Николай Лесков
Сим воспрещается…

 
«Когда в столице нет царя,
Там беспорядкам нет уж меры:
На дрожках ездят писаря,
В фуражках ходят офицеры».
 

Запрещалась ловля рыбы на крючки; запрещалась продажа водки, вина и пива в торговых банях, где все это вечно продавалось и продается; запрещались и по днесь запрещены дома терпимости, и есть суровые законы, по коим следует карать содержательниц этих домов, но есть и административные правила и для самих этих содержательниц, и для женщин, промышляющих своим телом; запрещалось помещикам заставлять крестьян работать более трех дней в неделю, и не соблюдалось это нигде, кроме западного края; запрещалось крестьянам работать на себя по воскресеньям и табельным дням, соблюдение чего было вовсе невозможно, ибо, во-первых, крестьяне, заморенные целую неделю на барщине, умерли бы с голода, не работая на себя в воскресенье, и, во-вторых, табельных дней крестьяне и не знают; запрещалось в России ездить с колокольчиком, а в нынешнем привислянском крае запрещалось ездить без колокольчика; запрещалось ношение усов во флоте, в пехоте и в тяжелой кавалерии; запрещалось дворянам и чиновникам носить «круглые бакенбарды»; запрещалось монаху иметь в келье письменные принадлежности, «дабы он не писал ябед»; запрещалось двум юнкерам останавливаться и разговаривать, «понеже (слова указа) два фендрика ничего путного друг другу сообщить не могут»; запрещалось иметь богословские споры без ведома полиции; запрещалось разъяснять в книге, как надо «печь пироги в вольном духе»; запрещалось семинаристам «иметь одежду вкратце» (т. е. короткую); запрещалось служащим людям жениться на крестьянках и мещанках; запрещалось иметь письменные транспаранты без подписи цензора Елагина… Одним словом, запретам этим, сколько хранит наша слабая память, конца нет. Закон уставал запрещать; запрещали командиры, городничие, откупщики, ярыжки. В пехоте было выдумано запрещение солдатам «не дышать в строю»^[2], в Кузнецке в Сибири некий исправник запретил крестьянам колоть домашних животных, чтобы умножалось скотоводство, а крестьяне взяли да и распродали весь скот^[3]. Известный сибирский дока Пекарский тем и прославился, что на всех операциях держал исключительно одних беглокаторжных, пристанодержательство которых строжайше запрещено. Он вдвойне нарушал закон, но его хвалили за это^[4]. Откупщики (что уже, кажется, за власть такая?) – и те запрещали. Так, например, были под запрещением мед, называемый «воронок», что выделывается на воскобойнях, и квас, потому-де, что в квас можно положить и хмелю. В конце концов, не полагаясь на свою память, мы в самом деле не знаем, что было когда-нибудь не запрещено и преувеличивал ли что-нибудь покойный профессор Морошкин, говоря, что «мы, благодаря этим запрещениям, только и делаем, что совершаем преступления».