Алекс Нагорный
Двуглавый Орден Империи Росс. Магия изначальная

Я это уже и сам понял. Ага! Сам! Сразу после «Рюриковичи» просто моментально. Чтобы хоть как-то реабилитироваться озвучиваю очевидную теперь вещь:

– Значит, Шереметьевы, Меньшиковы и Апраксины тоже не подходят.

– И не только они, – отвечает «сестра» и садится в кресло у серванта.

Шар-плафон моментально загорается. Магия…

– А может, утром придумаем? – вопрошаю я, подходя к другому креслу.

– Нет уж! Давай сейчас! И сядь ты уже! Что я снизу вверх говорить, что ль должна?

– Спать очень хочется, – делаю я страдальческое лицо, но всё же сажусь.

– Ты же сам только что сказал, что историю надо придумать, – говорит Лерка, и мне становится стыдно. А «сестра» продолжает: – История эта может завтра прямо с утра понадобиться. И мы с тобой должны в ёлочку трещать, а то расколют.

– В ёлочку трещать?! – изумляюсь я.

– Показания фигурантов не должны разниться, – Лерка разъясняет для дебилов.

Я-то как раз знаю, что означают эти слова, но вот она где такого нахваталась? Чувствую, многое мне ещё не известно о моей теперь уж сестре.

– Придет Мозель по совершенно житейским делам постояльцев проведать. Начнет спрашивать. А мы? – тут Лерка скорчила скорбную мордашку, изображая наш неубедительный ответ хозяину гостиницы: – Бе-е, ме-е, мя-ау. Если тебя после этого опять в какую-нибудь тюрьму посадят, больше спасать не пойду.

– Надо кого-нибудь такого, про кого здесь точно знать еще не должны, – говорю я, глядя не на Лерку, а в пространство перед собой, так думается лучше.

– Путин! – выпаливает Валери. – Про него здесь точно никто не знает!

– Ага! А ещё Ельцин, Горбачев, Брежнев, Андропов! – я понимаю, что это не то, но начинать-то надо.

– Сталин ещё скажи! – Лерке тоже не нравится.

– Не-е-е, лучше Берия! – издевательски говорю я, Лерка прыскает. Процесс пошел.

– Ульянов, Молотов, Каганович… – начинает перечислять девушка, голова у неё запрокинута, и смотрит она не на меня, а в потолок. Наверное, ей тоже удобнее думать, глядя в пространство.

– Нет! Только не Каганович! – яростно протестую я.

– Ладно, – легко соглашается Лерка. – Полагаю, что Троцкий, Микаян и Орджоникидзе тоже не стоит?

– Калинин можно! – радостно восклицаю я, искренне надеясь, что с выбором фамилии определились.

– Нет! – почему-то резко возражает «сестра». – У меня один знакомый был Калинин. Неприятный тип. Валерия Калинина, – произносит, словно бы на себя примеряет и тут же кривится как от зубной боли: – Фу, блин! Как будто замуж за этого дурака вышла!

– Жуков, – говорю я, имея в виду, что Жуков-то уж точно дураком не был.

– Жуков – это как-то простовато. Мы же дворяне. Вот Тухачевский подойдет, – при этих словах Леркино лицо стало каким-то благостно-мечтательным.

– Отпадает! – разрушил я её грёзы. – Тухачевский тоже дурак был, не хуже твоего Калинина. Его даже расстреляли за это. Лучше тогда уж Блюхер.

– С ума сошел! – всполошилась Лерка. – Ты знаешь, как Блюхер на русский язык переводится?!

И мы оба заржали.

– Чапаев? – Предложил я.

Валери оценивающе посмотрела на меня и выдала:

– Не тянешь ты на Чапаева. Харизмы в тебе нет.

Мы замолчали. Я обиженно, Лерка задумчиво.

– Подожди, – вдруг спохватывается она. – А почему это Тухачевский – дурак? Блюхера ведь тоже расстреляли.

– Блюхера не расстреляли, – даю я историческую справку. – Репрессировали – да, расстреляли – нет. Его забили до смерти, потому что не выдавал никого. В отличие от Тухачевского, который на первом же допросе всех сдал.

– Тогда он предатель, а не дурак, – Лерке почему-то не хочется, чтобы Тухачевский был именно дураком.

– Потому что и сам не спасся, – говорю я. – И других погубил. Знаешь, сколько тогда народа завалили?

– Сколько? – спрашивает Лерка с вызовом.

– Много! – выпаливаю я, а сам понимаю, что никакой конкретной цифры попросту не знаю.

Мы снова замолкаем. Только теперь наоборот, я задумчиво, а она обиженно. А чего вот обиделась-то, спрашивается?

Блин! Внезапная догадка, как вспышка в голове. Может быть, Лерка какая-нибудь дальняя родственница Красного Бонапарта? А его тут с дерьмом смешиваю. Да, нехорошо получилось.

– Чкалов, Покрышкин, Кожедуб, – предлагаю я варианты со стопроцентными героями.

– Чкалов… – она опять как будто примеряет фамилию. – Нет, как-то не понятно. Покрышкин… – снова примерка фамилии. – Нет, не дворянская фамилия, а Кожедуб вообще на Кожемяку похоже.

– Чем тебе герои народного эпоса не нравятся? – спрашиваю с наигранным возмущением, хотя и сам, конечно, понимаю, что здесь всё оценят не так.

Опять молчим. На этот раз задумчиво молчим оба.

– Народный эпос, говоришь? – глаза у Валерика светятся. – Почему обязательно народный? Просто литературный герой! – и выдает: – Румата Исторский!

– Это кто? – кто он я и, правда, что-то не помню.

Лерик удивлена не меньше.

– Ну, как же?! «Трудно быть богом». Что? Не читал?

– Не-ет. – я отрицательно мотаю головой, а сам пытаюсь понять, насколько всё плохо.

– Ну, там, на одной планете… – начала было девушка, и осеклась. – Ладно, потом расскажу.

– Исторский? А чё, пойдет, – я тоже, как Лерка примериваю фамилию. – Исторские? Нормально так звучит. Александэр Руматович и Валерия Руматовна.

– Валерия Антуанетта Руматовна! – поправили меня очень гордым голосом.

– О, как! Ах, простите, Ваше Сиятельство! – склоняюсь я в шутовском поклоне.

Лерка делает вид, что надменно смотрит на меня сверху вниз. Мы оба смеёмся.

– Знаешь, чё, Валерия Антуанетта?! – говорю я уже серьёзно. – А не кажется тебе, что «Руматовна» звучит как-то по-татарски?

– Чем тебе татары не угодили? – удивляется Лерка. – Ты что, националист?

– Я-то нет, а вот тут не так давно иго, знаешь ли, было. Что характерно татаро-монгольское, – лезу я с новой исторической справкой. – Может местные к таким отчествам и нормально относятся, а может, и нет. Давай опыты ставить не будем. Мало ли.

– Что предлагаешь? – «сестра» смотрит на меня вызывающе.

Я задумался. Вот опять, тебе говорят: «Говори!», а ты как воды в рот набрал. Наконец, собравшись с мыслями, начинаю новый тур выборов.

– А других героев войны ты не рассматриваешь? Да хоть бы и маршалов, например.

– Будёнов и Ворошилов? – Лерка брезгливо морщит губки. – Не-а.

– Только Будённый, а не Будёнов. Но я не их имел в виду.

– А кого Малинкова? – «сестра» и эту кандидатуру не одобряет.

– Малинков? Нет. Ну, в смысле Малинков он тоже какой-то шишкой был, но не маршалом. Маршал – это Малиновский.

– Малиновский? Красиво! Давай Малиновскими будем.

– Только ты, тогда как няня Пушкина будешь, – вставляю я шпильку.

– В смысле старая? – не понимает Лерка.

– В смысле Родионовна. Малиновского-то Родион Константинович звали! – мне отчего-то радостно, уел Лерку.

А она про что-то задумалась, вот как будто какую-то мысль поймала и над ней думает. Точно. Сейчас выдаст. Я не ошибся в прогнозах, выдаёт:

– А кто здесь вообще может знать, как его звали? Да и не всё ли равно? А вдруг мы какие-то другие Малиновские? А даже если и те же самые? Только мы не дети, а внуки, или даже правнуки. Может такое быть? – Спрашивает Лерка и тут же отвечает: – Да запросто! – и продолжает голосом человека, принявшего твердое решение: – Значит так, будем Малиновские Константиновичи. Всё!

– А маршал нам кто? – спрашиваю, потому что никакое не всё. Всё только начинается!

– Да пофиг! Хоть прапрадедушка! – Лерка похоже ещё не понимает.

– А папу нашего как звали? – стараюсь сделать голос как можно ехиднее.

– Для особо тупых, Константином! – раздраженно так отвечает.

– А по батюшке? – и ехидства, ехидства побольше.

До Лерки похоже дошло. Она смотрит на меня в упор, и молчит, словно ищет ответ.

– Константин Родионыч его звали! Доволен? – ей кажется, что вопрос решен.

– Ага! – говорю. – А дедушку Родион Константинович! Прадедушку – Константин Родионович, ну а уж прапрадедушка тот как раз и был Родион Константинович маршал Советского Союза и дважды герой. Так что ли?

– А хоть бы и так! Не нравится? Сам придумывай! – Вспылила Лерка. – Каганович Мухтарбек Лаврентьевич! – прямо пригвоздила строптивого меня.

– Хорошо-хорошо, мы Малиновские. Я – Александэр Константинович, ты – Валерия Антуанетта Константиновна, – быстренько соглашаюсь, потому что ночь на дворе. Но один вопрос меня гложет. – Почему у тебя двойное имя – Валерия Антуанетта?

Лерка прямо в кресле принимает аристократическую позу, и с маской великосветской надменности на лице, объясняет сиволапому плебею:

– В нашей семье такая традиция, у всех двойные имена. Я – Валерия Антуанетта Константиновна младшая, а ты – Александэр Семион Константинович старший. Понял?

Я не понял. Вот что-то мне тут не нравится. Не пойму, что, но не нравится сильно. Что-то здесь основательно не так. Но обсуждать некогда, поэтому предлагаю компромис:

– Лер, давай до завтра побудем просто Александэром Константиновичем и Валерией Константиновной, а завтра с младшими Семионами разберемся. Ага?

– А чё? – Валери не довольно хмурит брови.

– Понимаешь, так-то звучит красиво, даже пафосно, но только… что-то не так в этом во всём. Не знаю, не разобрался пока, – взгляд мой блуждает по комнате в поисках подсказки, но её нет.

Молчу.

– Хорошо, а откуда мы? – спрашиваю после долгой паузы.

– Малиновские, значит из Польши, – с готовностью отвечает Лерка. – Фамилия же польская.

А, так вот в чем дело! Ей просто польские фамилии нравятся. То-то я смотрю Тухачевский, Исторский, Малиновский… Всё понятно!

Но есть проблема. Я поляком не хочу быть категорически. Не нравятся они мне. Всегда они против России. Со времен Минина и Пожарского постоянно нам пакостят. Кстати, а нет ли напряженности в отношениях и сейчас? Кроме того, самой Польши в данный период времени может и не быть! Ведь и немцы, и французы, когда на нас завоёвывать приходили, всегда через Польшу шли. Посему предлагаю Лерчику не рисковать. Как ни странно, но она соглашается практически сразу. Правда, теперь моя очередь придумывать нам родину.

– Лера, я щас быстренько один стратегический объект осмотрю, и вернусь. Хорошо?

– Иди уже, – улыбается. – Сратег!

И я иду. Свет за дверью сразу же загорается. Не-е-е, не концевик. Если бы был концевик, то когда дверь закрывается, свет бы сразу гас. А он горит. Датчик движения. Тьфу, ты черт! Опять! Блин! Ну, какой концевик?! Какой на хрен датчик?! Это ж магия, мать её!

Разобравшись с «неотложными» делами, выхожу и… А сюда-то мы не заходили! И я открываю четвертую дверь. Свет как обычно включается сам. Спальня. Только другая. В смысле вторая спальня. И обставлена так же. Вау! А уж думал, что и правда на диване спать придется. Пронесло.

– Лерка! – зову «сестру».

Она появляется со словами:

– Не ори, ночь на дворе. Хочешь, чтоб соседи проснулись?! – говорит она тихо, но укоризненно. – Так. А там у нас что? – и подходит ко мне.

Девушка заглядывает внутрь, несколько секунд смотрит молча, потом резко произносит:

– Чур, моя!

– Хорошо, – соглашаюсь я. – А почему эта?

– Здесь обои бежевые, и ширма есть.

И как я сам про обои не догадался? Ага, дел у меня других нет, обои разглядывать! Ну, её так её. Мне без разницы. Блин! Спать уже хочется, а легенду себе мы ещё не придумали. Говорю об этом вслух и предлагаю отложить на завтра.

– Нет, давай сегодня хоть основное придумаем! – Лерка не соглашается, но по ней видно, что тоже устала.

– Тогда, – говорю, – по-быстрому!

– Мы откуда? – это теперь уже Лерка задаёт мне мой же вопрос.

– Вот так вот, да? – гневно смотрю на неё.

– Что, «вот так вот»? – теперь и она заводится. И руки в боки.

Ух, ты! А ни фига! Не прокатит!

– Это я спрашиваю: «откуда мы?»! – возмущаюсь я.

– И чё?! – Лерка сама непреклонность. – Польша тебе не нравится – предлагай сам!

Я хватаю ртом воздух. Она права. Получается, сейчас я должен что-нибудь предложить.

– Может, в зал пойдем? – говорю примирительно.

– Пошли, присядем. В ногах правды нет, – Валери вроде как соглашается, но топор войны не зарыт, и альтернативу Польше искать всё-таки мне.

Мы заходим в зал. Лерка садится на диван, а я опять на стул напротив неё. Молча смотрим друг на друга, она выжидательно, а я… Я туплю.

Лерка ждет, я туплю. Наконец выдавливаю из себя сомнительную мудрость:

– Нужно что-нибудь подальше отсюда, чтобы не дай бог земляков каких не встретить, – говорю и прямо выдыхаю от облегчения.

– Аргентина подойдёт? – с вызовом вопрошает Лерка.

– Там конкистадоры всякие, – пытаюсь я вспомнить хоть что-нибудь об Аргентине.

– Что? Не достаточно далеко?! – Лерка даже не пытается сдерживаться. – Тогда Антарктида!

Опять молчим. В этот раз оба думаем.

– Австралия подойдет? – не знаю, чего в её голосе больше издёвки или интереса.

– Не знаю, – мямлю в ответ. – Не думал пока.

– А когда собираешься?

– В Австралию? – ляпнул я первое, что пришло в голову.

– Думать!!! Думать когда собираешься?

– Ну, – я начинаю думать в прямом эфире. – Австралия, конечно, далеко.

– Тонко подмечено! – всё-таки язва она.

– Ну, это в смысле, что земляков вряд ли встретим, – чуть выжидаю, вдруг опять от Лерки какой-нибудь комментарий прилетит. Обошлось. Продолжаю уже спокойней. – Это потому, что добираться оттуда далеко. – Делаю паузу. И зря.

– А тогда мы как добрались? И главное, зачем?

Прямо с языка сняла! Вот как с ней говорить? Ведь это же я сейчас спросить хотел. Блин!

– В школе магической поучиться, – говорю, чтобы сказать хоть что-нибудь.

– Ага! За семь вёрст киселя похлебать! – Лерку мой ответ явно не устраивает.

Да он, собственно, и мне не нравится. Чушь какая-то! Пока я мысленно корю себя, меня добивают.

– Саша, Австралия – это такой остров. Огромный как материк, но остров. Туда посуху не доберешься. – Лерка пристально смотрит мне в глаза, а я ответить не могу.

– Лер, ну чё ты в самом деле? – мысленно я уже сдался. – Ну, давай не Австралия будет. Зимбабве что ли?

– Сань, ну какой Зимбабве?! – моя тупость раздражает подругу. – Зимбабве, Саша, это в Африке. А у нас загар неподходящий. Пусть уж лучше Австралия.

– А как мы добрались тогда? – спрашиваю поникшим голосом. Вот интересно, в первоначальном варианте я этот вопрос должен был задавать по-другому. Обличающе так задавать. А что вышло?! Трудно с Леркой. – Лер, там же и на корабле-то плыть не переплыть, а потом ещё по суше сколько! Если напрямую через Афганистан, то там горы. А в обход через Китай, такой крюк, что и за год не доберёшься. В общем, пипец какой-то!

– А мы на ковре-самолёте! – говорит Лерка с каким-то вызовом.

Я от неожиданности хлопаю широко раскрытыми глазами. Даже не знаю, что и сказать. Ну, какой к чертям собачим ковёр-самолёт?! Откуда ему здесь взяться?! Это ж сказки натуральные! Ващще не реально! Так и говорю.

– Саша! А порталы – это реально? А бытовая магия? А просто магия – это, по-твоему, реально, Саша?! – Лерка прямо сама не своя. Но она права. – Сам подумай, как мы ещё в этот Урюпинск попасть могли?

– Через портал, – я чувствую, что нашел единственно верное решение.

– Сюда мы через портал и попали, – не сдается девушка. – Но из Вольного города. А в Вольный город как попали? – спрашивает и сама же отвечает. – Пешком. Из этой деревни… Ну, как эта Чувырловка называлась? А, ладно. А в Чувырловку как? С неба свалились? – и сама же: – Бли-и-и-ин!!! Да мы же туда и правда, с неба свалились!

– Точняк, Лерка!!! – я вскакиваю. Мне хочется прыгать, махать руками, ногами от радости, но я сдерживаюсь. – Бли-и-ин!!! – я счастлив, наконец-то всё разрешилось!

Нет, не всё! Я перестаю радоваться.

– Лера! Есть одна неувязочка! – произношу и жду реакции от подруги.

С неё тоже спадает эйфория, но она ещё пока не понимает.

– Какая неувязочка? – спрашивает Лерка, осторожно так спрашивает, как будто ждет какого-то подвоха.

– А ты помнишь, что в «Чувырловке» с неба мы свалились совершенно голые? – спросил я, потому что, на мой взгляд, это очень важный факт, и его как-то надо объяснить.

Лерка не отвечает. Просто смотрит на меня и молчит, только взгляд у неё непривычный, оценивающий такой взгляд. Словно, думает, отвечать мне или нет.

– Саня! Ты же неглупый парень, придумай сам что-нибудь. Я уже спать хочу.

Спать! Конечно же, спать! Да, Лерочка! Да, солнышко! Завтра я встану и всё-всё придумаю. А сейчас, спать!

Глава 2

Я сплю.

Мне снится Сталин. Он в своём маршальском мундире с орденами. Он герой Советского Союза. Даже дважды. Не знал.

Сталин стоит и смотрит на меня. В правой руке он держит свою знаменитую трубку. Но сейчас Отец народов не курит. Чаша трубки зажата у него в кулаке, а мундштук торчит между средним и указательным пальцем. Как будто Лучший друг физкультурников фигу показывает. Трубкой. От пристального взгляда Великого вождя мне становится неуютно.

Сталин показывает в мою сторону мундштуком-фигой и что-то говорит. Звука не слышно. Как в немом кино. Только титров нет.

Сталин опять что-то говорит, только говорит он не мне, а Ивану Грозному. Иоанн Васильевич стоит слева от Сталина. В руке у него длинный посох. Сам царь одет в длинные, до пола золочёные одежды, на голове Шапка Мономаха. Смотрит на меня. Смотрит левым глазом. Взгляд его полон праведного гнева. Всё как на картине Васнецова. Сталин что-то говорит ему. Грозный молча кивает. Мне уже жутковато.

Справа от Сталина из сумрака выступает высокая фигура. Это Пётр Первый. Он тоже смотрит на меня. Они все смотрят на меня молча. Внезапно Петр Первый отвешивает справой увесистого леща Николаю Второму. Тот, наверное, понимает, что заслужил, и как бы оправдываясь, показывает своему великому предку на что-то у меня за спиной.

Сталин тоже показывает туда своей трубкой и что-то говорит. Звука по-прежнему нет. Я оборачиваюсь. Там за большущим столом с двумя микрофонами сидит ВВП. Сталин о чем-то спрашивает Путина. С присущим ему спокойствием Российский президент начинает отвечать генералиссимусу. Все внимательно слушают. Даже я. Хотя мне, как раз ничего не слышно.

В конце рассказа Путин показывает рукой куда-то вправо от себя. Все смотрят туда. Там стоит растерянный Горбачев. Он пытается говорить, но Сталин быстро произносит какое-то слово. Из-за его спины сверка стёклами пенсне выходит Берия. Сталин отдает односложный приказ. Я не мог его слышать, но я его понял. Понял и Берия. Понял и достал револьвер. Тут же своё слово сказал Иван Грозный, тоже только одно. Бесцеремонно отодвинув плечом Лаврентия Палыча, плотно сбитый бородатый мужик двинулся к Горбачеву, на ходу вынимая саблю. Берия прицелился. Первый президент СССР в страхе закрылся руками.

Выстрел. Его я слышу, но только его. Я почему-то зажмуриваюсь. Не знаю, зачем это нужно во сне, но всё равно зажмуриваюсь.

Открываю глаза. Рядом с Горбачевым стоит Тухачевский, он удивленно смотрит на тёмное пятно, расплывающееся у него на груди. Колени его подгибаются, он медленно заваливается. И тут мир начинает ходить ходуном.

– Вставай уже!!! – мне орут прямо в ухо, и трясут за плечо.

Я открываю глаза.

Лерка, завернутая в одеяло, концы которого она прижимает левой рукой к груди, правой рукой так тормошит меня за плечо, что изображение реальности дробится на пиксели.

– Вставай, бэтман хренов! – орет она, а глаза просто огнём горят. – Иди, выключай свою долбаную кукушку!

– Чё?! В институт? – спросонья я не помню, как Лерка у меня оказалась.

– Да какой институт?! – щас у неё истерика будет.

Бли-и-ин! Так мы у неё что ли?! Родители пришли!.. Вот чёрт!!! Я вскакиваю. Куда??? В шкаф? В окно? Чё так рано?!

Как ни странно, во взгляде девушки нет и намека на панику, только злость и какое-то запредельное раздражение.

– Курица твоя прям с утра раскудахталась! Ни свет, ни рассвет! Она тут горланит, а ты дрыхнешь? Сволочь! – спич завершается пинком по кровати, за ним подгоняющий толчок в лопатку ничего не понимащему мне. И руководство к действию: – Иди уже!

– Родители где? – спрашиваю через плечо я, но всё равно иду, куда толкают.

– Нет у нас родителей! В Австралии остались. Сироты мы. – Злости в Лерке уже нет, а вот раздражения…

Я выхожу в коридор. Возможности остановиться мне не дают. Попытки замедлиться тоже пресекаются. Но говорить я пока ещё могу.

– В какой Австралии? – что она мелет? Блин. Каша в голове. Ничего не понимаю.

– В австралийской! – односложно отвечают мне.

Из-за двери доносится звонкое кукареканье. Это ещё что?

– Ты зачем петуха притащила? – ничего не понимаю.

Как спать хочется!

– Граф один знакомый подарил! Когда сватался!!! – чушь какую-то несёт.

Дверь открывается. А-а-а! Вот мы где! Я сразу всё вспомнил. На спинке стула у окна как на жердочке сидела курица и задорно кукарекала.

– Заткнись! – крикнул я на неё и обессиленно плюхнулся на диван.

Блин! Как спать хочется. Я заваливаюсь на бок, закидываю ноги и засыпаю. Тут же меня начинают тормошить снова. Ну, что за свинство! Открываю глаза.

– Лер, ну только лёг! – я обижен, потому что никакие курицы не кукарекают, и раздражен, потому что спать не дают.

– Слышь, ты, Талькалёк! – звучит надо мной насмешливый голос подруги по несчастью. – Ты только лёг часа три назад! – говорит она, а сама улыбается, но скептически так. Или иронически. Блин!

– Блин! Лер, ну только лёг же, а! – Выдавливаю из себя я.

Голос мой звучит страдальчески. И то сказать! Страдаю же.

– Вставайте, граф! Вас ждут великие дела! – торжественно произносит Лерка.

– Я чё? Граф?! – удивленно таращусь на неё. И тут вспоминаю её недавние слова. – Так это я тот граф, который тебе курицу подарил?!

– Балда! – смеётся Лерка. – Это такими словами Сен-Симон приказал слуге будить его.

До меня начинает доходить.

– То есть, я к тебе не сватался?

– Нет. И в спальню ночью не ломился, – она добродушно улыбается.

– А это хорошо или плохо? – апатично вопрошаю я. И уточняю на свою голову: – Ну, что в спальню не ломился.

Лерочка превращается в Валери. Ну, может не до конца. По крайней мере, больше не улыбается.

– То, что не ломился – хорошо, – говорит она вкрадчиво. И тут же, но уже грозно: – А вот тебе сейчас будет плохо! Вставай, давай!

Последние два слова можно было бы так обыграть! При других обстоятельствах. Но не щас! Щас и, правда, «плохо» может приключиться.

Вставать, значит? Сажусь на диване. Начинаю осматриваться. Чтобы навести резкость, закрываю глаза и растираю всё лицо руками. Вроде помогло.

Вторая попытка осмотреться. Я лежу на диване в положении «сидя». Ну, я же лежал. Вот как лежал, так и сел. У меня откуда-то взялись подушка и одеяло. Откуда-то! Лерка принесла, откуда ещё. Блин, ну, что я за свинья?! Она вон ко мне как! А, я?

Скверно.

Пока придаюсь унынию, в голову лезут самые нелепые мысли. Вот, например, слово «сквер». Оно, что происходит от слова «скверно», или наоборот? Ну, что за бред?!

Третья попытка осмотреться. Шторы и занавески на окне раздвинуты. В комнате светло. Наверное, уже день. Надо посмотреть. Встаю. С облегчением понимаю, что какие-то кальсоны на мне всё-таки надеты, а то совсем уж нехорошо бы получилось.

Курица прохаживается по ковру и звуков не издает. Тоже не плохо. Иду к окну. На полпути останавливаюсь. Разворачиваюсь, иду обратно. Ибо нехрен. Ну, в самом деле, какого икса голым в окно высовываться? Да хоть бы и по пояс. Не хватает ещё, какие места людям в окошко показывать. Заворачиваюсь как Лерка в одеяло, беру подушку и ковыляю к себе. В сари из одеяла шибко не побегаешь.

У себя бросаю подушку на кровать, снимаю одеяло, начинаю осматриваться. У меня окно никто не расшторивал. Так правильно, меня же не было, а Лерке ни к чему, у неё своя комната есть. Ага, вот они! Надеваю брюки. А, может, сначала умыться? Выглядываю в коридор. Дверь в Леркину комнату закрыта, значит, можно сначала умыться, а уже потом одеваться. Чтобы брюки не забрызгать, я ведь особой аккуратностью не отличаюсь.

Иду в «ванную». Брюки на всякий случай с собой беру.

В рукомойнике воды на полковшичка. Смотрю в бадейку. Пустая, ковшик на дне лежит, тоже пустой. Заглядываю под «раковину». Так и есть! Полная. Не иначе, Лерка заплыв устраивала. Кто первый встал, того и тапки. И тут я замечаю, что в «ванной» появились крайне полезные вещи. А я только-только подумал, как же зубы-то чистить?

На стене противоположной от перекладинки с полотенцем, появилось небольшое зеркало. Хотя вчера я его мог и не заметить: не о том думал. Под зеркалом полочка, на ней кружечка с зубными щетками, маленькая коробочка, такие ещё табакерками называют. Открываю, так и есть: зубной порошок. Просто счастье. Рядом кусочек мыла. Даже не кусочек – обмылок. Ну, так Лерка на полную, поди, развлекалась.

Щетки мне не понравились. Щетина мягкая какая-то, а это неправильно. Пока размышлял про щетину, обнаружил другую, четырёхдневную. Расстроился. Начал искать бритву. Не нашел. Расстроился ещё сильнее. В расстроенных чувствах пошел к себе.

Твою мать! Штаны в ванной забыл. Бегу назад за штанами.

Одеваю рубашку, брюки. Так, тут же ещё эти… лямки на штанинах, с ними теперь возиться. Так-так-так! А носки у меня были? Блин, не помню. Надо у Лерки спросить. Пинжнак с карамана́ми одевать не стал. По номеру ходить и без него можно, а на улицу я пока ещё не выхожу. В зеркале я, конечно, пугало натуральное. Небритый, непричёсанный, не поглаженный. Срамота! Но это ничего. В окно уже без зазрения совести смотреть можно. Вот я и посмотрел.

Окна наши выходят на задний двор с хозяйственными пристройками. Для «лучших апартаментов», как отрекомендовал вчера наш номер господин Мозель, вид не самый подходящий. С другой стороны: а куда должны выходить окна спален? Ну и ладно. Как говаривал в таких случаях один знакомый отставной кавторанг: «Да не факт!» Хотя, по совести сказать, говорил он не «не факт», а «не фак». В том смысле, что «без разницы». Вот и нам пока не важно.

Прямо за забором заднего двора гостиницы было поле, а дальше километрах в трёх начинался лес. И простирался вовсе стороны, сколько взгляда хватало. Заведение господина Мозеля, стояло на холме, поэтому взгляда хватало километров на тридцать, а может и на все сорок. Блин! Не километров – вёрст. Но это если прямо смотреть. А если смотреть на право, то видно, что гостиница хотя и стоит на холме, однако не на его вершине. И в ту сторону ещё много всяких зданий. Двух – трёхэтажных, но нежилых. Похоже, это и есть та самая магическая школа, в которую мы «прибыли».

Слева тоже было поле, но поменьше, где-то с полкилометра. Блин! Саша! Нет здесь километров! С пол версты! Привыкайте, Александр Анатольевич! Тьфу ты черт! Не Анатольевич! Договорились же вчера с Леркой, что мы теперь Малиновские. Привыкайте, Александэр Константинович! О! Даже Александэр Семион Константинович. Ста-а-арший! Чё придумала?!

За полем начинается город. Город не маленький. Хотя откуда мне знать, как здесь выглядит большой город? По крайней мере этот не меньше Вольного. Надо сходить разведать. С Леркой идти или одному пока? Пойду, спрошу.

Лерка была в зале. Я оказался прав. Весь вид её говорил о том, что она в ванной не только зубки почистила. Она, по ходу, и голову изловчилась помыть. Я пока шел, хотел у Лерки расческу спросить, но, похоже, что и у неё нет. А вот и ответы ещё на два вопроса. За каким я попрусь в город? И один или с Леркой? В город я пойду один, потому что Лерка в таком виде ни за что не пойдет. А пойду я туда за расческой. За расческами – себе тоже надо купить. Уж на них-то у нас денег точно должно хватить.

На моё предложение сходить в город за покупками, ну и, что осмотреться, конечно. Лерка отреагировала на удивление спокойно, и, что ещё более удивительно конструктивно.

– Только сначала позавтракаем, – сказала она совершенно обыденно. – Сейчас Аннушка принесёт завтрак, поедим и пойдём.

– Какая Аннушка? – я озадачен, потому что вчера мы не о каких Аннушках не договаривались.

– Горничная, ну, или коридорная, я не знаю, как правильно, – поведала мне «сестра». – Она приходила пока ты дрых. – И уже с упрёком: – Петух твой, по ходу, всех перебудил. Она как раз из-за него и приходила. – Лерка не выдержала и засмеялась. – Наверное, подумала, что это ты себе будильник на четыре утра поставил. Вот и прибежала узнать, в котором часе завтрак барину подавать?

– И? – я чувствовал, что пропустил до хрена всего.

– Ты уже вовсю храпел, а я уже НЕТ! – Лерка сердилась.

– А она? – я сел на диван.

Лерка глядя на меня тоже села в кресло у окна. Плафон не зажегся. Похоже кроме «датчика движения» ещё и какой-нибудь «фотоэлемент» стоит.

– Она спросила про петуха, спросила, когда подавать завтрак, – Валери закинула ногу на ногу и продолжила. – Очень обрадовалась, что ещё не щас.

– А ты? – мне хотелось наверстать упущенное.

– А я, – Лерка опять сделала паузу. – А я попросила принести что-нибудь для утреннего туалета. Аннушка и принесла мыло и зубной порошок.

– А чё бритву не принесла? – недовольно поинтересовался я.

– Ну, я и без бритвы обошлась, – похоже, Лерке понравилась возможность поизмываться надо мной.

– А мне как? – недоумевал я.

– Тебе идёт, – продолжала издеваться она.

– Мне так не нравится, – ситуация мне решительно не устраивала.

– Что ж, братец, начинай привыкать!

– Кончай глумиться! Мне так неудобно! – Попробовал возмутиться я.

– Неудобно на потолке спать: одеяло спадает! – эта бестия просто лучится от счастья.

Да, нарезался я с этой курицей. Стоп. Кукарекает не курица, а петух! А, блин, точно! Лерка же так и сказала.

– Ну, а делать-то теперь чё? – решил я проигнорировать её колкость.

– Не спать на потолке!

– Лера!

– Не Лера! А Валерия Антуанетта младшая! – сказала, как рублем одарила.

– Лер, давай не надо это… – я пытался подобрать нужное слово, но не преуспел.

– ШТО не надо? – похоже, она глумится надо мной.

– Ну, Антуанетты там всякие, и особенно про младшую, – высказал я свое мнение.

– Это ещё почему? – с вызывом вопросила Валерия Антуанетта.

– Понимаешь, если ты – Валерия Антуанетта Константиновна младшая, то это означает, что была ещё и старшая, – перешел я на лекторский тон. – И вот что характерно, тоже Валерия Антуанетта и, опять-таки Константиновна.

– В смысле? – Похоже Лерка реально не отдупляет.

– В том, солнышко, смысле, что подобная формулировка вопроса предполагает, наличия в нашей семье ещё одной Валерии Антуанетты Константиновны. – Переводя дух, я не без удовольствия заметил некоторую растерянность «сестры». Успех нужно закреплять. – Это должна быть обязательно близкая родственница, тётя например.

Лерка задумалась. Хороший признак!

– А нашего отца как звали? – спросила она, наконец.

– А ты не помнишь? – настало моё время издеваться.

– Саня!!!

– Константин Родионович Малиновский, – сообщил я «сестре». – Хотя, может ещё какой-нибудь Ополинарий или Полуэкт … Средний!!! – Последнее слово я как бы выкрикнул, стараясь, обратить внимание на его нелепость.