А. Руснак
Конструирование адекватности. Поиск оснований. Часть II
Ограниченный присутствующим, но и наделенный особым огнем
Человек обладает возможностью подчинить присутствующее, но и одновременно – он над ним не властен, он бессилен перед его силой, и перед этим – он ничтожен.
Человеческое тело – это что-то и ничто одновременно, это слабая субстанция по сравнению с масштабами мира. И когда субъект для преобразования располагает только возможностями своего тела – его усилия незначительны, как и его преобразования.
Но у человека, кроме ограниченного тела, присутствует еще и ум (дух, мышление, огонь) в качестве источника особой мощи. И такой огонь в каком-то смысле сильнее происходящего, и применяя его, человек способен достичь значительных результатов, он может разорвать предопределенность безмолвия. В слабом значении он может производить инструменты для преобразования окружающего в конструкции, институты, технику, технологии, механизмы… А в сильном – способен наполнять живым смыслом эту леденящую бесполезность.
Но в итоге может оказаться, что человек придумал себе очередной мир, а он на самом деле – это нечто другое…, но что?
Наделенный огнем, он любопытен, он хочет знать, как все устроено, хочет понять все, подчинить себе все это, взять его под контроль. Пытливый ум постоянно направлен на это, пытаясь быть практичным, полезным, здравым, рациональным, техничным. Для этого у него наличествует разное, допустим, гипотеза мышления, и в такой гипотезе он может двигаться в каком-то направлении. Но гипотеза также подключена к непонятному источнику, и одновременно обращается в конкретность, воздействуя на тут-бытие.
И мышление ограничено этим «тут», языком, необходимостью думать в форме определенного мышления, реализации. И происходящее для мышления не выходит за его возможности, границы его форм… И каждая новая найденная «форма» – это грандиозный скачок тут и воздействие на все это происходящее с помощью обнаруженного (где?).
И свободный в себе дух, который в мышлении может осуществлять все что угодно, реализуясь конкретно, ограничен, ограничен и слаб. Но и Бесконечный дух, всесильное мышление останавливаются в тот момент, когда у тела возникают проблемы, и с его завершением заканчивается и конкретное включение в это «тут».
Искусный и не обусловленный акт
Любое творение – искусное создание, искусственное произведение чего-то тут. Реализация духа – это всегда искусственное для этого естественного. Конкретные поступки, действия, предметы, торговля, музыка, война, владение, политика, техника – это субъективные акты духа. Проявления из «того» в «тут», и наоборот, и постоянный транзит между таким.
Искусство возникает в качестве отрыва от включенности. Действительное искусство присутствует тогда, когда оно вызывает определенные состояния отрыва, и когда это не так – это что угодно, но не искусство. Искусство можно понять в качестве «практики по выражения себя» с помощью «чего-то», что, конечно же, может предполагать и предыдущую традицию подобных бессмысленных порывов. И философия, научное мышление, изобразительное искусство, театр, музыка, игровое мышление – это искусственные прорывы сюда из того, искусственные способы оторваться от происходящего, это попытки прорваться сюда из запредельного для схватывания этого происходящего.
Любая нация, субъектия, все, созданное человеком – это его человеческое искусство, то есть это нечто искусственное. Или это выражение его естества, его свободного естественного прорыва оттуда. И все искусственно-созданное предполагает в качестве своей причины свободный дух, и бесконечный дух – искусный создатель всего этого искусственного, но для него естественного.
Возможно, что само присутствие духа – это гигантский скачок, грандиозный вывих, сверхцель, сверхакт. Такой скачок может выражаться по-разному, он может воспроизводить разнообразное. Но именно такие акты завораживают взор другого, они привлекают к себе внимание и вызывают удивление, и итог таких актов – это произведенное, сильные произведения мысли или чего-то особого, только условно того, что можно назвать мышлением.
Любая мысль, вытянутая оттуда, тянет за собой разное, она может предопределить судьбу субъектии тут, и неважно, что это за субъектия. Субъектия определяется сначала сверхцелью оттуда, которая становится конкретностью тут, а затем уже – историческим процессом, и наоборот, вступая в постоянное взаимодействие через этих включенных в «тут». И тут может быть мысль, что все тут – это какая-то реализация какой-то Цели, и такая мысль тоже может возникать, и она может казаться сильно-действительной, но только в мышлении… И других доказательств не будет, а в наличии только мысли…
Сильный гуманизм, но не замыкание: не стоицизм, кинизм или эпикуреизм
И чем является чистая мысль, чистый дух, что значит «чистое явление оттуда здесь»? Или наличествует возможность наблюдать только «последствия», а не сам источник? Возможно ли, что уже конкретная мысль, явление сюда – это определенный примитив, потому что чистый акт целостен, а все это явленное – это уже отключенное и выведенное сюда, в конкретность, то есть это утратившее идеальность – то, что утратило включенность в целостность (такое см. у Жильсона).
Может присутствовать слабое представление о том, что у Плотина, и…, у Декарта душа – это отдельная субстанция, мыслящая субстанция, которая существует в этом протяженном, материальном мире, которая после возвращается туда, в тот мир. И такое – это наиболее примитивные представления о ментальном в качестве субстанции или не субстанции, в сущностном смысле, так как невозможно схватить субстанцию, которая и субстанция, но не субстанциональна, а только мыслительна.
Могут присутствовать и иные интерпретации духовного, то есть не в качестве тонкой «субстанции в теле», а как «точки выхода». И понимал ли Декарт душу в качестве мыслящего предмета? Скорее всего, ни о каком «предмете» тут речь не идет, «разговор о предмете» предполагается только в качестве указания на нечто, о чем будет идти речь, то есть – это «предмет разговора», а не обычный предмет или какой-либо «предмет».
Присутствующий, в котором невозможно выделить дух в качестве предмета, возможно, нечто иное, он, возможно, особая реализация, точка выхода, реализованная цель, особый акт оттуда. И что стоит за такой реализацией? Кто это? И как понять тот и этот-тот акт-цель, или Цель, но Акт? А далее можно воспроизвести различные мысли Жильсона, Хайдеггера, Камю…
И стоит ли в этой жизни пытаться заглядывать в то, что находится за таким актом, в нем или до него?
И почему попытки определить такое с помощью явленного мышления – это что-то из Ямвлиха, или это пустые выдумки?
Возможна и мысль, что такие разговоры – это только иллюзии, и что мысли о таком, о реализации – это все пустые метафизические беседы, но что не разговоры для того, кто наличествует также в качестве особого разговора? И любые попытки схватить нечто действительное, материальное, опять же, будут обращены в разговоры…
И загадочными будут являться другие реализации, существующие рядом: кто они, такие же, как и Я, или они – это иное? Почему я могу их узнать, говорить с ними, понимать их, но присутствует и непреодолимая граница, разрыв? И человеку приходится жить в одиночестве, в непонятности, но почему-то рядом с теми, кто вроде бы может тебя понять.
И, возможно, особой сверхзадачей является каждый, он – прорыв, акт, «о чем, возможно, учил»? И такой действительно свободный прорыв – это сверхакт, а не ничтожность, не предмет и не мигающий плясун. Он и по-особому слаб, но и одновременно способен на многое, на действительные «сверх», о чем говорят те, кто оказался сильнее на самом деле. О чем также сообщает все сильное искусство, различная действительная экзистенция, предельные колебания жизни. Но иногда известность такого или такое сильное знание – это запрещенное Инквизитором Достоевского, но снова же открытое…
