А. В. Волков
100 великих крылатых выражений

Как пишет немецкий историк Райнхард Вольтерс, автор книги «Die Schlacht im Teutoburger Wald. Arminius, Varus und das römische Germanien» – «Битва в Тевтобургском Лесу. Арминий, Вар и Римская Германия» (2008), «политика геноцида», проводимая римлянами, лишь озлобила германцев. И чем методичнее римляне сжигали германские деревни, тем больше людей стекалось к Арминию затем, чтобы новый император когда-нибудь прокричал своему убитому полководцу: «Верни же, наконец, мне мои легионы!»

Вот и прославленный Германик не довел свою месть до конца. В 16 г. он был отозван в Рим, чтобы там умереть (возможно, он был отравлен по приказу нового императора Тиберия, боявшегося его славы), а римские легионы так и не вернулись туда, где бесславно полегли солдаты Вара. «Вековечная свобода» германцев, их «потаенные боги» взяли верх над имперской мощью, над законом и порядком Рима.

Так римляне на своем горьком опыте открыли незыблемый исторический закон: кто не может справиться с горсткой свободных людей, не выиграет и войну, начатую против этого народа.

В 16 г. германцы остались на своей земле, чтобы жить там во веки веков. Кровавая молниеносная победа Арминия над легионами Вара знаменовала рождение на европейской земле новой великой общности – германской. «Арминию германский народ дал то, что был в состоянии дать: он навеки прославил его память в героической песне», – писал Теодор Моммзен («История Рима», т. 5).

Сам Арминий, впрочем, ненадолго пережил и Августа, и Германика. В 21 г. он «пал от коварства своих приближенных» («Анналы», II, 88), писал Тацит. Или смертельный удар нанесла рука римского лазутчика? Сегодня, спустя 2000 лет после его гибели, об этом можно только гадать.

Какой великий артист погибает!

68 г.

По преданиям, дошедшим до нас, он сжег Рим, велел распять апостола Петра. Его доныне считают воплощением зла, нарушителем всех возможных запретов.

Вместо того чтоб править державой, он пел на троне. Вместо того чтоб плодить себе наследников, взял в мужья двух благолепных юношей. Вместо того чтоб чтить свою мать, убил ее.

К тридцати годам он совершил столько злодейств, что римский Сенат фактически проклял его – damnatio memoriae. Саму память о нем после самоубийства пытались искоренить.

Но в памяти людской он остался. Законченный злодей, он возглавляет мировой список знаменитостей прошлого, наряду с символом добродетели – Иисусом. Добро и в исторической перспективе оказывается неразрывно связано со Злом. Нерону (37–68 гг.) посвящены полторы сотни пьес, фильмов, опер. Незабываемый кинообраз злодея создал британский актер русского происхождения Питер Устинов («Камо грядеши», 1951).

Что же заставляет писателей и художников вновь и вновь возвращаться к образу Нерона? Так ли беспросветно мрачна его жизнь? Жизнь, дошедшая до нас со страниц исторических сочинений, которые в тех своих частях, что посвящены ему, напоминают хлесткие политические памфлеты.

Посмертными биографами Нерона стали два римских сенатора, авторы знаменитых исторических трудов Тацит и Дион Кассий. Его биографию оставил и римский писатель Гай Светоний Транквилл, личный секретарь императора Адриана. Все они подробно описали деяния Нерона – этого ненасытного зверя, жаждавшего крови людей. Все они не нашли для него почти ни одного доброго слова.

Тот же Светоний через 70 лет после пожара Рима ярко, красноречиво сообщал со страниц своей книги «Жизнь двенадцати цезарей»: «Словно ему претили безобразные старые дома и узкие кривые переулки, он поджег Рим настолько открыто, что многие консуляры ловили у себя во дворах его слуг с факелами и паклей, но не осмеливались их трогать» («Нерон», 38).

Образ Нерона, запечатленный Светонием и его коллегами, стал каноническим. В любом фильме, посвященном той эпохе – времени раннего христианства, – неизменно появляется обезумевший самодур, решивший развлечения ради выжечь дотла город, которым взялся править. Даже в Библии, таково мнение историков-криптологов, именно Нерон зашифрован «числом зверя» – 666.

Убийственно звучит и приговор Теодора Моммзена: в политике Нерон был чистый нуль – он не интересовался ею.

Все так? Вот только результаты новейших изысканий рисуют «проклятого императора» совсем иными красками. Некоторые современные историки сомневаются в правдивости древних рассказов. Так, в 1990-е гг. большой интерес вызвала книга итальянского историка Массимо Фини «Nerone. 2000 anni di calunnie» – «Нерон. Две тысячи лет клеветы» (1993). В ней грозный тиран предстает в образе робкого, затравленного юноши, которого оклеветали в убийстве брата и которому пришлось убить мать только затем, чтобы спасти свою жизнь.

Попробуем же разобраться! Приглядимся вслед за Фини и другими новейшими биографами Нерона к этому правителю, который некогда повелел соорудить в свою честь колоссальную бронзовую статую той же высоты, что и возведенный тремя с половиной веками ранее легендарный Колосс Родосский. Что это, сумасбродство или «необходимый символ имперского величия»?

А рассказ об убийстве жены? Голая правда? Или ложь, поведанная политическими противниками, якобы не устававшими сочинять небылицы о Нероне после его смерти? Жена же, возможно, умерла в 65 г. от осложнений при родах, замечает немецкий историк и журналист Маттиас Шульц, автор очерка «Der singende Antichrist» – «Поющий Антихрист» (2016).

Нерон, по словам его ученых защитников, не виновен и в грандиозном пожаре Рима: в то время он находился вдали от столицы. «Как будто, – парируем их речи скептическим замечанием, – Нерон не мог нанять банду поджигателей, тех самых “слуг с факелами”»!

Так кем же был Нерон – злодеем или жертвой, политиком или артистом?

На одной чаше громадных, как его статуя, исторических весов, гора трупов одних только домочадцев: при жизни Нерона погибли «при загадочных обстоятельствах» или были казнены две его супруги, мать, тетка и сводный брат.

Не бросить ли на другую чашу весов полмиллиона кубических метров камня и земли? Ведь Нерон распорядился перекопать Истмийский перешеек в районе Коринфа (его ширина в самом узком месте составляет здесь всего 6 километров), чтобы суда могли не огибать Пелопоннесский полуостров, а следовать кратчайшим путем. Но строительство канала, затеянное Нероном и насмешливо описанное Светонием, так и не завершилось. По словам писателя, Нерон «собрал сходку, призвал преторианцев начать работу, под звуки труб первый ударил в землю лопатой и вынес на плечах первую корзину земли» (19). Однако вскоре работы были приостановлены, ибо, с технической точки зрения, задуманное было трудно осуществить. Коринфский канал будет прорыт только в XIX в.

Нерон декламирует стихи на фоне пожара в Риме. Гравюра XIX в.

Потерпела неудачу и экспедиция, снаряженная им на поиски истоков Нила. Нерон так и не продвинул географическую науку дальше того, что знал Геродот: «Что до истоков Нила, то никто из египтян, ливийцев или эллинов, с которыми мне приходилось иметь дело, не мог ничего мне сообщить об этом» (II, 28).

Царь-строитель, царь-ученый, царь-землекоп, царь-землемер… как видите, все с переменным успехом. Все, что хорошо начиналось, скверно оканчивалось. Да и то ли требовалось Риму?

Традиционно его правители, как и монархи других древних государств, были «защитниками отчизны», «покровителями народов». К этой роли, приходится признать и недругам Нерона, и его адвокатам, император был не готов. Ратная доблесть не была его уделом, как и кавалерийские подвиги – его коньком.

Нерон привык совершать свои подвиги, скорее, на поле брани с едой. Он пировал, по словам Светония, «с полудня до полуночи, время от времени освежаясь в купальнях… пировал он и при народе, на искусственном пруду или в Большом цирке, где прислуживали проститутки и танцовщицы со всего Рима» (27). К 30 годам, как свидетельствуют изображения на монетах, он обзавелся мощным двойным подбородком.

Царь-едок? Неловкий эпитет. Что он еще любил? Развлекаться. Его преемник, Веспасиан, придя к власти после недолгой гражданской войны, подвел итог правления предшественника в категориях дебета и кредита. Нерон оставил после себя недостачу в 40 миллиардов сестерциев. Величайшая трата в истории мировой экономики!

В этом рекорде, впрочем, мало было пустого мотовства. Большая часть государственных средств ушла на строительство одного из величайших монументов античности – Золотого дворца (Domus Aurea), быстро воздвигнутого и так же быстро разрушенного.

Вот как описывает это первостатейное чудо света Светоний: «Прихожая в нем (во дворце. – А. В.) была такой высоты, что в ней стояла колоссальная статуя императора ростом в сто двадцать футов (36 метров. – А. В.); площадь его была такова, что тройной портик по сторонам был в милю длиной; внутри был пруд, подобный морю, окруженный строеньями, подобными городам, а затем – поля, пестреющие пашнями, пастбищами, лесами и виноградниками, и на них – множество домашней скотины и диких зверей. В остальных покоях все было покрыто золотом, украшено драгоценными камнями и жемчужными раковинами» (31). Тацит, также вспомнивший этот дворец, иронично заметил об обстоятельствах его постройки: его архитекторы, Север и Целер, обладали «талантом и смелостью издеваться над императорской казной» («Анналы», XV, 42).

Общая площадь этого дворца, перетекавшего в парк с восхитительным прудом, составила около 100 гектаров. Он был лишь вдвое меньше, чем знаменитый московский «выставочный город» – ВДНХ. Не удивительно, что, когда Нерон умер и тело его распалось на атомы, распался и Domus Aurea. В различных частях этого грандиозного ареала зародились собственные монументы, прославившие Рим на века: Колизей (72–80 гг.), Термы Тита (80), Термы Траяна (104–109). Нероновы же постройки сгорели в 104 г. так же быстро, как и он сам.

Но пока еще нет и предчувствия скорой катастрофы; и ослепительное золотое сияние, исходящее и от самого императора, и от воздвигнутых им сооружений, разливается над всем Римом, над бескрайней Римской державой, где Нерон царит, как живой бог. Отныне, с постройкой дворца, все готово, для того чтобы заниматься делами страны. Высокую политику Нерон намерен превратить в первоклассное развлечение.

Впрочем, по традиции, биографы отказывали ему вообще в праве заниматься политикой. Еще один адвокат Нерона, немецкий историк Хольгер Зоннабенд, автор книги «Nero. Inszenierung der Macht» – «Нерон. Инсценировка власти» (2016), подчеркивает, что будущий император (в то время мечтательный юноша) оказался в 54 г. на вершине власти лишь по причине «необузданного рвения» своей матери Агриппины, отравившей мужа, чтобы возвести сына на трон.

Зато неслучайно увлечение Нерона искусством. По мнению ряда исследователей, он бежал в него от политики, чтобы хоть как-то избавиться от влияния матери. Область муз была чужда ее практической сметке – она стала новым отечеством юного царя, той империей, где он оставался всевластным хозяином. В политике – «раб и червь», в искусстве этот юноша был «царь и бог».

Он писал стихи, рисовал, освоил ремесло ваятеля и научился играть на кифаре – античном прообразе гитары. В занятиях искусством он не знал пощады к себе, как иной монарх – в занятиях искусством войны. Чтобы укрепить свой голос, пишет Светоний, он прибегал к любым известным тогда медицинским практикам: промывал желудок, «воздерживался от плодов и других вредных для голоса кушаний» (20) и, прежде всего, подолгу лежал на спине со свинцовым листом на груди, повторяя певческие упражнения.

Пока же Нерон музицировал, империей правили три человека: его учитель, философ Сенека, префект преторианцев (своего рода начальник национальной гвардии) Секст Афраний Бурр и неугомонная мать императора, которая вмешивалась во все дела, рассылала послания наместникам.

Впрочем, сам юный правитель Рима Нерон был нисколько не огорчен тем, что в глазах народа выглядел маменькиным сынком. Он не тянулся к власти. Он правил, как развлекался: раздавал народу подарки; назначал пособия обедневшим; реформировал суды; принимал меры против подделки завещаний; устраивал пышные зрелища; заботился, чтобы цены на продовольствие не росли.

Разумеется, эти «политические забавы» его властная мать воспринимала так же, как его музыкальные игры. Взрослый сын оставался для нее дурашливым ребенком, недотепой. С годами это стало ее страшить. Привыкшая решать все так, словно люди вокруг были ее марионетками, Агриппина однажды задумалась о том, чтобы заменить «негодного царька» другим ребенком.

Тогда, в 55 г., новость, угодливо донесенная до Нерона, была страшна. Она вселила в душу истеричного монарха безумие и ярость. Нерон услышал о том, что Агриппина, подойдя к его сводному брату, Британнику, назвала того «законным наследником отца». При первом удобном случае, обещала она, мы пойдем в казармы к солдатам и настроим их против «уродца Бурра» (она прозвала его так, потому что у него была повреждена рука) и «этого привыкшего к нотациям Сенеки».

В конце концов, общими усилиями ее противников императрицу-мать удалось отстранить от власти и выслать из столицы. Но разлука не охладила кровь Нерона. Бешенство все так же кипело в нем. Его тогдашнему возмущению не было границ. У него, Нерона, как у расшалившегося мальчишки, пытались отобрать любимую и единственную игрушку – власть! Словно какой-то зверь вырвался из клетки, которую каждый день держала взаперти Агриппина. Теперь дверца была распахнута.

Британник был отравлен в феврале 55 г. Четыре года спустя, после нескольких неудачных покушений, устроенных сыном на мать, та была наконец убита.

При таких страшных обстоятельствах в юноше, долго развивавшем в себе художественные таланты, прорезался наконец талант политика.

Все чаще его взгляд задерживался на двух фигурах – Сенеке и Бурре. Они напоминали ему худшие дни его жизни. Его одиночество, страх, смерть матери. Ему были неприятны эти люди. Он велел Сенеке удалиться из Рима.

В 62 г. умер Бурр. Злые языки говорили, что император сам его отравил. Новым начальником преторианцев стал Тигеллин. О таком старшем друге можно было только мечтать. Стоило ему лишь узнать, что днями напролет Нерон думает о том, что где-то в Азии опальный Плавт затевает бунт, как он немедленно едет туда и привозит голову изменника. У Нерона перехватывало дух от радости. Рядом с ним не друг, а настоящий волшебник. И частица волшебства передастся ему. Как легко, оказалось, бороться с любыми трудностями. «Голову долой!» Он готов был подражать Тигеллину.

Сам же он, едва погрузившись в мутные воды политики, поспешил выбраться оттуда – на освещенную, залитую солнцем сцену. Грянул «эстетический апокалипсис» (М. Шульц).

Отныне на стогнах Рима все чаще слышалось пение счастливого императора. Первое его публичное выступление, пишет Зоннабенд, «стало сенсацией», но «мукой было слышать его пять раз подряд». Мука была невыносимой, но свергнуть бремя ее не представлялось возможным. В дни выступлений Нерона зрителей не выпускали из театра. В «апокалипсисе» была своя безысходность – как в аду. Как пишет Светоний, бывало, что зрители «притворялись мертвыми, чтобы их выносили на носилках» (23). Наконец, богоподобный император адресовал широкий воздушный жест измученным, но все еще живым зрителям, оставшимся в театре, и опускался перед ними на колено. Почти современник тех событий, Тацит с дотошностью репортера подытоживал: «И римская чернь, привыкшая отмечать понравившиеся ей жесты актеров, разразилась размеренными возгласами одобрения и рукоплесканиями» («Анналы», XVI, 4).

Заканчивался очередной день. Очередной акт этой веселой трагедии был сыгран.

Строки знаменитого сонета Поля Верлена «Томление»:

 
Я – римский мир периода упадка,
Когда, встречая варваров рои,
Акростихи слагают в забытьи
Уже, как вечер, сдавшего порядка.
 

(пер. Б. Л. Пастернака)

так легко соотносятся с теми нескончаемыми концертами. Уже восточные провинции империи исподволь, как воду, закипающую в котле, охватывало волнение; уже иудеи в Иерусалиме замышляли скорый бунт, а правитель империи, надзиратель ее порядка, все так же забывшись, поднимался на сцену и декламировал назубок певучие монологи, изображая то Эдипа, не видящего перед собой ничего, то Геракла, чей разум помутился.

Ввиду надвигавшихся на державу бедствий безумными казались теперь не только сценические герои и зрители, облепившие сцену, но и режиссер и герой тех усыпительных спектаклей – Нерон.

За сто лет до этого за одну попытку завладеть абсолютной властью был зарезан один из самых мудрых римских правителей – Цезарь. О, как изменились времена! Теперь Нерон абсолютной властью играл, бросив ее в пыль, как жалкую маску, и толпа послушно склонялась перед ним.

Но в недрах толпы, в темной, как склеп, глубине театра уже слышался тихий ропот. Против Нерона стали устраивать заговоры.

В том же 65 г., когда вторая жена Нерона, Поппея, умерла то ли от «осложнения при родах», то ли от «осложнения при смерти», был раскрыт так называемый заговор Пизона. Это стоило жизни двум десяткам видных римлян. Среди них были Сенека, писатель Петроний, поэт Лукан.

Любимец муз, хранимый богами Нерон, избежав беды и теперь, из политика вновь превратился в артиста и отбыл с концертным турне в Грецию – страну, которую безмерно любил.

Годами он был заточен в Риме, как в клетке, то преследуемый презрительным материнским призором, то отчужденный от людей стеной ненависти. Восстановив Рим после пожара и покарав сенаторов-заговорщиков, Нерон вырвался наконец из клетки. Бежал из Рима, из Италии, порвал с верой и традициями отцов и – о такой экзотической стране мечтали бы, наверное, многие мальчишки! – не просто отбыл в турне, а переселился в Грецию. Когда-то его учитель, им обреченный на смерть Сенека, писал об этой стране:

 
Греция, скошена ты многолетней вечной бедою,
Ныне в упадок пришла, силы свои подорвав.
Слава осталась, но Счастье погибло, и пепел повсюду,
Но и могилы твои так же священны для нас.
 

Здесь Нерон провел 15 последних счастливых месяцев жизни. В каждом городе, куда прибывал император, он обращался к подданным… с лучшими песнями из своего репертуара. Ценя в себе не правителя, а артиста, Нерон даже прическу сделал такую, что подобает кифаредам – музыкантам, играющим на кифаре.

В Греции он мечтал добиться почестей, которых непременно достоин, и завоевать звание периодоника – победителя всех четырех крупнейших греческих игр: Олимпийских, Пифийских, Немейских и Истмийских. Ради императора греки даже поменяли календарь игр, чтобы тот мог принять участие в них в течение одного года. На любых состязаниях, где ему доводилось выступать, он неизменно выходил победителем. Его коллекция наград достигла 1808 почетных венков и призов, полученных за актерскую игру и певческое искусство, а также за победы в гонках колесниц. (Стоит ли удивляться такому обилию наград, если в Олимпии, например, даже упав с колесницы, он все равно был объявлен победителем?)

Но не могло же так продолжаться вечно! Пришел день, когда политику пришлось наступить на горло собственной песне и отправиться в давно уже враждебный ему Рим.

Вернувшись в декабре 67 г. в Италию, Нерон словно прибыл в глухую провинцию. Все лучшее осталось позади – в Греции, о которой он по-прежнему мечтал. В Греции, самой свободной стране на свете. Он был ее идеальным царем, добрым, щедрым, разумным, одаренным самыми разными талантами. В Италии же, как на любой прозябающей окраине, казна была пуста; солдаты сидели без жалованья и глухо роптали; не было денег для ветеранов; народ голодал; вот-вот ожидался мятеж.

В Греции его появление встречали аплодисментами. «Нерон мастерски умел ублажать толпу, – пишет Массимо Фини. – Общаться с людьми он тоже умел».

В Италии же…

…Через полгода на загородной вилле близ Рима, в разгар мятежа, у него будет лишь несколько слушателей, когда, сыграв в последний раз роль императора – как нелюбима им эта роль! – он не пропоет, а устало скажет: «Какой великий артист погибает!» (Светоний, «Нерон», 49) – и умрет. Так и не повзрослев. Так и оставшись артистом, а не политиком.

Империю, брошенную им, поочередно добудут в сражениях Гальба, Отон, Вителлий, Веспасиан. Нерон не увидит этого никогда. Он был богом, которому позволялось все. Он умер богом, которому не простят ничего – ни злодейств, ни талантов.

«Глаза его остановились и выкатились, – Светоний описывает эту сцену с точностью фотографа, – на них ужасно было смотреть» (49).