в полдень подписать от моего имени мирный договор между Российской и Японской империями. А также я попрошу заменить меня при передаче моей дочери Масако в руки ее русского жениха. Передайте русскому императору, что мы понимаем всю спешку, которая делает невозможным соблюдение многих необходимых при этом формальностей, и благодарим русских друзей за предупреждение о коварных замыслах британцев…

16 (03) марта 1904 года. Утро. Санкт-Петербург. Новая Голландия. Главное Управление Государственной Безопасности.

Бывший глава Особого отдела Департамента полиции Зубатов Сергей Васильевич.

Моя жизнь в очередной раз круто изменилась. Еще сутки назад, утром второго марта, ничего не подозревая, я тихо и мирно завтракал, попивая чаек на своей съемной квартире во Владимире. Но, тут, одновременно с весьма огорчившим меня известием об убийстве Государя, ко мне на квартиру явились люди, посланные начальником Дворцовой полиции генералом Ширинкиным. И довольно грубо предложили мне следовать с ними в Санкт-Петербург, в качестве свидетеля по делу о покушении на Государя. При этом они обращались со мной так, словно я был подозреваемым в цареубийстве.

Двое агентов Дворцовой полиции были на удивление молчаливы, и словно не слышали меня, не ответив ни на один мой вопрос. Такими же нелюдимыми оказались и трое сопровождавших их армейских чинов во главе с унтером. Весьма странная, скажу я вам, компания…

На двух извозчиках мы доехали до вокзала, где сели в поезд, следовавший в Москву. При этом агенты Евгения Никифоровича меня сразу предупредили, что бегать от моих сопровождающих в странных пятнистых мундирах не стоит. Люди они молодые, специально тренированные, и шутя догонят такого как я, тем более мне через три недели исполнится сорок лет.

Вздохнув, я смирился, хотя, сказать по правде, не видел смысла бежать. Да и куда убежишь-то? Моя ссора с господином Плеве не оставляла мне никаких надежд: я знал, что человек он мстительный и злопамятный, и никогда не забудет мне того заговора, который должен был закончиться отставкой министра. Будь проклят этот интриган Витте, втравивший меня в эти придворные дрязги, которые поставили крест на моей карьере. Правда, откуда ж мне было тогда знать, что и сам Витте скоро свернет себе шею, заигравшись участием во французских займах, и будет объявлен чуть ли не государственным преступником…

Помню тот день, когда покойный Государь объявил свое решение о французских займах и об отставке Витте. Город ликовал; люди самых разных сословий поздравляли друг друга, точно на светлый праздник Рождества Христова. Только тогда я понял, насколько народ ненавидел того, в чью пользу я интриговал. И, поверьте моему чутью полицейского, Государя, скорее всего, убили именно из-за денег – в смысле, из-за всей этой истории с займами. Я был возмущен до глубины души. Подумать только, какая низость – Шейлоки приказывают террористам убить русского самодержца!

Время подумать обо всем случившемся у меня было. Вагон, в который мы сели на вокзале во Владимире, был самый обычный, просто я и мои сопровождающие заняли целое купе. Не знаю, что они сказали проводнику, но до самого Курско-Нижегородского вокзала в Первопрестольной, нас никто не беспокоил. В Москве все повторилось – два извозчика довезли нас до Николаевского вокзала, где нас ожидал специальный вагон, затребованный Дворцовой полицией у Министерства Путей Сообщения для перевозки особо опасных преступников. Позже я узнал, что вместе со мной в Петербург отправили некоторых высокопоставленных московских чиновников, которых сочли причастными к цареубийству. Именно в этом вагоне в Петербург привезли небезызвестного полковника Джунковского, приговоренного позже к десяти годам каторги.

На Николаевском вокзале сопровождающие позволили купить мне целый ворох газет, и я почти всю дорогу провел за чтением. Новости удручали. Вдовствующая государыня Мария Федоровна до прибытия в Петербург императора Михаила II взяла на себя всю полноту власти. И теперь эта власть свирепствовала, хватая всех подозрительных, вроде меня. Воистину эту женщину не зря за глаза называли «Гневной».

Господин Плеве, наверное, радовался, сводя счеты со старыми врагами. В проправительственных «Санкт-Петербургских ведомостях» все это было названо «Большой уборкой». К тому же после убийства Государя в Российской Империи появилось еще одно, подчиненное только новому Государю, ведомство, занимающееся преступлениями против безопасности государства – Главное управление Государственной Безопасности. Этими четырьмя буквами «ГУГБ» пестрели газетные листы, причем в самых превосходных степенях.

Именно их специальный отряд вырвал матушку Государя и Петербургского генерал-губернатора Великого князя Сергея Александровича прямо из рук гвардейских офицеров-заговорщиков. Именно они управляли верными правительству отрядами солдат и матросов, восстанавливая в порядок и спокойствие в столице Империи.

Прочитав обо всем этом, я догадался, откуда они – мои «пятнистые» сопровождающие. Конечно же, это были «гугэбисты» – если даже агенты Дворцовой полиции поглядывают на них с опаской. И тут мне стало немного не по себе – неужто и меня действительно считают причастным к заговору и убийству Государя? Ведь это ведомство в настоящий момент занимается только этим делом. Вот значит, какую свинью подложил мне господин Плеве, из низменного чувства мести отправив прямо в жернова нового «Тайного приказа».

В ту ночь, пока поезд шел из Москвы в Петербург, я о многом передумал и во многом раскаялся. Только в одном я остался уверен по-прежнему – чисто репрессивными методами, без улучшения жизни простого народа, Россию не спасти от новой пугачевщины. И чтобы не вспыхнул бунт – бессмысленный и беспощадный» – надо срочно принимать превентивные меры.

Ранним утром третьего марта наш поезд прибыл на Николаевский вокзал столицы. Когда большая часть прибывших покинула поезд, пассажиров нашего спецвагона по одному стали усаживать в подогнанные к самому перрону тюремные кареты. Окна их были завешены плотными занавесками, и поэтому я не мог понять, куда меня везут. Вроде не в Петропавловку и не в «Кресты», а уж тем более, не в Шлиссельбург.

Наконец карета остановилась. Я вышел и осмотрелся – и сразу узнал это место. Это была «Новая Голландия» – логово того самого ГУГБ, о котором так много писали газеты. Значит, я не ошибся, определяя принадлежность моих «пятнистых» сопровождающих…

Доставившие меня агенты Дворцовой полиции получили расписку о передаче меня с рук на руки «опричникам» из ГУГБ, и, попрощавшись с ними, покинули эту юдоль скорбей. А я остался и был вынужден проследовать вслед за подошедшим ко мне охранникам.

Не дав отдохнуть после дальней дороги, меня повели на допрос. Ну прям как у господина Грибоедова – «с корабля на бал». В небольшом полутемном кабинете я увидел того, кто будет заниматься моим делом. Невысокий седобородый мужчина лет шестидесяти, одетый в пятнистый мундир с обер-офицерскими погонами, попросил меня присесть на стоящий у стола табурет и посмотрел на меня каким-то хитрым и добрым взглядом. Только от всего этого мне стало почему-то не по себе, и я вдруг вспомнил свои гимназические времена, когда мне, не выучившему урок, доводилось стоять перед преподавателем и что-то лепетать.

– Ну-с, – сказал седобородый, – давайте познакомимся. Я капитан Тамбовцев Александр Васильевич, исполняю в этом бедламе обязанности следователя по особо важным делам, и буду в дальнейшем заниматься вашей судьбой и возможным трудоустройством. А то что ж такое получается? – продолжал он, постукивая пальцами по столу, – сыщик от бога, отменный руководитель охранной структуры – и вдруг оказывается в компании отъявленных негодяев, замешанных в убийстве Помазанника Божьего. А ведь вам сам Господь велел быть на стороне закона. Как же это так? – капитан Тамбовцев склонил свою лобастую голову, и укоризненно посмотрел на меня. Немного помолчал и спросил: – Что вы желаете рассказать нам?

– А что вас интересует? – с трудом выдавил я, ошеломленный всем сказанным.

– В первую очередь, – сказал он, – вам следует знать, что покушение на Государя – к несчастью, удавшееся – организовал завербованный вами агент охранного отделения, известный под кличкой «инженер Раскин», он же Евно Фишелевич Азеф. Среди партии социалистов-революционеров он известен также как «Иван Николаевич», «Валентин Кузьмич», «Толстый»… Тертый калач, опытный конспиратор, но нам все же удалось его поймать. Взят под арест и его нынешний начальник, директор Департамента полиции Алексей Александрович Лопухин. Он вам прекрасно знаком. Личность, мягко говоря, скользкая. Ну да Бог с ним. Вернемся к Азефу. Сей господин на следствии показал, что заказ на убийство Государя он получил от некоего англичанина. Прежде указания убить того или иного высокопоставленного чиновника империи, вкупе с тридцатью сребрениками, к нему поступали как раз от чинов департамента полиции, и потом он уже сам организовывал убийства указанных лиц. Так вот, я бы хотел у вас узнать: вам было известно, что ваш подопечный Азеф работал также и на британские спецслужбы?

Я молчал. Да и что я мог сказать этому человеку? Все факты были против меня. Действительно, этот проклятый Азеф был моим агентом. Но я никогда не предавал Россию и Государя, и лишь старался принести ей пользу всеми доступными способами… Возможно, я был порой неосторожен и не всегда понимал, что мой агент одной рукой мог сдавать мне своих товарищей, а другой злоумышлять против Государя. Если все обстояло именно так, и это чудовищное преступление совершил мой агент – то получается, что я стал его соучастником, и мне нет прощения…

Господин Тамбовцев встал из-за стола, и внимательно поглядывая на меня, прошелся по кабинету.

– Молчите? – спросил он. – Ну и молчите. В общем, мы уже достаточно знаем о вашем сотрудничестве с Азефом. А вот еще один наш общий знакомый, некто Георгий Гапон, поп-расстрига, интересует нас куда больше. С его участием готовилась провокация, способная потрясти основы Империи.

– Гапон – болтун и самовлюбленный позер, – сквозь зубы процедил я, – и вовсе он не моя креатура, а, скорее, петербургского градоначальника Клейгельса. Я бы этого дурака к своей организации и на пушечный выстрел не подпустил.

– Очень хорошо, – кивнул Тамбовцев, – а хотите, я вам расскажу, что должно было случиться через год после вашей отставки? Этот, как вы изволили выразиться, дурак собрал бы тысяч пятьдесят рабочих и повел бы их к Зимнему дворцу, чтобы вручить царю петицию собственного сочинения. С царскими портретами, иконами, хоругвями, пением «Боже царя храни» и церковных гимнов. А вместе с этой толпой пошли бы и революционные боевики с бомбами и револьверами, и полиция об этом тоже знала бы. Да и трудно не знать, если одновременно с работой на полицию Гапон состоял еще и членом одной из самых революционных радикальных организаций. Гнусная провокация получилась – ведь нельзя было допускать такую огромную толпу к Зимнему дворцу. А не пускать тоже нельзя. Тут или вооруженные боевики убьют царя, или войска будут вынуждены стрелять в неуправляемую и взвинченную агитаторами толпу. Кстати, если царя и не убьют, то войска все равно будут обязаны стрелять. В результате были бы разрушены все три столпа, на которых держится государство Российское. Вы помните знаменитую формулу графа Уварова? «Самодержавие, православие, народность». И вот все это летит псу под хвост. Начинается так не любимая вами пугачевщина, которую опять придется усмирять железом и кровью. Мы знаем ваше отношение к рабочему вопросу, господин Зубатов, и потому разговариваем с вами сейчас не как с подозреваемым в цареубийстве…

Он слегка подался ко мне и, чуть понизив тон, произнес:

– Сергей Васильевич, если нам удастся найти общий язык, то вы можете снова вернуться к своему любимому делу и принести немало пользы Отечеству…

От такого неожиданного перехода в сердце моем вновь вспыхнула надежда, что все образуется. Ведь один раз я уже становился из подследственного сотрудником полиции – стало быть, мне не привыкать к подобным переменам.

Я поднял голову и посмотрел в глаза капитану Тамбовцеву.

– Скажу вам честно: на священную особу Государя я никогда не злоумышлял. Все остальные дела, инкриминируемые мне, есть обычные просчеты, неизбежные в любом деле, а отнюдь не злой умысел. И я готов искупить свою вину, если таковая и есть, длительной и преданной службой нашему новому Государю. Скажите, что я должен делать?

– Отлично, – кивнул Тамбовцев, – скажу вам сразу – работать будете, как и прежде, по линии рабочих организаций. Правда, выходить с территории «Новой Голландии» вам не рекомендуется. Если Вячеслав Константинович увидит вас где-нибудь вне этих стен, то вы сами понимаете, чем может закончиться для вас подобная встреча…

Я понимающе кивнул головой, а капитан, усмехнувшись, продолжил:

– На днях я сведу вас с одним интересным человеком, недоучившимся семинаристом. Ну а пока вам отведут отдельную комнату, где вы посидите и подумаете, как можно без особого шума и скандала отстранить Гапона от руководства «Собрания русских фабрично-заводских рабочих». Убийство в подворотне не предлагать. Его авторитет, заработанный безграничной демагогией, должен плавно перейти к новому руководителю…

Я несколько секунд внимательно смотрел на своего собеседника, а потом спросил:

– Скажите, Александр Васильевич, а какова цель всего этого предприятия?

– Заинтересовались моим предложением? – усмехнулся он. – Тогда слушайте. В одной стране существуют правительство, промышленники и народ. Вы хотели, чтобы всем было хорошо, но такого не бывает. Каждый тянет одеяло на себя. Промышленники безжалостно грабят народ, тот голодает, а правительство, не получая налогов ни с богатых промышленников, ни с нищего народа, вынуждено брать займы за границей. Причем чем больше голодает народ, тем сложнее с ним управляться правительству. Если хорошо правительству, то иностранные займы берут уже промышленники, а народ снова голодает. Кончается это обычно тем, что приходит тот, кому должны промышленники, и забирает все себе, ибо за такое правительство народ воевать не будет. Еще вариант – когда хорошо народу. А народ у нас щедрый: он и с правительством поделится, и с промышленниками – и тогда хорошо будет всем. И воевать за свое правительство он тогда будет так, что любой завоеватель сто раз подумает, прежде чем решится на войну с нами. Потому что государственная система будет находиться в состоянии равновесия.

– Да вы самый настоящий социалист! – задохнулся я от удивления.

– Угу… Еще какой! – хохотнул капитан Тамбовцев. – На сегодня все, Сергей Васильевич, идите и хорошенько подумайте над тем, о чем мы с вами говорили…

16 (03) марта 1904 года. Заголовки мировых газет:

Французская «Пти Паризьен»: «Убийство в центре Петербурга: Императора Николая II взорвали так же, как его деда 23 года назад!»

Американская «Вашингтон пост»: «Кровь на улицах и смута во дворцах: Царь убит, народ в смятении, а недовольные штурмуют дворец его матери»

Английская «Дейли телеграф»: «Быть царем в России – опасная профессия: Британия считает, что император стал жертвой недовольных его политикой»

Итальянская «Стампа»: «Гибель императора: кто направлял руку террористов? Скоро все тайное станет явным»

Германская «Норддойче Альгемайне»: «Чудовищное преступление в Петербурге: Русский император был убит на глазах у нашего любимого кайзера!»

Австрийская «Винер цейтнунг»: «Злой рок русских монархов: Второй раз за двадцать три года кровь венценосцев обагрила улицы столицы России»

Шведская «Свенска Дагбладет»: «Взрыв, потрясший Россию: социалисты-террористы не промахнулись – царь убит!»

Японская «Ници-Ници»: «Злодейское убийство русского царя: Недостойные подданные подняли руки на священную особу императора»

Греческая «Акрополис»: «Трагедия в Петербурге: кто стоял за террористами, убившими русского императора?»

Датская «Юланд постен»: «Русский трон опустел: Дворец матери убитого царя штурмуют мятежники, а новый император лечится от ран в Порт-Артуре»

16 марта 1904 года. Полдень. Лондон. Даунинг-стрит, 10. Резиденция премьер-министра Великобритании.

Присутствуют: премьер-министр Артур Джеймс Бальфур, 1-й лорд Адмиралтейства Уильям Уолдгрейв и министр иностранных дел Британии Генри Чарльз Кит Петти-Фицморис, маркиз Лансдаун.

– Джентльмены, – начал свою речь британский премьер-министр, – в этой чертовой России всегда все идет кувырком. Император Николай успешно убит террористами, но можно также констатировать, что наш изначальный замысел полностью провалился. Вместо Владимира Первого на российский трон готовится сесть Михаил Второй. Сэр Генри, объяснитесь, пожалуйста.

– Э-э-э, сэр Артур… – замялся шеф британского МИДа, – насколько мне известно, все пошло не так почти с самого начала. Во-первых, досадная случайность позволила выжить во время покушения моему русскому коллеге Петру Дурново. Сам по себе он не является знаковой фигурой, но настроен крайне антибритански, и, войдя в новое русское правительство в своем прежнем качестве, он сделает его внешнюю политику враждебной Соединенному королевству. Но и это еще не все. Сразу после убийства русского царя в Санкт-Петербурге начали необычайно активно действовать пришельцы с Дальнего Востока, являющиеся, как мы предполагаем, эмиссарами той силы, которая так легко разгромила Японскую империю. Заговорщики в первые же минуты после устранения русского императора должны были нейтрализовать и его мать, Вдовствующую императрицу Марию Федоровну…

– Нейтрализовать – то есть убить? – задумчиво промычал Первый лорд Адмиралтейства.

– Естественно, – кивнул сэр Генри. – Вдова императора Александра III – весьма волевая и решительная женщина, крайне опасная для наших планов. Она никогда не простит нам смерть своего сына, и если дать ей волю, то еще лет двадцать сможет серьезно осложнять жизнь Британской Империи.

– Вы так прямо и говорите… – Сэр Уильям Уолдгрейв прошелся по кабинету. – Здесь нет газетчиков, перед которыми стоило бы скрывать наши подлинные мысли. Так значит, вы поручили заговорщикам убить мать русского царя, и, как я понимаю, они с позором провалили это задание?

Сэр Генри недовольно поморщился.

– Джентльмены, по сообщению моего агента, наблюдавшего со стороны за попыткой захвата Аничкова дворца, где проживала вышеозначенная мать покойного русского императора, сначала заговорщикам оказали вооруженное сопротивление придворные и слуги. Охотничьи ружья, заряженные картечью, на близком расстоянии оказались опасным оружием, тем более что у наших людей были лишь револьверы. Потом явился отряд пришельцев с Дальнего Востока на боевой машине, и буквально смел нападавших. Джентльмены, мой человек – опытный в военном деле, он служил в Индии, прошел обе бурские войны, был два раза ранен. Поэтому, если он говорит, что у заговорщиков не было ни единого шанса на успех, значит, так и было. Их перестреляли менее чем за минуту, как беззащитных кроликов.

– Сэр Генри… – начал было Первый Лорд Адмиралтейства.

Но тот довольно резко прервал его.

– Джентльмены… – сказал он почти шепотом, – то, что мне сообщили сегодня утром, совершенно меняет всю картину происходящего. Если бы эта информация была у меня хотя бы неделю назад, я ни за что не дал бы согласие на устранение русского императора.

– Даже так? – заметил британский премьер. – Сэр Генри, а вам не кажется, что вы интригуете нас, не объяснив толком, что вы имеете в виду?

– Совсем нет, сэр Артур, – ответил маркиз Лансдаун, – я отвечаю за свои слова, а если вы мне не верите, то я в любой момент могу подать в отставку…

Артур Джеймс Бальфур и Уильям Уолдгрейв переглянулись. Потом премьер министр кивнул.

– Продолжайте, сэр Генри. Надеюсь, полученная ваши информация действительно настолько важна, что мы обязаны учитывать ее в дальнейших планах.

– Успокойтесь, джентльмены, – сказал сэр Генри, – а вы, сэр Уильям, присядьте, такие вещи лучше слушать сидя. Так вот: информация, которой я не могу не доверять, получена из Германии, где у нас много добрых друзей…

– Которым вы, конечно, платите британскими фунтами, – заметил сэр Уильям.

– Это не имеет к делу никакого отношения, – отрезал маркиз Лансдаун, – какая вам разница, чем я им плачу: фунтами, долларами или марками…

– Вы правы, – примирительно сказал Уильям Уолдгрейв, – неважно, чем мы им платим – главное, чтобы они отрабатывали эти деньги. Так что там ваши люди узнали в Германии?

Сэр Генри вздохнул.

– Сэр Уильям, помните тот таинственный русский корабль, который ваши люди попытались захватить в Восточно-Китайском море, и при этом поставили нашу Империю в ужасно глупую и неудобную ситуацию? Так вот, нам удалось установить, что и этот корабль, как и вся так называемая эскадра адмирала Ларионова, никогда не была построена ни на одной верфи на этой планете, а прибыла к нам прямиком из другого мира. Во всяком случае, так мне доложили, и при некоторых раздумьях я пришел к выводу, что так оно и есть… Недавно наш агент получил доступ к расшифрованным телеграммам губернатора Циндао, который вел переговоры с этими пришельцами, направленными в германский Главный морской штаб. Об этом, кстати, сэр Уильям, следовало бы в первую очередь знать вашим людям, а не моим. Именно в Циндао русский корабль под названием «Сметливый» проходит доковый ремонт после боя с нашим крейсером. Насколько мне известно, этот корабль и по сей день находится в этом немецком порту. Так вот джентльмены, каким-то образом капитан цур зее Оскар фон Труппель, губернатор Циндао, установил, что эти русские корабли явились к нам из будущего, отделенного от нашего времени более чем столетним интервалом, о чем он и доложил в Берлин. Именно эти пришельцы через фон Труппеля убедили адмирала Тирпица, а потом и кайзера Вильгельма, что будущее Германии – в союзе с Россией. Именно они раскрыли перед императором Николаем всю информацию о нашем готовящимся договоре с Францией, а также пикантные подробности о французских займах. Кроме того, они также убедили русского царя в необходимости разрыва франко-русского союза. Именно они убедили Николая отправить в отставку нашего друга Витте, и посодействовали тому, что Великий князя Владимир уехал в Туркестан, а генерал-адмирал и Великий князь Алексей Александрович был отправлен в отставку. Кроме того, их командующий, адмирал Ларионов, вступил в довольно тесные отношения с наместником русского царя на Дальнем Востоке адмиралом Алексеевым, Великим князем Александром Михайловичем, и младшим братом Николая, а ныне новым русским царем, Михаилом Александровичем, слухи о смерти которого были слегка преувеличены… Да-да, джентльмены, Его Императорское Величество Михаил Второй в самое ближайшее время покинет Дальний Восток и отправится в Санкт-Петербург, где сейчас власть держит в своих руках его мать. Он поклялся жестоко покарать всех, кто был причастен к смерти его брата, включая и присутствующих в этом кабинете. Его манифесты расклеены в России на каждом заборе, и сдается мне, что Михаил Второй войдет в историю России с прозвищем «Грозный». Помните, джентльмены, что у русских уже был один такой царь? На этом у меня все, джентльмены. Как видите, мы сами, своими руками, сменили относительно безвредного для нас императора Николая на его воинственного и энергичного младшего братца Михаила, который к тому же находится под полным влиянием этих русских пришельцев из будущего.

Британский премьер задумчиво пожевал губами.

– Насколько я понимаю, сэр Генри, этот новый русский император еще не прибыл в свою столицу?

– Да, сэр Артур, – ответил британский министр иностранных дел, – путь по железной дороге из Порт-Артура в Петербург занимает от двух до трех недель. Проблемой при этом может стать переправа через Байкал, если лед на озере начнет вскрываться раньше обычного. Тем более что, насколько нам известно, Михаил еще даже не в Порт-Артуре, а находится вместе с русским флотом в окрестностях Окинавы – а это еще от трех до пяти дней пути.

– Очень хорошо, джентльмены, – кивнул сэр Артур, – нам нужно приложить все усилия к тому, чтобы император Михаил Второй так никогда и не добрался до своей столицы. Делайте что хотите: посылайте наемных убийц, платите любые деньги революционерам-террористам, устраивайте крушение царского поезда – но этот человек не должен попасть в Петербург и сесть на трон своего брата. Вы же, сэр Генри, со своей стороны, предъявите русским ноту, в которой будет сказано, что, поскольку у нас есть сведения о том, что великий князь Михаил Александрович умер в русском госпитале от лихорадки, а под его именем делает громкие заявления самозванец, то британское правительство признает законным русским императором только Великого князя Владимира Александровича или его сына Кирилла. Я прекрасно понимаю, что это игра на грани фола, но помните, что это мы, британцы, устанавливаем правила игры, а весь остальной мир им лишь следует. Если мы в этом деле начнем соблюдать какие-то дурацкие условности, то о нас скоро начнут вытирать ноги. Действуйте же, сэр Генри, действуйте! Интригуйте, обманывайте, подкупайте… И помните, что в случае неудачи висеть мы с вами будем на одной веревке рядом…

Сказав все это, британский премьер повернулся к Первому Лорду Адмиралтейства.

– Теперь вы, сэр Уильям. Свяжитесь с военным министром и совместно продумайте план демонстрации России нашей военной мощи. Для этого можно использовать корабли, дислоцирующиеся в Средиземном море. Ваша задача – в самый короткий срок сформировать сильный отряд наших броненосцев и броненосных крейсеров, которые, в случае, если русские не образумятся и не выполнят наши требования, смогут войти в Финский залив и артиллерийским огнем разгромить этот мерзкий Кронштадт и столицу северных варваров. И запомните: мы не воюем с русскими, мы лишь наказываем их. Надеюсь, сэр Генри, что вашими стараниями к нам присоединится и остальной цивилизованный мир.

– Сэр Артур, – озабоченно произнес Первый Лорд Адмиралтейства, – все дело в том, что навигация в акватории Финского залива начинается только в конце апреля-начале мая. А до этого момента наш флот просто не сможет пробиться сквозь лед.

– Хорошо, сэр Уильям, – устало сказал британский премьер, – делайте все, что сможете. Тем более что сэр Генри мне уже докладывал о подготовке русскими некоего Балтийского союза. Так что проблемы у вас могут возникнуть еще в Датских проливах. Эти датчане, быстро забывшие о том, как наш славный адмирал Нельсон с помощью своих пушек показал им, кто хозяин в европейских морях, слишком много себе позволяют. Если это так, то пусть эти дикари из Петербурга для начала полюбуются на развалины Копенгагена. Вы меня поняли, сэр Уильям? К первому, максимум десятому апреля наш флот должен подойти к Копенгагену. И горе тем датчанам, которые рискнут встать на нашем пути!

– А как насчет других датских городов? – осторожно спросил сэр Уильям, – надо ли их жителей научить хорошим манерам?

– А почему бы и не поучить? – ухмыльнулся британский премьер. – Чем хуже Копенгагена такой город и порт, как Эсбьерг, Скаген или Орхус? Пусть ими займутся наши крейсера. На побережье Ютландии есть где положить десяток-другой крупнокалиберных британских снарядов. Датчане так и никогда не будут любить нас, так пусть просто боятся – нам этого будет вполне достаточно. Думаю, что их пример послужит хорошим уроком для тех, кто не будет уважать военную мощь нашей империи… Ну а теперь, джентльмены, идите. Мне еще раз надо подумать над тем, о чем мы только что с вами говорили, и решить, что именно мне сказать Его Величеству. Если будут какие-либо изменения в планах, то вам своевременно сообщат. Всё, джентльмены, все свободны.

16 (3) марта 1904 года. Вечер. Санкт-Петербург. Зимний дворец, кабинет Е.И.В.

Полковник Антонова Нина Викторовна.

Мы, пришельцы из будущего, привычны ко всему. Беспрецедентно наглое британское заявление нас возмущает, но не удивляет. Видали мы и не такое. Мадлен Олбрайт, Кондолиза Райс и Хиллари Клинтон закалили нас в идеологических боях. Напротив, местные, привыкшие к обтекаемой вежливости XIX века, были не сколько возмущены, сколько шокированы беспардонностью британского заявления.

– Это истерика, Ваше Величество, – стараясь быть спокойной, сказала я Марии Федоровне, прочитав текст британской ноты, – а значит, признак слабости. А еще это добровольное признание вины в цареубийстве и попытке насильственного свержения законного государя Михаила Александровича. Партию свою они проиграли, и теперь джентльмены банально пытаются блефовать, угрожая России.

– Уж очень вы спокойны, мадам, – сухо заметила Мария Федоровна, забирая у меня бумагу. – Неужели вам совсем не страшно?

– Не вижу причин для паники, – ответила я, – сейчас позиции России достаточно сильны, а Британии, наоборот, ослаблены. Нас пытаются запугать повторением истории с Крымской войной, но сегодня Британия одна, а в одиночку она не привыкла сражаться с сильным противником. Тем более что гордые бритты ухитрились испортить отношение и с Германской империей – а это уже для нее опасно. В настоящий момент британская дипломатия может попытаться сколотить антироссийский альянс только из тех европейских государств, которые являются историческими врагами России. Кроме самой Британии, таковыми можно считать еще две империи: Австро-Венгерскую и Турецкую. Причем султан, в отличие от императора Франца-Иосифа, будет очень осторожен. В прошлом все русско-турецкие войны заканчивались победой России. Да и внутреннее положение Турции нынче таково, что война с внешним противником может закончится для нее внутренней смутой. Что же касается насчет Австро-Венгрии… Вот тут, Ваше Величество, как раз важна позиция Германии. Если мы сумеем заключить с германцами договор о создании Континентального Альянса (что можно считать крушением всех британских планов), то это ослабит нарождающуюся Антанту и поставит под угрозу мировое доминирование Империи, над которой никогда не заходит солнце.

Наступила гнетущая тишина.

– Германия, говорите? – Мария Федоровна достала из изящной шкатулки на столе тонкую дамскую папироску, прикурила ее, жадно затянулась, а потом сказала: – Этот несносный германский император Вильгельм, к которому, к моему величайшему сожалению, так хорошо относился мой бедный Ники… Так вот: он должен быть здесь, в Зимнем дворце, с минуты на минуту, вместе со своим любимчиком адмиралом Тирпицем. Поймите меня, мадам: конечно, как настоящая датчанка, я не перевариваю этих надменных и самодовольных прусских солдафонов… – Императрица жадно затянулась табачным дымом, – но сейчас уже прекрасно понимаю, что датская принцесса Дагмара должна стать Всероссийской императрицей Марией Федоровной, для которой хорошо то, что хорошо для России. Именно я убедила моего покойного мужа заключить русско-французский союз – и знаете, я уже не уверена, что это было правильным политическим решением.