Андрей Грошев
Пьеса Человек и Наставник
Явление Тридцать третье. Земля Канавки.
Негромко звуки природы, пение птиц.
На сцене прогуливается Мотовилов.
Мотовилов: В посту 1829-го года, наконец, пришло официальное распоряжение Баташёвской конторы о жертве трёх десятин земли, по просьбе батюшки Серафима и обещанию генеральши Постниковой Дивеевской обители. Отец Василий свидетельствует, что Серафим был в таком восхищении и в такой радости, что и сказать нельзя.
Выходит Мантуров и о. Василий.
Мантуров: Старец дал кадочку мёда, чтобы все сёстры собрались, и когда обойдут эту землю, то скушали бы мёд с мягким хлебом. Когда же начнут обходить землю, то, ввиду глубокого снега, попросил запастись камешками и класть их между колышками, расставляемыми землемером.
Выходят сестры. Кладут камушки.
о. Василий: Когда растает снег, колышки упадут и некоторые затеряются или на другое место вода снесёт, а камешки останутся на своём месте.
Выходят начальница Церковно-Казанской обители Ксения Михайловна, Саровский послушник Иоанн Тихонов.
Стоят в глубине сцены.
Мотовилов: Наказ батюшки был, разумеется, исполнен в точности. На торжестве в честь передачи земли присутствовали начальница Церковно-Казанской обители Ксения Михайловна, Михаил Васильевич Мантуров, отец Василий и Саровский послушник Иоанн Тихонов. После этого старец попросил сестру обители Елену Васильевну Мантурову от имени его и Дивеевской общины написать письмо генеральше Постниковой и поблагодарить. Батюшка послал ей от себя в благословение сухариков.
Уходят Саровский послушник Иоанн Тихонов, начальница Церковно-Казанской обители Ксения Михайловна. Остаются Михаил Васильевич Мантуров, о. Василий, Сестры.
о. Василий: Теперь отец Серафим велел опахать эту землю сохою, по одной борозде три раза. Когда же земля высохнет совершенно, то обрыть её канавкой в три аршина глубины и вынимаемую землю бросать вовнутрь обители, чтобы образовался вал также в три аршина. Для укрепления вала на нем насадить крыжовник. Когда так сделаем, никто через канавку эту не перескочит. Так, что канавка эта – стопочки Божией Матери! Тут её обошла Сама Царица Небесная! Эта канавка до небес высока! Землю эту взяла в удел Сама Госпожа Пречистая Богородица! Тут у батюшки, и Афон, и Киев, и Иерусалим! И как Антихрист придёт, везде пройдёт, а канавки этой не перескочит!
Уходят Михаил Васильевич Мантуров, о. Василий.
Сестры остаются.
Негромко звуки природы, пение птиц.
Мотовилов: Рыли сестры эту канавку до самой кончины батюшкиной; к концу его жизни, по приказанию его, и зимою рыть не переставали; огонь брызгал от земли, когда топорами её рубили, но батюшка Серафим переставать не велел. Когда дело не шло на лад, то приказал хоть на один аршин или хотя бы на пол-аршина рыть, только бы почин сделали, а там после дороют!
Негромко звуки природы, пение птиц.
На сцене прогуливается Мотовилов.
Явление Тридцать Четвертое. Разговор сестёр.
Негромко звуки природы, пение птиц.
На сцене прогуливается Мотовилов.
Сёстры роют канавку.
Анна Алексеевна, Екатерина Егоровна, Прасковья Ивановна, Ксения Васильевна, Домна Фоминична, Феодосия Васильевна.
Старица Анна Алексеевна, одна из первых двенадцати сестёр: Шесть лет жила я на мельнице, куда нас семерых избрал батюшка Серафим, где и поместил жить нас. Тут была я самовидицею следующего чуда. Самое это место, где теперь канавка, ровное и хорошее было место, и на нём-то и приказывал батюшка вырыть канавку, дабы незабвенна была во веки веков для всех тропа, коею прошла Матерь Божия Царица Небесная, в удел Свой взяв Дивеево! Слушать-то сёстры это слушали, да всё откладывали исполнить приказание батюшкино и не зарывали канавку. Раз одна из нас, чередная, по имени Мария, родная сестра покойной Акулины Ивановны Малышевой, ночью, убираясь, вышла зачем-то из кельи и видит: батюшка Серафим в белом своем балахончике сам начал копать канавку.
Молчание.
Анна Алексеевна: (продолжает) В испуге, а вместе – и радости, не помня себя, вбегает она в келью и всем нам это сказывает. Все мы, кто в чем только был, в неописанной радости бросились на то место и, увидав батюшку, прямо упали ему в ноги, но, поднявшись, не нашли уже его, лишь лопата и мотыжка лежат перед нами на вскопанной земле. С аршин была уже она на том самом месте вырыта. Поэтому-то самому и называется это началом канавки, так как сам батюшка, видя нерадение и небрежение наше к исполнению заповеди его, начал её. Тут уже все приложили старание, и так как очень торопил с этим делом батюшка, то даже и лютой зимой, рубя землю топорами, всю своими руками, как приказывал он, выкопали сестры эту святую, заповедную нам канавку; и лишь только окончили, скончался тут же и родимый наш батюшка, точно будто только и ждал он этого.
Монахиня Евдокия (Екатерина Егоровна одна из двенадцати первых сестер): Была я у батюшки, и, поработав, ночевала в пустынке, не пустил он меня, а наутро-то, чуть свет, и посылает: «Гряди, гряди, – говорит, – матушка, скажи девушкам, пусть сегодня начинают канавку рыть; я был там и сам начал её!» Иду дорогой да думаю: как же это батюшка-то говорит, что был? Должно быть, ночью ходил. Прихожу, и рассказать-то ещё не успела, а сестры встречают меня, рассказывают друг дружке, как на заре видели батюшку-то, как, обрадовавшись, бросились было к нему, а он и пропал, вдруг стал невидим! А я-то своё рассказываю им. Мы с канавкой-то всё медлили, а тут уже, все, дивясь такому чуду, уразумели, что сам батюшка назначил этот день, потому сам и начал. И уже не откладывая более, тут же принялись все рыть заповедную канавку.
Ксения Васильевна (монахиня Капитолина): О канавке говорил мне батюшка, да и всем говаривал, что потому она так вырыта, что это самая тропа, где прошла Царица Небесная, взяв в удел Себе обитель. Тут стопочки Царицы Небесной прошли! «Стопочки Царицы Небесной, матушка!» – так, бывало, и задрожит весь, как это говорит-то. «Она, Матерь-то Божия, всё это место обошла, матушка! Вы и землю-то, когда роете, не кидайте так и никому не давайте, а к себе же в обитель, в канавку-то и складывайте! И скажу тебе, матушка, кто канавку с молитвой пройдёт да полтораста Богородиц прочтёт, тому всё тут: и Афон, и Иерусалим, и Киев!»
Старица Прасковья Ивановна: «У вас канавку вырыть надо! – раз так-то заботливо говорит мне батюшка Серафим. – Три аршина чтобы было глубины и три аршина ширины, и три же аршина вышины, воры-то и не перелезут!» «На что, – говорю, – батюшка? Нам ограда бы лучше!» «Глупая, глупая! – говорит. – На что канавку? Когда век-то кончится, сначала станет Антихрист с храмов кресты снимать да монастыри разорять, и все монастыри разорит! А к вашему-то подойдет, подойдет, а канавка-то и станет от земли до неба, ему и нельзя к вам взойти-то, нигде не допустит канавка, так прочь и уйдет!»
Старица Домна Фоминична (монахиня Дорофея): Ещё мирскою я была на Пасху в Сарове у батюшки. Благословив, он послал жить к своим дивеевским девушкам на мельницу, говоря: «Во, матушка, скажу я тебе, какая будет у нас там радость! Земля будет у нас своя, и канавку оброем мы кругом обители! А когда мы её оброем, будут к нам приезжать посетители, глинку-то с неё брать будут у вас на исцеление, и будет нам она вместо золота! Потому радость-то такая, что эту самую землю-то, матушка, ведь Сама Царица Небесная избрала и нам исходатайствовала! В обитель мою много отослал я разных семян моим девушкам, также и много цветов; посеют они их и будут питать те семена, а цветы утешать, и не о чем унывать вам будет!»
Старица Феодосия Васильевна: Страдая падучею болезнью, пришла я к батюшке Серафиму, он и говорит мне: «Ступай, радость моя, в Дивеево, рыть канавку, эту канавку Сама Царица Небесная Своим пояском измерила, так что когда и Антихрист-то придёт, то канавка эта не допустит его туда!» «Батюшка, – говорю я ему, – я ведь больна, вот так-то и так-то!» Выслушав, взял он меня за плечи и, нагнув главу мою, прочитал молитву. Тут же, почувствовав себя совершенно здоровой, я поступила в обитель, и болезнь не возвращалась ко мне уже более никогда.
Мотовилов: Елена Васильевна Мантурова, несмотря на то что считалась начальницей мельничной обители, трудилась наравне с прочими и рыла канавку. Отец Серафим говорил сестрам: «Вот, матушка начальница-то, госпожа-то ваша, как трудится, а вы, радости мои, поставьте ей шалашик, палатку из холста, чтоб отдохнула в ней госпожа-то ваша от трудов!»
Сестры уходят.
Негромко звуки природы, пение птиц.
На сцене прогуливается Мотовилов.
Явление Тридцать Пятое. Поездка в Нижний Новгород. Освещение Храма Богородицы.
Негромко звуки природы, пение птиц.
На сцене прогуливается Мотовилов.
Мотовилов: Постройка церкви во имя Рождества Богородицы была окончена летом 1830-го года. Поэтому батюшка Серафим поручил Елене Васильевне Мантуровой и священнику отцу Василию съездить в Нижний Новгород для получения разрешения от архиерея освятить новый храм Рождества Богородицы.
Выходит о. Василий.
о. Василий: Старец Серафим поручил Елене Васильевне изготовить прошение и ехать в Нижний Новгород, да поклониться Владыке в ножки и просфоры от него отдать, а он нам всё и сделает! Мне батюшка Серафим дал указание: приехав, заказать теплый хлеб в булочной, да так, чтобы он был горячий, от него и подать Владыке. И чудной только был батюшка! Год был холерный, ну, куда и как мы поедем…Бог весть! Но делать нечего, поехали.
Выходит игуменья Крестовоздвиженского женского монастыря, мать Дорофея вместе с сестрой.
Мать Дорофея: (обращаясь к сестре) Владыка по случаю холеры (то была первая холера) никого не принимает, о чём дал даже указ из консистории.
Сестра: Да, матушка, страшная болезнь.
Подходит о. Василий.
о. Василий: Матушка Дорофея, доброго дня.
Мать Дорофея: И вам добрейшего.
о. Василий: Послал нас батюшка Серафим, приказал к Владыке ехать. Для получения разрешения от архиерея освятить новый храм Рождества Богородицы.
Мать Дорофея: Холера в городе, милые мои, не принимает никого Владыка, совершенно невозможно исполнить ваше желаемое.
о. Василий: Не смеем мы ослушаться батюшки. К Владыке нам надо.
Молчание.
Мотовилов: Подумав, игуменья мать Дорофея (пишет письмо) написала и послала Владыке письмо, прося разрешения по весьма важному делу видеть его.
Мать Дорофея отдает сестре письмо. Сестра уходит.
Мотовилов: Владыка прислал ответ: «Чтобы старица не беспокоилась, я сам у неё буду!» Этот ответ поставил игуменью еще в большее затруднение. Прошло несколько дней, а Владыка не ехал, и как ни жалела матушка Дорофея, но сама ехать после ответа Владыки не осмеливалась и писать ему уже не решалась.
о. Василий: Как быть?! Елена Васильевна, предложила невзирая на предостережения, ехать. Помня слова батюшки: «Поклонитесь Владыке в ножки, он вам всё сделает!» – что значило, чтобы мы лично были у архиерея, а батюшке же Серафиму всё хорошо было известно.
Мать Дорофея: Не знаю, как уговаривать, останавить?!
о. Василий: Будь что будет! (обращается к залу) Елена Васильевна взяла просфоры, Батюшкой присланные, и прошение. Я пошёл, из булочной горячий, только что испеченный хлеб взял, как приказал мне батюшка, и также прошение о перемене обветшалого антиминса. Что же, как батюшке угодно будет, всё так и случится!
Уходит о. Василий. Мать Дорофея смотрит вслед.
Негромко звуки природы, пение птиц.
Мать Дорофея уходит.
Явление Тридцать Шестое. о. Нифонт.
Негромко звуки природы, пение птиц.
Мотовилов.
Выходит о. Нифонт.
Мотовилов: По своему смиренномудрию предваривши настоятеля поклоном, старец Серафим приветствовал его по обычаю иерейскому братскою любовью. Отец же игумен Нифонт, ублажая старца за его подвиги, вместе с тем передал ему мысль братии, которая по строгости своего воззрения не одобряла, что Серафим принимал к себе людей всякого пола и рода, хотя и для спасительного назидания.
о. Нифонт: (обращается к залу) Особливо тем соблазняются, что оказывает милостивое попечение сиротам дивеевским.
Молчание.
Мотовилов: Игумен Нифонт любил и уважал старца Серафима и держал к нему такую речь единственно потому, что братия соблазнялась.
о. Нифонт: Старец снова упал ко мне в ноги. «Не предавайся на будущее время ложным внушениям, – сказал батюшка мне, – И не принимай от братии всякого слова на ближнего без рассуждения. Ты пастырь, – не позволяй же всем напрасно говорить, беспокоить себя и путников, идущих к вечности. Ибо слово твое сильно, и посох, как бич, для всех страшен».
Мотовилов: Старец Нифонт выразил свое согласие на то, чтобы батюшка Серафим не изменял своего направления, и по-прежнему продолжал всех принимать к себе, ради их душевной пользы.
о. Нифонт уходит.
Негромко звуки природы, пение птиц.
На сцене прогуливается Мотовилов.
Явление Тридцать Седьмое. Владыка.
Негромко звуки природы, пение птиц.
На сцене прогуливается Мотовилов.
Входит о. Василий.
Мотовилов: Отец Василий и Елена Васильевна пришли в дом архиерея и стали в прихожей. Решительно никого не было, пустой дом, и везде на окнах хлор. Стояли более получаса, нарочно кашляли, авось кто-либо услышит и выйдет; но никого не было в этом мёртвом доме. Было уже хотели уходить, да вдруг заслышали какой-то шорох, остановились, опять нарочно закашляли. Отворилась дверь, и вышел сам преосвященный Афанасий.
Выходит преосвященный.
о. Василий подходит.
Поклонился в ноги.
Преосвященный Афанасий: Это что, каким образом, что за люди?!
о. Василий: Поручил нам батюшка Серафим съездить в Нижний Новгород для получения разрешения освятить новый храм Рождества Богородицы. Вот, батюшка передать просил.
Передает прошение и просфоры, отдает хлеб.
Владыка всё принял.
Преосвященный Афанасий: Просфоры-то так, а уж хлеб-то никак не из Сарова, а здешний, ибо теплый!
о. Василий: Хлеб этот действительно здесь печён и только что мною взят из булочной, так приказано мне самим батюшкой Серафимом, который без того не велел и являться к Владыке.
Преосвященный Афанасий: (восхищенно) А, теперь понимаю, это по-Златоустовски! Возьмите свечей для молитвы батюшке Серафиму, благословляю вас, ступайте. На счёт всего этого обратитесь к архимандриту Иоакиму в Консисторию, он уже вам всё устроит!
Владыка уходит.
Негромко звуки природы, пение птиц.
