полная версия

Александр Федорович Чебыкин
От Алтая до Берлина

Командир расчета станкового пулемета

Одно название расчет. Он первый номер, а его товарищи земляки Яков Горюхин – второй, а Степан Хлебников – третий. В окопе рядом, в землянке рядом, в палатке рядом, на боевой позиции рядом. Знали друг друга досконально.

Степана, пока был на полковых курсах в Красноярске, как отличника учебы иногда отпускали в город. В учебку приезжали артисты из театра, выступали группы художественной самодеятельности из школ, дворцов культуры. Как-то приехали студенты педучилища, после исполнения очередного номера спускались в зал и наблюдали, как выступают их товарищи. Одна пробежала ряд, где сидели ее подруги, и присел рядом с Хлебниковым. Откуда взялась смелость. Представился, что курсант, расспросил девушку и попросил адрес. Пока был в учебке, виделись раза два, зато сейчас вечерами перед сном строчил письма каждый день с признанием в любви и просьбой о дружбе. Марина отвечала редко, раз в неделю к несколькими строчками, зато сейчас письма шли через день то от Марины, то от подружек. Степан отвечал редко – не было ни времени, ни условий, где написать письмо. Яков Горюхин знал об этом, подшучивал: «Смотри, Отелло, не сведи Дездемону с ума. У меня тоже была девчонка на загляденье, пышногрудая красавица, алтайская казачка, с толстой косой, глазами омутами. Клятву давала ждать. Не успели призвать, как через месяц за инженера с Днепропетровского эвакуированного завода выскочила, говорят, у него на оккупированной территории семья осталась. Осенью город освободили, семья собирается к нему приехать. Чем кончится эта история, не знаю. Первое время, когда узнал об измене, места себе не находил. Дружили с детства, с одной деревни были. Лез под пули. Раз шесть в атаку ходил. После боя в строю оставалось по 2-3 человека с отделения, а меня даже ни разу не ранило. Контузии были, но это пустяки.

Что спасло, так это письма девчат из школы, когда узнали, завалили письмами, даже девчушки пятиклассницы писали: «Яша, бей врагов, мы будем ждать тебя, хоть раненого или калеченого». Каждый день получал по два – три письма. Сейчас идут реже. Ребята смеются, кликают «многостаночник Ромео», это они немного завидуют».

Пришел май. Высотки подсохли, буйно пошла в рост трава. Леса наполнились гомоном птиц. На озерца садились стаи уток. Командир дивизии просил: «Дикую птицу не трогать. Она под оккупацией намучилась не меньше местного населения. Фашисты ее уничтожали поголовно, отстреливая с весны до осени. Осталось очень мало. Пусть плодятся на радость людям. Мы воюем и за эту красоту земную, без живого природа мертва».

Вода в низинах стала уходить. Восстанавливалось весеннее равновесие. Пришлось сооружать дополнительные узлы обороны. Делали их без особого энтузиазма, зная, что не сегодня – завтра будут наступать. На юге шли бои за освобождение Крыма и правобережной Украины.

Командование ждало, когда подсохнут болота и станут проходимыми проселочные дороги.

В конце мая Василий получил письмо от брата Николая из Воронежского госпиталя, в котором тот сообщал, что при штурме перекопа был тяжело ранен пулеметной очередью в обе ноги. Чуть не лишился обеих ног, но в это время в госпиталь прибыл молодой фронтовой хирург и сделал очень сложную и рискованную операцию. Обошлись благополучно. Одну ногу сохранил. «Сейчас я во власти судьбы и сестрицы Катюши, которая ухаживает за мной, как за дитем. К осени, думаю, буду дома». Василий расстроился и порадовался, пусть на одной ноге, но живой. Мать бы не вынесла гибели двух сыновей. Отец находился в так называемой трудармии. На Украине вслед за наступающими войсками восстанавливал мосты и переправы.

В середине июня командир пулеметного взвода старший лейтенант Пономарев ставил перед командирами отделений задачу: «Сегодня ночью мы должны переправиться через реку Великую и в трех километрах от берега занять высоту 172. С рассветом прикрывать выход партизанского отряда, который ведет бои в полуокружении.

В отряде много раненых и пленных немцев, в том числе два полковника штабиста, которые располагают ценными сведениями, нам эти полковники очень нужны перед готовившимся наступлением. Гитлеровцы бросили целую дивизию на уничтожение партизанского отряда и освобождение пленных, наша задача задержать фашистов, пока последняя лодка переправится на наш берег».

С наступлением темноты пулеметный взвод с шестью станковыми пулеметами, шестью дегтярями, с двумя минометными расчетами и двумя противотанковыми ружьями незаметно переправились на противоположный берег.

Правый берег был сильно заболочен, сплошной линии обороны противника не было, поэтому берег со стороны противника охранялся подвижными патрулями. Низина метров через сто перешла в болотину, с глубокими трясинами. Чтобы передвигаться вперед, рубили ольшаник, благо стволы легко перерубались от двух-трех ударов саперной лопаткой.

Многие проваливались в бочажины. Каждый тащил груз не менее тридцати килограммов: станковые пулеметы, патронные ящики, станины от минометов, мины, противотанковые ружья, автоматы, диски, гранаты, сухой паек на сутки. Движение застопорилось. Отряд не укладывался во временной интервал. И когда под ногами почувствовали твердую почву, ускоренным шагом, а кое-где и бегом взобрались на пупок земли, торчащий у развилки дорог. По рации доложили, что боевая позиция занята и группа прикрытия готова к бою. И в это время увидели – из темноты соснового леса показался обоз и одновременно в небе над лесом зависла немецкая рама – самолет-разведчик. Как только партизанская колонна поравнялась с боевыми позициями, в воздухе появилась группа немецких самолетов.

Командир группы прикрытия успел сообщить командованию партизанского отряда, что там, где они проходили, опасные места завалены срубленными деревьями и сделаны переходы.

Обоз у кромки ольшаника остановился, дорога разветвлялась на два рукава: вправо и влево. К берегу реки дороги не было. Партизаны распрягали лошадей, разгружали повозки, укладывали раненых на носилки. Взваливали на плечи поклажу и скрывались в кустарнике. Несколько лошадей, под узцы, тащили за собой. Командир группы кричал: «Коней оставить, по болоту не пройдут». В ответ голоса: «Эти пройдут, им не впервой, они партизанские». Фашистские самолеты сбросили около двух десятков бомб. Они падали в болотину, раздавались глухие чавкающие взрывы, не причиняя никакого ущерба. Пэтээровцы хотели открыть огонь по самолетам, но командир группы капитан Новоселов запретил: «Не стрелять! Бесполезно. Сбить не собьем, только себя обнаружим. Мы тут для них отличная мишень посреди болота». Самолеты сделали круг и стали обстреливать поляну и кустарники. Оставленные повязки разлетались в щепки, гибли лошади.

Как только последний партизан скрылся в ольшанике, из леса выскочило до десятка мотоциклистов, стреляя на ходу по уходящей партизанской колонне.

Капитан Новоселов подал команду: «По фашистам, огонь!», одновременно заработали все пулеметы. Через десять минут на дороге валялись раскуроченные мотоциклы и убитые гитлеровцы.

Следом из леса выползли шесть легких танков с пехотой на броне. Тяжелые бы по болотистой проселочной дороге не прошли.

Капитан Новоселов скомандовал: «По танкам огонь из ПТР, по пехоте из пулеметов, автоматов и минометов». Плотным огнем многие гитлеровцы были убиты на броне, остальные попрыгали и спрятались за танки, ведя огонь из автоматов.

С первых же выстрелов два танка загорелись, один с перебитой гусеницей вертелся на месте.

Стрелять было удобно, танки подставили бока, повернуть им было некуда. Один танк соскочил с дороги и застрял в болотине. Оставшиеся два танка, спрятавшись за корпуса подбитых, вели огонь из пушек, стрелял и застрявший в болотине. Вскоре над высоткой появилась четвертка фашистских самолетов. На высотку посыпались бомбы, затем пулеметам очереди. Группа прикрытия несла потери. Одновременно фашистский танковый десант под прикрытием огня танка пошел в атаку. Над сопкой стоял кромешный ад. Огонь спереди, огонь сверху. Бойцы не успели толком врыться в землю. Соорудили окопчики для ведения боя лежа. Василий расстрелял боезапас и приказал второму номеру Яше Горюхину притащить коробки патронов от замолкшего рядом пулемета. Горюхин подтянул боезапас и прошептал: «Василий, я кажется убит». Кровь била из-за ворота гимнастерки сильной струей. Кузьменко увидел разорванную шейную артерию Кровь утихла. Жизнь покидала друга – земляка. Василий не мог даже сделать перевязку, немцы были в двадцати шагах, надо было вести огонь на поражение. Когда атака закончилась, Василий оказал первую помощь, но душа уже покинула тело друга. Василий подумал: «Ни родственники, ни девушки из школы не получат его писем, наполненных ненавистью к врагам, которые отняли у него жизнь». Капитан Новоселов связался с командованием и сообщил, что еще один налет вражеской авиации и ни людей, ни высотки «172» не останется. Холмик будет сровнен с окружающим болотом.

Передали: «Убитых похоронить, раненых забрать, что сможете взять из вооружения, возьмите, остальные закопайте». Шесть человек оказалось убитых, девять тяжелораненых, остальные легкораненые или контуженные. Отбив очередную контратаку стали готовиться к отходу. Около двух десятков гитлеровцев попрятались за танки, ведя оттуда беспорядочный огонь, боясь попасть под обстрел наших пулеметов и минометов. Убитых сложили в воронку от бомбы, сверху накатили камень-валун.

Нацарапали штыком номер полка, захватили тяжелораненых и, ведя интенсивный огонь по противнику, расстреливая боезапас, стали отходить к мелколесью. Гитлеровцы не преследовали, боясь нарваться на засаду. Только зашли в кустарник, как над сопкой появилась новая группа самолетов. Бойцы отряда видели, как столбы огня, дыма и земли поднимались над тем местом, которое называлось высотой 172. Отделение сержанта Кузьменко из трех станковых пулеметов в группе прикрытия выполнили боевую задачу. Партизаны без потерь переправились через реку Волхов на нашу сторону.

Освобождение Латвии

28 июня 1944 года началась Белорусская операция Багратион. II Прибалтийский фронт начал боевые действия по завершению освобождения Псковской области.

10-я гвардейская армия, где проходил службу Василий Кузьменко, с ходу форсировала реку Волхов и, обойдя город Опочка с тыла, вынудила гитлеровцев покинуть его.

Каждое подразделение заранее готовило плавсредства, благо подручного материала хватало – кругом сосновые леса, березовые и дубовые рощи. Отделение Кузьменко сколотило плот с таким расчетом, что в случае попадания бомбы или крупнокалиберного снаряда плот можно было разделить на три самостоятельные плотика.

Переправу прикрывала дальняя артиллерия и авиация. Преимущество в воздухе было полное. Это был не 41-й год, когда гитлеровская авиация издевалась над нами, поражая одиночные цели. Сейчас эскадрилья за эскадрильей уходили на Запад, прикрывая продвижение наших частей. Немцы готовились к нашему наступлению: река и берег были пристреляны. На середине реки усилился и артиллерийский и минометный огонь. Одна из мин попала в плот. Перед переправой Кузьменко приказал расчетам поснимать сапоги, на случай, если разобьет плот или смоет взрывной волной. Оба номера второго расчета были сброшены в воду. Станковый пулемет, прикрученный проволокой к бревну, наклонило на бок.

Плот потянуло по течению, Кузьменко сбросил гимнастерку, пловец он был отменный, с пяти лет бултыхался в родном озере, нырнул под плот. В воде увидел, как тянуло ко дну командира расчета Рахима Муртазова, ухватил его за поясной ремень и потащил наверх. Голова ударилась во что-то твердое, понял, что над ним другой плот.

Воздуха не хватало. Еще мгновенье и он бы выпустил Рахима. В этот момент плот течением отнесло и он наконец хватанул глоток воздуха. Бойцы увидели барахтающегося в воде сержанта со спасенным воином. Затащили обоих на плот. Кузьменко промычал: «Через колено его, через колено, выдавливайте воду и восстанавливайте дыхание, делайте так, как учили вас перед переправой». Лежа, отходил от перенапряжения, потом встал на колени и нажимая на живот вырыгивал воду, которой наглотался.

Плот уткнулся в берег. Кузьменко соскочил с плота, стал осматриваться, где остальные бойцы. Увидел командира третьего расчета якута Киприана Лаптева, который махал ему рукой. Прихватив Рахима, пошли к своим расчетам. Отделение в сборе, на три пулемета пять человек. Рахима то и дело выворачивало наизнанку. Сержант Кузьменко двумя расчетами вступили в бой на захваченном плацдарме, а Рахима Муртазова оставили с неисправным пулеметом ждать полковой летучки. При приближении к городу Опочка оба расчета Кузьменко передали в другой батальон, который вел бои на правом фланге.

Командир батальона включил их в штурмовую группу и приказал поддержать ее в случае контратаки противника. На окраине города батальон вел бой за маслозавод около железнодорожного переезда.

Фашисты несколько раз ходили в контратаку и благодаря огневой поддержке пулеметных расчетов батальон успешно отбивал вылазки противника.

Несколько раз наши ходили в атаку на склад с готовой продукцией, но безуспешно – толстые стены пакгаузов не пробивали даже снаряды сорокапяток. Немцы вели огонь из высокорасположенных узких окопов. Сержант Кузьменко затащил пулемет на цистерну из-под мазута, который предназначался для печей кочегарки. Окна смотрелись как на ладони. После нескольких очередей по окнам ответный огонь прекратился, только одиночные выстрелы снайпера щелкали по металлу. И вдруг внутри бочки загудело. Немцы начали стрелять зажигательными. Кузьменко крикнул второму номеру Степану Хлебникову – прыгай! А сам столкнул пулемет и почувствовал, как взрывная волна потащила его по воздуху и забросила на покатую крышу здания. Это его спасло, если бы ударило об стену или каменный забор, то превратило бы в лепешку. Покатился по крыше и на водостоке застрял. Потерял сознание. После боя командир батальона приказал разыскать отчаянных пулеметчиков, которые помогли его батальону выиграть бой с наименьшими потерями. Во дворе нашли покалеченного Степана Хлебникова, а командира расчета не было. Кто-то случайно увидел на крыше бойца. Притащили пожарную лестницу, перевязали веревками и стали спускать. Кузьменко кричал от боли. Две недели провалялся в санбате. Руки, ноги оказались целы. Немного пожамкало ребра и от удара о крышу правая сторона тела была сплошным синяком. Спиртовые примочки и растирания сделали свое дело. Раненые говорили: «Мы думали – не жилец, лицо опухшее и сине-зеленое, не говорил, а только мычал. Это надо благодарить бабу Марфу, она тебя выходила и поставила на ноги, незаменимая наша нянечка». При выписке из санбата сержант Кузьменко настоятельно требовал отправить его в свой полк. Когда вернулся в роту, то загрустил, немного осталось старых солдат, с которыми он начинал наступление. В это время на фронте распевали: « Вася, Василек … не к лицу бойцу кручина, места горю не давай …». Сбежались, кто его помнил и знал: «Василек вернулся, значит жить будем, а нам сказали, что погиб смертью храбрых при переправе через Великую». Дивизия вела бой за Лудзу. Новый командир роты капитан Груздев, бывший находился в госпитале, представил личному составу, рассказал бойцам о подвигах командира отделения станковых пулеметов в группе прикрытия при выходе партизан из окружения, при переправе через Великую и при штурме маслозавода.

Предложил: «Ну что, герой, собирай бойцов своего отделения и формируй новое».

Обратился к воинам: «Орлы, будем брать Лудзу, за ней Резекне, а там не за горами и Рига, к осени войну закончим. Еще чуть-чуть и мы на берегу Балтийского моря».

Надоело Кузьменко таскать станкач, тяжел больно, то ли дело дегтярь. Но все-таки станкач лучше, если правильно установить, то за триста метров можно пулю в пулю вогнать. Безотказный. Врага поражает за 500-600 метров. Косит как коса траву.

Город Лудзу справа и слева по болоту обошли полки дивизии. Гитлеровцы оказали сильное сопротивление в центре, были созданы очаги сопротивления в административных зданиях, где засели нацисты и литовские националисты. Дрались до последнего патрона. Пулеметную роту перебросили на западную окраину, чтобы задержать отступающих немцев и принудить их к сдаче. Некоторые части успели вырваться из города. Сейчас отступали инженерные и тыловые группы. Попав под перекрестный пулеметно-минометный огонь, выбрасывали белые флаги. Через час передали по рации: эсэсовцы на нескольких машинах вырвались из центра города и мчатся в вашем направлении, с появлением открыть минометный и пулеметный огонь на уничтожение». Колонна из десяти машин на полной скорости выскочила внезапно. Сидевшие в кузове машин фрицы меняли обойму за обоймой, вели интенсивный огонь из автоматов.

Кузьменко бил прицельно из своего станкача по кабине первой машины, другие расчеты по последующим машинам.

Первая машина вильнула в сторону и врезалась в придорожный столб. Открылись борта, фашисты повыскакивали и побежали вперед, строча из автоматов. Ударили минометы, гитлеровцы падали, вскакивали и снова бежали. Вторая машина с пробитыми скатами проехала юзом метров пять и встала. Наши пристрелялись и одна из мин попала в кузов, по оставшимся в живых стреляли из пулеметов. Дорога оказалась перегороженной. Одна из машин попробовала обогнуть подбитую, но попала под плотный огонь и загорелась. До сотни фашистов повыскакивали с задних машин и ведя огонь побежали вперед, пробиваясь через заслон заградительного огня. Дюжина фашистов все-таки проскочила, но следом из города мчались два танка, вдавливая фашистов в разогретый солнцем асфальт.

После боя командир пулеметной роты капитан Груздев благодарил сержанта Кузьменко за находчивость и смекалку: «Если бы проскочила первая машина, то за ней могли последовать еще несколько. Стрельба вдогон не всегда приносит успех». После трех дней передышки полк был переброшен к городу Резекне, важному стратегическому объекту, крупному узлу пересечения железнодорожных и шоссейных дорог.

Трое суток шли бои за город. Гитлеровцы и националисты оборонялись с отчаянностью обреченных.

Был приказ Гитлера: «Резекне не сдавать». Отсюда вели железные и шоссейные дороги к Риге и в портовый город Вентспилс, а также в Литву, Эстонию и Пруссию, которую фашисты хотели удержать любыми путями, как форпост реваншизма и нацизма. Город разделяла река с таким же названием. Мосты были разрушены, это мешало переброске частей на опасные участки. Разведка донесла, что противник перебрасывает войска к Резекне по автостраде со стороны Малты. Полку было приказано выдвинуться к югу от Резекне и задержать противника. Батальоны полка получили приказ выйти из боя и перекрыть автостраду. Не так просто вывести подразделения из города, где идет бой. Командир полка полковник Попов ругался по телефону: «Почему не возьмут части из резерва или те, которые на подходе». Командир дивизии пояснил: «Это приказ командующего армии. Во-первых, резервов нет, все подразделения задействованы в боях за город, а части на марше не знают боевой обстановки, пока разберутся что к чему, гитлеровцы прорвутся к городу, а это лишние потери. Лучше противника задержать на марше». На окраине города, за речушкой, на возвышенности примерно в трехстах метров от дороги, пулеметной роте было приказано занять оборону. С ходу начали окапываться, радовало, что почва была податливая. Расчеты сержанта Кузьменко быстро вырыли окопчики для стрельбы. По рации сообщили, что колонна на подходе. Бойцы увидели, как с востока на бреющих полетах шла группа наших краснозвездных ястребков.

Послышались очереди и взрывы бомб. Через несколько минут появилась вторая группа, которая выстраивалась парами над шоссе и вела огонь.

Кузьменко видел, как из крыльев вылетали огненные стрелы и неслись в сторону противника. Через несколько минут потрепанная колонна вышла из-за поворота, по ней сразу ударили полковые пушки и минометы, к ним подключились станковые пулеметы. Огонь был такой мощный, что противник рассредоточился и стал окапываться. Расстояние до фашистов было около трехсот метров.

Оборона противника просматривалась четко. Вскоре в воздухе появились фашистские самолеты, они прошли над нашими позициями, сбрасывая бомбы и ведя огонь из пушек. Кузьменко слышал свист падающей бомбы, но в это время фашисты пошли в атаку и хорониться было некогда.

Кузьменко вел огонь на уничтожение противника. Бомба взорвалась рядом. Взрывной волной его бросило на щиток пулемета. Мелкие камушки ударили по глазам. Сверху набросило вал земли. Засыпало ноги и туловище. Из песка торчал ствол пулемета и полузасыпанная голова.

К вечеру гитлеровцы, потеряв в контратаках почти весь личный состав, отступили. Сержанта Кузьменко откопали, откачали. Санинструктор доложил командиру роты: «Живой, товарищ старший лейтенант, контуженный, но живой, пульс есть, дыхание слабое. Маленько помяло. Плохо, что глаза полные песка, не повредило бы зрачки, а то может ослепнуть. Я немного их промок и перевяжу. Основную обработку сделают в санбате». «Спасибо, товарищ старшина. Главное живой. Хотя и потери от бомбежки большие, не успели мы в землю врыться, но боевую задачу выполнили. По рации передали – город взят, добивают фашистов в последних очагах сопротивления. Не останови мы их здесь, много бы бед они нам наделали».

Фронт продвигался вперед, за ним двигались и полевые госпитали. Василий, как выздоравливающий, ехал в кузове грузовика. Как только выехали из леса в поле, над госпитальной колонной появилась группа фашистских самолетов и стали в пикировании заходить на дорогу. Машины остановились. Обслуживающий персонал и раненые разбежались по сторонам. Василий залег около телеграфного столба, но потом решил сменить позицию и спрятаться под машиной, так как знал, что бомбы редко попадают точно в цель. Машина могла защитить от осколков.

Отбомбившись, фашистские самолеты стали заходить снова, но в это время в небе появились наши ястребки и вражеские самолеты покинули поле боя. Народ сбежался к машинам. Машины оказались на ходу. Василий осмотрелся и увидел, что телеграфного столба, под которым он изначально хоронился – нет. Из огромной воронки торчали обрывки проводов. Значит, не судьба.