Заур Гасанов
Тайник в ковре

© Гасанов З., 2019

© Издательство «Пятый Рим»™, 2019

© ООО «Бестселлер», 2019

* * *

Глава 1

Лучше вовсе молчать тем, кто речь не ведет о тебе.

Лучше все позабыть, если память пройдет о тебе.^[1]

Верблюд никогда не болел. Если уж говорить совсем честно, то почти никогда. Даже если и ухудшалось самочувствие животного, то кочевники и это почитали за благо. Существовала древняя легенда о том, как один верблюд отстал от каравана. Опытный проводник заподозрил, что тот болен. Заглянул ему в пасть, раскрыл веки, покрытые толстым слоем песка, пощупал бока и произнес: «Оставьте его здесь, ему не жить».

Через две недели, возвращаясь назад, торговцы нашли этого верблюда живым и невредимым. Он лежал в странной, дурно пахнущей черной грязи, чем-то походившей на мазь, которую используют для факелов и ламп. Но сколько ни старались ее поджечь, ничего не получалось. Вещество непонятного происхождения не горело. Караванщики из любопытства собрали грязь в бурдюк и забрали с собой, погрузив на чудом излечившегося верблюда. Позже выяснилось, что грязь эта лечит не только верблюдов, но и людей.

Выходит, даже заболевая, верблюд был способен приносить пользу. Это было еще одно чудесное его свойство, помимо выносливости и неприхотливости. А еще – прекрасного зрения и чутья, способности стойко переносить долгие дни путешествий через бескрайнюю пустыню с ее свирепыми, внезапными ветрами и смертельно опасными змеями, пить соленую морскую воду или вовсе без нее обходиться. Все это делало верблюдов идеальными животными пустыни.

Нечто подобное можно было сказать и о нас. Мы не болели, никогда не жаловались и были безотказны во всем, с ранних лет воспитываясь в строгом военном духе. В истории не сохранилось о таких, как мы, практически никаких упоминаний, несмотря на то что многие считали нас главными ее вершителями, ну или попросту хотели в это верить.

Нас можно было встретить у каждого правителя, ни один без нас не обходился. Мы не сражались, не охраняли, не следили за здоровьем Шахиншаха – или, вернее, делали все это понемногу. Мы всегда находились рядом с Повелителем, словно его тень.

Ни одно из малых или больших предприятий избранника Аллаха не свершалось без нашего участия. При дворах могущественных шахиншахов нас называли на персидский лад – «бехишти афсар», что означает – воины рая. Лишь узкий круг приближенной к Повелителю знати был осведомлен о нашем существовании. Мы не были наемниками, скорее тайными слугами, которые подчинялись только Шахиншаху или его главному визирю. Однако и за воинами рая осуществлялся контроль. Век за веком пары невидимых глаз постоянно следили за нами. Существовали и конкретные запреты. Нам нельзя было брать жен из семей приближенных Шахиншаха, занимать какой угодно официальный пост. И если вам скажут, что кто-нибудь из великих властителей пренебрегал нашими услугами – не верьте; даже у самых миролюбивых правителей были слуги моего рода, ибо такие люди необходимы во все времена – как в хорошие, так и в самые ужасные.

Нам отдавали приказы, а мы их выполняли. Мы делали все – убивали, резали, душили, насиловали без тени сомнения. Так выглядела страшная и не очень-то приятная сторона нашей работы. Но была и другая, более увлекательная. Наш Шахиншах не привык слышать «нет». Ведь он являлся первым из слуг Аллаха, а значит, мог все чего не могли остальные. Время от времени подданные – от блистательных придворных до черного люда – должны были лицезреть великолепие его власти. И здесь тоже были востребованы наши таланты.

Не имея ни титула, ни даже имени, я знал при дворе все и обо всех. Знал кто обладает настоящей силой и могуществом, а кто является всего лишь марионеткой или шутом; знал кто имеет влияние на Повелителя, а кого он лишь терпит ради корыстных целей. Знал даже, к кому Шахиншах питает искреннюю склонность, а ведь таких было очень мало… Кого вспомнить? Вот разве что изысканная и умная Ханихан-ханум, мать Аликули-хана из племени шамлу, к этой женщине Повелитель относился с почтением. Знал я и кого Шахиншах уже осудил в своем сердце, причем задолго до официальной немилости: так случилось с покойными леле^[2] Див-султаном, Чуха-султаном и пока еще здравствующим, – но это не надолго, – Хусейн-ханом. Все это были люди, приставленные к Повелителю с того момента как он в десятилетнем возрасте взошел на престол, и люди некогда чрезвычайно могущественные.

Дела при дворе никогда не шли хорошо. Жизнь здесь хоть и казалась благополучной, но на деле все обстояло совсем иначе. У Шахиншаха было не так уж много верных слуг и союзников. Во всяком случае могущественных врагов у него было куда больше. И самым могущественным был османский султан Сулейман Великолепный, что вот уже не первый год вел игру, нацеленную на полное истребление Дома Сефевидов. Сулейман был десятым государем Османской империи, а «Великолепным» его прозвали в том числе за масштабные военные кампании против различных государств. Он совершал длительные завоевательные походы и почти всегда одерживал победу. Он умудрялся воевать и там, и здесь, и на Западе, и на Востоке – так что я бы скорее назвал его вездесущим. Также этот человек прославился как мудрый законодатель. Находясь на пике своей славы, в разгар европейской кампании 1529 года от Р. Х., или 935 года Хиджры, захватывая Балканы и приближаясь к крепостным стенам Вены, султан Сулейман не забывал и про нас.

Его подарок нашему Повелителю – великолепный ковер с изображением Хосрова и Ширин, героев поэмы великого Низами – таил в себе немало секретов, которые не должны были покидать темные сундуки в дафтер-хане^[3]. Наши попытки приподнять завесу над этой тайной вовлекли людей из окружения Тахмасиба^[4] в коварные интриги и превратили их в одержимых подозрениями безумцев.

Одному сказочно красивейшему ковру было предназначено изменить ход истории региона. А моей миссией было раскрыть тайну этого ковра, а еще лучше – понять, кто в действительности стоял за всей игрой, кто дергал за невидимые ниточки могущественных особ в столицах мира, играя ими как марионетками? Что это было – война за земли, за торговые пути, за гаремы, за лучшие умы, за власть и почести? Или мы опять, как это часто бывает, так ничего и не узнаем о том, кто нас вел, куда и зачем?

Глава 2

Шел он дальше без спутников, по неизвестной дороге.

Сам теперь он не ведал, куда приведут его ноги.

Восток любит тишину.

В Империи серьезные дела делались если не молча, то по крайней мере вполголоса. У красивого трона Шахиншаха во время меджлис-и а’ла^[5] собирались приближенные Тахмасиба. Чинно выслушивая всех, Шахиншах принимал важные государственные решения. Точно так же на этом троне принимал решения отец Повелителя, Шахиншах Исмаил^[6] – человек, который навеки изменил судьбу мусульманского мира, встав во главе кызылбашей^[7], тюркских племен что сделали своим знаменем шиизм. Еще полвека назад влияние секты шейха Джунейда,^[8] деда Исмаила, не выходило за пределы их вотчины, города Ардебиля. Сейчас же его правнук Тахмасиб правил землями от берегов Евфрата в Ираке до Герата, что на границе с Афганистаном. На севере его власть доходила до Дербента, на юге до портов Персидского залива.

Историю возвышения Сефевидов за последние полвека сложно было объяснить иначе чем благоволением Аллаха. Но люди практичные поговаривали что секрет завоеваний этой династии нужно искать в их первом лидере, главе суфийско-дервишского ордена Сефивийе – Сефи ад-Дине^[9]. Слава этого ученого распространилась далеко за пределы Ардебиля. До сих пор при дворе пересказывали историю о том как Амир Тимур, или Тамерлан, возвращаясь из похода в Османскую Империю, решил на пути назад встретится с Сефи ад-Дином. Великий завоеватель был настолько поражен глубиной знаний и мудростью шейха что по его просьбе освободил османских пленников и поселил их в окрестностях Ардебиля. Освобождённые пленники объявили Сефи ад-Дина своим духовным лидером. Через столетие потомки этих людей примут шиизм и станут главной силой внутри Османской империи в борьбе против султанов.

Мистические прозрения Сефи ад-Дина и его секретные замыслы, про которые многие говорили, но никто точно не знал в чем же они состоят, были самым охраняемым секретом империи. Даже мне почти ничего не было известно про богословское и политическое наследие великого шейха. Говорили, что самые важные мысли и наставления Сефи ад-Дина передавали только устно и только взошедшему на престол новому Повелителю. Кто и как это делал – тоже было тайной за семью печатями.

Империю Сефевидов населяли десятки народностей, но стержнем государства, его опорой были воинственные племена кызылбашей: афшары, каджары, румлу, варсак, шамлу, устаджлу.^[10] Их знать составляла гражданскую, военную и духовную элиту империи. Издавна жившие в пределах власти Шахиншаха персы и арабы, так же как тюркские племена Центральной Азии и горные народы Кавказа тоже боролись за влияние на Повелителя. В этой борьбе особенный успех сопутствовал персам и арабам, на стороне которых была богатая военная, научная и религиозная культура, великая литература и искусство, которые в умных руках смогли бы хорошо послужить интересам династии Сефевидов.

Курчиев, стрелков-гвардейцев Шахиншаха на быстрых конях, знали и боялись по всей Империи. Их командиром был курчибаши, а главнокомандующий кызылбашским ополчением звался эмир ал-умара, на эту должность Шахиншах избирал вождей самых влиятельных племен. Менее заметен был халиф ал-хулафа, что управлял разветвленной сетью агентов ордена Сефевийе. Агенты-хулафы собирали важную информацию по стране и всему исламскому миру, к ним стекалась переписка внутри Империи, доклады о недовольстве на местах, сообщения о переездах и встречах местных чиновников и вельмож, о визитах христианских миссионеров, которые были очень активны в наших провинциях. Данные о налогах и сборах, о ценах на важные ресурсы – особенно шелка сырца и хлопка сырца, собирали мустоуфии, чиновники шахского казначейства. Все это оказывало прямое влияние на доходы казны, которыми ведал мустоуфий ал-мамалик – главный казначей всех имперских областей. Доклады о количестве пресной воды, об урожае с полей правящей династии^[11], казенных полей или земель вакфов – все это собиралось с точностью времени намаза^[12].

Но мы, «бехишти афсар», не входили в эту очевидную для всех пирамиду гражданских, военных и духовных лиц. Мы не несли охрану во дворце, не сопровождали Повелителя в поездках и не атаковали неприятеля в конном строю. У нас, как я уже говорил, были другие задачи.

Последние несколько дней я находился в ожидании отъезда. Меня отправляли на юг Империи, в город Бам, что располагался близ границ слабеющей империи Тимуридов. Цели и задачи поездки я должен был узнать у главного визиря. Как всегда, они были разнообразны – настолько что обычному человеку было трудновато охватить своим скудным разумением их все. Но таков уж был легендарный главный визирь Джахан Казвини – требовал многого с других, но более всего – с себя. Этот человек был воплощением всего что ценится на Востоке – верности и ума, хитрости и целеустремленности, набожности и природной скромности. Когда всемогущие леле – наперсники и воспитатели тогда еще юного Шаха Тахмасиба бесчинствовали и интриговали, Казвини сидел тихо и выжидал. По мере того как Тахмасиб взрослел, он проявлял все меньше терпения к бесчинствам регентов, а позиции умного и почтительного Казвини, наоборот, укреплялись. К 935 году Хиджры из трех приставленных к молодому Повелителю леле не выжил ни один. Самого кровожадного из них – Див-султана, молодой Шахиншах убил стрелой прямо во время заседания высочайшего меджлиса.

– Что бы ты ни думал, ты не прав, – так оригинально напутствовал меня главный визирь перед дальним путешествием.

Его грозный взгляд заставлял трепетать многих, но только не меня. Я привык к этому взгляду и меня куда больше интересовало что еще скажет Казвини после того как в очередной раз сообщит подчиненному о его неопытности. Визирь встал с ковра и пригласил меня подойти к карте.

– Вот наш Бам. Что ты тут видишь?

– Хорошую дорогу, великий Кази^[13]. Это прекрасный источник дохода для казны.

– Она была хороша со времен Дария, и что? Что это дает Дому Сефевидов, нашим кормильцам, сейчас?

– Это дает бумагу Самарканда, кинжалы Мерва, золото Памира, красавиц Карачи, шелк Поднебесной, пряности….

– Ты не понимаешь сути моего вопроса. Все еще слишком молод и думаешь ногами, а не головой.

Таково было другое известное изречение главного визиря, которым он не оскорблял, а скорее намекал на мою незрелость. Для нашего великого кормчего существовали две категории людей – работающие ногами и головой.

Все свой путь начинали, работая ногами: носили за сардарами дорогие халаты, бегали по городу с записками и посылками, встречали и сопровождали гостей, следили за врагами на базарах, в харамхана^[14] и караван-сараях. По прошествии нескольких лет те, кто мог работать головой, поднимались выше. Здесь не было экзаменов и конкретных сроков; у каждого – своя история успеха.

– Война на востоке с тимуридами никогда не закончится. Хорасан вместе с Гератом будут переходить от нас к ним и наоборот. И каждый раз это ставит под удар наши традиционные торговые пути в Индию. Нужно найти другой важный форпост и перевалочный пункт для наших караванов. Но это должен быть не маленький тусклый городишко, а огромный цветущий город, слава которого была бы сродни славе Бухары, Самарканда и древнего Мерва.

Визирь на секунду задумался. Его взгляд словно замер и устремился в глубину комнаты. Он над чем-то размышлял.

– Каких-то полсотни лет назад, – продолжал он, – сунниты правили всей мусульманский уммой с берегов Дуная до стен Китая. Это были многочисленные арабские племена и не менее многочисленные тюркские племена – сельджуки, кыпчаки, узбеки, огузы… Но сейчас, благословение Имаму Али,^[15] мы вклинились в сердце этого царства, разделив его прямо посередине.

– Да, мы предложили глоток свежего воздуха, новый порядок в доме который трещал под грузом старых догм. Полвека назад никто не ожидал что учение Сефевийе так ляжет людям на сердце. Дошло до того, что османы и тимуриды на наших границах заставляют людей клясться Кораном в том что они не идут присоединяться к нам и менять веру.

Это было чистой правдой. Шиизм стал знаменем объединяющим народы, люди со всех концов исламского мира прибывали в наши города и хотели стать частью новой державы. Люди хотели новой веры, новых возможностей и вдохновения которые могли им дать только мы. Багдад, Мосул, Алеппо, Идлиб, даже далекий Хабеш^[16] – все это теперь наше! Лучшие мастера по коврам, шелкам, миниатюрам, лекари, астрономы и алхимики – все они шииты, последователи имама Али и подданные дома Сефевидов.

– Нужно повторить этот успех на юге империи, верно ли я понял, великий сардар?..

– Ты понял меня правильно. Люди должны поверить в божественную силу нашей веры. Но на сей раз это будет не просто! Древние города Месопотамии, принявшие шиизм, всегда были величественны, а их жители – умны и изящны. Не то в диких просторах юга. Тебе придется измыслить что-то простое и эффектное чтобы заставить жителей области добровольно припасть к нашим ногам.

Я знал на что намекал, не говоря прямо, великий Казвини. Весть о шиизме нуждалась в деньгах для того чтобы завоевать и удержать последователей. Без процветающей торговли вся затея была бесперспективна. Потому Сефевиды в самом начале священной войны направили свои взоры на богатейшие города Востока. Именно туда свозились товары всего мира по Великому Шелковому пути, там создавались состояния. Но даже в узком кругу приближенных к Шахиншаху не все понимали значимость Великого Шелкового пути. Одни видели в нем источник дохода путем торговли или прямого грабежа, другие – источник наслаждения, ведь по пути шелка двигались также караваны с рабами и всевозможными зельями, но великая суть Шелкового пути была в другом. Деньги, шелк, рабы, наркотики – все это было кровью, лимфой, желчью большой торговой дороги, но звеньями этой цепи, ее скелетом были древние города Востока. Именно там из природных богатств создавались предметы, которые будут служить человеку веками. Красивая посуда, надежное оружие, изысканные украшения, чудесные ковры – все что нужно для хорошей жизни, что ценилось, приносило владельцу радость и подчеркивало его статус – все это создавали города, умножая богатство державы. Ведь если шелк сырец торговец брал за десять туманов, то уже готовую одежду мастера продавали за двести: основной заработок оставался в городе, который богател на глазах. Так разрастались и хорошели города Шелкового пути: одевались высокими стенами, украшались великолепными дворцами, хвастались друг перед другом искусными мастерами, знаменитыми поэтами и философами. Так они становились центрами притяжения и людей, и денег, и власти.

И если Герат или Мешхед в Хорасане были богаты и знамениты задолго до нас, то новое время и амбиции нашего Повелителя требовали создания нового безопасного форпоста, где жители могли бы богатеть под нашей защитой, а мы – собирать с них хорошую мзду и распространять влияние шиизма на сопредельные территории.

Прочел ли главный визирь понимание всего этого на моем лице, или попросту у него закончилось отведенное на меня время, но после недолгой паузы он произнес:

– Бам должен стать южными воротами шиизма и центром торговли с Индией. А ты должен положить начало его величию. Теперь – иди.

Великий Казвини умел настроить на свершения, ничего не скажешь. Конечно, мне льстило что именно меня выбрали для подобной миссии. Кажется, это было задание того рода, где нужно работать головой, а не ногами. Говорило ли это о том что Казвини начал меня выделять?…

Выйдя во двор во власти честолюбивых мечтаний, я был тут же пойман в сети дурманящего аромата гашиша. Это Бабуджан, хитроумный и льстивый до неприличия помощник главного визиря, уже зазывал меня к себе. Все свои проделки мы обычно осуществляли вдвоем – ходили к танцовщицам, в лучшие галйаналты^[17], хамамы, выезжали в богатые на дичь прикаспийские луга.

Бабуджан пронес легкий сверток перед моим носом.

– Ничего не говори, просто попробуй, – ухмыльнулся он.

– Что-то новенькое, Бабу?

– Сам только что… Если и тебе понравится, возьмем для наших вечерних утех.

Я не любил курить дурман в чистом виде, и Бабу частенько что-то придумывал. Он смешивал гашиш с различными добавками, которые делали его, во-первых, более легким, а во-вторых, у снадобья появлялся особый, пикантный вкус. Недавно при дворе завелся европейский обычай курить табак, его запасы имелись и у Бабу.

Первая затяжка была легкой. Я всегда так делал – хотел понять состав смеси. Сперва уловил тяжелый привкус табака и будто бы нотку лимона. Потом последовала более глубокая затяжка, и приятный дурман начал спускаться вниз. Как я любил эту ощущение! Ты не теряешь ясности ума, но при этом возникает чувство приятной расслабленности, которое невозможно достичь никакими другими способами. Затем появляется приятная легкость в мыслях. Я чувствовал род оживления, а внутри головы будто бегали, дразня, маленькие букашки. Тайные мысли и неожиданные прихоти выплывали яркими образами, будто их увлекали воды горной реки Панджер. Именно таким приятным способом я обычно находил ответы на самые сложные вопросы.

Глава 3

Там, где лик ты явишь, там и лунный свет не нужен. Тем, кого ты осчастливишь, сладостный шербет не нужен.

Самое сложное в пути – убивать время. Пока верблюд переваливает тебя с одного бока на другой, ты не можешь делать ничего другого – ни читать, ни писать, ни даже жевать… А теперь представьте себе бескрайнюю пустыню с ее невыносимой жарой, всяческой отвратительной живностью вроде грызунов и змей, растительностью в виде бегающих колючек и частыми песчаными бурями. Иногда бури появляются исподволь, тогда начинается страшное. Рабы и животные становятся неуправляемы. Одни пытаются убежать, другие – припрятать что-нибудь из каравана для своих нужд. Уследить за всеми невозможно. Каждый беспокоится только о себе. Я больше всего боялся маленьких песчаных пылинок, которые попадают под одежду, в уши, в нос, и – самое страшное – в глаза. Не успеешь закрыть лицо – и пылинки забиваются под веки, затем они дергаются всю дорогу, будто у тебя нервный тик. Тогда нужно как можно быстрее добираться до лекаря. Уложив тебя на спину, он тонким инструментом очищал глаза под веками, а затем омывал специальным раствором. Но, Аллах всемогущий, если ты не мог найти лекаря по дороге! Тогда через несколько дней пути глаза опухали, и вскоре путник начинал слепнуть.

Да, а ведь есть еще и разбойники из тех отчаянных, кого не контролируем даже мы! Разбойники, что понятно из их названия, промышляют набегами. И от их набегов могут быть неприятности – даже и от тех, кого мы знали… Ведь иной раз попадался тугодум, которому и не сразу объяснишь, что не с тем, ох не с тем он связался! Тогда, бывало, приходилось спасаться бегством. Но в этот раз, хвала Аллаху, таких случаев пока не было. Разве что в одной пыльной деревушке мы подверглись набегу настырных мух. Они сильно покусывали открытые части тела, из-за чего мне пришлось на некоторое время полностью укрыться. Но зловредные насекомые довольно быстро поняли с кем имеют дело, и уже пару часов спустя их не стало.

Впрочем, в пустыне были и свои развлечения. Если попадался даровитый чавуш^[18], он непременно всю дорогу напевал песни, смешил меня и всех остальных путешественников. Хороший индийский проводник, а большинство из них были индусами, сидя на ковре и соскребая грязь со своих ног, рассказывал про алмазы махараджей или про мудрецов и мобедов^[19]. А опытный торговец не только готовил крепкий кофе, добавляя к нему верблюжьего молока, но и открывал кое-какие секреты о жизни в далеких странах.

Раньше я передвигался исключительно на своем кровном теке^[20] в сопровождении нескольких верных наукаров, однако путешествие от этого легче не становилось. Испробовав многие способы, я понял, что самый лучший – присоединиться к каравану под видом обычного торговца. Таким образом можно найти интересных спутников или, если не повезет – просто уйти в свои размышления, чтоб никто не досаждал вниманием к твоей внешне рядовой особе. Просто ехать и думать обо всем, что взбредет в голову, – как раскрыть очередной заговор своих могущественных врагов, завербовать союзников, какой дурман стоит попробовать и какую красавицу выкрасть для утех. Главное – потом не забыть ни одной из этих ценнейших мыслей. Поэтому мой небольшой путевой дневник был весь исписан тайными знаками.

Мы двигались уже больше недели, и если до Йезда еще можно было повстречать что-то радующее глаз, то дальше начался настоящий ад. На восемь дней пути – всего два приличных караван-сарая – Рафсанджан и Махан… Но вот уже и мрачный Бам. Он мне не понравился с первого взгляда. Здесь все казалось противным.

Мой любимый Тегеран, где ты сейчас? Новая резиденция Шахиншаха с ее широкими улицами, вдоль которых ровным строем стояли красивые и высокие кипарисы – символы свободы и гордости… Там уже в конце апреля можно попробовать ранний тут и вишню. А мой родной квартал Дербент^[21], полный красавиц, курящих ананасовый или яблочный кальян в закрытых домах удовольствий! Где все это сейчас? Я уж не говорю про мой удобный дом, любимую наложницу и преданного пса по кличке Алабай, которого я держал вдали от любопытных глаз.

Я едва подавил крик отчаяния при виде мрачных окрестностей Бама, где мне предстояло провести немало времени. Пыль, бедность. Из деревьев – лишь финиковые пальмы. Прохожие одеты не просто жалко, а прямо убого. Так убого, что на них больно смотреть. Грязные дети прыгают в пыли, резвятся в грязных лужах, словно воробьи.

Среди бедных лачуг будто бегемоты, засевшие в луже, выделялось несколько красивых двух- и трехэтажных домов. Они немного порадовали мой взгляд, напомнив Тегеран. В одном из таких домов и жил хаким, или управитель, города Бама. Довольно странным показалось что он не вышел встретить меня прямо к воротам города, проявив явное неуважение. Я проехал узкими улицами в сторону базара, повстречав по пути мастерские, цеха, торговые лавки, склады и чайханы. Лишь увидев своими глазами как обстоят дела, можно понять, насколько безнадежна эта дыра и обстановка, с которой мне придется иметь дело.

Заглянув в небольшую закусочную, я спросил, не найдется ли чего поесть. Одному Аллаху известно, что это было за угощение – кусок мяса красноватого цвета и черная-черная лепешка. Я уже вовсю жалел о том что покинул родной город. На секунду промелькнула мысль – что если вся эта затея с миссией в Баме ничто иное, как западня, а то и ссылка? Может, великий визирь таким способом решил избавиться от меня? Это старый трюк – поставить перед верным слугой невыполнимую задачу, а потом свалить на него все неудачи и провалы. Я был так зол и обеспокоен, что даже не прикоснулся к еде – тем более что и выглядела она не особенно аппетитно.

Выйдя из чайханы, я подошел к коню, чтобы отвязать его. Тут ко мне подбежал мальчик в странном головном уборе, на котором висел колокольчик. Он произнес с угодливой улыбкой:

– Мой хозяин просит подождать его, сардар.

– А кто твой хозяин? – поинтересовался я.

– Не могу сказать, просто подожди его.

Я сдержанно улыбнулся мальчишке в ответ, обратив внимание на его необычный взгляд – слишком дерзкий и глубокий для мелкого слуги. На душе скребли кошки. В голове вертелись мысли, я изо всех сил пытался воскресить в памяти все детали прибытия в город – кого и где видел, с кем говорил, кого встретил по дороге на базар… Почему меня никто не встретил? Что это за мальчик? Где могла быть ловушка? Голова работала все быстрее, а рука крепко сжимала клинок под плащом.

Но вот в конце улицы показался всадник, толстый мужчина лет пятидесяти, богато, даже пышно одетый. Рядом с его конем бежали двое слуг. Подъехав, он тяжело спешился и так горячо меня приветствовал, что я устыдился своих подозрений. Агаи Ваис, так он представился, сразу пригласил меня к себе в дом. Это был тот самый дом что я приметил, один из немногих приличных в городе, где ко всему прочему еще имелся и маленький бассейн.

Меня провели в просторную, светлую комнату, увешанную и застеленную дорогими коврами. Трапеза по обычаю была устроена на полу, прислуга подносила легкие закуски. Я насчитал более десяти. Среди них была и баклажановая мосамма – закуска царей, как мы ее называли, хореши^[22] с айвой, ревенем и сельдереем, холодный айран с крошечными листочками мяты, множество зелени и свежих овощей. Рядом с ними лежал вкуснейший овечий сыр с высокогорных лугов близ Тебриза.

Пока я с огромным наслаждением поглощал блюда, мы говорили о торговле и неизвестных народах по ту сторону Амударьи.

Агаи Ваис называл все народы по другую сторону реки не иначе как дикарями.

– Они не знают Аллаха и никаких ценностей у них нет, – говорил он. – Все что эти люди могут – выращивать рис и поклоняться деревянным куклам.

Слушать его было интересно, но меня отвлекали и одновременно манили запахи, доносящиеся из сада. Там в глубокой яме обжаривали баранину. По аромату я угадал, что было мое любимое блюдо, называемое лявянги: распоротый желудок молодого барашка наполняют измельченными грецкими орехами, репчатым луком, густым соусом из дикой алычи, кишмишем, сухофруктами и, разумеется, шафраном. Все это зашивают и жарят в тандыре^[23]. Превосходная начинка смешивается с натуральным мясным соком барашка, что придает блюду тот неповторимый вкус, который гурман хочет получить, подсаливая еду.

Итак, наконец я сидел на добротном толстом ковре с удобно разложенными подушками и курупча – стеганными матрасами, а на красивую скатерть-дастархан передо мной вышколенные невольники хакима подавали блюдо, вид и аромат которого не поддавались никакому описанию. Но я все же попробую… Итак, сначала в большую общую тарелку положили ребрышки барашка. Мясо было таким нежным, что лишь прикоснись – само соскальзывало с костей и тотчас прилипало к пальцам. Рядом выложили маринованную и взбитую кислую сливу. Она была консистенции густого йогурта, красивого темного цвета, этим соусом нужно была смазывать каждый кусок мяса, отправляющийся в желудок. Взбитая слива добавляла нежному мясу пикантный привкус, которого было не много и не мало, а точно в меру. Наряду с кислинкой приправа еще и слегка холодила рот. О, это без сомнения была еда шахиншахов и их приближенных, этот вкус нельзя было спутать с чем-то еще… Раз попробовав, ты желал его снова и снова, но он был доступен только здесь и сейчас.

Все это великолепие мы красиво запивали молодым вином из Шираза, и чем быстрее убывал барашек, тем веселее и расслабленнее мы становились. Съев еще два ароматных куска, я почувствовал приятное успокоение. Мое тело было захвачено ощущениями покоя и удовольствия, а в желудке царило абсолютное умиротворение. Я давно заметил что если еда вкусная и хорошо приготовлена, то сколько ни ешь, не почувствуешь никакого отягощения. Именно это, хвала Аллаху, я сейчас и испытывал.

Завершив трапезу, мы решили выйти во двор подышать свежим воздухом. На улице заметно похолодало. Нам предложили накрыться одеялами. Ночи здесь были холодными, а дни достаточно жаркими, подметил я на будущее и для пользы дела. А еще почувствовал что у меня приятно кружится голова.

– Сардар, теперь, когда вы немного перекусили с дороги… Я готов поклясться, что вам еще никогда не приходилось пробовать такой опиум, какой есть у нас. Несомненно, это самый лучший дурман во всей Империи, – сказал мне Агаи Ваис.

– Не люблю опиум, он слишком тяжел для меня, – лениво ответил я.

– Поверьте, это нечто совсем иное нежели то, с чем вы имели дело раньше… – заявил хозяин дома, описывая пальцами круги вокруг головы.

Кажется, до меня не совсем ясно дошло, что он хотел сказать. Но когда мы вернулись обратно, я увидел заново застеленный дастархан, на котором нас ждали пряности и фрукты. Комната была освещена более скудно, чем прежде. Как только мы присели, послышались точные постукивания думбека^[24], звук шел из темного угла. Вошел прислужник с подносом, на котором было пять тяжелых трубок. Все было готово к употреблению.

Частота ударов думбека увеличивалась; что-то назревало. Вот из темноты появился юноша – тот самый, с колокольчиком, что встречал меня около базара. В темноте я только и заметил что он был почти полностью обнажен, разве что талию обвивала легкая шаль, на концах которой позвякивали монетки. Тело юноши блестело в темноте, вымазанное маслом. По запаху я узнал масло макадамии – этот ореховидный плод встречался в Странах Темных морей и служил средством возбуждения.