Зульфия Талыбова
Толстая Королева
6
С каждой встречей Каравелла ощущала все большую радость и сдержанный восторг, когда приходил Воин. Будучи очень проницательной, она замечала, что тот испытывает то же. Его лицо озаряла лёгкая полуулыбка, которую ему было трудно сдерживать: он опускал голову или глядел куда угодно, но не на Каравеллу.
Ей казалось, были бы они детьми, сие же мгновение подбежали друг к другу и стали обниматься, держаться за руки, даже кривить друг другу смешные рожи, дабы закрепить волнительное приветствие.
Во дворце Воин не раз демонстрировал скрытые таланты: играл на фортепиано и пел.
Такой живой и чувственной игры Каравелла не слышала даже у маститых пианистов.
Слушая игру Воина на протяжении нескольких встреч, она поняла почему. Музыка лилась из самого его сердца. На этой, казалось бы, простой, но непреложной истине и зиждется все творчество: если внутри пусто, любое творение бездыханно, мертво.
Но проходили дни, и Стеклянный Воин становился молчаливее и молчаливее. Каравелла чувствовала холодок в их беседах и недосказанность. А потом и вовсе Воин стал подшучивать над ней и над ее картинами! Сначала восхищался, а теперь выискивал мнимые огрехи, недостатки, которых не было.
Каравелле было очень больно и обидно.
Что такое произошло?
Каравелла рассуждала: как раз, когда они сблизились душами, Воин стал избегать ее. Нет, он приходил как и прежде, но в разговоре словно не присутствовал, зато все время отшучивался.
Бывало Каравелла поглядывала на него и пыталась найти ответ. А иногда, встречаясь с его глазами, она мимолётно видела в них живого Воина, но очень испуганного, а он, боясь разоблачения, вмиг прятал себя истинного и скрывался под маской из циничных шуток и заумных фраз. Сначала Каравелла грустила от этого, но вскоре печаль сменялась бешенством: какие-то отныне односторонние проходили беседы у них. Каравеллу будто раззадоривали, дразнили, и затея этих бесед заключалась именно в этом: привести королеву в лютую ярость. В чем смысл такой «дружбы»?
«Я слышала, как он играл на фортепиано, я слышала, как он пел. Не может ледяной мальчик Кай играть с таким чувством. Его голубые глаза – теплые, от них не веет холодом, они что-то другое, и я не могу понять… И понимать не хочу!» – размышляла Каравелла, мучаясь противоречиями, но продолжала бесконечно рассуждать про себя:
«А иногда он похож на оборотня, когда глядит искоса. Последнее время мне тяжело удерживать на нем взгляд. Он будто дьявол, который пылает в вечном огне, и если я вдруг потеряю самообладание, и начну с ним беседовать (и естественно смотреть в его глаза), я тоже сгорю в пламени!»
– О, боже, не счесть, сколько я с ним беседовала, не сгорела же! – восклицала вслух сама себе Каравелла, когда уставала от бесконечных внутренних монологов. Окончательно утомившись от них, она решилась сказать Воину напрямую о своих волнениях.
7
В тот день они прогуливались в оранжерее. Солнце ярко светило сквозь стеклянные стены.
– Знаете, Воин, беседы наши в последнее время какие-то бестолковые. Я не вижу вас.
– Вот же я, перед вами, ваше величество! – отшутился он.
– Нет, вы прячетесь от меня, я это чувствую. И больше от нашей дружбы и разговоров я ощущаю не прилив сил и радости, но усталость и неопределенность. Меня это очень удручает. Я боюсь заболеть, да и вовсе слечь.
Воин молчал.
– Право не знаю, что и ответить, ваше величество! Думаю, может, мне уйти, раз вы захворали? – беспристрастно молвил он.
Тут Каравеллу осенило.
– Значит, игра окончена? Я и забыла о ней!
– Наверное, ваше величество! – он сверкнул дьявольским глазами. – Вы же сами сказали, что вам дурно.
– Что вы делаете прямо сейчас?
Каравелла почувствовала, как в ней нарастает злость. Но тут же в груди вспыхнул азарт: нет уж, этот Воин целехоньким от нее не уйдет!
Королева ощутила лютое, даже хищное желание, разбить вдребезги его стеклянное сердце и тут же запечатлеть на полотне! Она тут главная, только она! Если уж Каравелла кого-то приметила: будь то осенний лист, разбитая ваза, или Воин-нарцисс, прежними они от нее не уходят!
– В смысле, ваше величество?
Речь Воина вернула ее в реальность.
– Я говорю вам, что наша дружба перестала приносить радость, и поэтому я удручена и боюсь даже заболеть от этого, а вы только и слышите о моей пока несуществующей хвори. И сейчас, когда я хотела бы обсудить причины, вы трусливо убегаете!
Воин пожал плечами:
– Я вас не понимаю, королева, может, вам показалось? – он зевнул. – Наверное, вы простудились, причем тут я?!
Тут Воин опять стал отшучиваться, смеяться и подтрунивать над королевой, мол, какая та изнеженная и ранимая, раз подхватила простуду от якобы охладевшей дружбы!
– Полагаю в этот момент я должна закатить истерику или расплакаться? – холодно спросила Каравелла. – Или опять скажете, что ничего не понимаете?
Воин умолк. Он поглядел на королеву, и улыбка его медленно сошла с лица.
– Я не стану закатывать истерику, но, скажу честно, я еле-еле сдерживаю желание вонзить вам нож в грудь!
– Там стекло, ваше величество! – отшутился Воин. – Нож об него сломается.
Тут Каравелла больше не могла терпеть:
– Меня бесит, как вы бросаете заумными фразами, меня это так раздражает, что я готова вас проткнуть чем-нибудь, чтобы вы, наконец, хоть что-нибудь почувствовали! Смотреть тошно на вашу бесстрастную нахальную физиономию! Так бы хоть порыдали, а я бы успокоилась: вы оказывается все же живой!
– Что?! – Воин шарахнулся от Каравеллы. – Ваше величество, вы хотите, чтобы я страдал?! Вам от этого станет легче?!
– Мне станет легче, если я увижу, что вы живой! Я хочу видеть вас, а за вашими шутками вас нет!
– Вам кажется, ваше величество! Я просто шучу! Это ничего не значит.
– Нет, мне не кажется! – взорвалась Каравелла, но быстро утихла. – Мне интересно, а что если вы перестанете шутить? Что останется от вас без ваших шуток? А ничего! Вернее, дикий страх, вот что! Только мы с вами сблизились, как вы стали подтрунивать надо мной! И, знаете, Воин, мне спокойнее видеть ваш страх и неловкость, чем дурацкие шуточки! Но вы слишком трусливы для такой наготы. Вам лишь бы прятаться под личиной шуток и умничаний. Так вот мое видение: вашим мозгам, Воин, не хватает чувств. Мозги – плюс сто, чувства – минус ноль. Даже в вашем голосе я слышу стекло. Но вы не холодный, вы стеклянный и бесчувственный.
