Александр Вельтман
Странник

День XIX

CXLVI

Если в душе, в чувствах и в словах певца есть родство с временем и семена для души, чувств и слов потомства, то завистливое невежество как Голиаф падет от руки Давида^[226], а гармония усмирит громы.

Если мысли певца есть лучи светила восходящего, то они пробудят, согреют, затеплят понятную душу.

Но если певец есть отголосок произнесенных уже звуков, если он есть луч солнца заходящего, то пусть не удивляется он равнодушию и невниманию других к его холодным восторгам.

Акба, вождь Омара^[227], покорил владычеству его калифа берберов и многих других народов; он достиг победоносно до пределов Африки, и когда Океан остановил его, он кинулся па коне в море, извлек меч и вскричал: «Бог Магомета! ты зришь его! если б не эта стихия, я пошел бы далее, я нашел бы новых народов и заставил бы их обожать твое имя!»

Так и поэт… хотел я продолжать, но обстоятельства увлекли меня в следующую главу.

CXLVII

Я не буду описывать странного моего положения; люди заботятся о положении людей только тогда, когда оно беспокоит их физическим или моральным образом. Но из следующих слов, которые я должен был поместить здесь, положение мое будет понятно.

 
В вас много чувства и огня,
Вы очень нежны, очень милы;
Но в отношении меня
В вас отрицательные силы.
Вы свет, а я похож на тьму,
Вы веселы, а я печален,
Вы параллельны ко всему,
А я, напротив, вертикален.
 

Совершенство мыслей и произведений зависит от счастливого расположения духа… Может ли человек постоянно быть счастлив!.. однако же…

CXLVIII

Однако ж войско перешло уже границу. Отряд ген-лейт. барона Крейца вступил в Яссы. Бым-бешлы-ага исчез, а диван-эффенди и владетельный князь^[228] предались покровительству России.

Народ обступил полки уланские, благословляя знамена русского царя. Восторженный этерист^[229] в черной одежде и клобуке кричал: виват, император Николай! – Руки его подняты были к небу, в правой была развернута книга предсказаний. «Лети, России светлый ангел!» – кричал он по-гречески.

 
«Лети, России светлый ангел!
Твой пламенник нам в помощь дан,
То предсказал нам Агатангел,
То прорицал нам Иоанн!^[230]»
 

«Venit, venit Moscal! Venit cavaleria di Imperat! slava luy domnodseu^[231]! χαλαινε!^[232] халоса! халоса! ши ey^[233] слузил государски!» – кричало одно греческое существо, тощее, как остов человеческий, служившее при б князьях молдавских и видевшее на своем веку много чудес, и между прочим еврея-колдуна, который вызывал заклинаниями всю нечистую силу в стакан, наполненный водою… Пир горой в стакане., шум, визг и крики;… но вот является старшой… садится нечистая сила за браный стол… судят и рядят… про судьбу гадающих, про клады, про пропажу, про виноватого, про вора… Стоит еврейский колдун над стаканом с огромным Талмудом, читает молитвы, заклинания и повторяет речи нечистой силы, предсказывает и – все сбывается!..

– Ты видел это? – Видаль, видаль, сама видаль! – повторяет грекос – Очень рад, но прощай, мой друг, мы еще встретимся с тобой.

CXLIX

Всякому известно, что 25 апреля 1828 года^[234] переправа через границу была при м. Скулянах, при м. Фальчи и при с. Вадулуй-Исакчи, но не всякому известны затруднения переправ весной, во время разлития рек. При с. Вадулуй-Исакчи прутская долина шириною до 4 верст. Все пространство наводнено, но преодолеть все можно. В одну ночь готов мост и плотина чрез наводнение. Это селение называлось прежде Траян; вероятно, потому, что над ним, на горе, оконечность древней границы, называвшейся также Траян – via Trajani – Траянов вал.

В дополнение ко всему сказанному мною некогда о Траяновом вале^[235] я должен заключить все изыскания и умствования следующим:

Бессарабия, Молдавия, Валахия, Булгария, Трансильвания и пр. и пр. изрезаны во всех направлениях подобными валами. Валы эти есть не что иное, как сухие, укрепленные границы.

В Бессарабии нижний Траянов вал отделял землю, принадлежавшую греческим колониям, лежавшим на берегу Черного моря, от народов, кочевавших в пустынном Буджаке.

Верхний Траянов вал служил границею между степями и верхнею богатою, населенною природою Бессарабии.

Г. Галац, бывший греческою и потом римской колонией, отделен ох Гетских пустынь подобным же высоким валом.

Во всех прочих местах – та же история.

CL

Итак, против с. Траян, почти в том же месте, где некогда была переправа постоянная и мост каменный, русские выстроили плотину и вступили в Молдавию.

Кстати о р. Прут. Волны ее родятся в горах Карпатских, гибнут в Дунае. Вообще ширина реки от 5 до 10 сажен. Вода от быстроты мутна, но здорова и имеет свойство минеральных крепительных вод.

От самой австрийской границы до м. Липкан пробирается она подле крутого, лесистого берега Молдавии. С нашей стороны долина открыта, населения часты. Так, помню я, в с. Мамалыге, объезжая пограничную цепь, заехал я на ночлег к почтенному старику эсаулу. Живо поворотил он своего калмыка, и чайник вмиг вскипел. Я предложил ему чаю с ромом ямайским. «Э, нет! – вскричал он.

 
– Убей меня господь бог громом,
Не будь донским я казаком,
Когда испорчу чай я ромом
Или испорчу чаем ром!
Нет! просто с чистым кипятком!
Вот пуншт! уж точно пуншт дворянский!
Да и коньяк! сшибет с коня!
А конь-то, конь-то у меня!
Во всей станице Атаманской
И в стойле графского отца
Такого нет, брат, жеребца!..
Эгэ! ин в койку, час законный:
Я вижу, ты храпка уж дал!
Я сам сегодня рано встал
И по дистанции кордонной
Верст полтораста пробежал!
Ну, доброй ночи! доброй ночи!»
 

С LI

Так как предыдущая глава началась переправою, то я хотел и заключить оную рассуждением о затруднении переправы смысла из главы в главу, из стиха в стих и т. д., но я должен был невольно отложить это предприятие до статьи об Архипелаге.

День ХХ

CLII

Иногда, вступая на поприще дня, я размышлял о Вселенной, о человеке, о жизни.

Вселенная есть…; человек есть…; жизнь есть…Подобные определения не совсем ясны; однако же время их дополнит и объяснит.

Рассматривая математически, Вселенная есть X, человек Y, жизнь Z. Дав самую огромную величину X (ибо что может быть более Вселенной в мире физическом?), мы тотчас определяем и Y и Z; но так как величина X произвольна, то и понятия о Y и Z, при различии оснований систем, столь же различны, как и степени от −∞ до +∞. По обстоятельствам, которые нисколько не относятся к учености и открытиям прошедших и будущих столетий, и несмотря на то, что настоящее живет на счет прошедшего, я должен определить силу магнитную.

Так как все необходимо оставляет на себе след, то сила магнитная есть не что иное, как след полета земного шара… Земной шар несется вперед полюсом южным, и потому след его остается на севере. Струи воспаленного эфира, проистекающие от постоянного разреза его полетом, есть направление магнитной силы от юга к северу… Из чего и можно заключить, что северное сияние есть видение следа быстрого полета земного шара.

Родство магнита с железом также понятно: железо есть не что иное, как струя кипения земного вещества в точке южного полюса от стеснения и воспаления эфира;… и, вероятно, направление струй этого металла в земле должно быть от юга к северу.

Вот что! Истина везде нужна.

СLIII

От м. Липкан до с. Костешты р. Прут течет большею частию между скалистыми берегами. При Костештах в первый день течения своего встретила она непреодолимую гранитную зубчатую стену, но стена раздвинулась перед волнами Гиераза^[236], как море пред народом Израильским^[237].

За Костештскими скалами вершина левого берега верстах в пяти тянется параллельно реке крутым обвалом. От вершины весь скат на несколько верст усеян курганами. Это место называется Сута Можиле (Сто Могил, или Курганов). Неровность места должна бы напоминать сильное землетрясение, страшную битву, но современники их, может быть, несколько уж тысяч лет как лежат под первым слоем земли, не заботясь о том, что иной живой много бы дал иному древнему мертвецу за рассказы о современных ему событиях.

Далее р. Прут течет более по болотистой и покрытой камышом равнине. От Скулян вправо змеится за рекою дорога в Яссы, влево – в Кишинев.

На сей последней Провидение сложило с князя Потемкина^[238] блеск, почести и заботы и отправило его к источнику сил по пути невозвратному.

Ниже Скулян и Цецоры, где был лагерь Петра Великого, река Прут погружается более и более в камыши. Болотистая, покрытая озерами долина расширяется.

Во время наводнений берега топки, непроходимы. Но ты, странник, ты, посланный для усиления пограничной цепи по этой стихийной змее в 740 верст длиною, проплыл благополучно верхом^[239]2.

250 кордонных донских коней в течение 4 месяцев несли тебя по водам так же отважно, как Юпитер нес дочь царя Агенора^[240] с берегов Финикии до острова Крита.

 
Европа на рогатом воре
Плыла верхом… Ей не до слез:
Все молится, чтоб Зевс пронес
Ее счастливо через море.
Не бойся, дева, бурных вод:
Тебя сам Зевс чрез них несет!
 

CLIV

Кажется мне, что я сбился с дороги!.. В какой же из глав своротил я вправо или влево?… Кажется, в самом начале предыдущей… Подобные промахи часто случаются с людьми восторженными, влюбленными, беззаботными и рассеянными… Все эти достоинства могут заключаться во мне одном: восторженность в душе, любовь в сердце, беззаботность в праве, рассеяние в мыслях.

 
Но можно ли идти все прямо?
Направо храм, налево сад…
Свернул… река, болото, яма,
Стена и… тысячи преград!
Вот и ступай опять назад!
Ступай назад?… назад! а крылья?
А самоходы?… самолет?^[241]
Какие нужны мне усилья?
Вспорхнул и полетел вперед!
 

CLV

Вперед!.. вслед за отрядом г. л.^[242] барона Гейсмара, составляющим летучий авангард 6 корпуса… В 5 дней проносится от 228 верст равнинами Валахии и 30 апреля вступает в Букарест^[243]. Митрополит, духовенство, бояре, народ встречают его как избавителя, предупредившего истребительное появление турок от Дуная.

Плоское положение Букареста не дарит любопытных взоров ни видами города, ни видами окрестностей. Приближаясь к столице Валахии мелким кустарником и молодым лесом, почти незаметно въезжаешь в Букарест…

CLVI

 
Кривою улицей и длинной
Я ехал, ехал и – устал;
И как назло, я всех встречал
С физиогномией пустынной.
Седых бояр, старух боярш,
Их кацавейку, шубу лисью
Давно видал я… Конь мой! марш!
Марш к Антонани! шагом… рысью…
В галоп!.. стой!.. это что за дом?
В окне… как из воды наяда!..
Эгэ! я, верно, ей знаком?
Как улыбается, как рада!..
Ей лет пятнадцать!.. чудеса!..
Румянец пылок, черен локон,
Волниста грудь, горят глаза,
В ней все горит!.. но из-за окон
Ее уже не вижу я,
А кровь волнуется моя!
 

CLVII

Устал я с дороги!.. Есть, пить, спать!.. Эй! Мой, циганешти, молдове-нешти, румунешти, гречешти, формошика! ди грабе! мынкат!^[244]

– Да поскорей!

Слуга француз

– Plait-il monsieur?^[245]

– Manger monsieur!^[246]

Служанка немка

– Glaig, was sie wollen?^[247]

Слуга жид

– Закуску?

– Подавай ее! Скорей!.. от голоду я болен!

Девка немка

– Wir haben Schneppen^[248].

– Ну, sehr gut!^[249]

Слуга молдован

– Ликер пуфтешти?^[250]

– Да, не худо!

Жид с товарами

– Печатки, кольцы!

– Прочь, иуда!

Другой жид

– Сукно, подкладка!

Армянин с товарами

– Гермисут…!^[251]

Еврей штукмейстерх^[252]

– Эх вэрдэ энен этвас цаэн!^[253]

– Тьфу, надоели! ей, хозяин!..

Гони их всех!

Хозяин (гонит)

– Пуфтим, пуфтим!^[254]

Армяне

– Мхазур буюрун султаным!^[255]

(Уходят)

Слуга грек

– И зу каппони кэ салатан!^[256]

– Султан куриный, иль эвнух^[257],

Мне все равно, он весь упрятан…

Но… в нем, мой друг, нечистый дух!

Хозяин

– Анасына…^[258] и т. д.

CLVIII

Таким образом, все вышеозначенные лица, купцы и разносчики, привязчивые жиды и безотвязные армяне, навьюченные тирольцы, разнонародные ресторационные служиторы и Лотхен, заставившая меня сказать по-немецки: ну, sehr gut! – каждый, в свою очередь, своею единицею измеряли мое терпение и голод. Но, наконец, первые изгнаны турецким проклятием, а последние подали мне чашку бульону, пару бекасов с салатом и бисквит, изготовленный еще в 1820 году, к ожидаемому дню вступления на диван^[259] Валахии князя Каллимахи^[260]. Потом выпил я, как водится, рымникского вина и стакан фе, ибо поданный кофе не стоил и названия офе.

Как человек совершенно опытный по части утоления голода и жажды, я в пять минут обработал статью: побранил прислугу за излишнюю скорость и нетерпимую медленность, сказал еще несколько слов по-немецки и отправился в свою комнату.

Державин^[261].

 
На бархатном диване лежа…
 

Я

 
Постойте, сам я доскажу,
Картина на меня похожа,
Я точно так теперь лежу…
Но… спать пора…
 

День XXI

CLIX

 
«Как! мне гоняться за тобой!
За тенью женщины лукавой?
Нет, друг! гоняйся ты за мной,
А я не погонюсь за славой!
И что мне слава? – глупый звон,
Когда я не в нее влюблен!»
 

 
Так я вскричал сего дня утром
И вихрем полетел вперед,
Как голубь, пойманный Ксизутром,
Искать пристанища средь вод.
 

CLX

Скажите, добрые мои, не противозаконно ли думать, что для усовершенствования люди и все их отношения должны быть вылиты в одну форму? Отчего встречал я подобные идеи? – «Что тут за премудрость! – говорит недовольный. – Для чего иному жизнь награда, а другому наказание?» – Если бы я жил до жизни, я отвечал бы ему, но этого, кажется, со мною не случилось.

Бедный кусок прекрасного мрамора! ты не попал в руки Фидия^[262], как бы тебе дивились!.. ты попал в ограду, в столб, в помост на ступень!.. никто не смотрит на тебя, а все попирают ногами!.. Бедный кусок прекрасного мрамора! Но что ж делать, утешься, это для разнообразия;-а вечное движение? – для существования;-а существование? – для разрушения;– а разрушение? – для начала;-а начало? – для конца! – а конец? – для связи; а связь? – для соединения;-а соединение? – для рождения; и т. д. говорит мудрый, и очень доволен собою… Поверь, нужно только долготерпение: со временем попадешь, подобно древнему камню, в музеум, и тогда прояснится снова твоя наружность.

CLXI

CLX главу я поместил для того, что ей предназначено было существовать, и именно в том самом виде, в каком она помещена. Всем недостаткам и несовершенствам ее не я причиною… Прекрасная мысль подобна мрамору; и если она попадает под руку не Фидию, а простому каменщику, то он обтешет ее против всех правил скульптуры.

Тут кто-то подкрался ко мне сзади и закрыл глаза мне руками…

CLXII

 
Пожалуйста оставь, мой друг!
Клянусь, что ты мне надоела!
Скажи, возможно ли мне вдруг
Тебя ласкать и делать дело?
Я занят, нежностям любви
Теперь не время!., что за скука!..
Отстань!., ах, боже мой, не рви!..
Ага, пищать?., вперед наука!..
Ай!., что ты!.. Где найду слова?
Читатель! мой язык немеет!
Сто сорок первая глава,
Взгляни, взгляни, в камине тлеет!
В огне погибли не мечты,
Статья, прекрасная, как Пери!^[263]
Читатель, чувствуешь ли ты
Всю цену общей нам потери?
 

Да, потери, общей нам потери! Если бы было мне время и в сердце моем был Бахчисарайский фонтан, я бы на этом месте непременно построил бассейн и наполнил бы его слезами! но…

CLXIII

Здесь не в моде гулять пешком, да и невозможно гулять пешком от узких улиц, от неровности деревянной мостовой, от удушливой пыли, от грязи, от брызгов проезжающих экипажей… Зато здесь в моде гулять в бутках^[264].

К вечеру букарестские красавицы в уборной перед приманчивым трюмо снимают с локонов металлические папильотки, омывают лицо девственным молоком; искусственный румянец загорается на ланитах, как стыдливость; брови чернеют; под ресницами является черта томности; талию сковывает корсет…

 
О, гесперидские плоды!^[265]
Хоть сталью твердой будьте сжаты,
Но тщетны скромности труды,
Взор хитрый видит все сквозь латы!
Страшна была бы жизнь моя,
Как пес plus ultra^[266] наказанья,
Когда, друзья, лишился б я…
Когда б лишился… осязанья!
 

CLXIV

Далее что? – Далее… Красавицы накладывают на голову прозрачный ток; жемчужные нитки, как змеи, вьются в волосах;… на шею золотую цепь; к груди радужную бабочку; к поясу ключ; за пояс часы sotteuse^[267]; па руку готическое ожерелье, эластические перчатки, лорнет; а платье… а его гарнировка… а рукава а l'ange qui vole!^[268]…все так цветно, так новомодно, так придумано!

Madame la marchande de modes^[269], как оживленная картинка из Journal de Dames^[270], хлопочет около красавиц Юга, прикалывает, пришпиливает, стягивает, вливает в душу вкус, истинное образование тела и гармонию одежды…

Наконец туалет кончен. Арнаут входит. «Бутка гата!»^[271] – говорит он, и вот маленькие ножки в атласных башмачках переносят легкую румынку в коляску венскую. Кучер в венгерской, испещренной шнурками одежде, в этеристской шапке вытянул вожжи, бич хлопнул, жеребцы встряхнули гривами, взвились, сбруя загремела, коляска заколебалась, пролетела ворота и плавно пустилась по улице в рядах других… Прелестная румынка довольна, счастлива.

Таким образом тянутся вдоль Букареста сотни экипажей, как движущиеся оранжереи. Звуки: Кали имера – cac!^[272] Хош – гэлдын! Сара – буна! Вечер добрый! Bon soir! Guten Abend!^[273] Wie befinden Sie… Sie… Sie… Sie… Sich?^[274] сливаются со стуком колес и продолжаются да утомления.

Это одно из видимых наслаждений прекрасного здешнего пола.

CLXV

Вечер давно уже настал, милые мои читатели! я пожелал бы вам сладкого сна; по воображение мое еще так живо, деятельно… занесло меня в гости к бояру валахскому.

Неужели, думаете вы, я буду описывать, как подъехал я к крыльцу, как поднялся на парадную лестницу, как в передней несколько арнаут подбежали ко мне и одному только удалось снять с меня шинель; как я немного приостановился при входе в залу, как вошел в нее, как обратил на себя внимание бомонда^[275] букарестского, как облетели взоры мои по наружности присутствующих, как приковалось мое внимание… как приличие отвлекло его… и как подошел я к хозяйке? – совсем нет! я просто скажу вам, что Монтескю^[276] измерял деятельность людей по Реомюрову термометру^[277], а Волней^[278] наложил молчание на уста его. Необходимости, потребности человека есть причины движимости его скорой и медленной. И в состоянии общественности и в состоянии диком люди не деятельны, тяжелы, изнежены, если земля, которую они населяют, роскошна, богата всем, что необходимо для существования… Напротив, недостатки, скупость природы, бесплодность ее вынуждают человека к трудам, к деятельности, к изобретательности, к вечному движению.

Засеял ли бы кто-нибудь, подобно мне, чистое поле, находящееся под его десницею, мыслями, мечтами, событиями и всеми своими понятиями о вещах, если б он – довольствовался настоящим?…, но я обращаюсь к хозяину дома.

CLXVI

Вообразите себе бояра валахского, сидящего на пространном диване. Вот он… Одежда его пышна, разноцветна, роскошна, как на картинке в книге описания костюма народов… Положение его неподвижно, как ваятельное изображение монгольского божества Шагэ-муни^[279]… Ноги, как вещь простонародную, он свернул и скрыл под благоденствием и здравием целого своего корпуса. Наружность его скопирована с важности последнего паши, на которого он осмелился взглянуть, приближаясь к нему со страхом и трепетом.

 
Он важен, важен, очень важен!
Усы в три дюйма, и седа
Его в два локтя борода,
Янтарь в аршин, чубук в пять сажен;
Он важен, важен, очень важен!
 

День XXII

CLXVII

Оставляя вас, спутники и спутницы мои, наслаждаться всеми прелестями букарестской жизни, я извиняюсь перед вами и отправляюсь наблюдать движение войск наших.

Что может быть интереснее первой стычки с неприятелем!.. Человек добр от природы и никакого не имеет расположения, особенно в минуты рассудка, обращать довременно других и себя в землю и лишать скромную душу ее покрова; но должно видеть, как скоро наполняется он ожесточением против врага, с каким удовольствием истребляет в нем способность жить! Я не говорю уже о варварских военных обычаях и наслаждениях: о печенеге, который предпочитает драгоценной чаше череп неприятельский^[280], о янычаре, который прорезывает на теле боковые карманы и вкладывает в них руки мертвеца-врага.

CLXVIII

27 числа апреля авангард 7 корпуса достиг до деревни Болдагенешти, в 8 верстах от крепости Браилова. Здесь была первая встреча с неприятелем. Партия Атаманского его императорского величества наследника полка под командою храброго Катасонова настигла отряд турок, выехавший из крепости на фуражировку… 30 турок убиты, 18 взяты в плен.

1-го мая 7-й корпус обложил крепость. 7-го мая принял командование над осадным корпусом его императорское высочество великий князь Михаил Павлович.

В следующий день на стенах браиловских отсветилось присутствие самого государя императора Николая^[281].

CLXIX

Первый блистательный подвиг Турецкой кампании принадлежит Дунайской флотилии под командою капитана 1-го ранга Завадовского.

О, помню я, как он нарушил спокойствие ночи на 28-е майя и сладкий сон мой в Хаджи-Капитане!.. Как туча, пронесся отчаянный Завадовский мимо крепости и разразился громами посреди флотилии турецкой… Дело сделано!.. Неприятельский адмиральский бот и 11 судов с артиллериею взяты в плен, 8 сожжены, разбиты, посажены на мель.

Лучшая награда, по-моему, есть успех в предприятии.

CLXX

Друзья мои! потомство, будущие герои!.. когда-нибудь и вы насмотритесь на храбрость, на мужество, на великие дела и на слабость человеческую!.. и вы с почтением взглянете на пятипудовую мортиру, которая, как старая барыня, сидит важно в широких креслах, кашляет и на всех плюет… и вы увидите, как носится под небом бомба, днем, как черный ворон, ночью, как метеор.

Она упала в город, пробила насквозь крышу; она внутри дома; но там ей душно… вот вырвалась она на чистый воздух… и – весь дом на воздухе… Но вот летит другая вслед за ней… и т. д.

CLXXI

Что может быть неприятнее дорожных остановок! Выбьются из сил лошади, сломается колесо, переломится ось, трудный переезд, чертов мост, гора, переправа и все, что называется в дороге несносным, досадным, скучным, нестерпимым!

Точно такие же чувства убивают меня, когда остановится мое воображение. Бич и понукание не помогут… Вызывая ад на земле, я иду пешком по чистому полю до следующей главы и тщетно ищу места, где бы поместить всю пустоту, которая наводняет иногда мысли.

В эти глупейшие минуты жизни кажется, что все уже выдумано, все сказано, все написано.

Долго, долго иногда ждешь того времени, в которое душа повторит снова, громче прежнего: мало, мало еще выдумано, мало сказано, мало написано!.. В эти минуты так легко писать.

Итак, я беру перо и, исполняя обещание XLV главы, пишу:

Гармония, которую издают уста прелестной женщины, есть звуки согласия, подобного течению Вселенной…

Но прежде, чем стану продолжать, взгляните на эту милую, ангел-читательницу! Если б Прометей жил в наше время, – не с неба похитил бы он чудный огонь, но из глаз ее… Смотрите, она покраснела! так, при создании мира, расцвела в одно мгновение роза!.. Грудь ее вздымается… не волны ли это, одетые пеной?

 
Вот сравнивать пришла охота!
Скажите просто: в вас не то,
Что мило, как не знаю что,
Но в вас божественное что-то!
 

Итак, самые лучшие звуки есть те, которые слышатся в минуту превращения земли в небо, когда одно мгновение вечного блаженства растворяется, по Ганнемановой системе^[282], в беспредельном Океане времени, и одна капля сего духовного бальзама изливается в душу человека.

 
Но взгляните же опять на нее!
Какая живость, стан, румянец,
Какие очи и уста!
Душа, как пламень, в ней чиста!
А муж ее… авелианец!^[283]
Злодей! ты отнял жизнь у тех,
Которые бы верно жили!
Младые юноши твой грех
Своей бы кровью искупили;
Но…
 

Она добродетельный, непорочный ангел!..

CLXXII

 
Здесь должен я сказать и о гармонии гениев.
Их голос и слава их песен сладки;
В пример для вас запел бы я;
Но я боюсь, что нервные припадки
Во всех произведет гармония моя.
А вследствие сего, по данному мне праву,
Которое признать обязаны и вы,
Читатели, я поднял уж заставу
Для выезда из скучной сей главы.