Александр Константинович Эганян
Сломанный образ
Сломанный образ
Солнечный свет с трудом заполнял палату сквозь полупрозрачные жалюзи. Старик беспечно лежал на койке, поглядывая то в окно, то в невысокий серый потолок. У него уже второй инсульт за последний год, но ни дети, ни внуки не знают об этом, так как они живут в трёх тысячах километрах от его города. Он всегда переживал из-за того, что обременяет своих родных, а старик не хотел, чтобы его дети бессмысленно тратили на него время.
Многие пожилые люди ждут, когда наступит их время покинуть этот мир, но не Георгий Шалвович. Абсолютно каждый день он вспоминает все свои пройденные преграды, счастливые моменты с близкими, но ему почему-то кажется, что он прожил не свою жизнь. Старик постоянно заботился о своей семье, о своих друзьях (которых уже не осталось в живых), отдавая им всю энергию и все силы. Возможно, он слишком много переживал за их благополучие, забывая о собственном времени.
Но, тем не менее, несмотря на этот предсмертный кризис, он вовсе не боится смерти. Старик верит, что там, на небесах, он наконец встретится с теми, кого он уже потерял, а таких немало. Что же он чувствует, когда теряет близкого человека? Уже ничего, кроме как вспоминает те или иные моменты. Это стало сплошной рутиной, которая воспринимается и как нормальный жизненный процесс. Возможно, многим людям покажется это неким равнодушным и хладнокровным проявлением.
Пару дней назад из его палаты выписался такой же пенсионер, который прошёл всю реабилитацию. Георгий Шалвович не смог с ним найти общий язык за эти две недели, хотя тот пенсионер и пытался как-то заговорить с ним, но всё было напрасно. Все близкие люди подмечали в нём этот сакральный характер. Старик никогда не делился своими секретами. Даже когда внуки просят его вспомнить какой-нибудь интересный случай из жизни, то он сразу переводит тему в совершенно другое русло. Он считает, что его история должна уйти вместе с ним, не важно, увлекательная она или нет.
И вот спустя два дня к нему неожиданно заходит главврач.
– Здравствуйте, Георгий Шалвович. Вы уже идёте на поправку, я смотрю, – произнёс мужчина с той ласковой интонацией, свойственной врачам.
– Да, мне уже намного лучше, спасибо, – сыро бросил старик.
– Слушайте, у нас тут небольшая проблема. К сожалению, у нас все палаты заняты, и во всей больнице есть только одна свободная койка, и она только у вас. Вы не против, если к вам подселится молодой человек со сломанной ногой?
– Конечно, да, – произнёс старик, хотя в его голове проскользнул совершенно другой ответ.
– Отлично! Тогда в течение этого дня его переведут сюда, – сказал врач и мгновенно вышел из палаты.
Того пациента привезли только вечером, а до этого старик продолжил лежать, но в этот раз он ни о чём не думал. У людей бывает такое, когда всё сознание куда-то улетучивается и в голове остаётся лишь тишина, а человек ничего не может сделать с этим пустым и равнодушным взглядом в никуда.
Две медсестры аккуратно уложили на койку молодого человека. На вид ему было лет так двадцать. Помимо его обмотанной в гипс ноги, на его лице ещё горели ссадины ярко-фиолетового цвета. Старик так осматривал парня, что тому стало некомфортно.
Его тёмные волосы и черты лица выдавали в нём кавказца. И, конечно, многие бы подумали стереотипно, что он сам виноват в этих последствиях для здоровья, но Георгий Шалвович начал глубоко изучать его глаза. И в них он увидел доброту и благородство. Да, нельзя характеризовать человека по внешним признакам, но дедушка был настолько знаком с человеческой сущностью и душой, что мог понять его за несколько секунд.
– Что с тобой случилось? – неожиданно для медсестёр спросил старик.
Немного засмущавшись и постыдившись чего-то, парень всё-таки ответил:
– Влез в бессмысленную драку.
– Бывает, – улыбнувшись, сказал старик и снова повторил, – бывает.
Медсёстры подтянули его загипсованную ногу в Балканскую раму и тут же вышли. Старик уснул практически сразу, а парень до самого восхода солнца думал об этой драке. Иногда бывает такое, когда тело уже хочет спать, а душа мечется из одной мысли в другую, не давая уснуть.
Он винил себя за своё отношение к миру. Ведь он с детства хотел блага для всех людей на этой несправедливой планете. Парень догадывался, что, возможно, мир не добьётся бытового пацифизма, но он всё же не сдавался и старался помочь абсолютно всем. Прошлой ночью, возвращаясь домой, парень увидел троих мужчин, которые приставали к девушке. И, как обычно свойственно ему, он сразу же подбежал к ним и попросил отстать от неё. Но такие люди обычно не воспринимают слова всерьёз и начинают драку. Для России это в особенности привычно: когда наступает позднее время суток, людьми, которые идут домой с тренировки или работы, овладевает страх. Появляется нервозность и паранойя. Парень видел идеальный мир, в котором на любую просьбу тебе ответят добром, но такое представление у него каждый раз тонет в бездне бесконечного океана всё глубже и глубже.
В итоге его жестоко избили, отпинали ногами и забрали телефон. Он перед собой видел только расплывшиеся пятна и пролежал на грязном безлюдном тротуаре около часа, пока его не заметил человек, куривший на балконе.
Мысли парня были настолько перепутаны, что он не мог сконцентрироваться на сне, хотя и очень этого хотел. «Мне стоит быть более эгоистичным и твёрдым, чтобы понимать людей», – думал парень.
Наутро в палату вошли родители молодого человека с большими пакетами.
– Добро утро, сынок. Ну как ты? – спросила мама, тревожно приподняв брови.
– Да вроде нормально, – с искусственной улыбкой ответил парень, чтобы лишний раз не пугать родителей.
– Мы поговорили с врачом, – заговорил отец после томящей паузы, – и он сказал, что уже через пару недель сможешь выписаться. Кстати, мы привезли тебе кое-что, – и мама аккуратно начала доставать с пакета две большие книги.
– Тут твои любимые Достоевский и Гюго. Ты ведь, кажется, не читал их?
Парень пристально взглянул на обложки книг и с уверенностью заявил:
– Нет, не читал. Но я как раз таки и планировал их прочитать в ближайшем будущем, – через некоторое время он нахмурился и спросил. – А откуда вы знаете, что они мои любимые писатели? Я же вроде не говорил такого.
– Это да, ты нам вообще ничего не говоришь, – с отчаянием и на вздохе произнесла мама. – Но когда у человека на полке стоят несколько книг одного и того же писателя, это всё же о чём-то говорит. Я посмотрела, и у тебя не было «Собора Парижской Богоматери» и «Игрока». Ты ведь точно их не читал?
– Точно-точно. Спасибо вам огромное, правда!
– Да не за что. Вот ещё фрукты, обязательно их ешь, понятно? – проговорил отец, и сын улыбчиво кивнул в ответ. – И да, чуть не забыл. Вот твой новый телефон, я уже вбил свой номер и мамин. Так что звони в любую минуту. А если что-то срочно понадобится, то обращайся к медсёстрам, они тут очень любезные. Мы тогда поехали, сына?
– Да, езжайте, – сказал парень, и мама, поцеловав его в щёку, ушла вместе с отцом.
Всё это время старик лежал на боку и смотрел в стену. Он уже давно проснулся и во время разговора услышал знакомый акцент, с которым так обильно общался мужчина и не менее отчётливо произносила женщина. Старик ждал, когда кто-нибудь произнесёт чьё-либо имя, но так этого и не услышал.
Как только дверь палаты закрылась, дедушка перевернулся лицом к парню и спросил:
– А как тебя зовут?
– Меня? – поинтересовался молодой человек, хотя никого рядом и не было, кроме него и старика. – Адамур, а вас как?
Перед тем, как ответить, дедушка несколько секунд угрюмо молчал.
– Георгий Шалвович. А ты случайно не из Абхазии?
– Нет, я родился тут, но мои родители из Сухуми.
– Понятно, – скептически проронил старик.
– А что? – удивлённо воскликнул парень.
– Да ничего. Я просто грузин и до войны жил в Сухуми. Потом был вынужден переехать из-за этих столкновений, – произнёс Георгий и тут же ушёл в свою думу, вспоминая те чудовищные фрагменты боевых действий.
– Вас что-то до сих пор тревожит, я это вижу, – с лёгкой дерзостью заключил Адамур.
– Моя жена не успела… – на грубоватом бледном лице навернулись первые слёзы. – Моя жена не успела перебежать через улицу. Пуля попала прямо в грудь, и она рухнула в центре дороги. В этот момент я должен был находиться рядом с ней, но я… – тут он явно хотел что-то сказать, но не смог, так как толком не знаком с парнишкой. Но это не только из-за этого, он в принципе уже никому не доверяет свои тайны. Убивало ли его это? Возможно. Но старик считал по-другому, он считал, что те события, которые постоянно цепляют его сознание, должны оставаться вместе с ним.
Адамур не хотел больше задавать ему вопросы, так как боялся снова увести старика в печальные моменты жизни, но Георгий Шалвович решил отложить эту неприятную паузу.
– Ты, правда, любишь Достоевского?
– Да, он мой любимый русскоязычный писатель, – убеждённо подтвердил парень.
– Ого, после прочтения его романов приходится долго вылезать из грусти.
– И не буду спорить, – улыбнувшись, произнёс Адамур. – Но знаете, он создал настолько искренних и настоящих героев, что на душе становится даже как-то тяжело и больно. Когда я его читаю, у меня складывается такое ощущение, словно Достоевский чувствует ровно то же, что и я. Но самое пугающее и вместе с тем интересное для меня – это то, как он сталкивает мой яд и мой антидот.
Старик был крайне впечатлён и не ожидал такого глубокого ответа от такого юного парня. Ведь сам Георгий осознал всю гениальность Достоевского только ближе к сорока годам.
– Впервые такое слышу: яд и антидот. Знаешь, ты сейчас должен читать другую литературу, чтобы быть в тонусе. Тяжело ведь постоянно быть в некой депрессии, хотя это громко сказано.
– Тяжело быть хорошим – вот что действительно тяжело. Можно вопрос?
Старик кивнул.
– Сколько вам лет?
– Месяц назад исполнилось восемьдесят два.
– Тогда скажите, за эти годы вы часто разочаровались?
– В людях? – вполголоса спросил старик.
– Да и в людях, и в мире в целом.
– Постоянно, – мгновенно пробормотал Георгий, – например, сегодня. Вот сегодня мне подсунули какую-то переваренную кашу. А если серьёзно, – старик немного привстал с кровати, облокотившись на спинку постели, и продолжил, – то практический каждый день в моём представлении что-то ломается, но я уже полностью свыкся с этим. Тут ничего не поделаешь, – сумрачно подвёл старик.
– Да как это? – удивлённо вопросил парень, немного повысив голос. – Разве не надо как-то бороться с этим?
– О-ох, этот юный радикализм. Я понимаю, о чём ты, но не всё так, как видишь ты. Лучше расскажи, как ты пришёл к тому, что тяжело быть хорошим?
Адамур молчал, словно боялся сказать что-то такое, что снова ранит его самого. В палате повисла суровая атмосфера, которая проскальзывала через их мысли. На улице бушевал ветер, пронизывающий и развевающий листья деревьев. Парень, взглянув в окно, вдруг почувствовал себя в безопасности и спокойствии.
– Почему-то мне хочется вам всё рассказать, – невозмутимо произнёс он, не отводя взгляд от окна. – Я могу ведь с вами поговорить?
– Конечно, а иначе я ничего этого и не спрашивал бы у тебя.
На старике заиграла та улыбка, которая моментально превращается в делегат доверия и располагает к себе всё нутро собеседника.
– Я не умею любить, – резко, но при этом со всей выдержанностью поведал парень. – Я не могу найти себе девушку, так как мне попросту не с кем поговорить о дорогом, о своём сокровенном, например, о литературе. В ваше время, наверное, было полегче с этим.
– Ну-у, – протянул старик, – не сказал бы. Я тоже лет в двадцать уже начал разочароваться во всём подряд, в том числе и в девушках. Тем более, я тогда читал всякие любовные романы со всей этой фривольностью и банальностью. Я был слишком принципиальным, так тебе скажу. Любой недостаток человека я воспринимал так, будто это самое отвратительное, что может быть. Но потом понял, что я сам далёк от идеала. Поэтому мне и пришлось мириться со всем этим раздражением.
– Но разве это правильно?
– Да, – мигом возразил Георгий, – и ещё раз да. Помнишь, я тебе рассказывал о том, как погибла моя жена?
Парень просто кивнул, боясь как-то задеть старика.
– Когда она умирала, я был с другой женщиной, – мрачно проговорил он. – Каждый чёртов день я виню себя за то, что был таким отморозком. Ведь она меня любила больше, она переживала за меня больше, она пыталась меняться ради меня, а я… А я ничего так и не сделал. Знаешь, что самое грустное в этой истории? Мои дети думают, что в тот день я был в командировке. Просто не хотел, чтобы они считали меня тем, кем и вправду являюсь, чтобы не разрушился этот образ добренького и милого старичка. В последнее время у меня появилось такое ощущение, что на протяжении всей своей жизни я веду себя как какой-то конструктор. Точно так же могу собираться и разбираться под кого-то.
Адамур внимательно слушал старика, но всё-таки решил отвести старика от этой темы, но и не в самую удачную.
– А вы боитесь смерти? – спросил парень с глубоким интересом или даже страхом.
– Поверишь, если скажу, что ни капли? Не знаю почему, но я самой жизни боюсь больше, чем смерти, – хладнокровно произнёс старик.
– Мне почему-то казалось, что чем старше человек становится, тем сильнее им овладевает этот страх.
– Не знаю, может, у других действительно так. Я уже как-то смирился. Слушай, а ты какую книгу начнёшь читать первой? Гюго или Достоевского?
– Наверное, послушаюсь вас и почитаю Гюго.
– Тогда дашь перечитать «Игрока»? А то мне тут совсем делать нечего.
– Да, конечно, – задорно ответил парень и отдал книгу.
Весь остальной день они оба лежали и просто читали романы, не отвлекаясь на приходы медсестёр и эту бушующую погоду за окном. Парень заметил лёгкую восторженность и интерес на лице старика, и сам был счастлив от этого. Разве это не счастье, когда все твои проблемы остаются где-то за окном, а перед тобой увлекательная книга с другой жизнью?
Прошлое в реальности
«Опять засиделся», – недовольно подумал я, бросив взгляд на часы – план строительства нового жилого комплекса занимал ужасно много времени. Жена с годами совместной жизни привыкла: что верно, то верно – задерживался на работе я и вправду часто. Быстро собравшись и аккуратно сложив рабочие бумаги по папкам, я встал из-за стола, выключил свет и тихо прикрыл дверь в помещение. Выйдя из офиса, направился к машине. Я даже не заметил во время рабочего дня, как затемнилось небо. Похоже, что сейчас нагрянет сильный дождь, по крайней мере, его запах уже витал в воздухе. Я завел машину и поехал. На удивление, пробок не было, хотя в такое время я обычно провожу часы именно с ними. Весь квартал будто замер – на улице не было ни души, только тускло горели окна высотных домов.
Через двадцать минут я уже припарковал машину в гараже и поднялся домой. Вставив ключ в замок, сразу услышал топот моих самых главных людей. По сравнению с промозглой улицей здесь всегда было тепло и уютно. Дети быстро подбежали к двери и накинулись на меня. Всегда было интересно, они бегут ко мне потому, что соскучились, или потому, что хотят меня видеть с кучей пакетов сладостей и игрушек? Но как бы ни было, я всё равно их люблю и поэтому расцеловал их по несколько раз.
– Пап, смотри, cмотри, что я нарисовала, – с блестящими глазами сказала Мия и подала мне рисунок – белый лист с большой бесформенной фигурой посередине. Но я не могу им сказать ничего плохого. Если все знают меня как твёрдого, каменного человека, то дети нашли мою ахиллесову пяту. Я настолько слаб перед ними, что могу им разрешить абсолютно всё, что есть на этой планете. Порой я слишком добродушен к ним, и пытаюсь исправить это, научиться говорить нет, но, к сожалению, этого никогда не произойдет.
– Ого, какая красивая корова. Ты сама рисовала? – говорю я.
– Вообще-то, это кошка, – она нахмурилась и недовольно поджала нижнюю губу. Я промолчал и решил как-то искупить свою вину. Достал конфеты, и Мия и Чарли тут же схватили их из моих рук, словно я дал кусок свежей оленины тигру, и моментально побежали в комнату.
Повесив свой пиджак в гардероб, я пошел на кухню. Меган, как обычно, ждала меня. По традиции она собирала стол к моему приходу, и мы ужинали вместе, говорили обо всём или просто молчали, когда слова не имели никакого значения.
– Как день прошел? – начал я диалог. – Вы сегодня были у Кэтрин?
– Замечательно, просто замечательно, – Меган всегда воодушевлялась, когда разговор заходил о её сестре. – К тому же дети сходят с ума, видя её, – сказала своим чудным и ласковым голосом, от которого мои уши получают удовольствие, но, немного помолчав, она слегка нахмурилась. – Я так полагаю, ты забыл купить продукты?
– Черт, милая, извини. Так замотался с этой работой. Сейчас я поеду и возьму всё, что нужно.
– Не надо, я завтра сама схожу, – сказала она уже не совсем милым голосом.
– Через полчаса буду. Когда ехал домой, дорога была свободной. Так что я скоро приеду.
Накинув куртку и быстро обувшись, я взял ключи от машины и побежал по ступеням вниз. Небо стало еще черней, чем тогда. Лобовое стекло начало потихоньку заполняться дождевыми каплями, и мне пришлось включить дворники. Дорога к гипермаркету была абсолютно пуста, и я мог бы спокойно разогнаться, но не стал этого делать, так как асфальт уже был довольно-таки скользким. Машина будто плыла, а я не думал совершенно ни о чём: эта обычная пустота в мыслях и странное расслабляющее оцепенение – всё это было так привычно и приятно, что не хотелось малейшим движением, малейшей мыслью сбить это состояние.
«ЛИДЛИС – парковка 24 часа» – огромные светящиеся буквы неприятно били по глазам. Ощущение спокойствия мгновенно растаяло, и я, резко свернув, остановил машину. Дождь усилился, и я, всё ещё будто немного в тумане, поднял ворот и быстро дошёл до магазина. Здесь, как на улице, было совсем пусто: кроме кассирши и полусонного охранника, я был совершенно один. Буквально за пять минут взял все необходимые продукты и пошёл расплачиваться. Кассирша явно была не в духе.
– Вот это ливень на улице,– говорю я, доставая купюры из кошелька, – давно такого не было в Кардиффе.
Она посмотрела на меня, как на идиота, пробивая клубничный йогурт.
– С вас 63 фунта, – произнесла она ровным тоном.
Я дал ей две купюры по 50 фунтов стерлингов, взял сдачу и направился к выходу. Я думал, что дождь хоть как-то успокоится, но мои ожидания разрушились после того, как я вышел на улицу. На парковке расположились несколько машин, и они были разбросаны по всей территории Лидлиса. Я подбежал к машине, быстро достал ключи, разблокировал «Тойоту» и залез внутрь. Немного согревшись в ещё не остывшей машине и избавившись от неприятной дрожи в теле, наконец решил – надо ехать. Вставил ключ в замок зажигания – никакой реакции. «Только не это», – подумал тут же. Я купил её два года назад, но посещал автомастерскую регулярно.
Нехотя открыв дверь из салона, я вышел. Меня сразу же обдало пронизывающим ветром. Сняв куртку, я накинул её на голову. Сложилось такое ощущение, что будто целый год была засуха, и в один день решили свалиться на землю все накопленные осадки. Открыв капот, я начал копошиться в моторе, но с ним всё было в порядке, и с большим недоумением вернулся обратно в машину. Растерянный и злой, как никогда, я попытался завести машину, с четвёртого раза мотор медленно заработал, и я осторожно двинулся с места.
Небо к тому времени уже яростно накалилось, приготовившись извергать свои электрические заряды. Где-то вдалеке уже были видны и слышны молнии. Смотря на это, я получал какое-то эстетическое удовольствие, но при этом боялся этой завораживающей красоты. В такие минуты, как никогда, чувствуется единение с природой, я будто бы ощущал себя частью безумной, разрушительной стихии.
Проехав пару миль, машина снова остановилась. Я вышел, проверил генератор – всё в норме.
Уже двадцать минут я пытался тронуться с места, и некого было даже попросить о помощи. С обочины Эванс-стрит не встретил ни одной проезжающей машины, даже на встречной полосе было пусто. Дождь бил всё сильнее. На горизонте мелькали молнии. Я промок до нитки, пока высматривал машину, которая могла бы закрепить трос к моей. Услышав, что молнии бьют слишком близко, я решил сесть в автомобиль, но в следующую секунду меня отбросило назад, ударило в глаза ярким светом, казалось, ярче и быть ничего не может, и… наверное, тогда я упал. В глазах помутнело, стало вдруг невыносимо жарко, так жарко, что не хватало воздуха; я попытался приподняться на локтях и тут же упал без сил. Слабость медленно пронизывала моё тело мелкими судорогами, не давая ни пошевелиться, ни даже вздохнуть. Я резко повернул голову, пытаясь хоть немного отогнать эту беспомощность, и, пренебрегая резкой болью, изо всех сил держал глаза открытыми: тогда мне казалось, что, если их закрыть, точно случится что-то непоправимо ужасное. Я видел машину, чёрное небо и дорогу без конца и края; видел дом, и жену, и дождь, дождь, дождь… Веки заметно потяжелели, и я закрыл глаза.
***
Открыв глаза, я увидел, что сижу на борту самолёта, и толком не понимал, что происходит вокруг и как я тут оказался. Слева от меня расположилась девушка лет двадцати пяти, а справа находился пожилой мужчина. Странно было бы, если бы я спросил у кого-нибудь из них, что я тут делаю. Но меня не покидала мысль о том, что несколько минут назад я сидел в машине и пытался завести её, а сейчас нахожусь в пассажирском Боинге. Я решил пойти к стюардессе, чтобы она помогла мне покинуть самолет. Но, как только я встал и направился к девушке в униформе, она попросила меня занять место, так как уже начинается взлёт. Я был в полной растерянности и не понимал, зачем я куда-то лечу. Но у меня настолько сильно болела голова, что я решил не задавать ей никаких вопросов.
Вот уже наша железная птица пролетала над каким-то мегаполисом. Солнце только начало обогревать город своими лучами. Я перестал думать о том, как сюда попал и почему оказался на борту огромного самолёта. Порывшись в своей сумке, я нашёл книгу Ремарка «На Западном фронте без перемен», откинул своё сиденье и начал читать.
Я всегда восхищался Ремарком, тем, как он ярко передавал всю гамму чувств в своих книгах. Современный темп жизни не позволяет уединиться в уютном уголке с книгой в руках. Возможно, поэтому ценность книг в наше время упала в несколько раз. Но всё равно любящие читать всегда смогут уделить время приятному времяпрепровождению с любимым автором и произведением, даже если не понимают, где они находятся, как это случилось со мной.
Вчитавшись в книгу, я отвлёкся на резкий звук. Уже заснувший к тому времени дедушка, сидящий справа от меня, очнулся и начал оглядываться по сторонам. Я решил приподнять голову и увидел выломанную дверь кабины пилота, лежащую на полу. Возле неё стояли двое смуглых мужчин. Один в белой рубашке, другой в синей, оба на вид лет тридцати или тридцати пяти. Тот, который был в белой, объявил на ломанном английском:
– Всем сидеть на своих местах тихо. Мы угнали самолёт, скоро вас доставим в аэропорт.
Но паника от этих слов ничуть не уменьшилась. Пассажиры негодовали как могли. Одна из стюардесс накинулась на мужчину, который всё это время просил всех успокоиться, но получила удар по рёбрам и упала. В этот момент на борту стало так тихо, что по всему салону были слышны перешёптывания с последних рядов. Все замерли в ожидании чего-то явно плохого, вдруг по динамикам начал кто-то говорить:
– Никому не двигаться. Всё будет в порядке. Если вы попытаетесь двигаться, вы подвергнете опасности себя и самолёт. Сидите тихо.
В этот момент самолёт сделал резкий поворот градусов на сто. Вскоре опять прозвучал голос из кабины пилота.
– Пожалуйста, не двигайтесь. Мы направляемся в аэропорт. Не делаете глупостей.
После этих слов самолёт настолько резко взял на снижение, что многие закричали, будто сейчас Боинг разобьётся. Мне было свойственно абсолютное спокойствие в любой ситуации. И эта не стала исключением. Некоторые пытались успеть записать сообщение родным и близким, некоторые пытались дозвониться до 911 и шёпотом начали говорить о происходящем, а некоторые просто повалились на колени и начинали молиться.
Я не могу смотреть на всё это происходящее и решаю как-то помешать тому, кто ударил стюардессу. Самое ужасное, что может сделать мужчина в своей жизни – это поднять руку на женщину. Поэтому я дождался того момента, когда в салоне останется один мужчина, и быстрым пружинистым шагом пошёл к нему, а он заорал:
– Стой! Я сказал, сядь, или я взорву этот чертов самолёт.
Пассажиры, мимо которых я проходил, просили меня в полтона, чтобы я послушал его. Но я не мог смотреть на всё это спокойно.
Подбежав к нему, я сразу же ударил его в нос. Он замахнулся на меня в ответ, но я успел увернуться и нанести еще один удар, так что тот повалился в проход. Услышав его возгласы, из кабины самолёта вышел низкорослый мужчина со щетиной. Он посмотрел на меня и на корчащегося от боли друга. И вдруг полез в задний карман джинсов, достав канцелярский нож. Он накинулся на меня, но я попытался увернуться. Нападающий смог задеть ножом плечо и пройтись им по коже. Держась за рану, я попытался выбить у него из рук этот нож, но он обхитрил меня и ударил в спину. Я упал, корчась от жуткой боли. Перед моими глазами всё затуманилось, но всё-таки смог услышать женский плач, пронесшийся по всему салону. Я видел перед собой только расплывшиеся пятна, но мне удалось приподняться. Наконец узрел этого человека. Он улыбался и смотрел прямо на меня. Кажется, я понял, что сейчас происходит. Этот город я узнал сразу, посмотрев в иллюминатор, хоть мы и летели на огромной скорости. Мужчина продолжал улыбаться, в то время как весь самолёт был в отчаянии. Я посмотрел на окружающих и увидел глаза этих людей. Они уже понимают, что обречены на смерть. Услышав детский плач сзади, я посмотрел на грудного ребёнка, который просто закрыл глаза, но продолжал плакать. Я успел увидеть пламя, поглощавшее всех пассажиров, и закрыл глаза.
Вырезка из новостей Скай-Ти-Ви со ссылкой на ФБР:
«В здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке врезались два самолёта авиакомпании «Юнайтед Эйрлайнз», захваченные угонщиками вместе с пассажирами. В США объявлено о закрытии воздушного пространства. Всем самолётам, находящимся в воздушном пространстве США, отдано распоряжение немедленно совершить посадку».
Очнувшись, перед собой я увидел капельницу, которая направлялась в мои вены. Я мгновенно почувствовал дикую головную боль. Последний раз было такое ощущение после выпускного в школе. Тогда я хотел, чтобы все выпускники запомнили меня. И как раз друзья из параллельного класса устроили конкурс, в котором побеждает тот, кто выпьет пять бокалов подряд. Я сразу возомнил себя королём всех алкогольных напитков и решил принять участие, дабы привлечь всеобщее внимание. Но, к сожалению, я вообще ничего не помнил уже после третьего опустошенного бокала. Только на следующий день мне рассказали друзья, что я делал в тот вечер. Я поехал к своей учительнице по физике, которая мне поставила единственную «B» (в Великобритании оценка «А» означает отлично, «B» – хорошо, «С» – удовлетворительно, «D» – плохо, «Е» – очень плохо) в аттестате, и начал стучать в дверь до того момента, когда она откроется. Сидя в машине, одноклассники снимали все это на камеру и запечатлели тот момент, когда мне открыл дверь какой-то мужчина. Я спросил у него невнятным тоном:
– Где она? Пусть идет сюд… – и в этот момент весь алкоголь, бурлящий у меня в организме, выплеснулся прямо на джинсы того мужчины. Потом оказалось, что учительница по физике жила на другой улице. После этого момента я перестал употреблять алкоголь, изредка выпивая бокал вина по праздникам.
По моему лицу непрерывно лил пот. Всё, что происходило со мной, оказалось просто страшным сном. Я был внутри одного из самолётов, врезавшихся в башни-близнецы. Моё сердце бьется так сильно, будто я пробежал десятикилометровый марафон. За окном виднеется садившееся солнце с багряным отблеском. Давно не было такой погоды в Сарис-Сити. Я наблюдал за этим прекрасным видом, в мою палату, в которой я был совсем один, вошла медсестра.
– Как вы себя чувствуете, мистер Филиппс? – спросила девушка.
– Да нормально. Только голова раскалывается. Долго я тут лежал?
– Ровно трое суток, мистер Филиппс. Я сейчас позову главного врача, и он вам всё объяснит.
– Спасибо.
Наряду с сильной головной болью меня тревожило левое плечо. Именно туда попал араб канцелярским ножом в этом жутком сне. Я не без труда снимаю футболку и вижу этот порез. Очень странно, как у меня могла оказаться рана, если это был всего-навсего сон. Наверное, доктор мне всё подробно объяснит, и только вспомнил его, он тут же заходит ко мне в палату.
– Ну, здравствуйте. Я ваш лечащий врач – доктор Лоуренс. У вас должно быть очень много ангелов-хранителей, так как после таких случаев выживают лишь единицы, – с задорной интонацией произнёс врач.
– А что конкретно случилось, объясните, пожалуйста. Я помню лишь фрагмент с тем, как я поспешил в машину, но, кажется, не успел из-за удара молнии.
– Именно так. Вам повезло, что буквально через пару минут по той дороге проезжала машина. Водитель быстро положил вас в машину и отвёз в близлежащую больницу, – немного подумав, он продолжил. – На самом деле это и вправду огромное чудо, что вы выжили. А в дальнейшем, если будете следовать моим рекомендациям, вы и забудете об этом случае.
– Спасибо вам, доктор. Я как поправлюсь, обязательно отблагодарю того мужчину, спасшего меня. А вы не знаете, не приходила ли ко мне моя жена, женщина с русыми волосами?
– Миссис Филиппс? Да, конечно. Она приходит сюда абсолютно каждый день. Порой она оставалась спать прямо в вашей палате. Но буквально пару часов назад ей надо было уехать по каким-то делам.
– Очень мило с её стороны. Еще раз спасибо вам большое.
– Да не мне спасибо говорите, а ангелу вашему, который сумел уберечь вас, – произнёс доктор, направляясь к двери.
– Извините, – крикнул я ему, пока он не успел уйти. – А что за ссадина у меня на плече? Жутко болит.
– Даже не знаю. Я и не замечал её раньше, – сказал с удивлённым выражением лица доктор, – сейчас позову вашу медсестру, и она поможет вам избавиться от боли. Всего хорошего.
Как только он вышел, мои мысли не давали мне покоя. Как он не заметил эту огромную рану, которая по виду, перестала кровоточить совсем недавно. Это был всё-таки сон или реальность? Но я не понимал, как такое могло произойти, я же не мог вернуться в прошлое. Но, с другой стороны, откуда у меня этот порез, который я получил на борту самолёта. Всё это было очень странно и сложно для меня. Плюс ко всему этому, головная боль ещё не отошла. Мои глаза стали медленно закрываться, и я погрузился в сон.
