Александр Александрович Еричев
Лоза
Откопав с захламлённого стола алюминиевую кружку, Джереми черпанул из другого ведра с водой и жадно выпил её в пару глотков. Вода, приятной прохладой разлившаяся по внутренностям, словно оживила его. В нём даже шевельнулось лёгкое чувство голода.
– Пора наведаться к старику Битти… – пробормотал он себе под нос. И хотя ему было не по себе в той забегаловке со всей этой воинской тематикой и бойкой старушенцией, принимающей заказы, пищу там подавали отменную.
Ресторан сержанта Строцци был создан, как пост Ветеранов Зарубежных Войн, и соответствующая аббревиатура кричала об этом с листа меню и световой вывески, которую Джереми в прошлый раз заметил только на выходе. В этот раз он был единственным посетителем.
– Ого! Доброе утро, сэр. – женщина упёрла руки в прилавок и с интересом смотрела на гостя, пока тот садился за тот же столик, который выбрал в прошлое своё посещение. После она подошла к нему и поставила перед ним стакан прохладной воды с крупной долькой лимона в нём.
– Неважно выглядишь, мальчик. Это тебе. За счёт заведения. – и она дружески хлопнула его по плечу.
– Благодарю, мэм. Хотя сам я был уверен, что выгляжу лучше, чем себя ощущаю. – Джереми с удовольствием пригубил угощение.
– Неееееее… – комично протянула женщина. – Ты выглядишь, как свеженькие испражнения осла, дружок. Сегодня только поесть? Или всё же могу помучить вопросами?
– Если сначала ответите на мой.
– Валяй! – она посмеялась. – Только учти, я слишком стара для тебя, мальчик.
– Да и я слишком молод для вас, мэм.
– Слишком молодых не бывает! И называй меня Шерон. – усмехнулась она и игриво шлёпнула его по плечу. – Давай свой вопрос.
– Ирак?
– Афганистан.
Он посмотрел на неё, подняв брови.
– Который недавно совсем был или тот, при Союзе?
– При Союзе, да, когда коммунисты ещё могли дать прикурить миру, дружок. А теперь держи меню, заказывай, что хочешь, а потом ответишь и на мои вопросы, идёт? Вот и славненько! – она протянула ему меню и вернулась за стойку.
Джереми не стал затягивать с выбором и заказал завтрак – омлет, картофель Айдахо, грибы, компот из сухофруктов. В целом, весьма аппетитно.
Когда всё было готово, Шерон принесла ему заказ и села за столик напротив него.
– Ну, дружочек, рассказывай. Вижу, что не местный, но что-то в тебе знакомое есть. Откуда ты и зачем в этой глуши? На туриста ты мало похож, эти напиваться предпочитают в Вегасе, а не у нас.
– А я надеялся сначала поесть. Хорошо, утолю ваше любопытство, мэм, Шерон. Знаете ферму Смита чуть севернее города?
– О, так ты его родственник?! Вот откуда эти знакомые черты.
– Вы знали моего деда?
– Джозефа? – она скривила лицо. – А то. Мерзкий тип. Ты уж не обижайся, но так и есть. Иногда захаживал перед тем, как поехать в Лас-Вегас.
«Быть засранцем – это у нас семейное.»
– Мой отец почил, и добро деда перешло мне. Я приехал, просто отдать дань памяти им обоим и взять передышку от жизни.
– Соболезную, мальчик, это грустно. Сбежал из Калифорнии?
Он изумлённо поднял на неё глаза.
– Да брось, куда ещё отсюда сбегают?! Я бы и сама жила в Калифорнии, да-да, сэр! Но только не всё так просто.
– Как всегда.
– Это да. Ладно, наслаждайся завтраком, дружочек. Спасибо за беседу. – поднимаясь, она снова хлопнула его по плечу. – А пиво у нас действительно отличное!
Она покаркала, смеясь, и ушла к себе за стойку, оставив гостя размышлять над завтраком.
Разобравшись с едой и расплатившись, Джереми поинтересовался у Шерон, есть ли какая работа здесь, в Битти, на что та лишь покачала головой.
– Была бы здесь работа, может, людей было бы больше. А так нас с каждым годом, кажется, только меньше, дружок.
Уже подъезжая к дому, он поймал себя на мысли, что не хочет возвращаться. Но альтернативы не было. Во всяком случае, пока он её не видел или не хотел видеть. Штаты большие, всегда можно начать с нуля в каком-либо другом месте. Но ему этого не хотелось. Он варился в жалости к себе и недовольстве собственной жизнью. А это он любил.
Так или иначе, но ему придётся двигаться дальше. Он пока что не решил, в Айдахо ли или в Орегон, но хватит с него Калифорнии. И тем более Невады.
Прогулявшись до уборной, Джереми хотел было заглянуть в колодец на обратном пути, однако не стал этого делать, махнув рукой в его сторону. У него ещё была вода. Да и пиво, которое он взял там же, где и в прошлый раз, само себя не выпьет. День будет долгим, поэтому он купил сразу тридцать шесть банок. Да, это был тот самый «Budweiser».
Расположившись на ужасном диване в гостиной, Джереми принялся мерно опустошать банку за банкой. Иногда его удивляло то, что столько воды он за такой же промежуток времени не смог бы выпить никогда, не сходив ни разу отлить. Но с пивом у него была другая история. Ему хотелось его пить, не прерываясь на мочеиспускание. Видимо, поэтому его мозг игнорировал сигналы от мочевого пузыря, пока шло возлияние.
На этот раз ему хватило десяти банок, чтобы достаточно опьянеть. Он не стал уже перебираться в постель, а лёг на диване. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы сон поглотил его беспокойный разум.
– Хоть на что-то ты сгодишься… Не дёргайся, только быстрее откинешься! А мы ведь этого не хотим, так ведь, подруга?!
Одной рукой он держал запрокинутой голову девушки, не давая ей возможности двигать ею, сильно натянув её волосы цвета вороньего крыла на себя. Красивые и сильные волосы. Ему нравилась их прочность. Он снова уткнулся в них носом, вдыхая запах шампуня, пота и сигаретного дыма.
До этого она требовала, затем умоляла отпустить, сказала, что она никому не расскажет. Ему только надо её отпустить.
– Лживая дрянь, как и все бабы. Говорите одно, делаете – совсем другое… Вы сами себя не понимаете, а всё ждёте, чтобы мужчины вас поняли. Но знаешь, что? Земля тебя поймёт. Земля всех понимает.
Руки за спиной он ей связал ещё до этого. Ноги крепко перемотал бечёвкой, чтобы не смогла вскочить или даже согнуть их. Всё, что с ней можно было сделать, он уже сделал, и теперь она вызывала в нём вместо жгучего желания только испепеляющую ненависть и глубочайшее презрение.
Одним коленом он вжимал её обнажённое тело в землю, слушая булькающие звуки из вскрытого горла. Кухонный нож лежал рядом. Фонтан крови, который до этого хлестал из резаной артерии, орошая почву под виноградной лозой и само растение, как и стену, по которой то ползло, превратился в струйку. Всё было красным.
– Знаешь, я, пожалуй, сохраню твои волосы в лучших традициях коренных американцев, подруга. – с этими словами, он вновь взял нож и сделал надрез на лбу девушки по линии волос.
Джереми вырвало. Горячая мерзость вырывалась из его горла на пол снова и снова. Его била сильная дрожь. Диван под ним и вся его одежда были насквозь мокрыми от пота.
«Какого чёрта?»
Освободив желудок, он изнурённо откинулся на диван.
«Может, я отравился?» – он готов был поверить в это, да только одна деталь не давала ему покоя – поразительная реалистичность снов. Никогда ещё он не переживал ничего подобного, будто то не являлось снами, а происходило с ним на самом деле. Эта жуть.
Эта жестокость.
Да только Джереми никогда не поднимал своей руки на женщин, если не считать того раза, когда старшеклассница решила над ним злостно подшутить и вылила горячий кофе ему за шиворот. Ожог не проходил долго, причиняя ему множество неудобств, а сам он сгорал от стыда всякий раз, когда видел подруг той дуры или её саму, ведь ответом на её «шутку» стал мощный хук в ухо, которое распухло и доставило ей самой немало дискомфорта, он был уверен в том.
Но избивать, насиловать и убивать – нет уж, ему такое естественным образом претило.
«Тогда откуда это в моей голове?» – он не знал. Но решил, что таким образом его подсознание противится сложившейся ситуации, ведь развод с Сэйди действительно был тяжёлым испытанием для него.
«Интересно, поблизости есть мозгоправ?»
Джереми не любил психологов. Пока каждый второй с малейшей проблемой бежал к своему психологу, он предпочитал анализировать самостоятельно причины и следствия, ведь не так уж это и сложно, если быть честным с самим собой. Никто не исправил бы его жизнь, не подкорректировал поведение и мышление, не избавил бы от слабостей. Только он сам был властен над этим. И лишь в его силах было изменить всё.
Но данный фокус разума застал его врасплох.
Необходимо было убраться. Для этого он сходил в сарай, поискать какой-нибудь кусок ткани, но не нашёл. Тогда он решил поискать в подвале. Там он увидел пару пыльных коробок в углу, заглянув в которые искомую тряпку он не обнаружил, но заметил кое-что интересное.
Открыв нижнюю коробку, он столкнулся с улыбающимся лицом молодой девушки, которая смотрела на него задорным взглядом с газетного листа, бережно хранимого его дедом. И он узнал это лицо. Правда, видел он его только во сне, который почти и не помнил вовсе. Крупными чёрными буквами под портретом было напечатано – «Пропала девушка».
– Какого?… – он не смог подобрать нужного слова.
Ударом ноги он отбросил от себя коробку прочь. Он чувствовал себя загнанным в ловушку. Джереми не смог бы объяснить то, как девушка из газеты попала к нему в сон, в котором он забивает её кулаком до потери сознания? Такое не спишешь на стресс от развода. И на местное пиво, воду или солнце. Это уже попахивало мистикой, которую сам он всегда считал бредом.
Он собирался подняться наверх, когда заметил в золе у печи что-то необычное. Подойдя и присев рядом с печью на корточки, неприятно хрустнув коленями, он поднял вещь, привлекшую его внимание. То был обугленный лоскут джинсовой ткани с пуговицей на ней.
«Да и ладно! Сжёг старый чёрт свою джинсовую рубаху, что такого?» – но здравый смысл ему подсказывал нечто иное. Если вещь тебя не устраивает, ты не станешь сжигать её в своей котельной печи в подвале. Если только ты не пироман.
Или это не твоя вещь.
Внезапно ему захотелось уехать отсюда.
Была середина дня, самое пекло. Джереми застыл у заднего входа, вглядываясь в красные листья виноградной лозы. Она сменила всю свою зелень на кроваво-красный окрас.
– Всё-таки интересная ты хреновина… – пробормотал он ей, прикоснувшись к листочку в виде трезубца, приятная мягкость которого успокаивала.
Не думая, он прижался лицом к растению. Ему казалось, что оно шепчет, рассказывает ему нечто разными голосами, умиротворяющими и спокойными. И он слушал, поглаживая руками листья лозы. Его разум искал покоя, и сейчас, вслушиваясь в призрачный шёпот множества голосов, вызванный наверняка накопившимся стрессом и алкоголем, он был спокоен, словно вновь оказался в далёком детстве на руках матери.
Вдруг один голос стал различим более других. Женский голос, с лёгкой ноткой пронзительности, что-то настойчиво пытался ему сказать, перебиваемый остальными. Джереми вслушался. Даже понимая, что это всего лишь игра его больного сознания, ему стало интересно, о чём так сильно хочет рассказать голос. Тот говорил быстро и сбивчиво, но всё же недостаточно громко, чтобы разобрать. К ноткам настойчивости прибавились истерические нотки. Женщина то ли смеялась, то ли плакала, он не мог понять, но продолжал вслушиваться. Другие голоса тоже сменили интонацию. Создавалось впечатление, что каждый из них что-то хочет рассказать ему, причём быстрее других. В итоге он не понимал ничего из этой путаницы голосов. Шёпот превратился в гул, в котором повторялись одни и те же слова – «дно», «освободи», «убийца».
Внезапно пронзительный крик пронзил его слух, и он резко отскочил от стены дома, упав на спину. В ушах звенело, словно ему и вправду крикнули в ухо.
«Это что ещё за чертовщина?!»
Вскочив на ноги, он вбежал в дом, не совсем понимая, что собирается делать. Первая мысль была о том, чтобы уехать, но над ней взяла верх другая, легче реализуемая – выпить. И он уже шёл на кухню за порцией баночного, когда вспомнил про нелицеприятную лужу блевотины на полу у дивана. Решить эту проблему он смог не совсем стандартно, использовав коврик для ног перед входной дверью, попросту накинув тот поверх лужи. Он понимал, что это лишь временная мера, так как всё это потом мерзко засмердит, но сейчас коврика было достаточно, чтобы вновь усесться на диване и упиться пивом до беспамятства.
