Алекс Мессенджер
День 29-й. История мальчика, который выжил после нападения гризли
Глава 2
Вода: дни 3–8
Я еще никогда не видел реки, которую не мог бы полюбить. Текущая вода… обладает завораживающей жизненной силой. Она наделена энергией, грацией и ассоциациями. Она имеет тысячу цветов и тысячу форм, и все же она подчиняется законам столь неизменным, что самый крошечный ручеек является точной копией великой реки.
Родерик Хейг-Браун[10] «Река никогда не спит»
В течение следующих нескольких дней мы шли дальше по реке, привыкая к характеру русла, к течению, к тому, как вода омывала скалы, к тому, что нам видно и что не видно, к тому, на что мы способны как гребцы по одиночке и что нам по силам вместе с партнером по каноэ. Каждый день мы меняли напарников, поэтому каждый из порогов оказывался иным, как из-за его уникальных особенностей и скальных образований, так и потому, что команда каждого каноэ менялась день ото дня.
Мы проходили участки белой воды достаточно консервативно – я хочу сказать, что нашей целью всякий раз было выбирать самый адекватный курс вниз по течению. Мы не искали острых ощущений, не выискивали рискованные участки, не пытались преодолевать препятствия наплывом, короче, шли достаточно осторожно. Наша задача состояла в том, чтобы добраться до гладкой воды с наименьшими потерями. Несмотря на все наши усилия, переживаний все равно хватало – и не скажу, что кто-то был этим огорчен.
Многие сплавы по реке Дубонт предусматривали использование «фартука» на носу или даже всем корпусе каноэ – водонепроницаемых тканевых клапанов, которые подгонялись точно под размер каждого каноэ, чтобы они предотвращали попадание воды с боков внутрь. У нас таких предосторожностей не было; мы намеренно решили обойтись без защиты, надеясь, что это заставит нас грести более аккуратно. Мы боялись, что наличие «фартука» сделает нас излишне безрассудными, заставив проходить наплывом более сложные пороги, подставляться более высоким волнам и подвергаться неоправданному риску. Как выяснилось, без защиты мы оказались более подвержены всяческим неприятностям вследствие мелких ошибок.
Неудачно рассчитанный угол на траверсе, волна, которая оказывалась чуть выше, чем казалась издалека, представлялась при просмотре немного больше, чем казалось сверху, или быстроток, который нес нас вниз стремительнее, чем мы ожидали, – любой мелочи было достаточно, чтобы в лодку попадало несколько ведерок воды. Стоит набрать воду на планширь, и каноэ становится неуклюжим, не реагирует на действия гребцов. Еще немного воды, и каноэ начнет оседать все глубже и глубже, пока из воды не будут видны одни лишь гребцы – от пояса и выше. В такой момент остается надеяться только на участок мелководья или помощь с одного из других каноэ.
Вряд ли кому-то из нас не нравилось проходить на каноэ участки белой воды. Находиться в увлекаемой течением лодке, ощущать мощь реки и сознавать, что постоянно балансируешь между спокойствием и опасностью и сидишь в наполовину заполненном водой каноэ – эти ощущения были захватывающими.
Далекий гул разбивающейся о камни воды кружил голову. Я был охвачен нервным предвкушением. Мурашки пробежали у меня по рукам, и я невольно задержал дыхание, поворачивая голову, чтобы прислушаться, как будто, слушая пороги, можно было просмотреть воду и найти верный курс даже до того, как мы увидим их.
Всем нам белая вода была не в новинку. За год до этого каждый по месяцу провел в походах на каноэ по рекам южной части канадской тайги – эти маршруты числились в категории «Норд-Вест». Перед началом этого похода мы снова тренировались на порогах реки Сент-Луис в Миннесоте, повторяя основные приемы гребли, маневры «прямым подтягиванием» и «рычагом», позволяющие сместить каноэ вбок, а также гребки «C» и «J» для управления лодкой с кормы. После тренировочных поворотов, разворотов и вращений наших каноэ в бухте мы перешли к более специфическим приемам гребли для белой воды и способам перемещения каноэ, которые были выверены точно, как фигуры сложного танца, да и назывались замысловато и непривычно. Дэн выкрикивал названия гребков. «Перехват!» – и мы переносили весла на противоположную сторону каноэ, и лодка поворачивалась в воде. «Подтягивание!» – и мы совершали обратное движение, разворачивая лодку в другую сторону. Мы спускали каноэ на воду на относительно коротких участках реки и кружили их в спокойных суводях с помощью приема под названием «dufek» – это агрессивная техника подруливания, благодаря которой каноэ может быстро сделать «кругом!» на одном месте. В местах, где грести было слишком рискованно, мы тренировались в управлении лодками снаружи с помощью канатов, с берега или мелководья – эта техника называлась «проводка». После тренировок мы совершили сплав по реке Сент-Луис от автомагистрали Интерстейт 35 до водохранилища Томсон-Резервуар. На этом участке длиной в 6,6 километров расположены пороги класса I–III с такими названиями, как «Первая дыра», «Скрытая дыра», «Пороги Спасения» и «Последний шанс». Тренировки придали нам уверенности и напомнили о том, какое же это классное занятие – сплав! Но тренировались мы без рюкзаков, без палаток, без бочонков с провизией, в теплую погоду там, где сотовые телефоны надежно ловили сеть, а до кафе с мороженым можно было доехать за несколько минут. На Северо-Западных территориях Канады этой «страховочной сетки» не было и в помине. А Дубонт была гораздо шире и полноводнее, чем река Сент-Луис.
В начале четвертого дня мне пришлось вспомнить, как быстро на порогах все может пойти наперекосяк. На полпути Жан использовал «подтягивание» вместо «перехвата», и внезапно нос каноэ качнулся не в ту сторону. Секундой спустя мы всем боком чиркнули по обливняку и вылетели прямо на его середину. Мы застряли, раскачиваясь на волнах, словно черепаха, перевернутая панцирем вниз. Чтобы освободиться, мне пришлось выбраться на камень и столкнуть с него каноэ. Лодка накренилась, соскальзывая вниз по течению, и как раз в тот момент, когда мне удалось вскарабкаться обратно на борт, мы сели на следующий камень, и мне снова пришлось вылезать и толкать. Теперь мы отстали от других и кружились на месте, используя то «рычаг», то «подтягивание», чтобы нас не швыряло на камни. Наконец, мы скользнули в спокойную суводь внизу, где увидели остальных парней – они поджидали нас за валуном, уложив на колени весла. Увидев нас, они подняли брови.
– Без комментариев, – сказал я.
Нам повезло. Такая оплошность на большом пороге могла запросто привести к тому, что каноэ залило бы водой или хуже того. Будь препятствия крупнее, а течение сильнее, нашу лодку смяло бы о камни, как фантик из фольги. Нам повезло, и это стало нам уроком.
Хотя сплав по белой воде опасен изначально, мы изо всех сил старались свести риск к минимуму. Мы всегда надевали спасательные жилеты и тренировались, как надо бросать концы, чтобы вытащить застрявшего ниже по течению товарища. Нас предупреждали, что самое опасное – это зацепиться за что-то ногой. При таком – самом страшном – сценарии развития событий стопа жертвы застревает под камнем или другим препятствием, а течение затягивает пострадавшего под воду. Чтобы избежать этого, если мы окажемся в воде, следовало повернуться головой по течению и держаться на воде так, чтобы стопы были обращены вверх, выше уровня ягодиц. Такое положение было чревато синяками на спине, но зато можно было не бояться, что стопы застрянут. Другой опасностью были «расчески». Деревья – самый распространенный тип «расчески», их ветви или корни действуют в воде как сито, захватывая мусор и гребцов. Сила течения легко может прижать человека к такой «расческе», и мы старались избегать их любой ценой. Надо было также стараться не попадать и в «котлы», где волны постоянно возникают и без конца кипят на одном месте. Предметы, попадающие в «котел», крутятся и вертятся там, то всплывая, то погружаясь. Гребцов и даже лодки, если они оказываются в такой ловушке, крутит и бросает, как мокрое белье в стиралке. Нам говорили, что если мы окажемся в «котле», то лучший способ спастись – действовать, не слушая приказывающую сжаться в комок интуицию: надо растопырить во все стороны руки и ноги и надеяться, что какая-нибудь конечность случайно выскочит в неподвижный участок воды, и вы сможете выбраться из «котла». А вот если это не сработает, надо сжаться в комок и погрузиться вниз и выплывать – вбок, вниз по течению или вверх, куда угодно, лишь бы подальше от бурлящего «котла». Тем не менее самым главным способом справиться с этими и другими опасностями для нас было избегать их с помощью просмотра препятствий с берега, общения, обучения и тренировок по управлению лодкой так, чтобы она, да и мы в ней, оставались в надводном положении.
Но река была не единственным местом, где мы были беззащитны.
На пятый день, двигаясь вниз по течению, мы наблюдали за грозой, бушевавшей довольно далеко от нас. Казалось, гроза пройдет стороной, но только мы вышли из суводи, как небо начало темнеть. Буря настигла и быстро окружила нас. Река почернела, и дождь налетал будто волнами – то льет сплошным потоком, то вдруг ни капли с неба, и тут же следующий вал. Неожиданно с треском сверкнула молния совсем близко от нас. Мы лихорадочно гребли к берегу, и тут перед нашим каноэ появилась пара выдр: они покачивались на волнах, лежа на спинках, и с любопытством глядели на нас. Казалось, они улыбались, словно уговаривали нас остаться. Мы проигнорировали их и сильнее заработали веслами, торопясь выйти на берег, так как удары грома и вспышки молний разделяли уже лишь несколько секунд.
Выбравшись на сушу, мы вытащили лодки, все еще полностью нагруженные, как можно дальше на камни, а затем разошлись по неглубокой лощинке, поросшей коренастыми кустами сумаха, и присели на корточки. За лощиной грациозно поднимался невысокий эскер, образуя изогнутый защитный выступ. Вспышки молний и раскаты грома происходили одновременно и со всех сторон. Скорчившись, как нас учили, в позе для грозы и сидя на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы молния не могла поразить несколько человек одновременно, я вздрогнул, когда небо расколола ветвистая молния – так близко, что воздух задрожал. Некоторые из нашей группы с интересом наблюдали, а другие предпочли пониже спрятать головы в капюшоны. Безжалостный ливень не прекращался, и каждый из нас почувствовал на себе его ярость.
Молния была одним из моих основных страхов в походе. Когда я был еще младенцем, наш дом чуть не загорелся после того, как в него попала молния, и тушили это возгорание, заливая огонь из ведра, где были замочены мои пеленки. В моего прадеда в Кливленде, штат Огайо, когда-то попала молния, и рассказ о том, что на его длинных белых кальсонах остались прожженные контуры вен, передавались из поколения в поколение. В научного руководителя моего отца в аспирантуре попала молния на вершине Эль-Кастильо в Чичен-Ице, и он умер, пока мой отец безуспешно пытался спасти его с помощью искусственного дыхания и непрямого массажа сердца. Молния – мощная сила, и бьет она без разбору. На воде молния делала меня пугливым, торопливым, почти обезумевшим. Теперь, на суше, я пытался успокоиться – я твердил себе, что только это и могу сделать, а уж остальное мне неподвластно. Можете считать это пассивным отношением, но когда мы выбрались на берег и скорчились в позе для грозы, больше ничего и сделать-то было нельзя. Мы ждали, дождь хлестал по нашим скрюченным фигурам, а небо освещали вспарывавшие его острые когти электричества.
Я подумал о своем талисмане, хранящемся в круглой жестянке из-под Altoids[11] в драйбеге[12]. Мне его подарил иссохший старый монах в Таиланде. Я так и вижу его худую руку, вытянутую из-под оранжевого одеяния. Пальцы с выступающими костяшками сжимали показавшийся тяжелым по сравнению с ними маленький пурпурный амулет. Мне вспомнилось подходящее случаю поучение о беспокойстве и ненужных страданиях, которые оно вызывает. Мы в своей жизни тревожимся о множестве разных вещей, и в большинстве случаев для этого нет никаких причин. Если что-то, с чем мы имеем дело, вызывает беспокойство, лучше превратить это беспокойство в действие и противостоять обстоятельствам или подготовиться к ним. Если же причина беспокойства полностью лежит вне нашего контроля, мы никак не можем повлиять на результат, как бы сильно он нас ни занимал – а потому мы не должны позволять ему занимать наши умы.
И все же, сделав все возможное, чтобы остаться в живых, я не чувствовал никакого умиротворения. Я еще раз убедился, что рядом со мной нет никаких природных громоотводов, что я не сижу на выступающем из земли корне дерева, и снова пристроился на корточках, стараясь стать как можно меньше и не касаться почвы больше, чем необходимо. Когда мир вокруг меня словно взорвался, я попытался сделать глубокий вдох и медленно выдохнуть. Я сделал все возможное, чтобы защититься.
Наконец шум грозы стих почти так же быстро, как и начался, и вскоре он уже был едва слышен вдалеке, как эхо. Небо посветлело. Мы с трудом поднялись на ноги, все наши дождевики насквозь пробило дождем. Я чувствовал облегчение и неуверенность, меня потряхивало от адреналинового отката.
В ту ночь из нашего лагеря на высоком гравийном холме с одной из сторон горизонта все еще видна была гроза, а туманные лучи солнца просачивались сквозь облака с другой. Повсюду виднелись большие и маленькие лужи и бесконечные холмы с черно-розовыми выступами материковой породы, проглядывающими сквозь зеленый бархат, что устилал их склоны. Карликовые сосны одним своим видом меняли масштаб, и все казалось больше, чем на самом деле. Создавалось впечатление, будто рассматриваешь бесконечную диораму, где все было идеально, бережно расставлено так, чтобы подменить один пейзаж другим. Вздымающиеся холмы то открывали, то скрывали далекую темную воду, а бледно-желтые лучи солнечного света медленно переползали с одного места на другое.
Грозы редко бывают в тайге, говорили нам.
На следующий день мы настороженно следили за небом. Оно казалось одновременно близким и широким, как будто мы рассматривали его в широкоугольный объектив «рыбий глаз». Непогода, застигшая нас накануне, была до сих пор видна на горизонте: она медленно смещалась к востоку, а на западе уже закипала новая гроза. Все утро над нами проплывали темные тучи. Затем по ним разбежались темные вены теней, похожие на трещины на замерзшем озере. Темная завеса дождя хлынула, ушла, и вокруг засияли радуги. На этот раз мы с безопасного расстояния наблюдали, как эффектные молнии бесшумно расчерчивают небо вдали.
Позже в тот же день мы подошли к множеству порогов и вытащили каноэ на берег, чтобы просмотреть препятствия с суши. Мы прошли метров четыреста вдоль реки и поднялись на гранитный валун. Когда-то давно, целые геологические эпохи тому назад, ледник приволок этот валун и бросил тут. Он был почти пять метров в высоту и весь порос бурым лишайником. С вершины нам было видно с полкилометра бурлящей и кипящей белой воды с разнообразными препятствиями до того самого места, где река поворачивала под прямым углом у очередного валуна, ставшего для нее точкой вращения. Пройти этот поворот будет непросто.
Вернувшись в лодку, мы с Дэрином встали на колени на коврики и пошли по течению. На полпути к повороту мы попытались «подтянуться» к спокойной суводи и промахнулись. Вместо того, чтобы задержаться для спокойной перегруппировки в медленной суводи, мы вдруг поняли, что изо всех сил гребем против течения, никакой спокойной воды поблизости и в помине нет, а нас кормой вперед выносит в поворот. Если мы так и будем плыть задом наперед между острых каменных зубцов и круто нависших над водой скал, крутой поворот у валуна-«точки вращения реки» приведет к тому, что лодка наберет воды. Мы лихорадочно огляделись и обнаружили еще одну крошечную суводь ниже по течению. Мы подтянулись и скользнули в нее. В тот момент, когда мы пересекли ее границу и попали в спокойную воду, реальность будто переключилась в режим замедленной съемки: мы спокойно дрейфовали, а река бешено неслась совсем рядом с нами. Мы выровняли дыхание, считывая воду на следующем участке сплава.
Покружив минуту в суводи, мы стали быстро и энергично выгребать из нее. «Подтягиваясь» к течению, я глубоко погрузил весло в воду, и мы развернулись, сильно накренив лодку, когда вошли в основную струю. Тут же мы снова оказались на белой воде, уворачиваясь от брызг. Мы приближались к последнему и самому сложному этапу, который включал узкие V-образные сливы, высокие стоячие волны и крутой поворот на девяносто градусов, где нам предстояло проскользнуть между валуном-«точкой вращения реки» и кипящим, ревущим пенным «котлом». Слив был узкий, с обеих сторон были препятствия, а ниже него опять камни. Обогнув последний валун перед «точкой вращения», мы синхронно заработали веслами, чтобы повернуть каноэ. Течение влекло нас к глубокому сливу. Мы с Дэрином наклонились к повороту, когда сильные боковые струи чуть не вышвырнули нас вместе со всем снаряжением из лодки в реку. В одно мгновение мы втянули руки, с целью обойти валун, и снова глубоко погрузили весла в воду, чтобы продолжать грести, держать курс и уйди подальше. В следующее мгновение мы скользнули по сливу в более спокойные воды внизу. Кровь стучала у меня в голове, каждый удар пульса отдавался в ушах. Мы миновали препятствие последними – итак, все три каноэ вышли из поворота четко и слаженно. Мы кричали и поздравляли друг друга с удачным поворотом. Какая самонадеянность! Впереди нас ждал один из самых сложных участков, что мне доводилось проходить. Открытая полоса безопасной воды была не более двух метров шириной, чуть шире, чем наши лодки в длину. С обеих сторон были готовые уничтожить нас препятствия. Сплав напоминал бег по узкому горному хребту – ни влево не свернуть, ни вправо. Только вперед, и только ветер свистит в ушах.
* * *
На следующий день, когда мы добрались до озера Барлоу-Лейк, Майк прикрепил к леске классическую красно-белую блесну Dardevle и бросил ее в воду. Она тяжело, с плеском упала и сразу ушла вглубь. Вскоре удочка согнулась, и Майк закричал, что поймал рыбу. С такой толстой леской ему не нужно было вываживать рыбу, и он сразу вытащил нашу первую озерную форель[13]. Спина у нее была цвета темной стали, бока покрыты сотнями крошечных пятен, а брюхо почти белое. Рыба была крупная, сильная, с очень выступающей верхней губой и заходящей под нее нижней челюстью, что придавало ей угрюмый вид. Весу в ней было, наверное, около семи килограммов, и мы разделали ее на два прекрасных розовых филе, каждое почти в три сантиметра толщиной.
Мы устроили лагерь в нескольких километрах от края озера и тщательно закрепили палатки, особенно их входные клапаны, под очередным ливнем. Форель мы добавили в меню отличного ужина из кускуса с фалафелем. Пока мы готовили, темно-красный закат прорвался сквозь дождевые облака и через все небо растянулась двойная радуга. Она сияла так ярко, что все вокруг, насколько хватало глаз, купалось в глубоком шафрановом сиянии.
Дождь так и не прекратился, и мы решили устраиваться на ночь. Закат растворился в сумерках. Скоро наступит рассвет. Здесь не бывало темноты – только разные оттенки тени. Она накрыла тундру, нашу заболоченную после дождя стоянку и палатки. И все же впервые за этот поход мне пришлось делать записи в дневнике при свете подвесного фонарика. Тень сгущалась, и с каждыми сутками ночи становились все темнее.
На восьмой день мы закончили меняться местами в лодках, и я с Дэном снова оказался в одном каноэ. Мы прошли остаток озера Барлоу-Лейк под ласковым солнцем. Огги, сидевший в соседней лодке, подносил карту близко к лицу, чтобы рассмотреть мелко обозначенные контуры озер.
Между Барлоу и следующим озером, в нескольких километрах вниз по течению, был обозначен уклон реки.
– 1,28 метра на 1,61 километра, – сказал Огги, и брекеты, которых обычно было не видно, когда он говорил, блеснули, потому что он морщился и щурился на ярком солнце.
Такие цифры означали относительно спокойное течение и несколько несложных порогов. Мы снова вышли из Барлоу-Лейк в реку.
Наши расчеты оказались неверны.
Вместо стабильного понижения на протяжении нескольких километров большая часть уклона пришлась на участок длиной в восемьсот метров. Мы выбрались на берег, провели просмотр, прошли половину порогов, добрались до участка спокойной воды и снова вышли посовещаться. Даже с берега пороги казались сложными. Договорились, что первыми пойдем мы с Дэном, а остальные будут наблюдать. Я нервничал. Мы вернулись в лодку, разогнались и вошли в течение, направляясь к участку спокойной воды рядом с бурлящим «котлом». Мы чуть было не перестарались, но быстро исправились. Едва миновали «котел», как нам пришлось резко брать вправо в быстротоке, затем резко влево, затем мы влетели в узкий V-образный слив и еле отвернули в сторону от камней. Все происходило очень быстро, но наша лодка грациозно огибала препятствия, как слаломист – флажки, не переставая подскакивать на высоких волнах. Казалось, мы обвели кого-то вокруг пальца, миновав препятствие, будто нарочно расположенное тут, чтобы нас задержать. Но мы сумели найти потайной путь и обошлись без потерь. Это было здорово!
Через несколько часов мы добрались до озера Кэри-Лейк, и внезапно сильно похолодало. Я достал свой водонепроницаемый GPS-навигатор со встроенным термометром и на стальном удилище опустил его в озеро. Через несколько минут экран показал ноль градусов по Цельсию.
Мы довольно долго гребли по озеру под слабым встречным ветром, а затем решили отдохнуть. Внезапно ветер развернулся на 180 градусов и стал с силой толкать нас в корму. Холодный ветер дул нам в спину, а темные тучи надвигались спереди, словно ледяное подводное течение затягивало нас в непогоду. Мы сняли шапки и закрепили все свободно лежащие части груза. Через несколько минут мы уже неслись по озеру, разрезая верхушки почти метровых волн с пенными гребнями. В целях безопасности мы жались ближе к берегу, однако вскоре из воды стали подниматься розовые, красные и серые камни, они выглядывали вокруг нас повсюду, и мы только чудом не налетели на них.
– Мы еще на камни не садились! – заорал Дэн, перекрикивая ветер.
Тут прямо перед нашей лодкой показался камень.
– Дэн! – завопил я, с силой отгребая.
Каноэ наполовину выскочило на камень и остановилось так резко, что нас чуть не выкинуло из него на четвереньках. Следующая волна подхватила лодку и столкнула в воду. Другие каноэ тоже натыкались на камни, и мы постарались отойти от берега на такое расстояние, чтобы больше не рисковать. Но и там было слишком опасно. Надо было уходить с воды. Мы направили лодки к острову на другой стороне залива и позволили волнам вынести нас на берег, где и устроили лагерь. Мы переволновались, пока проходили белую воду, а потом еще неожиданно поднялся ветер, и неудивительно, что, пока мы молча разбирали снаряжение и устанавливали палатки, напряжение никак нас не отпускало.
Мы начали готовить ужин, доставали бочонки с едой и устанавливали каркасный рюкзак-укладку, где хранились наши специи и кухонные принадлежности. Мы вытащили из бочонков пакеты с макаронами и рисом и упаковки соусов, и, наконец, Дэрин нашел соус, который мы приготовили заранее для ужина, – арахисовый соус в азиатском стиле, который мы называли гадо-гадо[14]. Теперь он искал пакет макарон-«ракушек», которые должны были стать основой этого и еще одного ужина. Когда он нашел пакет, нас поджидало неприятное открытие. Пакет оказался маленьким. Когда мы покончим с этим ужином, на следующий раз у нас останется в два раза меньше макарон, чем нужно. Что-то тут было не так.
– Вытащи все и пересчитай, – сказал Дэн.
Мы аккуратно разделили все пакеты и выложили порции кучками на земле. Макароны-«ракушки» оказались не единственной проблемой. Не хватало и других припасов. Мы молча смотрели на гору еды, страдая от того, что ее так мало.
Когда перед началом похода мы рассчитывали расход продуктов, то предполагали, что потребление калорий, пусть даже и очень приличное, окажется все же ниже, чем их расход. Однако в тот безумный час сборов в Миноджине мы, по всей вероятности, ошиблись в расчетах и подсчетах. Укладывались мы второпях, запихивали подряд и макароны, и порошковые пайки, и сухие ингредиенты, заготавливали густую смесь из сухофруктов, которую называли пеммикан, а также готовили спортфуд – богатую белком смесь арахисового масла, дробленых овсяных зерен, сухого молока и меда, которую мы употребляли с ланчем. Наши запасы представляли собой объемные, как в кладовке, пакеты макаронных изделий и овощей, а не индивидуальные, завернутые по отдельности пайки. Все это было разделено на три части по пятнадцать дней каждая, в каждой предполагался одинаковый набор блюд в меню и одинаковые порции, упакованные в синие водонепроницаемые бочонки. Каждый бочонок был рассчитан на тридцать четыре килограмма продуктов, и все равно выходило, что нам не хватает того и этого. Вместо шести чашек лапши на обед у нас было, наверное, четыре-пять чашек. Вроде и небольшая разница, но, если учесть, сколько калорий мы сжигаем при гребле, картина была невеселая. Постепенно наши тела будут съедать жировые отложения. Если дефицит калорий окажется слишком велик, наши тела начнут брать недостающие калории из мышц. Нам еще повезло, что рыба начала клевать.
Обескураженные перспективой скудного рациона, вымотанные за долгий день, мы разбрелись, желая побыть в одиночестве. Майк, всегда активный и готовый делать все что угодно, лишь бы чем-то заняться, взял котелок, чтобы набрать дикой клюквы. Дэрин, как это часто бывало, погрузился в чтение одной из своих многочисленных книг. Огги следил за печкой. Ветер стих, и Жан с Дэном играли в летающую тарелку. Я совершил долгую прогулку по острову. Это был почти идеальный круг, земля поднималась над водой на несколько футов, а затем образовывала низкое плато. Она была усеяна древними камнями, покрытыми лишайниками, а между ними расстилался ковер из гренландского багульника и клюквы. Кроме подлеска и нескольких чахлых хвойников вдоль берега, растительность была редкой. Ветер стих, в тишине раздавались только далекий звук шлепающейся на землю летающей тарелки и голоса Жана и Дэна. Остров казался заброшенным, словно старый пень на вырубке. Мне стало не по себе, и появилось жутковатое ощущение, будто я тут не один.
На дальнем берегу озера, в шести с половиной километрах, из воды поднимался высокий холм. Он был голым, если не считать груды камней, которые, как статуя, виднелись на вершине. Даже с такого расстояния было видно, что это пирамида, сложенная руками человека. С трудом верилось, но люди побывали в этом удаленном месте задолго до нас. Пирамиды на севере строили вовсе не по прихоти туристов, желающих испытать свое умение удерживать равновесие на камушках. Здесь их строили с определенной целью – для навигации, для загона карибу во время охоты, а иногда и в качестве мемориала. Я посмотрел на четкий силуэт вдалеке. Зачем ты здесь?
Вскоре Дэн тихо пробрался сквозь низкорослый багульник и нашел меня возле сосен.
– Ты это видел? – спросил он, указывая на землю. Там виднелись несколько наполовину врытых в землю камней, покрытых цветущим лишайником. – Они образуют круг, – сказал он.
Я рассмотрел, что камни образуют дугу и расположены через равные промежутки. Затем между ними я увидел заросшую прогалину и попытался представить, почему они лежат именно так: может быть, цикл похолодания и потепления или действие льда и ветра… Но что-то не складывалось.
– Что это за камни? – спросил я.
– Упоры для палатки.
Я вдруг понял, что видел их по всему острову. Я поблагодарил Дэна за объяснение, и он оставил меня наедине с моими мыслями. Упоры для палатки. Лагерь, не очень-то и отличавшийся от нашего, только разбитый давным-давно и гораздо больше. Я вспомнил наши бочонки с едой. У людей, которые обтесали эти упоры, не было пакетов с макаронами. Они жили тем, что давала земля, охотились на карибу. Мы называли себя совершенно независимыми: ну, еще бы, экспедиция без внешней поддержки, без забросов продуктов и без пополнения припасов, – но наше выживание зависело от грузов в наших лодках, от снаряжения и продуктов, что мы взяли с собой.
Последствия непредвиденных обстоятельств, если вдруг груз наших лодок пропадет, предсказуемы и невелики. С тех пор как эти упоры были обтесаны, озеро до нас пересекали многие современные экспедиции, большинство без особых происшествий, и подробности их путешествий затерялись в истории, потому что все у них шло по плану. Одним из способов, которыми экспедиция проверяет стойкость участников, является их готовность решать вместе с группой любые возникающие проблемы. Если сидеть и ждать, не придет ли откуда-нибудь помощь, шансы на удачу у вас будут невелики. Даже если вы достанете спутниковый телефон и позовете на помощь, все равно может оказаться слишком поздно. Надо уметь остановить кровотечение, наложить шину на перелом, сделать заплатку на дыре в палатке, расплести шнур, разжечь печку, починить лодку, рассчитать рацион питания, наловить рыбу, сохранить карты и сберечь спутниковый телефон. Я отогнал эту мысль. Мы независимы, только по-другому: у нас другие параметры, другое снаряжение – и другая цель. Я посмотрел на упор передо мной. «Что привело сюда этих людей? – размышлял я. – Это они построили пирамиду? А почему они ушли?» Представил себе рыже-коричневый, сшитый из шкур карибу шатер на гнутых жердях. Я думал о том, как оказался на этом острове. Я пришел за приключениями, за острыми ощущениями и опытом, но я также следовал по пути, который еще не окончен. Мне хотелось посмотреть, что за поворотом, куда все это может привести. После маршрута «Норд-Вест» я было решил завязать с походами, понимая, что уже не увижу, что ждет за следующим холмом, и за следующим. А затем Майк убедил меня отправиться в путь снова. И вот я здесь, и вот я рассматриваю эти древние каменные кольца. Я не знал, что это значит. Вопросов набралось больше, чем было, когда я пришел сюда.
Близился вечер, на небе разгорелся закат, осветив наш маленький островок и тайгу заревом насыщенного красного оттенка. Закаты на севере совсем не такие, как на юге. Они длятся целыми часами, пока солнце медленно опускается за горизонт, а затем снова поднимается в странной игре времени и сумерек.
Возвращаясь к нашим палаткам, я никак не мог избавиться от неприятного ощущения, что я тут не один. Клюква у моих ног блестела на свету, цветы багульника казались не бледно-кремовыми, а темно-охристыми.