Александр Борисович Герасин
Нескучное чтиво

 Правда, на днях во время очередного разговора с ним я усомнился, что у него только две проблемы со здоровьем. Сначала он сказал, что Америка – это очень хорошо построенная страна, но он и, даже, его старший сын своими здесь себя до сих пор не чувствуют. И, вдруг, без перехода сообщил, что узнав про уровень цен на региональных авиаперевозках на российских северах и на Дальнем Востоке, он со старшим сыном подумывают о создании там небольшой авиакомпании. Российская налоговая система их устраивает, и уже готов черновик бизнес-плана. Услышав это, я сказал ему, что такая тяга к явному недострою с высоты «хорошо построенного» вызывает подозренье о нездоровье в его почти семидесятилетней голове. Но Владимир проигнорировал моё справедливое замечание и добавил, что уже попробовал на Аляске подходящую авиатехнику и в случае необходимости в конструкторском бюро, где он ещё работает, можно будет эту технику подогнать под российские условия эксплуатации. Впрочем, спорить с ним я не стал. Я подумал, что не стоит отговаривать Бекетовых летать в России, раз они этого хотят.

ГРИШАНИН ДОМ

Повесть

 Все приведённые в предлагаемой ниже истории персонажи и события вымышлены и поэтому их возможное сходство с реальными людьми и реальными событиями имеет случайный характер.

НИЧЕГО БОЛЕЕ СЕРЬЁЗНОГО НЕ БЫЛО

 Это помещение Европейского Центра Ядерных Исследований (ЦЕРН) часто использовалось для различных совещаний, на которых обсуждались как текущие вопросы, так и программы предстоящих экспериментов. Холодов неоднократно здесь бывал. Сегодня из российской группы учёных пригласили только его. Народу было немного, человек двадцать. Все мужчины. Большинство западных коллег с весьма озабоченными лицами шушукались друг с другом. Судя по всему, некоторые из них уже были «в теме».

Напряжённость в зале усилилась после того, как директор центра Жак Буфалье подошёл к маленькой трибуне и сообщил, что все приглашённые к настоящему моменту находятся в зале и поэтому перед обсуждением возникшей проблемы пора перейти к мерам обеспечения конфиденциальности.

– Для начала, – сказал Буфалье, – я предупреждаю всех здесь присутствующих о необходимости строгого сохранения в тайне информации, которую нам предстоит обсудить. В связи с этим хочу добавить, что все, кто останется сейчас в зале, примерно на неделю будут существенно ограничены в своих контактах с лицами, находящимися в настоящий момент вне зала. Эти контакты будут возможны только по разрешению, полученному от меня или уполномоченного мною лица. Тех коллег, которые не уверены в своей способности работать в таком режиме, попрошу уйти.

– Месье Буфалье, – послышался голос из дальнего угла зала, – вы нас уже не только заинтриговали, но и запугали. Неужели всё так серьёзно?

– Мистер Дженкинс, уверяю вас, что в вашей жизни ничего более серьёзного не было и не будет.

 Американский физик Роберт Дженкинс был одним из немногих близких к Буфалье учёных, работающих в ЦЕРНе. Поэтому одна только продемонстрированная Дженкинсом неосведомлённость о сути предстоящего обсуждения ещё более насторожила собравшихся.

 Выждав ровно минуту, Буфалье оглядел зал. Никто даже не собирался уходить. Шушуканья затихали. Установилась напряжённая тишина.

– Господа, я рад, что никто из вас не покинул этот зал и тем самым мы все здесь присутствующие выразили готовность разделить труд и ответственность в решении возникшей проблемы. Для начала попрошу всех выключить аппаратуру, имеющую средства связи, и сложить её в стоящие у ваших кресел корзины. На лежащих в корзинах листах бумаги надо написать ваши фамилии и номера телефонов или адреса в Интернете, по которым мы сообщим вашим близким информацию о вашем новом положении. На этом же листке можно оставить текст сообщения, которое вы хотели бы передать вашим близким. Предупреждаю, этот текст обязательно подвергнется цензуре. Через четыре минуты я продолжу.

 Буфалье отошёл от трибуны и присел около стоявшего рядом стола, с которого взял стакан и бутылку минеральной воды.

 Собравшиеся в зале снова засуетились. Из сумок и карманов различные ультрасовременные изделия информационных[ технологий стали перекладываться в пластмассовые корзины. Кто-то просил одолжить авторучку, комментируя это тем, что уже несколько лет пользуется только клавишами, «мышками» или сенсорами.

 Экспериментальные исследования на адронном коллайдере по предложенной Холодовым теме, которые начались сегодня утром, на предварительных обсуждениях ни у кого не вызвали замечаний по безопасности. Даже Дженкинс, который в частном разговоре с Холодовым сказал, что такую мелочь возможно и не стоило тащить на коллайдер, голосовал «за». В конце того разговора он бросил странную фразу, которая тогда несколько удивила Холодова, а сейчас выглядела ужасающе пророческой. Уже сообщив, что очень спешит на встречу с «одной невообразимо сексуальной сотрудницей архива ЦЕРНА» он улыбнулся и сказал: «Впрочем, наш мир, как плохой хрусталь, такой хрупкий, что даже мелочь может разбить его вдребезги.»

 Сначала казалось, что ошиблась измерительная система. Только после нескольких проверок выяснилось, что действительно стартовал процесс, похожий на образование «чёрной дыры», но пока на микроуровне. Даже после выявления этого потрясшего всех участвовавших в эксперименте факта, ещё пару часов назад казалось, что к концу текущего дня проблема будет решена. До прихода на совещание Холодов сообщил жене, что сегодня на несколько часов задержится на работе. О возможности недельной задержки он с ней не говорил. Теперь, понимая, что представился, вероятно, последний в жизни случай для передачи весточки Светлане, Холодов пытался составить для неё и сына короткое, но ёмкое сообщение.

 Прошло ещё четыре минуты. Буфалье снова стоял за трибуной.

– Джентльмены, – начал он на английском, – как вы все знаете, сегодня мы попытались осуществить один из наших плановых экспериментов на адронном коллайдере. Этот эксперимент мы были вынуждены прекратить едва начав. Официальная причина – неисправность в электрике одного из разгонных устройств, и об этом уже сообщают мировые СМИ. Истинная причина остановки эксперимента в другом.

 Голос у говорившего неожиданно захрипел и он снова взялся за предусмотрительно захваченные со стола стакан и бутылку с минеральной водой.      Холодову даже показалось, что в стерильной тишине зала стал слышен дребезжащий  звук от соприкосновения стеклянного стакана с бутылкой.

– Ввиду пока не установленной причины, но скорее всего из-за сбоя в программном обеспечении системы управления, скорость разгона частиц значительно превысила плановое значение и довольно быстро дошла до предельно возможной для нашего коллайдера величины. Защитная система остановила разгон с опозданием. Частицы успели столкнуться. После остановки коллайдера мы стали анализировать последствия случившегося и обнаружили, что получили антиматерию, которая стала вступать в процесс аннигиляции с окружающим нас веществом. После вызванного аннигиляцией первого микровзрыва снова образовалась антиматерия, которая вновь вступила в аннигиляцию и дальше процесс зациклился. При этом в каждом новом цикле участвует большее количество антиматерии, чем в предыдущем. До сих пор многие полагали, что количество антиматерии имеет тенденцию к сокращению по сравнению с количеством обычной материи. Создаётся впечатление, что сегодня мы запустили обратный процесс Практически искусственно в лабораторных условиях дан старт процессу автогенерации антиматерии, в ходе которого окружающий нас мир перерабатывается в антимир при постоянно возрастающей силе взрывов. Возможно, что это начало процесса образования «чёрной дыры». Положительны здесь лишь два фактора: мощность взрывов пока ничтожна и процесс почему-то изрядно растянут во времени. В итоге мы можем воспользоваться этой растяжкой, чтобы спасти…

 Буфалье на мгновение замолчал, вытер выступивший на лбу пот и продолжил, – спасти, я не преувеличиваю, наш мир.

 ПРОШЛОЕ АНТОНИНЫ

 Антонина Сенникова, в девичестве Гвоздева, не была красавицей. Точнее, она никогда не была красавицей. А если ещё точнее, то она, по мнению подруг, даже в молодые годы была почти уродиной. Впрочем, некоторых из подружек это обстоятельство вполне устраивало, поскольку рядом с ней в разных компаниях, например, на деревенских танцах даже очень неказистые девушки смотрелись вполне прилично.

 То, что квадратные голова и туловище, соединённое с короткими ногами, не являются общепринятыми эталонами красоты, Антонина поняла ещё в двенадцать лет и тогда же выплакала все положенные по этому поводу девичьи слёзы. С тех пор со слезами было покончено навсегда. Пробиваться в жизни решено было своим трудом и умом.

 В школу Антонина всегда ходила как на праздник потому, что там её за трудолюбие и хорошие оценки уважали одноклассники и учителя. Соседи даже говорили, что «Тонька растёт ни в мать ни в отца, а в заезжего, толкового молодца». Но оставаться после школы жить в деревне она не хотела. В родительском доме часты были гости с вином и водкой. Застолья нередко кончались ссорами, от которых в маленьком, неустроенном доме скрыться было негде, и поэтому запах алкоголя Антонина не любила с детства. Устроить свою семейную жизнь даже в их большой деревне, она считала невозможным, поскольку на неё здесь и по пьянке не обращали внимания, а редкие не уехавшие в города малопьющие молодые люди для неё были вовсе недосягаемы.

 После окончания школы Антонина решила стать бухгалтером и поехала в Москву поступать в Финансовую Академию на бесплатное отделение. В тот момент это было единственное известное Антонине учебное заведение, готовившее бухгалтеров. Несмотря на школьные успехи, все экзамены она сдавала только на тройки. Когда Антонина забирала свои документы из приёмной комиссии, то интеллигентная пожилая дама сказала, что готовиться надо было с московскими репетиторами, а не полагаться на знания от деревенских учителей. Дама дала телефоны репетиторов по разным предметам и назвала примерную стоимость их услуг.

– Когда будешь звонить, скажи, что от Регины Васильевны, – добавила дама.

 Антонина поблагодарила Регину Васильевну за сочувствие и поняла, что, если снова будет пытаться поступить в институт в следующем году, то для оплаты репетиторов надо много заработать.

 По окончании приёмных экзаменов пришлось покинуть бесплатное место в студенческом общежитии и поселиться в гостинице. При вселении Антонина быстро подсчитала, что после оплаты двух суток проживания в этой сравнительно дешёвой по московским меркам гостинице деньги останутся только на обратный проезд до дома, на телефонные звонки работодателям и на поездки по городу. Приобретение одной бутылки молока и батона хлеба становилось возможным только при экономии на московском транспорте или телефоне.

 Два дня Антонина звонила и ездила к разным работодателям. Заманчивых предложений трудоустройства, сулящих пачки денег людям даже без специального образования, в Москве в то время было много. Но каждый раз оказывалось, что сначала надо что-то заплатить, что-то купить, кого-то ещё привлечь к этой работе, а уж потом приступить непосредственно к самой работе, о которой во время предварительных собеседований практически ничего не сообщалось. Поскольку деньги на возвращение домой решено было не тратить на другие цели, то о предварительных оплатах для трудоустройства можно было не беспокоиться.

 Упорный поиск работы всё-таки дал результат. Удача улыбнулась как раз, когда вечером второго дня, выписавшись из гостиницы, с маленьким рюкзаком за плечами она от Сельскохозяйственной улицы шла к Ярославскому вокзалу, чтобы сесть на поезд. По дороге старалась не смотреть туда, где продавалось съестное. На полпути её застал летний ливень. Ближайшее подходящее для укрытия место оказалось под козырьком сторожевой будки у входа на стройплощадку строящегося жилого дома. Здесь уже пережидал дождь толстый седой мужчина. Антонина, как только забежала под козырёк, так сразу и спросила его о наличии вакансий на стройке. Мужчина оказался прорабом, по имени Кирилл Александрович. Он сказал, что на стройке есть несколько вакансий и согласился принять Антонину разнорабочим. Надо сказать, что голос у Антонины был довольно низкого для девушки тембра, поэтому поначалу прораб подумал, что перед ним крепкий парнишка в спортивной куртке, брюках и кроссовках. Распознав, что перед ним не Антон, а Антонина, махнул рукой и сказал: «Ладно, чёрт с тобой, раз договорились, то приходи завтра. Будешь маляром или учётчицей».

 С тех пор прошло почти двадцать лет. За это время Антонина была и маляром, и учётчицей, и поварихой, и, наконец, окончив платные курсы, стала бухгалтером. Поступать в институт было всё как-то не с руки: сначала матери, при совсем спившемся отце, надо было помогать вырастить младших брата и сестру, а потом не захотелось бросать работу, кроме которой ничего интересного в жизни и не было. Впрочем, она регулярно занималась самообразованием: читала книги по строительству, бухгалтерии, бизнесу, освоила работу на компьютере.

 Жить приходилось и в строительных вагончиках и в разных общежитиях. Потом, когда стала хорошо зарабатывать, начала снимать комнаты поближе к своей очередной стройке. Антонина за эти годы так и не привыкла к длительным поездкам на заполненном людьми московском общественном транспорте. Особенно тяжело было в метро, где в часы пик летом к толпам людей прибавлялась ещё и духота. Если новая стройка оказывалась далеко, то и Антонина меняла своё место жительства. В последние годы такая жилищная ситуация тяготила всё больше.

 На работе Антонину ценили. Она привыкла подавлять в себе мысли о женихах, о семейной жизни. Во многом благодаря этому её голова была свободна для освоения необходимых на стройке знаний и выполнения производственных задач. Выполняла она эти задачи вполне успешно. Привыкшая к деревенскому труду, Антонина могла иногда и на стройке участвовать в тяжёлых работах наравне с мужчинами.

 Она быстро вошла в состав небольшой практически постоянной по составу группы строителей, которая, закончив одну московскую стройку, кочевала на другую. На каждый строительный объект нанимались многочисленные временные рабочие от обычно малоквалифицированных таджиков и африканских студентов до профессиональных строителей из Украины и бывшей Югославии. Но группа всегда оставалась ядром любого коллектива. Антонина быстро сдружилась с членами группы и, даже, с членами их семей. В голове у неё содержалась не только масса необходимой для строительных работ информации, но и даты рождений, данные о членах семей коллег по работе, об их здоровье и многое другое, столь же полезное в жизни. Антонина навещала больных, устраивала детей членов группы в детские садики, а летом, уезжавшие в отпуск, ей на попечение частенько оставляли собак, кошек и цветы. За годы пребывания в группе она из «новичка» постепенно превратилась в «своего парня», затем стала «старослужащей» и теперь приближалась к позиции «неформального лидера». Теперешний формальный и неформальный лидер группы, Кирилл Александрович, собирался на пенсию, что всех очень беспокоило.

 Сначала группа числилась в какой-то государственной строительной организации, с очень трудно произносимым названием. Затем с окончательной победой капитализма все оказались в составе некоего акционерного общества, которое вскоре распалось, а остатки его имущества и коллектива, включая упомянутую группу, купило другое акционерное общество. И так на протяжении девяностых годов работодатели менялись несколько раз, к чему опытные строители сумели привыкнуть. Просто кто-то в каптёрке как бы невзначай сообщал, что «Тоньку опять продали с нами впридачу». И дальше шёл разговор на другие более важные темы.

 Один из таких работодателей, хорошо заработав, на радостях устроил корпоративный банкет, на котором, находясь в подпитии средней тяжести, прилюдно по рекомендации Кирилла Александровича за трудовые успехи подарил Антонине небольшую однокомнатную квартиру на первом этаже старого панельного дома. Тут же на банкете «пока не рассосалось» Кирилл Александрович подписал у нетрезвого капиталиста документы, необходимые для передачи квартиры в собственность Антонины.

Однако, для полного счастья чего-то не хватало. Антонина пыталась себя убедить, что теперь-то она счастлива, но не убедила. Окна квартиры выходили на шумную улицу, по которой днём неслись потоки легковых автомобилей, а по ночам грохотали тяжёлые грузовики, от которых позвякивала посуда в кухонном шкафе. Опять, как в детстве, скрыться было негде. Но была и другая причина отсутствия счастья.

 По мере приближения к своему сорокалетию Антонина стала задумываться о том, что будет делать в старости. Мужа и детей нет. Родители умерли. Брат и сестра живут далеко, пишут и звонят только поздравляя с новым годом и с днём рождения, да и то не всегда. Для неё они теперь взрослые, конечно не чужие, но малознакомые люди. Оставалось под грохот проносящихся за окном грузовиков смотреть по телеку сериалы и сопереживать их вымышленным героям.

 Как-то по телевизору в программе новостей увидела сюжет, в котором рассказывалось о знакомстве по переписке одинокой женщины с заключённым. В итоге там же в тюрьме сыграли свадьбу, и как раз к выходу мужа на свободу женщина родила ребёнка.

 Идея запала в душу, но приступить к её реализации Антонина не решалась в течение месяца. Было стыдно и неловко даже с кем-то из подруг посоветоваться по такому вопросу, а тем более писать письмо незнакомому человеку с предложением познакомиться. К тому же с годами красоты не прибавилось, а скорее наоборот. Тем не менее, решив, что других вариантов устроить свою семейную жизнь у неё нет и никогда не будет, Антонина со свойственной ей основательностью приступила к делу.

Для начала разыскала адреса сразу нескольких колоний общего режима. Затем по числу адресов подготовила столько же экземпляров письма к руководству колоний, в котором вкратце рассказывала о себе и просила помочь ей организовать переписку с заключённым от сорока до пятидесяти пяти лет, которому осталось сидеть не более, чем три года. Просила также, чтобы заключённый подробнее написал о себе и, несмотря на своё теперешнее место пребывания, был хорошим человеком.

Вместе с письмом в каждый конверт Антонина честно положила свою фотографию, хотя это ей очень не хотелось делать. Самое трудное было сфотографироваться так, чтобы было похоже, но не отпугивало. Ретуширование на компьютере отдельных мелких деталей, например, сглаживание морщинок, омолаживало, но красоты не прибавляло. Просто Антонина на фото начинала быть похожей на себя в молодости. Коррекция формы головы, носа, глаз приводила с одной стороны к улучшению изображения, а с другой к непохожести его на оригинал. После шести проб в фотоателье, для каждой из которых менялось что-то в одежде, причёске, в позе и в направлении взгляда, Антонина со вздохом взяла слегка отретушированные фотографии только по одной пробе, заплатив за все шесть.

 Семь конвертов из разных мест с ответами на письма Антонины пришли в течение месяца. На такую удачу она никак не рассчитывала. Решила, что переписываться одновременно будет только с одним заключённым. По заведённой на работе привычке все письма пронумеровала, быстро прочитала и затем, перечитывая повторно, стала их анализировать.

 Первое письмо анализу не подлежало. Оно пришло от заместителя начальника чего-то непонятного, который коротко информировал, что в их учреждении хороших людей под стражей не держат и поэтому переписываться ей не с кем.

 В пяти других письмах заключённые писали, что сидят напрасно. Для одного плохо провели следствие, другой страдал из-за подставы бывших дружков, третий жаловался на якобы подкупленного судью, четвёртому милиционеры подбросили оружие и упаковку наркотика, а пятый просто случайно проходил мимо места преступления и его ни за что «замели».

 Шестой заключённый сообщил, что ударом кулака убил человека и, поэтому ему нет прощения.

 У пятерых сроки отсидки заканчивались в ближайшие три года. Шестой сообщил, что когда ему передавали письмо от Антонины, то цифру три перепутали с цифрой пять. Таким образом, выйдет он на свободу только через пять лет.

 Все, кроме шестого, нашли хорошие слова по поводу внешности Антонины. Первому понравился добрый взгляд. Второй всегда любил у женщин некрашеные с лёгкой сединой волосы, как у Антонины. Третий информировал, что она похожа на его дорогую усопшую мать. Четвёртому, наверно, очень культурному, её облик навеял даже ассоциации с полотнами Рембранта и Кустодиева. Пятый тоже по этому поводу писал что-то хорошее, но Антонина его письмо повторно не дочитала. Ей захотелось поскорее ещё раз прочитать письмо шестого, хотя по первому чтению она помнила, что ничего хорошего он про её внешность не писал.

 В начале своего письма шестой представился как Сенников Григорий Филиппович, но добавил, что в детстве и в юности из-за соответствующей внешности его иногда звали Орангутангом, но потом и дома и на зоне за ним укрепилась кличка Гришаня. В конце письма Григорий Филиппович сообщил, что если судить по фотографиям, то они с уважаемой Антониной Сергеевной очень похожи и это его заинтересовало.

 Пятеро задавали различные вопросы о московской квартире Антонины: оформлены ли права собственности на квартиру, сколько в ней квадратных метров, каковы условия прописки и так далее. Шестой ничего такого не спрашивал. Он просто написал, что жить в городе не хотел бы, но зато может своими руками, если будут стройматериалы, построить «хорошую хазу где-нибудь на природе».

 Антонина поняла, что, если поступать разумно, то шестой ей совершенно не подходит. Во-первых, он убийца, значит, скорее всего, не хороший человек. Во-вторых, ему сидеть ещё пять лет, а не три года. Когда он выйдет на свободу, она будет уже совсем старухой, то есть старше сорока лет. В-третьих, внешне она ему явно не понравилась и у него нет такта, раз он её через себя самого фактически сравнил с орангутангом. И потом, жить в городе он не собирается, а у неё нет другого жилья, кроме маленькой квартирки на шумной улице. А возвращаться в деревню она не хочет.

 Тщательно всё это обдумав, Антонина несколько раз мысленно назвала себя дурой и написала Григорию Сенникову письмо, в котором просила подробнее рассказать о своей жизни на свободе и на зоне.

ЗАВЕЩАНИЕ ДЖЕНКИНСА

 – Так сколько нам осталось? – раздался голос из зала.

– В самом деле, сколько? – поддержал вопрос Дженкинс. – Я как ответственный член общества хочу успеть составить завещание.

 В зале раздался нервный смешок.

– По нашим расчётам в ближайшие семь дней при условии соблюдения мер строжайшей конспирации есть возможность сохранить всё в тайне, но затем придётся объяснять причину взрывов, происходящих с нарастающей мощностью на границе между Швейцарией и Францией. При этом мы очень плохо осведомлены о начавшемся процессе, который проявил себя как побочный фактор в наших экспериментах связанных с поиском Бозона Хигса. В связи с этим мы допускаем вероятность ускорения этого процесса. В любом случае, если мы в течение ближайших десяти – двенадцати дней не сможем взять контроль над ситуацией, начнутся всеобщие паника и хаос, которые резко уменьшат наши возможности в оказании противодействия надвигающейся катастрофе.

 Буфалье оглядел зал. Минутная слабость прошла и во встречных взглядах он искал скорее не сочувствие, а выражение готовности быть в команде, от деятельности которой в ближайшие дни будет зависеть судьба мира. Именно так подумал Холодов, когда Буфалье посмотрел ему в лицо. Холодов слегка кивнул и, получив ответный кивок, понял, что он в команде.

– Коллеги, мы здесь собравшиеся, в настоящий момент являемся самыми подготовленными для управления коллайдером и, одновременно, одними из самых компетентных в вопросах теоретической физики людей на земле, поэтому я считаю справедливым, что провидение возложило ответственность за спасение человечества именно на нас.

 Буфалье хотел продолжить, но тут голос из зала филосовски заметил: «Всеобщее небытиё, или вечная слава для нас».

– Вы неправы, коллега, – тут же за Буфалье парировал Дженкинс, – даже, если мы справимся с этой проблемой, что к сожалению маловероятно в столь короткий срок, придётся нашу победу держать в глубокой тайне, чтобы благодарное человечество не разнесло в щепки наш любимый коллайдер, задержав развитие физики на десятки лет.

– Ввиду того, что у нас даже в лучшем варианте развития процесса остались считанные дни , – продолжил говорить Буфалье, – мы сейчас должны оптимизировать работу своих мозгов, строго контролировать каждую минуту их интеллектуальной деятельности, забыть про всё лишнее, сконцентрироваться и приложить все свои силы для решения проблемы. Только тогда появится шанс для потомков уважаемого члена общества, коллеги Дженкинса, воспользоваться его завещанием. Перед началом «мозгового штурма», для которого вы были выбраны и приглашены, я постараюсь подробно описать текущее состояние дел. Затем жду ваших вопросов и предложений.

 Полтора часа дискуссий пролетели довольно быстро. По окончании первого часа охранник предложил всем сделать заказы на листочках меню из расположенного на территории Центра ресторана. Ещё через полчаса всем предложили пройти в ресторан. Время для обеда было ещё ранним. Скорее это было похоже на ланч, который Холодов обычно не посещал, но после всех утренних событий почувствовал голод и был рад предложению.

 Охранники построили учёных парами. Сами по двое встали впереди и сзади образовавшейся колонны. Сотрудники ЦЕРНА в смятении, граничившем со страхом, прижимались к стенам коридоров внутренних помещений, уступая место для прохода охраняемой вооружёнными охранниками колонне.

– Колья, – раздался рядом знакомый голос, – за что вас повьязали?

 Холодов увидел стоявшего в коридоре и как-то растерянно улыбавшегося приятеля-француза, с которым вместе с жёнами собирались сегодня вечером съездить во Францию в ресторан. Он был знаком со Светланой и неплохо знал русский язык. Жутко захотелось пренебречь конспирацией и передать весточку жене без цензуры Буфалье. Тем более, что охранники уж точно по русски не поймут.

– Клод, – начал Холодов, но продолжить не успел.

 Один из шедших сзади охранников мгновенно оказался рядом.

– Мюсье Холодов, – тихо но отчётливо произнёс он по французски, взяв Холодова за локоть, – ещё одно слово и я вынужден буду заставить вас замолчать, даже, если для этого потребуется применить оружие.

 Несмотря на то, что охранник старался говорить тихо, Клод услышал его, или догадался о сказанном. Холодов понял это, когда оглянулся и увидел ошеломлённого, испуганного, стоявшего с открытым ртом приятеля. Для тихой комфортабельной жизни сотрудников ЦЕРНа такое поведение охранника было чрезвычайным событием и о нём вскоре станет известно не только Светлане. Холодов мысленно обругал себя за то, что спровоцировал охранника. Теперь напряжённость в ЦЕРНе будет расти ещё быстрее.

ПРОШЛОЕ ГРИШАНИ

 К моменту начала их переписки Гришане исполнилось сорок пять лет. Как раз в день рождения его вызвал к себе начальник колонии и в качестве подарка к этой дате с одной стороны и в виде поощрения за хорошее поведение с другой передал первое письмо Антонины.

 Гришаня не слишком обрадовался подарку и поначалу совсем не собирался отвечать на переданное начальником письмо потому, что был уверен в своей неудаче в деле серьёзного знакомства с женщиной, тем более, по переписке. Дело было в том, что если не считать школьные сочинения, по которым больше тройки он никогда не получал, то самостоятельным составлением текстов Гришаня занимался только в письмах домой во время службы в армии. Все они, кроме первого и последнего, были практически одинаковыми и состояли из двух фраз, в первой из которых сообщалось, что «служба проходит нормально», а во второй спрашивалось про новости из дома. В первом письме из армии он писал об успешном прибытии на место службы и, соответственно, через два года в последнем об успешном отбытии с этого места. Так что особой фантазии тогда не потребовалось.

 После прочтения письма Антонины ему просто стало жалко женщину, которой настолько одиноко в этой жизни, что она готова познакомиться с уголовником. Кроме того, понравилось, что они здорово похожи. Прямо как брат и сестра. В результате многочасовых обдумываний по вечерам после дневных работ в авторских муках родился листок с первым письмом от Гришани к Антонине.

 Составление второго письма потребовало не только мучительных воспоминаний о правилах русской грамматики, но и воспоминаний о всей прожитой жизни.

 Гришаня родился и прожил большую часть своей сознательную жизни в деревне под названием Дубовка. Дубы в деревне и в её окрестностях никогда не росли, поэтому жители соседних деревень, да и некоторые сами дубовчане всегда считали, что название было дано в соответствии с некоторыми личностными качествами, присущими жителям деревни. Однако списки таких качеств в изложении дубовчан и жителей соседних деревень подчас существенно разнились.

 Местожительство Гришаня менял только дважды: когда уезжал служить в армию и когда послали отбывать отмеренный судом срок. Тут надо сказать, что до переписки с Антониной в жизни Гришани, по его мнению, было мало примечательного. Отец хоть и был выпивохой, но считался на мебельной фабрике в райцентре хорошим столяром. Работы в совхозе, расположенном в нескольких километрах от деревни было мало, оплачивалась она плохо, да и добираться туда было сложно. А до города хоть и далеко было, но ходил автобус. Поэтому многие жители деревни ездили на работу в город. Туда же к отцу на мебельную фабрику после окончания школы устроился на работу и Гришаня.

Невысокого, но крепкого с виду паренька поставили подавальщиком на пилораме. Интересного в постоянном таскании брёвен было мало, но физически Гришаня на пилораме значительно окреп. Частенько бегал в другие цеха фабрики, чтобы посмотреть, как распиленные при его участии брёвна превращаются в шкафы, кровати и стулья. Особенно понравилось производство, где работал отец, который ловко подгонял друг к дружке и проклеивал подвозимые к нему деревянные детали и собирал из них табуретки и стулья.

 В воинской части, куда Гришаня прибыл служить после «учебки», на него сразу обратил внимание дивизионный физрук, который предложил новобранцу серьёзно заняться спортом, что позволяло по словам физрука облегчить бремя предстоящей службы и улучшить бытовые условия. Выбрать можно было бег, тяжёлую атлетику или один из нескольких видов единоборств. Гришаня, не долго думая, выбрал бокс.