Роман Злотников
Вечный. И пришел многоликий…

Лаз наружу Карим устроил за здоровенным куском корабельной обшивки, скорее даже обломком целой секции, который все окружающие, кто еще сохранил воспоминания о мусорных баках, использовали именно в этом качестве. Причем никто как-то не подумал о том, как этот мусор отсюда вывозить. Поэтому к настоящему моменту секция практически скрылась под горой мусора и гниющих отходов, теплыми склизкими кучами покрывавших всю прилегающую территорию. Так что можно было надеяться, что большинство моделей дешевых инфракрасных и энзимных сенсоров в радиусе сотни ярдов от свалки окажутся абсолютно неработоспособными. А в том, что скромный духанщик попадет в поле зрения людей, способных потратиться на дорогую аппаратуру, Карим сильно сомневался. Впрочем, сейчас бывший чахванжи мог уже поверить во что угодно.

Они выбрались наружу, обрушив небольшую горку картонных коробок, из которых несло чем-то сладковатым. Причиной шума был именно старикашка, который, выбираясь из узкой щели, неловко подтянул ногу. Карим чертыхнулся про себя. Вроде размерами только в четверть самого духанщика, а сколько от него шума! Впрочем, что еще взять с неверного. Слава Аллаху, их совместное путешествие закончилось. Карим отвернулся от старика и двинулся в сторону соседнего пакгауза. Но у того, видимо, были совершенно другие намерения. Не успел духанщик сделать и десятка шагов, как позади раздался дребезжащий старческий голос:

– Постойте, уважаемый, куда же вы? Подождите меня.

Карим поморщился, но шага не замедлил. Но старик заголосил еще громче. Карим вздохнул, недовольно скривился и повернулся к старикашке, который торопливо догонял его, смешно подволакивая обе ноги. Когда тот оказался рядом, бывший чахванжи схватил его за ворот и, приподняв к своему лицу, прорычал:

– Ну ты, сын собаки, не смей тащиться за мной. Понятно?! – после чего швырнул его на ближайшую кучу мусора и повернулся, намереваясь двигаться дальше.

Старик всхлипнул и удивленно произнес:

– Но вы не можете меня бросить. Я же… я же пропаду. Я тут ничего не знаю.

Карим скривил губы в презрительной усмешке. Нет, прав был банчия. Гяуры – не мужчины. Как это по-христиански: «Вы не можете меня бросить, потому что я без вас пропаду!» Ну кому нужен такой урод?

Но тут старик снова заговорил:

– Послушайте, вам нельзя меня оставлять. Вы же не знаете, с чем столкнулись. Они все равно вас найдут. А я могу вам помочь.

Карим успел отойти почти на десять шагов, прежде чем остановился, пригвожденный к месту мыслью после этих слов старика. Несколько секунд он стоял, ошарашенно поводя головой, а затем повернулся и, подскочив к старику, притянул его вплотную к своей рассвирепевшей физиономии:

– Так люди, которые разгромили мой духан, пришли за тобой? Ах ты… сын ишака!

Он тряхнул неверного так, что у того клацнули челюсти. Надо же, единственный раз он позволил неверному остановиться у него в духане – и на тебе! Но старикашка, с трудом протолкнув воздух сквозь стиснутое воротником горло, произнес:

– Да, они пришли за мной, но это не люди.

– Что?! – Карим от удивления слегка ослабил хватку. А старик, сумевший наконец-то достать ногами до земли, упрямо набычил голову и повторил:

– Они не люди. И они никогда не оставят вас в покое. Как мне представляется, они получили приказ ликвидировать всех, кто хотя бы просто видел меня. И они не остановятся, пока не выполнят этого приказа. Потому что такова их природа.

– Откуда ты знаешь?

Старик пожал плечами:

– Я знаю о них все. Потому что именно я их и создал.

И в этот момент до духанщика наконец дошло, что он никогда уже не вернется в свой духан.

2

Огромный бронированный борт «Дара Иисуса», боевого корабля-монастыря ордена братьев-меченосцев Иерусалимских, уже заполнил весь лобовой экран, создавая иллюзию того, что челнок вот-вот врежется в эту броневую стену. Брат Томил нервно откинулся назад и едва сдержался, чтобы не прикрыть глаза. Он терпеть не мог летать с военными. Все эти резкие ускорения, торможения на грани того, чтобы не воткнуться в борт соседу, развороты буквально в паре ярдов от причальной балки и полное пренебрежение комфортом пассажиров раздражали его донельзя. И все это под ехидные усмешечки и глубокомысленные рассуждения о маневрах выхода из-под огня. Полная чепуха, направленная только на то, чтобы безнаказанно всласть поиздеваться над нормальными людьми. Однако большую часть своих относительно частых поездок брат Томил вынужден был совершать именно на военных кораблях. А чего же тут ожидать, если ты состоишь в штате военной епархии. Да еще в личном секретариате маршал-кардинала Макгуина. Впрочем, на этот раз у него была еще одна причина испытывать неудовольствие. Едва ли не затмевающая первую. Но с ней тоже ничего нельзя было поделать…

Брат Томил покосился на остальных пассажиров. Их было двое. Высокий дюжий аббат и, мягко говоря, излишне дородный монах-доминиканец. Странная парочка. Непонятно, что могло объединять этого ломовика, судя по впалому животу, отнюдь не страдающего грехом чревоугодия, и столь явного поклонника и ублажателя своего объемистого брюха. Но стоило приглядеться к монаху повнимательнее, то можно было заметить, что его ручищи способны сжиматься, демонстрируя миру пудовые кулаки. Впрочем, если бы брат Томил страдал таким грехом, как невнимательность, он никогда не попал бы в личный секретариат маршал-кардинала.

В этот момент челнок резко дернулся, заставив пассажиров повиснуть на пристежных ремнях, и брат Томил пребольно ударился подбородком о нагрудную пряжку. В следующее мгновение коротко взвыли магнитные захваты и лобовой экран погас. Это означало, что их путешествие… началось.

Вернее, для брата Томила все началось еще две недели назад. Когда личный секретарь маршал-кардинала брат Лайонс вызвал его к себе и огорошил заявлением:

– Брат Томил, его преосвященство решил поддержать один гуманитарный проект. – Тут брат Лайонс замолчал, на пару мгновений увлекшись созерцанием оторопевшей физиономии подчиненного. Судя по его невозмутимому виду, он ожидал именно такой реакции (впрочем, это было немудрено, ибо кто ж не знает, что маршал-кардинал, услышав словосочетания «гуманитарный проект» или «гуманитарная миссия», становится похож на архангела Гавриила, низвергающего сатану в бездну ада, хотя выражения, которые в этот момент слетают с его уст, вряд ли были бы позволены даже архангелу, пусть и во время столь богоугодного дела), а затем продолжил: – Этот проект предложил на рассмотрение его преосвященства один провинциальный аббат. Однако маршал-кардинал придает этому проекту чрезвычайно важное значение. И для его успешного воплощения требуется заручиться поддержкой и согласием на участие нескольких светских учебных заведений. Вам поручается сопровождать аббата на переговорах с ректорами этих учебных заведений и оказать ему всю возможную поддержку.

Брат Томил достаточно долго проработал в высших слоях церковной власти, чтобы за время, пока брат Лайонс сообщал ему все эти сведения и содержание его поручения, успеть полностью прийти в себя. Поэтому все его последующие вопросы были разумные и деловые.

– Надо ли понимать, что мое участие не ограничится только помощью в переговорах с ректорами?

Брат Лайонс утвердительно наклонил голову:

– Да. Мы думаем предложить вам сопровождать аббата… Ноэля в его трудах.

От брата Томила не укрылась легкая заминка, разделившая духовный сан и имя аббата. А это означало, что с этим аббатом на самом деле все не так просто. Поэтому следующие вопросы были вполне закономерны.

– Проект аббата финансируется за счет бюджета военной епархии?

– Да. И должен вам сказать, что эти расходы серьезно замедлят введение в строй «Десницы Господней». – Брат Лайонс опять сделал короткую паузу, ожидая, что на лице брата Томила вновь возникнут признаки удивления. Ведь всем была известна фраза маршал-кардинала о том, что, если месса Папы замедлит ввод в строй этого исполинского корабля-монастыря хотя бы на час, он заставит Папу отменить мессу. Но брат Томил был слишком искушенным бюрократом, чтобы дважды повторять одну и ту же ошибку. Поэтому брат Лайонс был вынужден испытать легкое разочарование и спокойно закончить: – Одно это должно вам показать, какое большое значение его преосвященство придает этому проекту.

Брат Томил изобразил на лице еще более озабоченное и ответственное понимание, однако счел своим долгом уточнить:

– Означает ли это, что на меня возложена задача контролировать расходы аббата Ноэля?

Брат Лайонс отрицательно покачал головой:

– Нет, аббат облечен полным доверием маршал-кардинала. – Он сделал паузу и, покопавшись в ящике своего стола, извлек оттуда тонкую черную пластинку церковной карты. – Впрочем, вы тоже будете иметь доступ к счету экспедиции. Однако прошу вас помнить, что воспользоваться своими правами вы можете только в исключительном случае. – Он на мгновение запнулся и закончил безразлично-неопределенным тоном: – То есть когда он вам покажется таковым.

Брат Томил склонил голову в вежливом полупоклоне. Последняя фраза сказала ему очень многое. То, что это будет экспедиция, а не какой-то кабинетный исследовательский проект, в конце концов он все равно узнал бы в течение ближайшего часа. Главное же то, что, несмотря на демонстративную горячую поддержку, личный секретарь его преосвященства, а может, и сам кардинал Макгуин несколько опасаются данного проекта и не исключают наличия подвоха. В то же время по каким-то причинам не имеют возможности не только отказаться от его воплощения, но и даже несколько отстраниться от его подготовки. И, судя по некоторым намекам, которые брат Лайонс искусно вплел в их беседу, проблема заключалась в аббате. А это означало, что основной миссией брата Томила будет как раз попытка разобраться в том, что на уме у аббата и в чем состоит вероятный подвох.

Брат Лайонс выудил из того же ящика стола тоненькую папку и протянул подчиненному:

– Вот здесь все необходимые сведения о предстоящей работе.

Судя по толщине папки, количество сведений было далеко от того уровня, который брат Томил склонен был оценивать как необходимый, но церковь еще на заре своего зарождения приняла принцип «ищущий да обрящет» в качестве одного из основополагающих постулатов своей деятельности. А для бюрократического клира центрального аппарата Верховного престола этот принцип давно уже трансформировался в практические навыки. Поэтому брат Томил принял папку, облобызал руку своего непосредственного начальника и, подставив аккуратно депилированную тонзуру для короткого благословения, покинул кабинет.

Войдя в свою келью, брат Томил запер дверь, скинул строгую рясу, облачился в теплый регуланский махровый халат ручной работы и уселся за стол, изготовленный по заказу из комля тапионки – каменного дерева, продукта мутации обыкновенного дуба, произрастающего только на одной планете известного людям участка галактической спирали. В общем-то, эти вещи смотрелись в скромной монашеской келье несколько не на своем месте. Но высшее руководство церкви взирало на подобное отступление от декларируемых правил скромности и воздержания сквозь пальцы. В конце концов, целибат лишал клир такого мощного источника удовольствий, как секс, и добровольный отказ от него являлся поступком, дающим право на некоторые слабости. Тем более что они никогда не выходили за разумные рамки и укрывались от посторонних глаз за скромными дверями монашеских келий. К тому же у брата Томила были наиболее безобидные предпочтения. Он всего лишь любил уют. Несмотря на отработанную до практически полного молекулярного соответствия технологию получения искусственных тканей, натуральная вещь как-то по-особому ласкает кожу.

Запустив компьютер, брат Томил открыл папку. В ней было всего три листка распечатки, поэтому процесс ознакомления со «всеми необходимыми сведениями» не занял много времени. Закончив чтение, брат Томил отложил распечатку в сторону и повернулся к монитору. В принципе, кое-что прояснилось, но брат Томил не привык делать поспешных выводов. Выводы, сделанные на основании недостаточной информации, как правило, становились причиной ошибок, а это в политике гораздо хуже, чем преступление. Поэтому брат Томил вывел на экран список баз данных, в которые он собирался запустить своих поисковых роботов. Подумав, он не стал ничего убирать, а, наоборот, вытащил из «папки» еще около сотни наименований баз данных и добавил их к стандартной номенклатуре. После чего нажал «Ввод», поднялся и, сладко потянувшись, двинулся в угол кельи, где была устроена небольшая кухонька.

Приготовив себе чашечку кофе и пару бутербродов с паюсной икрой, он вновь вернулся к столу и употребил все это, поглядывая на экран. Хотя занятие это было довольно бесполезным. Только обработка информации по базам данных стандартной номенклатуры занимала от трех до шести часов. А с учетом дополнительных время обработки должно было увеличиться как минимум часов до десяти. Так что брат Томил мог со спокойной совестью идти спать. Что он и сделал.

На следующее утро брат Томил проснулся довольно поздно. По-видимому, тихие трели компьютера, показывающие, что поисковые роботы еще не закончили свою работу, подсознательно позволили ему поспать подольше. Но рано или поздно все равно надо было вставать. Поэтому брат Томил поднялся, принял душ и приготовил себе чашечку крепчайшей арабики, настоящего земного кофе, стоящего на Ватикане целое состояние. Обычно он обходился троем, лучшим энтолионским сортом. Но центральное светило Энтолиона имело спектр, совпадающий со спектром Солнца только на шестьдесят семь процентов, а сам Энтолион был на пять процентов ближе к своему светилу, чем Земля. Поэтому, несмотря на то что там произрастал лучший после земного кофе, настоящие гурманы не ставили его даже рядом с земным. И оттого даже самый захудалый сорт земного кофе стоил раз в десять дороже, чем «золотой трой». Ну еще бы, Энтолион экспортировал почти восемьсот миллионов глобов кофе ежегодно, а Земля всего триста тысяч. Хотя вообще-то это была не самая главная причина…

К полудню терпение брата Томила окончательно исчерпалось. Он подошел к компьютеру, посмотрел на синюю полосу графика обработки, едва перевалившую за половину, и раздраженно хлопнул по клавише остановки. Но подобное настроение отнюдь не шло на пользу делу, поэтому, прежде чем сесть за просмотр результатов поиска, брат Томил опустился на колени и прочитал «Te Deum». Это, как обычно, позволило ему успокоиться, и за монитор он сел в рабочем настроении.

Спустя сорок минут брат Томил отодвинулся от монитора и крепко задумался, откинувшись на спинку кресла. Поисковые роботы сумели накопать не очень много, да и большинство того, что они накопали, было всего лишь ссылками на публикации открытой прессы. А в остальном никаких следов. И это было очень странно. Как будто аббат действительно был простым провинциальным священником, существующим только на установленную ему церковным советом скромную долю доходов провинциального аббатства.

Программа не обнаружила никаких следов его сношений с другими иерархами, за исключением чисто казенной переписки, никаких трат, проливающих свет на его наклонности и увлечения. Даже писем о вспомоществовании от имени аббатства рассылалось крайне мало. Не было и намека на то, по какой причине столь затратный проект провинциального аббата внезапно получил такую поддержку, что кардинал Макгуин вынужден был согласиться принять на себя его финансирование. А все странности, имеющиеся в этом деле, все намеки брата Лайонса и весь немалый опыт самого брата Томила наталкивали на вывод, что поддержка кардиналом этого проекта стала для него результатом неудачи в какой-то сложной многоходовой интриге. И эта же интрига неким образом связала статус кардинала с успехом данного проекта. А сейчас кардинал прилагал невероятные усилия, чтобы выпутаться из сложившейся ситуации. Все это было не очень приятно, поскольку брат Томил не страдал грехом, именуемым гордыня, и старался держаться подальше от хитросплетений политики высших иерархов. Хотя то, что для столь щекотливого поручения избрали именно его, немного льстило его самолюбию. Но больше всего во всем этом деле брату Томилу не нравились две вещи. Во-первых, он совершенно не понимал, почему его преосвященство позволил себе связаться с коптом. И во-вторых, на кой черт это все самому аббату? Но брат Томил уже давно привык, что ему, как, впрочем, и любому другому чиновнику такого ранга, жизнь, как правило, подкидывает задачки, условия которых нравятся крайне редко. И потому он, как обычно, вооружился смирением и верой и принялся за дело, что и привело его сегодня на борт «Дара Иисуса»…

Капитан корабля, аббат Самуил, встретил их в шлюзовой. Он и брат Томил знали друг друга довольно давно и столь же давно друг друга недолюбливали. То, что предстояло совершить путешествие на корабле, капитаном которого был аббат Самуил, только усугубляло недовольство брата Томила. Он считал аббата Самуила неотесанным чурбаном и прямолинейным тупицей, которому не место в клире, а сам аббат не раз заявлял кардиналу Макгуину, у которого ходил в любимцах, что не понимает, как тот может терпеть рядом с собой такую изнеженную и слащавую крысу, «как этот Томил». «Доброжелатели» донесли до ушей брата Томила большую часть ответов кардинала, сопровождаемую хохотом, вырывающимся из его луженой глотки, но, как бы там ни было, брат Томил по-прежнему оставался в штате военной епархии.

Аббат Самуил бросил на прибывших оценивающий взгляд, мельком скользнув глазами по кислой физиономии брата Томила и задержавшись на остальных, а затем склонил голову в коротком поклоне, в котором явно сквозила нотка пренебрежения.

– Я – настоятель и капитан этого корабля. Его преосвященство попросил меня подбросить вас до Келеньи и Симарона. Я сделаю это. Только по пути мы зайдем на Таврос. Поэтому до Келеньи вы доберетесь только во вторник.

Брат Томил ахнул. Переговоры с ректорами семи крупнейших университетов Келеньи были назначены на утро понедельника. А все знали, как щепетильны келенийцы в вопросах соблюдения протокола. Тем более ученые подобного ранга. Брату Томилу пришлось приложить гигантские усилия и заручиться поддержкой всех опекунских советов только для того, чтобы хотя бы идея такой совместной встречи не была отвергнута с порога. В принципе, можно было, конечно, ограничиться и двусторонними встречами, но аббат Ноэль тонко заметил, что склонить к участию в проекте столь неординарные личности на совместной встрече будет значительно легче. Вряд ли кто-либо из ректоров сможет спокойно принять возможное единоличное участие конкурента в подобном проекте. Но если они опоздают, то даже о двусторонних встречах можно будет забыть. По-видимому, это хорошо понимал и аббат Ноэль. Он сделал шаг вперед и заговорил:

– Прошу простить меня, брат мой, но это совершенно невозможно. Мы должны прибыть на Келенью не позже раннего утра понедельника.

Аббат Самуил скривил губы в саркастической улыбке:

– Прошу простить меня, брат мой (формально аббат Ноэль имел право на такое обращение, поскольку обладал одинаковым статусом с аббатом Самуилом, но вряд ли кто в здравом уме и твердой памяти мог поставить на одну доску захудалого провинциального аббата и капитана боевого корабля-монастыря), но мы пойдем на Келенью только тогда, когда Я это решу. – И он замолчал, насмешливо глядя на аббата Ноэля.

Аббат невозмутимо кивнул, будто и не заметив в тоне капитана нарочитого ерничанья:

– Дело в том, брат мой, что нам совершенно необходимо попасть на Келенью именно в то время, которое я указал. Если мы прибудем позже, наша поездка будет лишена всякого смысла. – Он сделал паузу, устремив на капитана кроткий и ожидающий взгляд. Причем настолько кроткий, что брат Томил готов был расценить его как некую изощренную форму издевательства. Но аббат Самуил, по-видимому, этого не понял, поскольку продолжал смотреть на гостя все тем же насмешливым взглядом, в котором к тому же уже вовсю сквозило презрение.

В шлюзовой повисла напряженная тишина. Брат Томил ждал, сколько мог, стараясь максимально оттянуть момент, когда ему самому придется выйти на сцену и столкнуться с аббатом Самуилом, но пауза уже затянулась настолько, что стала просто неприличной. Поэтому он вздохнул и открыл рот, собираясь вмешаться. Но тут копт выдал такое, что еще больше укрепило брата Томила в его предположениях. Аббат огорченно вздохнул и, разведя руками, покаянно произнес:

– Ну что ж, брат мой, в таком случае мы вынуждены отказаться от предложения его преосвященства воспользоваться вашей любезностью и вернуться обратно на Новый Ватикан.

Во взгляде аббата Самуила появилось недоумение. Брат Томил тоже не совсем понял ход мыслей своего попутчика, однако с непроницаемым лицом склонил голову в согласном поклоне. Между тем тот продолжил:

– К сожалению, теперь мы сможем успеть на Келенью только на коммерческом курьере, и это практически исчерпает выделенные нам его преосвященством средства. – Тут он сделал паузу и, повернувшись в сторону брата Томила, закончил: – Так что после прибытия на Келенью я попрошу вас связаться с кардиналом Макгуином и объяснить наши затруднения. Думаю, он не откажется помочь нам в решении столь неожиданных финансовых проблем.

Аббат Самуил оторопело вытаращился на копта. И те несколько мгновений, пока его лицо сохраняло подобное выражение, показались брату Томилу лучшей наградой за все унижения, которые ему пришлось вынести со стороны аббата Самуила. Продолжение оказалось ничуть не хуже. Аббат Самуил побагровел, бросил бешеный взгляд на стоящего рядом дьякона-лейтенанта, а затем с натугой произнес:

– Ладно, аббат, не надо никаких курьеров. Я доставлю вас на Келенью тогда, когда вам надо.

После чего резко развернулся на каблуках и удалился из шлюзовой камеры.

Полет на Келенью, к удивлению брата Томила, прошел относительно спокойно. Каюты, которые им отвели, назвать офицерскими можно было с очень большой натяжкой. Они располагались в дальнем конце корабля, за десантной палубой и, скорее всего, предназначались для размещения офицеров десантного наряда или, возможно, штатского персонала, обслуживающего двигатели. От них до офицерской кают-компании было семь палуб. Если бы аббат Самуил настоял на их непременном присутствии на приеме пищи (что он непременно сделал бы, если бы не конфуз при встрече), то им пришлось бы выходить из кают как минимум за полчаса до назначенного времени. Однако теперь капитан был, похоже, совсем не против того, чтобы они принимали пищу в своих каютах. Так что с аббатом Самуилом они встречались только на утренней и вечерней мессе, на которых обязаны были присутствовать все находящиеся на корабле, не занятые на вахте.

На парковочную орбиту вокруг планеты они вышли в понедельник в три часа сорок минут утра по среднекеленийскому времени. Когда брат Томил прибыл в шлюзовую камеру челнока, аббат Ноэль со своим спутником были уже там. Как сообщил вахтенный офицер, обмен формальностями с поверхностью был завершен еще несколько минут назад, и диспетчерская уже предоставила им посадочный коридор.

Монаху не терпелось покинуть борт корабля. Все это время он ожидал от аббата Самуила какой-нибудь ответной пакости. Но тот, казалось, совершенно забыл об их существовании. И на мессах старался вообще не смотреть в ту сторону, где они молились. Это было несколько необычно, поскольку аббат Самуил был известен в военной епархии своей злопамятностью. Рассказывали, что считавшееся высшим грехом самоубийство дьякона-инженера Костакиса, старшего двигателиста монастыря «Трон Господень», имеет к аббату Самуилу самое прямое отношение. Когда Костакис служил на «Даре Иисуса», они с капитаном не сошлись характерами. И аббат Самуил сначала выжил его с корабля, а затем вообще сжил со свету. Именно поэтому и сам брат Томил старался не реагировать на грубые шутки капитана «Дара Иисуса», предпочитая лучше служить предметом насмешек, чем объектом преследований.

Пока все как будто складывалось удачно, и брат Томил совсем уже решил, что все обошлось. Однако, когда пилот распахнул люк шаттла и дородный спутник копта, кряхтя, пронес свои телеса через узкий проем, в шлюзовой внезапно появился капитан. Он остановился на пороге, окинул всех холодным взглядом, кивнул прооравшему команду вахтенному офицеру, а затем подошел вплотную к аббату Ноэлю. Смерив его взглядом, он скривил губы в псевдолюбезной усмешечке, совершенно не стараясь скрыть затаенную злобу, и произнес:

– Ну что ж, брат мой, счастливого пути и, надеюсь, вскоре наши пути пересекутся. Я не люблю оставлять за собой неоплаченных долгов, а вам я несколько задолжал.

От того, каким тоном это было сказано, брат Томил почувствовал холодок между лопатками. Похоже, его самые мрачные предположения только что подтвердились. Аббат Ноэль заполучил себе врага, причем врага деятельного, могущественного и упорного. Но копт только улыбнулся и произнес со своей обычной кротостью в голосе:

– Спасибо за добрые пожелания, брат мой. Я с удовольствием встречусь с вами вновь. – Тут он сделал паузу, а затем, опровергая всяческие подозрения в собственном слабоумии, каковые могли возникнуть у менее проницательных, чем брат Томил, свидетелей этого разговора, закончил: – И да благословит вас Господь смирением и верой, ибо кому, как не нам с вами, следует помнить, что все, что мы хотим сотворить, свершается лишь милостью Божией, а не нашими усилиями. А потому результат часто бывает отличен от того, чего нам так желалось.

После чего аббат благословением осенил окаменевшего от ярости капитана и гибким движением, выдающим большой опыт, скользнул внутрь шаттла.