Алек Н
Сон
Колдунья сделала ещё пару шагов назад и растворилась в воздухе. Толя открыл глаза. Это был всего лишь сон…
Толя услышал невнятное, раздражающее бормотание. На лавке сидела чудаковатая старушка. На ней были резиновые сапоги и огромная красная шляпа. Она что-то говорила себе под нос. Щенок вылез из-под лавки и сел напротив неё. Немного погодя, старушка все же увидела его.
– Э-э… Какие у тебя глаза добрые… Но грустные. – сказала старушка, рассматривая Толю. – Рыбьи глаза у собаки, экая бессмыслица… Глаза, как у внучки моей. – она перевела взгляд в сторону и помолчала. – Лизонька моя болеет. Чем, одному Богу известно. А раньше, бежит, вся искрит, хороша девчушка. – мечтательно, с расстановкой говорила старушка. – Лежит сейчас, ест да спит. Единственная, кто могла помочь, в трауре, уж четвертый месяц пошел. Сынишка пропал… А моя Лиза всё ждет, когда, её, бедную, мою хрупкую девочку, кто-то спасет… Где же ты? – задрожал, прерывистый от страдания, мучительный «клич».
Она замолчала.
«Четыре месяца? Но как… Я уже должен был бы пойти в школу сейчас. Я пропал так давно?» – слабость одолела собачий дух. «Лиза, Лиза, Лиза…» – крутилось имя в его голове, оно было таким знакомым и неуловимым, как воспоминание из детства. Толя заскулил.
– Чего же ты? А? Тебя бросили? Как твое имя? – старушка нагнулась к спокойной собаке, чтобы прочитать имя на медальоне. – Толя, хорошее имя. А почему бы нам с тобой не навестить мою внучку? – старушка воодушевленно улыбнулась, забыв о своем горе. – Она у меня животинку любит. Тебя увидит, гляди воспрянет… – она активно встала. Мысль о мимолетной улыбке внучки вселяла в неё уверенность, которая давно покинула её.
В больнице было тихо и светло. Первые утренние лучи ещё не успели потревожить сон больных и усталую бдительность дежурных медсестер.
– Ты тихо, тихо, – шепотом говорила старушка Толе – мы должны быть незаметными! Влетит же нам.
Повезло, что палата Лизы располагалась на первом этаже. Старушка и щенок пробрались к ней без особо труда.
– Ну вот, моя дорогая, спит ещё. Не буди, не лезь! – отгоняла старушка от внучки щенка, но он настырно продолжал лезть. Он засунул морду под её одело, тем самым разбудив девочку. Она спокойно открыла глаза – на испуг у неё не было сил.
– Привет, дружок. – медленно, сиплым голосом говорила Лиза. На вид она была гораздо младше Толи, но через неделю ей уже должно миновать 8, в то время как Толя должен был только пойти в первый класс. Увидев щенка, пустые, впалые глаза оживились. На прошлый Новый Год она целый день каталась на коньках с родителями, а вечером родители подарили ей щенка французского бульдога по кличке Нюня (его прозвали так из-за слюнявых щек). У неё появился друг, которого ей так не хватало. Лиза делилась с ним всем, играла и гуляла. Теперь Нюня тосковал вдали от хозяйки.
– Залез, а, залез! – ругалась старушка.
– Бабушка, не гони его. Он такой хороший. – костлявая девичья рука прикоснулась к белой гладко шерсти…
Не прошло и пятнадцать минут, как щенок, бывший мальчишкой, задорно и игриво баловался с Лизой, будто пробудившейся от долгого сна. Больничная палата, ставшая домом для девочки, больше напоминала тюрьму. Серые, холодные стены, казалось, качаются от дуновения ветра; старые половицы то и дело скрипели. По ночам Лизе было особенно страшно: порой, она долго не могла заснуть: кто-то, определенно злой и кровожадный, бродит и ищет её. Её воображение рисовало костлявую высокую тень без лица: так же она описывала свою болезнь.
Это утро было лучшим за последние месяцы. Впервые за долгое время она чувствовала себя вновь ребенком, вся жизнь которого состоит из двух прелестей: потеха и смех. Бабушка не могла нарадоваться оживлению внучки; она не могла наглядеться на улыбку, наслушаться звука хлопающих детских ладоней. Для неё чудом было видеть такую резкую, позитивную перемену.
«Вот выздоровеешь, возьмем его к себе. Будет с барбосом твоим жить.» – говорила бабуля.
Услышав эти слова, Лиза остановилась. Руки её вновь потяжелели, наступила усталость. «Не выздороветь мне… Как выздороветь, если никто не знает, чем ты болен?» – всхлипывая, слабым голосом сказала девочка.
Толя заскулил. Он вспомнил слова Вайолки. Неуверенная слеза, упавшая на когда-то белое одеяло, значила одно: Толя теряет ту, что может его спасти. Ему были знакомы эти слезы, этот жалобный тонкий голосок. «Лиза!» – воскликнуло воспоминание. «Лиза Васюткина!» – пролаял, очеловечившийся в миг, щенок.
– Ты разговариваешь? – Лизины глаза распахнулись настолько широко, насколько это было возможно. Бабушка аккуратно присела на стул, но безо всякого удивления, будто для неё это обычное явление.
– Лиза Васюткина, это я, Толя! Толя! Наши мамы дружили, помнишь, мы играли в салочки в моем дворе? – виляя хвостом, говорил песик.
– Толя из двора? С улицы Чапаева? Но как? Как такое возможно? Как я вообще тебя понимаю? – недоумевающе говорила девочка.
– Меня заколдовала колдунья из приезжего цирка, Вайолка! Она сказала, что я смогу тебе помочь! – уверенно говорил Толя.
– Помочь, значит… – чудаковатая старушка задумчиво проговорила.
– Да, помочь! Но я… Не знаю, как… – закончил, потеряв силу, щенок.
Все трое молчали. Погода на улице начинала портиться: по радио, недавно включенном у проснувшегося охранника, передавали дождь.
Ураганный ветер прервал молчание. Он ворвался в комнату Лизы, хлопнув створкой хлипкого облезшего окна. Засвистели худые половицы: «Зелье счастья». Как же он мог позабыть о нем!
– Нам поможет зелье счастья! – торжественно начал Толя. – Оно излечит тебя! Нужно лишь найти его рецепт…
– Бабушка, бабушка! Бабушка, наверное, знает, не так ли? – с надеждой в глазах посмотрела девочка на дремавшую старушку. Она проснулась, охнула, сняла свою шляпу и стала рыться.
– Моя бабушка многое знает. Некоторые говорят, что знания сделали из неё сумасшедшую, но они не правы. Им удобно не слышать правды, она будто зеркало для их сердец.
На пол упал толстый зеленый блокнот на пружинах.
– Нашла! Ну, нашла же! – ликовала радостная старушка. Она подняла блокнот, который выронили бессильные руки. Быстро листая, всезнающая что-то пыталась безуспешно найти. Осуществление её мечты – выздоровление Лизы – было так близко в её руках и всё же, она не могла ничего поделать. От досады она стала трясти блокнот, зло приговаривая: «Где же, где же!»