Ада Ключевская
Ляля

Однажды она сказала Устине, что никаких больше девочек-придумок не было. Все они являлись просто ее неудачными воплощениями. «Я искала форму, чтобы проявиться, – объясняла она. – Я ждала, пока ты вырастешь. Я росла вместе с тобой.»

И с тех самых пор, как Ляля проявилась, Устина не ведала одиночества, никогда больше не ощущала себя покинутой, одинокой, несчастной. Ляля стала ее самой близкой подругой, хранительницей секретов, утешительницей, верной соратницей и постоянной компаньонкой для игр. Вместе они разыгрывали и пугали глупых Устининых одногруппников и простодушных воспитательниц, забавлялись, пряча вещи бабушки и мамы, сводили с ума родственников своими проделками, и всегда умело скидывали вину на кого-то другого. С Лялей проворачивать такие дела было проще простого – она замечала больше, чем Устина, думала наперед и чувствовала слабости окружающих.

Тогда Ляля была очень сильной и временами казалась почти материальной. Когда она, развлекаясь, глумливо кривлялась перед девочками на детсадовской площадке, то выглядела такой же плотной и реальной, как они. Тем более удивительным для Устины было то, что кроме нее, Лялю никто не видел.

– Чего смеешься? Совсем ку-ку? – недоуменно спрашивали девочки, даже не подозревая, насколько непристойные жесты показывает перед ними Ляля, а Устина, не в силах говорить, так и покатывалась со смеху.

– Нет, девочки, она точно ку-ку…

Но Устине все-таки хотелось, чтобы Лялю видели. Чтобы их видели вместе. И чтобы Ляля могла, как и она, есть фруктовое мороженое и ощущать его божественный вкус, чувствовать прохладу воды в дачном пруду, бегать по раскаленному песку и теплой земле, качаться на качелях, подставляя лицо мягкому утреннему солнцу, ловить брошенный Устиной мяч, отбивать воланчик своей ракеткой и держать Устину за руку, когда они, весело подпрыгивая, поскачут вдвоем по тротуару, спеша навстречу лету, счастью и бесконечным приключениям.

Ляля тоже этого хотела. И даже лучше – знала, как можно реализовать их общее желание. Ей просто нужно было чье-то тело, сосуд, который она могла бы занять.

Тогда, одиннадцать лет назад, и началась эта эпопея, что продолжалась до сих пор. После череды неудачных попыток постоянного тела Ляля так и не обрела, и только слабела с каждым разом, а периоды ее созревания удлинялись. Она потеряла способность повсюду сопровождать Устину и ждала ее прихода дома, прячась во тьме, она говорила, как глюченная аудиозапись, но чаще часами, а то и днями молчала, а Устина временами с ужасом и стыдом ловила себя на мысли, что если бы Ляля вдруг исчезла, то, возможно, она не сразу бы и заметила.