Александр Цеханович
Русский Рокамболь

Дело

В жизни весьма нередко бывают странные случайности. Фаталисты верят в них и все более и более крепнут в своих мистических убеждениях.

Двойка пик была дана. После нее были даны еще две крупные карты, почти подряд, и выигрыш графа покрыл недавний проигрыш.

Карицкий, однако, не потребовал и даже не намекнул на возврат данного в долг, а граф медлил, имея в виду предстоящий ужин и какое-то «дело», к нему относящееся.

Он нюхом чуял, что этот молодой человек нуждается в нем, и поэтому не спешил с отдачей, но надеялся удержать всю сумму у себя, тем более что сам заимодавец заставлял думать именно так.

Он даже и не задал себе вопроса, какое именно это дело и чего под видом его или, вернее, в качестве услуги за услугу потребует от него этот странный юноша.

Какое ему было до этого дело? Он знал, что ради денег и выгоды он готов на все.

Флирт опять забегал около графа. Он пожимал ему руку и поздравлял с выигрышем и непременно хотел оставить ужинать, но граф наотрез отказался.

– Ну-с! Я к вашим услугам, – вкрадчиво сказал он, подходя к Андрюшке, который задумчиво шагал по зале.

– Поедемте! – отвечал тот.

И оба стали молча спускаться по ковровой лестнице. Лицо Курицына было взволнованно и сосредоточенно. В швейцарской граф спросил:

– Куда же мы поедем?

– К Контану или Кюба?

– К Контану! – бросил граф, накидывая шинель.

Через несколько минут новые знакомые входили в отдельный кабинет.

Лакей, получив заказ, мелькнул фалдами и исчез.

Граф облокотился на стол, выправил манжетки и с любезной улыбкой обратился к своему спутнику:

– Ну-с… Теперь, надеюсь, нам ничто не мешает поговорить…

– О, это еще успеется, – делано беззаботным тоном отвечал Андрюшка. – Я, видите ли, товарищ вашего сына. Хотя я и старше его целыми двумя курсами, но одно время я был знаком с ним, и даже очень хорошо, – теперь, изволите ли видеть, меня чрезвычайно интересует его судьба… весь город говорит об этом деле.

– Да, это очень грустное дело, – сухо ответил граф. – Это было недоразумение, но сегодня сын мой выпущен и… – Он цинично улыбнулся. – И я праздную его освобождение.

Андрюшка пристально поглядел в лицо старого мота и взглядом этим почерпнул со дна его заплесневелой души неоценимые для себя сведения.

Приготовляясь к новому отчаянному шагу, он наскоро, но в то же время и зорко оглядывал почву, на которую впервые должна ступить его отчаянная нога. Почва эта казалась во всех отношениях благоприятною. Тон, с которым граф отзывался о сыне, не заставлял желать ничего лучшего.

В нем слышалась насмешка и враждебность.

Андрюшка задумался и вдруг произнес:

– Скажите, граф, правда ли, что сын чиновника Курицына – ваш сын?

– Отчего же этому и не быть правдой! – засмеялся граф. – Я, знаете, в молодости своей мог похвастаться победами…

– Но этот, говорят, оказался двойником вашего сына?

– И это я объясняю тем, что покойная мать его была чрезвычайно похожа на мою теперешнюю жену… Это была очень странная игра природы, кончившаяся совершенно неожиданным для меня фокусом.

Андрюшка сильно сжал веки, что было признаком подавленного бешенства, но тотчас же заговорил совершенно спокойным тоном:

– Да! Это остроумная шутка! Хотя для вас, я думаю, и не совсем приятная.

– Конечно… Все эти дрязги так надоели.

В это время внесли шампанское, граф тщательно осмотрел марку бутылки и тогда только приказал откупорить.

Андрюшка искоса продолжал его изучать.

Наконец лакей ушел, и они опять остались с глазу на глаз.

Граф, очевидно, ожидал окончания всей этой странной прелюдии и жаждал услыхать о том деле, ради которого до сих пор в его кармане остаются полторы тысячи незнакомца.

А Андрюшка умышленно медлил. Он методическими глотками пил вино и все глядел на графа. Тот с досады налил шампанского в стакан и залпом выпил его. Выпил, и язык его сразу развязался:

– Ну, что же дело-то, господин Карицкий? Чем я могу служить вам?..

– Дело? – повторил юноша, и в глазах его впервые блеснула нерешимость; граф заметил ее и пересел на ближайшее кресло.

– Да вы чего-то стесняетесь, я вижу… это совершенно напрасно… Со мной вы можете говорить совершенно свободно… я не такой человек… я, милейший, показываю когти и не соглашаюсь только там, где дело касается моего ущерба, а раз оно касается выгоды, то я весь к услугам того, кто мне указывает эту выгоду…

«Он говорит правду! – подумал Андрюшка. – Пора!»

И он начал:

– Ну-с, в таком случае – хорошо. Дело действительно для вас очень выгодно. Оно находится в тесной связи вашего и моего благополучия; но ранее окончательного разъяснения его я прошу вас, граф, только отвечать мне на вопросы. От правдивости ответов и зависит все. Тайна, которую я для блага вашего хочу разоблачить вам…

– Это очень интересно!

– Не шутите, граф!

– Нисколько… наоборот, в моей душе растет даже робость и благоговение…

– Скажите мне, во-первых, окончательно ли расстроилось дело вашего сына с купеческой дочерью Терентьевой?

Граф подскочил на кресле:

– А вы откуда это все знаете?..

– Это мое дело, и поэтому позвольте мне умолчать.

– Пожалуй!.. Вы требуете ответа? Извольте… Да! Расстроилось…

– Но вы, конечно, дорого бы дали, чтобы его вновь настроить…

– Конечно!

– Прекрасно!.. Представьте теперь, что сын ваш захотел бы вступить в этот брак.

– Мой сын? – с удивлением переспросил граф. – Да вы его плохо, верно, знаете, если думаете, что это возможно. У этого дурака и простофили уже есть какая-то девчонка, фамилия ее Петрова, которая хочет быть графиней… Это совсем нищая девчонка… Я даже хотел одно время обвинить ее в совращении юноши, но знаете, Павел… Ведь с ним бы тогда не совладать было… это такой дурак… это такой безмозглый человек… Он так мало похож на меня!..

– Ну, словом, – перебил его Андрюшка, – вы решились бы на многое ради того, чтобы сын ваш вступил в этот брак, от которого вам есть-таки выгода… Я знаю, что отец невесты дает вам лично изрядный куш.

– Ага, вы и это знаете?..

– Отвечайте мне, пожалуйста.

– Да, я многое бы дал за это и на что бы ни пошел, чтобы окрутить этого мальчишку… Я теперь откровенно говорю с вами… Я в таком критическом положении, которое исключает всякие сентиментальности…

– Итак, еще раз спрашиваю: вы решитесь на все, что я ни предложу вам для достижения вашей цели? – воскликнул Андрюшка, и глаза его страшно засверкали.

Граф поднял свою львиную голову и в упор поглядел на говорившего; серые глаза его даже вспыхнули.

В эту минуту оба взгляда их имели поразительное сходство по выражению, цвету и блеску.

– Да! – отвечал граф. – Клянусь – да! Но говорите скорей, как это можно устроить, я не вижу ни одного исхода.

Андрюшка встал, вынул из кармана револьвер, положил на стол, прикрыл его салфеткой и сказал:

– У вашего сына есть двойник!..

Граф в ужасе откинулся на спинку кресла.

– Ни с места! – прошептал бывший агент Померанцева. – Если вы вздумаете сейчас же выдать меня, то я убью и вас и себя.

В кабинете воцарилось гробовое молчание.

Страшная сделка

После долгого молчания первый заговорил Андрюшка:

– Отец! Ты должен признать меня своим сыном и, главное, понять, что я не так глуп, чтобы упустить случай поменяться ролями с братом Павлом…

Граф Радищев, совершенно опешивший, с тупым ужасом глядел на молодого человека, а тот продолжал:

– Не смотрите на меня с таким ужасом… Если я и являюсь на вашей дороге, то для нашего обоюдного счастья. Я, любезнейший батюшка мой, со своей точки зрения, прав. Я ищу того, что составляет мое законное право. Я чувствую, что те инстинкты, которые вложены мне в натуру, ничего не имеют общего с инстинктами почтенного господина Курицына, заменившего мне отца по имени… Я чувствую в себе вашу натуру, батюшка, и уж простите мне маленькую неделикатность, – я такой же негодяй, как и вы… Надеюсь, вы не обидитесь на это, хотя бы из-за того, что мы с вами говорим с глазу на глаз и никто нас не подслушивает… Вы хотите что-то возразить, но позвольте мне сперва окончательно высказаться, а потом я буду слушать вас… Видите, в чем дело… Для большей краткости я буду говорить с вами просто. Вы не можете существовать без денег. Вы их привыкли иметь, а они все утекли от вас, и в перспективе у вас самое жалкое прозябание, в особенности если бы братцу моему Павлу удалось жениться на мамзель Петровой. В видах нашей общей пользы я и не хочу допустить этого, а предлагаю вам свои услуги в такой форме. Братец Павел и я, мы сольемся в одно лицо.

– Как? – начал было граф.

– Очень просто – Павел не будет существовать, а я буду, и то, чего бы не сделал, как вы говорите, он, сделаю я… Вероятно, теперь вы начинаете понимать?.. Если же вы и теперь плохо понимаете меня, то я вам скажу еще проще: после уничтожения брата Павла, на которое я твердо и бесповоротно решился, я вступлю в брак с девицей Терентьевой и, обогатив вас, сам, конечно, не прозеваю и своего. Нравится это вам?

Граф закрыл лицо руками. Сквозь пальцы было видно, как багровел его лоб и как на нем пучились свинцовые жилы.

Андрюшка терпеливо ждал ответа. Он знал, что отрицательного ответа он не будет иметь, и давал своему собеседнику время приготовиться к произнесению его.

Грудь графа Радищева высоко вздымалась.

По всему видно было, что борьба, происходящая в душе старого селадона, страшна и мучительна. Проходили минуты, а в кабинете царило полное молчание.

Среди тишины слышно было, как где-то в коридоре бряцали тарелками и ложками, как суетливо несколько раз пробегали мимо двери лакеи, как из залы кто-то выходил, громко хохоча, и обещались встретиться завтра в театре.

Граф все сидел неподвижно.

– Ну-с, папенька, – заговорил наконец Андрюшка. – Решайте же!.. Иными словами, будьте так же решительны, как и я… Право, папенька, не заботьтесь о добродетели, потому что она выеденного яйца не стоит… К тому же вам и жить уже немного остается, проведите же вы остаток дней ваших так же, как проводили первые дни. Нищета, почтенный граф, вам не к лицу, я это сознаю тем более ясно, чем более постигаю ваш веселый характер… Ну-с, что же вы мне ответите?

– Делай как хочешь! – глухо ответил граф.

– Это конечно, но скажите же, пожалуйста, разве вы не рады этому обстоятельству, которое вам подсовывает судьба?..

– Налей мне шампанского.

– С превеликим удовольствием…

Граф залпом осушил стакан и впервые после раскрытия тайны взглянул прямо в лицо своего собеседника. На губах его скользнула кривая циничная улыбка.

– Я одного боюсь, что ты мало похож.

– На вас?..

– На брата…

– Две капли. Ведь вы же видели мою настоящую фотографию в зрачках этого мертвого мошенника.

Граф содрогнулся.

– У вас, кажется, нервы немножко расстроены, батюшка?..

– Нервы?.. Да, за последнее время, но…

– Но это пройдет, вы хотите сказать?

– Да, пройдет. Однако я должен тебя видеть в натуральном виде, чтобы оценить шансы нашего успеха…

– О, не беспокойтесь!.. Когда – помните? – вы подбирали себе пару шведок в шоры, вы выбрали, как мне рассказывал кто-то, таких двух зверьков, которых отличить один от другого не мог даже сам кучер… Точно то же случилось и на сыновьях ваших… Я уверен, вы нас не отличите. Но, впрочем, я готов показаться вам в настоящем виде, только, конечно, не здесь, а у меня дома…

– Но как же ты это все устроишь?

– Предоставьте мне. Это до вас не касается. Вы только делайте то, что вам нужно, а я уж свое знаю.

– Если это делать, – глухо произнес граф, – то надо делать скорей.

– Ну, торопливость тут может помешать успешности…

– Однако каков же твой план?

– Мой план вот каков… У меня есть друг, фамилии вам его не назову, потому что ни к чему, но скажу вам, что этот человек верен мне, как собака, и послушен, безусловно. Проследить, заманить и… что называется, бросить концы в воду никто не может лучше его, кроме, конечно, меня самого, но я доверяю ему это дело, во избежание всяких неприятных случайностей для меня. Мало ли что может приключиться? Если его и поймают, он не выдаст меня, потому что знает меня как человека, всегда и отовсюду могущего спасти его, если же попадусь я, пропадет и он, и я, и вы, батюшка. В силу этого я решаюсь не действовать тут лично, а пустить его.

– Да уверен ли ты в нем?

– Повторяю вам, как в себе самом!..

– Прекрасно! – Граф отхлебнул из свежего стакана. – Но ведь надо уничтожить не его одного, конечно, и эту прелестную мамзель… Эту ненавистную нам невесту его… Но это трудно…

– На самую малость труднее…

– Однако…

– Мой агент заманит их вдвоем и вдвоем устранит с нашей дороги… План уже у меня готов давно, дело все стояло за вами только. Теперь же, когда мы с вами наконец сговорились, я вам расскажу его, если хотите, во всех подробностях. Жених будет бывать у невесты. Когда-нибудь, и, вероятно, очень скоро, они выйдут вместе на прогулку. У подъезда же всегда будет их поджидать извозчик, который, как только заметит их вдвоем, предложит им за очень дешевую плату услуги, братец же, кажется, не особенно любит ходить, я это уже заметил… Ну, вот извозчик повезет их, и… впрочем, определенно сказать ничего нельзя. Тут нужен случай, и, безусловно, нужно будет переговорить сперва с моим агентом, быть может, ему придется возить их не один раз, пока наконец не представится случай в такой форме, в какой он требуется… Но вы хоть приблизительно все-таки поняли меня, дорогой папа?

– Да, но это очень трудно…

– Я и не говорю, чтобы не было работы. Да ведь ничто на свете не дается без усилий… А теперь вы мне скажите, в каких вы отношениях с моей мачехой и двоюродной бабушкой баронессой фон Штоль. Что такое за птица эта баронесса?.. И какой такой мальчуган у нее на воспитании?.. Это тоже ваш сын?..

Граф улыбнулся:

– Тоже мой.

– От кого?..

– Это… неинтересная история… У тетушки была воспитанница… она умерла уже давно… Ну, я имел с ней маленькую историйку…

– Ходят слухи, что вы хотите усыновить его…

– Да-а-а… Но этого хочет жена моя… Она в очень близких отношениях с тетушкой. Старуха ее очень любит… Ну, они вдвоем и порешили… а мне все равно… не могу же я не уступить тетушке в таком пустяке – Павел тоже в их компании, – потому что в случае протеста я могу лишиться некоторых субсидий.

– Она, говорят, очень богата?..

– Да…

– И вас, папа, она сильно, говорят, недолюбливает…

– О, я об этом нисколько не забочусь.

– У нее есть духовное завещание?

– Да. Все Павлу…

– Не может быть! – воскликнул негодяй. – Вот этого я еще не знал, а это далеко не лишняя подробность… То-то я буду увиваться около нее… Она, говорят, подслеповата?..

– Да.

– А приемышу ничего?

– Нет, немного и ему придется…

– Прекрасно!.. – проговорил Андрюшка и уставил сверкающие мыслью глаза на узор паркета. – Итак, – начал он, поднимая голову и дьявольски улыбаясь, – непослушного сына вы заменяете послушным и во всем согласным с вами… С этой минуты ваша старость обеспечена, потому что я жених мамзель Терентьевой.

При этом напоминании последние отголоски борьбы исчезли в душе старого жуира.

Иметь громадную сумму денег, не нуждаться более в подачках сына, жены и баронессы показалось ему такой заманчивой перспективой, что он отогнал разом все сомнения прочь, и даже какая-то философская мысль осенила его голову.

Она заключалась приблизительно в следующем. «Все люди борются за свое существование, все они готовы поглотить один другого. Почему же этот обиженный пасынок судьбы не имеет права на борьбу? Я в ней не участвую, я только зритель. Кто одолеет, в руках того и останется счастье, а по-моему, они оба имеют равные права. В таких случаях обыкновенно и прибегают к единоборству. Конечно, для меня выгоднее, чтобы одолел этот, а не тот, но… все в руках случая…»

Андрюшка начертывает план действия Алешки

Покончив дело с графом Иеронимом Ивановичем, Андрюшка в ту же ночь снова увиделся с Алешкой.

Дело было уже на рассвете. Открылись кое-какие трактиры, в том числе и тот, в котором состоялось первое свидание приятелей. Андрюшка вошел в знакомый кабинет и тотчас же послал заспанного полового к Алешке.

В ожидании, пока он возвратится, Андрюшка сел на продавленный диван, облокотился о стол, украшенный запятнанною скатертью, и задумался.

Этот знакомый грязный угол напомнил ему о многом…

Во-первых, Андрюшка вспомнил, как, сидя тут впервые с Колечкиным, он прижимал под мышкой драгоценный сверток вещей, стоимость которых должна была вывести его в люди…

Тогда было все туманно и только одна дрожь лихорадочной энергии сотрясала его молодую, но уже кипящую страстями душу, теперь, наоборот, все ясно, все, благодаря счастливым случайностям, благоприятствует ему и успех уже не в тумане будущего, а перед самым носом его приветствует улыбкой своего баловня…

Вспомнил также Андрюшка, как он говорил тут Колечкину, что он будет графом, и самодовольно улыбнулся, теперь он почти уже был им.

Только протянуть руку, взять корону и с хохотом надеть на свою недавно одинокую бесприютную голову.

Однако улыбка вскоре исчезла с лица Курицына, когда в голову его пришла мысль, что теперь более, чем когда-либо, все зависело от Колечкина.

Если он ловко обделает это дело, то, конечно, успех обеспечен, но если он…

В это время дверь распахнулась, и впереди посланного вошел Алешка.

Одет он был наскоро, лицо его было заспанно, но, однако, встревожено безмолвным вопросом о причине такого экстренного визита.

Надо заметить, между прочим, что за последнее время в душу этого обрюзгшего и апатичного «к добру и злу» человека запала какая-то необъяснимая тревога. Она имела исходным пунктом раскаяние в том, что он связался с Андрюшкой, который составлял прямую противоположность с ним и буквально пугал его своей адской энергией и стремительностью.

На мелкие мошенничества и плутовства всякого рода Колечкин был золотой человек. Деяния этого сорта составляли его врожденный талант, но для таких отчаянных по своей смелости гигантских шагов на поприще преступления да и вообще на всяком другом он положительно не чувствовал себя способным.

Короче говоря, его одолела трусость, столь свойственная таким жиденьким натурам, какова была его. Он с большим удовольствием изменил бы Андрюшке, даже предал бы его в руки правосудия, если бы был уверен, что бич, находящийся в этих руках, не возложит и на его спину нескольких давно заслуженных ударов, а с другой стороны, боялся еще больше мщения самого Андрюшки, потому что, даже будучи в дружеских отношениях с ним, он не переставал опасаться за себя, зная характер своего приятеля, а в случае измены смешно бы было и ожидать пощады.

Впрочем, Алешка в глубине дум своих только ожидал удобного случая. Андрюшку он уже ненавидел, ненавидел потому, что боялся и завидовал ему, и если помогал еще ему, то единственно из страха.

Теперь, будучи сорван с постели, он явился чрезвычайно перепуганный, так как не знал, что нового потребует от него его патрон.

– Что с тобой?.. Чего ты приехал?! – пугливо спросил он.

– Ничего особенного, – спокойно отвечал Андрюшка, – садись, я тебе все расскажу. Видишь ли, в чем дело… С графом уже покончено…

– Как покончено?!

– Очень просто, но ты, может быть, думаешь того, нет, успокойся, граф жив и здоров, но покончено дело в том смысле, что он решается заместить одного своего сына другим, так как этому господину решительно наплевать на все, кроме денег… В этом мы с ним чрезвычайно похожи. Это дело решено. Теперь надо уничтожить брата Павлушу с тем, чтобы я мог без всякой боязни спать на его постели, ходить в университет на лекции и так далее, понимаешь?

Колечкин сидел с открытым от изумления ртом.

– Закрой рот, Алешка, тут летает много мух, – полусерьезно вставил Андрюшка и продолжал: – Так вот в чем дело: откуда и как, знать тебе не надо, но имею я сведения, что братец мой и его невеста госпожа Петрова послезавтра едут утром вместе за город к тетке в гости… случай благоприятный, постарайся им воспользоваться – и за дело это ты получишь такую сумму, которая сразу обеспечит тебя на всю жизнь. Часть ты получишь от меня в день исполнения, а все – в день моей свадьбы на одной из богатейших невест Петербурга.

– Что же, надо их обоих того! – спросил Алешка, и глаза его блеснули жадностью.

Обещание было так заманчиво.

– Конечно… Послезавтра вечером ты должен быть у меня с известием и несомненными доказательствами, что дело сделано… Понимаешь?

– Понимаю, – тихо ответил Алешка в раздумье, опуская голову.

– Ну и прекрасно! Прощай!.. Может быть, тебе денег надо?..

И, не дожидаясь ответа, Андрюшка вынул несколько крупных ассигнаций, вручая их Колечкину. Сообщники расстались.