Юрий Симоненко
Год 2077-й
Часть первая. На своей земле
Ретроспектива. Перебежчик
23 августа 2019 года, Украина, Киев, улица Владимирская, 33, полдень
В кабинете было свежо. После августовской жары и духоты, что стояла на улице с самого утра, даже немного прохладно. Его приняли сразу, без промедления. С момента, когда он вошёл в холл на первом этаже и, представившись дежурному, сообщил о том, что намерен просить политического убежища в обмен на сотрудничество, прошло минут пять.
– Беленко, Андрей Владимирович, старший лейтенант ФСБ… сын полковника РВСН Беленко, Владимира Степановича… – на безупречном русском зачитал с экрана ноутбука русоволосый широкоплечий мужчина с неприметным лицом в костюме клерка.
Мужчина сидел за простым офисным столом в узком – всего метра три в ширину – прямоугольном кабинете с единственным окном. Несмотря на небольшой размер, в кабинете было просторно, из-за высокого потолка. Из предметов мебели здесь были только стол, пара стульев – на одном сидел неприметный человек, второй был свободен, – сейф в углу и на сейфе горшок с полуметровым декоративным деревцем с округлыми мясистыми листьями – толстянка, сразу определил Беленко, такое было у его тётки, державшей дома целую оранжерею.
– Прошу вас, Андрей Владимирович, садитесь, – мужчина указал на стоявший напротив стола офисный стул.
Беленко сел.
– Что заставило вас, русского офицера, пойти на предательство? – спросил неприметный человек.
От этого вопроса Беленко внутренне содрогнулся, но не подал вида. Он ожидал этого вопроса, но предполагал, что его зададут позже и в более мягкой форме. Но ничего, он потерпит, он был достаточно умён, чтобы не вестись на столь грубую провокацию.
– Я не патриот России, и я не люблю Россию, – спокойно ответил Беленко.
– В чём причина вашей нелюбви к России?
– Я либерал и космополит. Меня не устраивает режим, – копируя безэмоциональную манеру собеседника, произнёс Беленко и, заметив промелькнувшее на лице того одобрение его игры, добавил чуть экспрессивно: – Совок развалился двадцать восемь лет назад, а сами совки так никуда и не делись. В Украине не так.
– Наверное, было трудно скрывать ваши взгляды во время обучения в Академии ФСБ? – человек чуть расслабил позу и добавил в тон доверительности.
– Я почти не скрывал, – пожал плечами Беленко. – У нас на курсе патриотизм был больше показной. За пять лет учёбы не припомню ни одного совка или ватника.
Неприметный человек опустил глаза на экран, несколько раз коснулся экрана рукой, потом задал следующий вопрос:
– Ваши отношения с отцом, они стали хуже после смерти матери?
Это было больно, почти физически. Беленко почувствовал, что закипает.
– Мой отец всегда был совком. Мать правильно сделала, что ушла от него. Она была достойна большего, но свои лучшие годы, свою молодость и красоту отдала ему… и потому её жизнь не сложилась…
– Потому, что у неё были вы?
У Беленко потемнело в глазах, он их прикрыл и сделал глубокий вдох, потом медленно и спокойно выдохнул, открыл глаза и ответил:
– И поэтому тоже.
– Что вы хотите нам предложить? – сменил тему неприметный человек.
– Доступ к «Периметру».
Глава первая. Жизненное пространство
25 февраля 2077 года, бывшая Россия, Ростовская область, ж/д станция Узловая, раннее утро
Когда-то это место было крупной железнодорожной развязкой. От расположенного неподалёку посёлка остались только заросшие лесом огрызки стен и фундаментов да несколько монолитных строений из армированного бетона и плит перекрытия. На станции, рядом с поселением племени, уже пятьдесят восемь лет как ржавели несколько составов из цистерн и полувагонов. Остановившаяся здесь когда-то электричка сгнила сильнее товарняков; лишённая большей части оконных стёкол (кто-то хозяйственный их в своё время аккуратно демонтировал вместе с полезными в быту деталями интерьера), она стояла продуваемая всеми ветрами, регулярно заливаемая дождями и заметаемая снегом – стены нескольких вагонов от этого проржавели до состояния трухи и крыши просели. Рельсы местами скрывал слой грунта, ещё прикрытый кое-где потемневшей снежной коркой. Снег на крышах ржавых вагонов давно растаял, растопленный нагретым скупым февральским солнцем металлом. В нескольких местах между вагонами выросли полувековые деревья. Здание станции, с часами без стрелок и провалившейся крышей, усугубляло картину запустения.
Волк стоял на расчищенной от деревьев и кустарника площадке, между зданием станции и электричкой. На нём была удлинённая одежда из волчьих шкур, мехом вовнутрь, с нашитыми поверх шкуры растянутыми человеческими лицами; широкую грудь мужчины наискось перетягивал нейлоновый ремень от плеча к пояснице, за плечом были довоенный пластиковый лук для спортивной стрельбы и колчан со стрелами. Одни «маски» на волчьей шкуре изображали ужас и боль, другие «улыбались». Голову Волка накрывал капюшон, сделанный из волчьей морды так, что издалека он был похож на египетского бога Анубиса.
Волк был вождём племени.
Перед ним собрались одетые в шкуры и какие-то лохмотья люди, числом не меньше полусотни – его племя. Вооруженные копьями и топорами, обросшие бородами, с колтунами в грязных волосах и безбородые (среди них были и женщины), все они смотрели на своего вождя с ожиданием.
У ног Волка лежал труп умершего явно не своей смертью человека. Это был бритый наголо мужчина, одетый в куртку из хорошо выделанной чёрной кожи, тёмно-серые штаны и высокие ботинки. На правом виске мертвеца было вытатуировано изображение молнии, стилизованное под латинскую «S».
– Кто это, Кирпич? – спросил Волк, обращаясь к крепкому бородатому мужику с внимательными как у зверя круглыми навыкат глазами – старшему малой стаи из семерых охотников, от которой теперь осталось пять. Это они принесли лысого мертвеца и теперь стояли рядом с понурым видом. Все пятеро были заметно потрёпаны и сильно измотаны.
Волк уже знал ответ из доклада Кирпича. Вопрос он задал для собравшихся.
– Это один из чужаков, Волк, – ответил Кирпич и принялся по новой сбивчиво пересказывать события. – Мы встретили их на дороге… Их было много… большая стая… Мы убили этого, и ранили двоих… Они убили двоих наших – Бобра и Хряка… – Кирпич потупил взгляд.
– Как далеко отсюда?
– Если идти по «железке», два дня пути отсюда… но у них лошади… Мы шли всю ночь через лес, чтобы предупредить, а чужаки остановились на ночлег… Если бы они знали эти земли и шли ночью, то они были бы уже здесь…
– Где мясо убитых?
– Мы не смогли забрать мясо наших… Только этого… Когда мы его убили, сразу отнесли его в лес… Потом мы напали на оставшихся чужаков и ранили их… их было двое. Но когда напали, тогда увидели многих всадников… – Кирпич дважды сжал и разжал кулаки, показывая число всадников. – Они быстро приближались, и мы бежали… У чужаков была крепкая одежда и такие луки… с прикладами, как у ружья… Из них чужаки убили Бобра с Хряком… когда мы бежали… Эти чужаки хитры как лисы, действуют складно! И ещё… у них у всех на головах были такие вот знаки… – он указал пальцем на татуировку мертвеца, – и ещё такие… – достав из ножен самодельный клинок, Кирпич начертил на земле: «SS». – А у одного, на руке вот такой… – он изобразил знак, похожий на колесо с прерывистым ободом.
– Хм… – Волк почесал подбородок, – интересное кино… – он употребил слово, понятное только ему одному.
Подранки, смотрели на него с тупым выражением на лицах.
– Это, – он указал пальцем на изображение, – знак солнца… – Волк выдержал короткую паузу и продолжил: – Чужаки, которых вы встретили – солдаты. Это такая стая охотников, обученная охотиться не только на мясо, но и на других охотников.
Волк замолчал, погрузившись в размышления. Стоявшие вокруг люди ждали несколько минут, пока он не поднял вверх правую руку, подавая тем знак, что собирается сделать важное объявление.
– Слушать всем! К нам идут чужаки. И эти чужаки опасны. Но! – Волк окинул взглядом внимавшее ему племя. – Нас больше в два раза, и мы здесь у себя дома. Мы здесь хозяева!.. Мы можем уйти в лес, оставить это место, можем начать искать новое место… а можем встретить чужаков здесь и убить! Тогда у нас появится оружие, лошади и много свежего мяса! – Волк улыбнулся, показав остро заточенные зубы. – Что же мы сделаем? – театрально пафосно вопросил он племя, взиравшее на него как бандерлоги на удава Каа. – Уйдём?!
– Нет! – послышались выкрики из толпы. – Нет! Мы останемся здесь!
– Может быть, кто-то хочет уйти? – прокричал Волк.
– Нет! – закричали в толпе. – Убьём чужаков! – Заберем их мясо! – Убьём! – Встретим их и нападем! – Убьём! – Убьём чужаков!
– Что мы сделаем с чужаками?! – завопил тогда Волк.
– Убьём! Убьём! Убьём! – единогласно ответило ему племя.
Утро того же дня, двадцатью двумя километрами восточнее станции
Конный разведывательный отряд Нового Славянского Рейха в тот день был должен выйти к станции Узловой – конечному пункту своего маршрута. В течение семи дней два специалиста из Инженерно-технического департамента Рейха, шедшие в составе отряда, оценивали уровень повреждений и сохранности железнодорожного полотна. Специалисты остались довольны. В нескольких местах полотно нуждалось в ремонте, – требовалось подправить насыпь, заменить сотню-другую метров рельсошпальной решётки, но в целом качество железной дороги было удовлетворительным. Уже через несколько месяцев восстановительных работ по линии можно будет пускать лёгкие поезда. Дело осложняли три поезда, стоявшие на путях ещё со времён Войны. (Два товарных и один пассажирский составы замерли, как назло, на разных путях, – один, товарняк, стоял головой на восток, другие два когда-то двигались в западном направлении и стояли теперь на расстоянии шестнадцати километров друг от друга). Паровозам Рейха придётся сделать не один десяток рейсов, чтобы растащить товарные составы по два-три вагона (обветшавшее полотно не выдержит состава весом в сотни тонн, да и мощности локомотивов, даже нескольких, для этого не хватит, – перед Войной локомотивы были на электрической тяге и длина составов, которые они таскали, достигала двух километров).
После вчерашнего нападения дикарей головной дозор был увеличен до взвода, и интервал между дозором и основным отрядом был сокращен до расстояния прямой видимости.
Появившиеся непонятно откуда дикари ранили двоих бойцов, и ещё один боец пропал без вести. Теперь бдительность в отряде была усиленной: никто не отлучался в одиночку; всадники держались по два; арбалеты заряжены болтами со стальными наконечниками.
Кроме арбалетов и коротких мечей в отряде имелось два пулемёта (ПК и РПК-74) и восемь «Калашей», применять которые дозволялось только в самых крайних случаях (пока в Рейхе не наладили массовое производство боеприпасов к ним). Кроме того, у командира отряда имелся древний ПММ, полагавшийся каждому офицеру.
Командир специального разведывательного отряда НСР «Молния» – двадцатисемилетний широкоплечий голубоглазый лейтенант Яросвет ехал во главе отряда из двадцати двух всадников. Впереди, на расстоянии сотни метров двигались ещё десять всадников, двое из которых шли спешившись, отдав поводья лошадей товарищам, и были заняты тем, что вырубали крупный кустарник, проросший между шпалами, для прохода дрезины. Ручная дрезина шла между дозором и основным отрядом, её приводили в движение один из инженеров и приставленный в помощь боец. Второй инженер наблюдал за состоянием рельсов, железобетонных шпал и насыпи, периодически делая записи в специальный журнал. Четвёртым на дрезине был тяжелораненый, лежавший поперек тележки без сознания (ещё один раненый ехал верхом в основном отряде). Яросвет смотрел в развёрнутый планшет на разрезанную по квадратам и заклеенную в полиэтилен карту Ростовской области и размышлял над тем, как лучше будет зайти на станцию. Он с самого начала похода почти не сомневался в том, что такое место как Узловая окажется небезопасным, а теперь и вовсе был уверен в том, что на Узловой засела банда дикарей. Вчерашнее нападение на дозор только укрепляло его подозрения.
Яросвет решил оставить инженеров, раненых и четверых бойцов для их охраны вместе с дрезиной в пяти километрах от Узловой. В случае засады на станции, раненые и технари окажутся обузой, да и беречь следовало инженеров, – за потерю инженера в Рейхе по голове не погладят…
Вторая половина того же дня, ж/д станция Узловая
Племя сидело в ржавых вагонах и полувагонах без крыш, пряталось в развалинах станционных зданий. Десять лучников засели в здании вокзала на втором этаже; четырнадцать мужиков, которые поздоровее, вооружённые топорами и копьями, затаились на первом этаже здания. Они ждали почти восемь часов.
Тишина. Волк пригрозил пустить на мясо всех, кто станет разговаривать или шуметь.
Предупредить о приближающихся чужаках должны были двое охотников, засевших: один – на невысоком холме, в полукилометре от станции, второй – на одной из проржавевших ферм, местами удерживавших провисшие контактные провода. Первый должен был подать сигнал второму при помощи обычного зеркала заднего вида, снятого с одного из электровозов, стоявших здесь же. Второй должен был посигналить таким же зеркалом лучникам в здании станции и сидевшим в открытых вагонах соплеменникам.
Волк расположился на площадке светофермы, возвышавшейся с западной стороны станции, противоположной той, с которой ожидали «гостей». Внизу, под вышкой, прятались пятеро охотников, которые должны были бегать посыльными по приказаниям вождя, а также выполнять функции личной охраны. Каждый чётко знал, что должен был делать. Но в их плане было одно слабое место…
Они ждали сигнала с холма, а никакого сигнала не могло поступить уже потому, что одно из отделений специального разведывательного отряда НСР «Молния» ещё час назад закончило «работать» с захваченным наблюдателем. Результатом «работы» стала исчерпывающая информация о племени людоедов – об их численности и их нехитром плане действий. Труп горе-наблюдателя, ещё тёплый, со следами пыток, оставался лежать недалеко от того места, где тот прятался, но Волк и его племя об этом пока не знали, а потому продолжали тихо сидеть и ждать…
Тем временем тремя километрами восточнее
Возвращение отделения Первослава внесло ясность в планы лейтенанта. Теперь Яросвет знал обстановку, характер и численность противника, и ему оставалось только доработать уже имевшийся план операции по зачистке Узловой.
Уверенность насчёт обитаемости станции не подвела его. В самом деле! Станция, имевшая до Войны стратегическое значение, в которой сходились вместе пять направлений, просто не могла быть необитаемой! Только вот… Яросвет предполагал встретить на станции обычных нелюдей – озверевших людей, отличавшихся от обезьян (которых Яросвет, когда был ещё мальчиком Димой, видел в старых журналах о дикой природе) разве что большей сообразительностью (и большей жестокостью), а оказалось, там обитает довольно большое поселение не таких уж и глупых дикарей-каннибалов числом более полусотни.
«С нелюдью было бы куда проще разобраться», – думал Яросвет. Дикари, в отличие от нелюдей, могли быть вооружены и луками, и копьями, и топорами, и даже огнестрелом (попадались и такие). Нелюди если и попадались вооруженные, то, чаще всего оружием были камни и палки. Чтобы истребить десять-пятнадцать нелюдей достаточно было пятерых хорошо вооруженных бойцов, а с этими… «придётся повозиться…» – заключил Яросвет. – «Эти твари уже убили Малюту… Да и Радомир – толковый капрал, хоть и в седле, а боец теперь никакой…»
Отряд стоял в трёх километрах от станции, возле ещё одного мёртвого товарняка. Первый в сцепке электровоз замер как раз на небольшом, метров пятнадцать в длину, мосту. Под мостом протекала мелкая речушка, и лошадей отвели к водопою. Яросвет с сержантом Первославом и тремя капралами расположились на открытой платформе, груженной стальными болванками. Первослав закончил наносить шариковой ручкой пометки поверх полиэтиленовой плёнки на карте командира, поглядывая при этом в свою тетрадь на наброски, сделанные им во время допроса дикаря.
– Всё готово, командир.
– Так… давай посмотрим… – Яросвет взял у него карту.
– Вот здесь у них сидят лучники… до десяти ублюдков. Вот тут… – Первослав ткнул ручкой в планшет командира, – стоит состав, здесь… ещё около двадцати тварей. Они хотят отвлечь нас на себя… в железных коробках, суки, сидят… а тем временем те, с вокзала, нас из луков… А сунемся к ним – нас на первом этаже встретят!
– А главный их, этот… Шакал где?
– Волком его зовут, – усмехнулся Первослав. – Этот козёл вот здесь сидит… – Первослав показал на карте, – на башне с прожекторами. Но там ещё внизу несколько дикарей прячутся… личная охрана козла. Ещё вот здесь… и здесь… тоже прячутся.
Несколько минут Яросвет смотрел на расставленные сержантом отметки на карте, затем сделал несколько правок. Подчинённые, молча, ждали указаний. Наконец он оторвался от карты, жестом подозвал бойцов:
– Поступим так…
Вечер того же дня, ж/д станция Узловая
Всё произошло быстро. Пять минут потребовалось капралу Лютобору на то, чтобы его отделение, в состав которого входило два автоматчика, зашедшее с тыла в здание вокзала, покончило с засевшими там лучниками. В целях экономии боеприпасов автоматчики стреляли одиночными. Каждый автоматчик был прикрыт двумя товарищами, один из которых шёл с арбалетом наизготовку, второй – с обнажённым мечом. За ними шли три снайпера-арбалетчика и Лютобор, отдававший короткие команды подчинённым.
Услышав выстрелы и крики из здания станции, засевшие в товарняке дикари запаниковали (большинство из них слышали выстрелы впервые). Некоторые попытались бежать в противоположную от вокзала сторону, пролезая под вагонами, продираясь сквозь кустарник, но как только они выходили к лесу, их отстреливали арбалетчики.
Те дикари, что посмелее, рванулись было через пустырь к зданию вокзала, но попали под огонь пулемёта Калашникова калибра 7,62 мм (пулемётный расчёт уже закрепился в начале станции, предварительно расстреляв стрелами и вырезав прятавшихся там дикарей).
С юго-западной стороны, там, где ещё возвышались остатки различных технических сооружений, а также имелась неплохо сохранившаяся котельная, работало отделение капрала Чура из восьми арбалетчиков. Расстреляв пятерых местных, отделение взяло котельную. Увиденное внутри здания котельной двоих бойцов заставило проблеваться…
…Зашедший к тому времени с запада сержант Первослав уже видел, где сидит Волк. Его задачей было взять дикарского вождя живым для допроса.
Когда со стороны станции послышалась стрельба нескольких автоматов и присоединившегося к ним немного позже ПК, Волк решил было спуститься вниз, – он закинул лук за спину и полез по ржавой лестнице. Пока он спускался, троих из засевших внизу дикарей расстреляли болтами с железными наконечниками появившиеся из ниоткуда бритоголовые. Попытавшихся бежать двоих дикарей Первослав пристрелил из автомата, после чего сказал застывшему на лестнице Волку:
– Лук, аккуратно, с плеча скинул!
Волк подчинился. Лежавшие вокруг вышки тела дикарей располагали выполнять указания лысого военного.
– Спускайся. Попытаешься бежать, прострелю ноги. Всё понял, уёбок?
– Да. Не стреляй, – ответил Волк. Его мысли в тот момент лихорадочно метались, но Волк не подавал вида, держась с достоинством взятого в плен генерала.
Спускаясь, Волк заметил быстро приближавшегося верхом на коне широкоплечего чужака, которого сразу отметил для себя как командира захвативших станцию военных. Спустившись до конца лестницы (лестница начиналась на высоте полтора метра от земли), Волк спрыгнул на землю и стал медленно оборачиваться к стоявшему немного поодаль Первославу, но получил прикладом в скулу от одного из подошедших к нему солдат…
Подскакав ближе, Яросвет посмотрел с интересом на валявшегося на земле связанного Волка и приказал привести того в чувства. Реанимировали вождя весьма оригинальным способом – ударом ноги в область поясницы. Застонав, вождь разлепил глаза, и его тут же вырвало прямо под ноги стоявшего рядом «реаниматора».
– Имя? – начал допрос Яросвет.
– Волк.
– Главный здесь?
– Да… Был…
– Это верно. Был. Сколько вас тут всего? Считать, надеюсь, умеешь?
– Шестьдесят пять человек взрослых и двенадцать детей, – сообщил дикарь.
– Где дети и бабы?
– Там… – Волк кивнул в сторону здания с трубой и скривился от боли: распухшую скулу сводило, да и в штанах было мокро после удара в почку, – в котельной…
– Где тело нашего товарища?
– Его… отдали детям…
Волк взглянул в лицо допрашивавшего, и ему стало страшно. По-настоящему. Руки Волка задрожали.
– Н-нет. Н-не надо… Я здесь всё знаю! Меня слушаются… Я…
– Головка от хуя́. Молчать! – приказал Яросвет пленному и обратился к Первославу: – Привяжи эту падаль за ноги…
…Привязанный за ноги Волк вопил и даже выл как волк настоящий всю дорогу до котельной, – около двухсот метров, – которые конь Яросвета преодолел неспешной рысью за минуту. За это короткое время одежда из волчьих шкур изрядно обтрепалась, протёршись местами до дыр. Из нашитых поверх шкур «масок», уцелела только одна – на груди, изображавшая «улыбку». Лицо бывшего вождя племени было исцарапано в кровь; связанные за спиной руки развязались, – на левой руке, в области запястья, белела обнажённая кость.
Чур, стоявший возле входа в котельную, был бледен. Его бойцы окружили котельную и стреляли в каждого, кто пытался выбраться наружу.
Окна котельной были забиты досками и фанерными щитами. Некоторые щиты были сдвинуты в сторону, – видимо для проветривания помещения. Возле котельной валялись трупы нескольких полуголых женщин, убитых арбалетчиками при попытке сбежать. Возле одного из окон лежало тело пацанёнка лет семи, – арбалетный болт пробил его голову навылет. Никто из запертых внутри дикарей более не пытался выбраться наружу. Вокруг котельной распространялся запах жареного мяса, от которого у подъехавшего Яросвета постыдно заурчало в животе.
Чур доложился командиру по форме.
– Сколько их там внутри? – спросил Яросвет.
– Двадцать – двадцать пять баб с выблядками, – ответил Чурослав.
– Вооружены?
– Возможно, но сопротивление не оказывали. Только вот… – капрал покосился на убитого пацанёнка, – убежать некоторые пытались…
– Открывай дверь! – Яросвет обратился к стоявшему возле двери бойцу со шрамом через всё лицо. Боец выполнил команду. Яросвет заглянул внутрь, и… его стошнило.
Капрал подождал пока командир закончил блевать и протянул ему флягу с водой.
– Пулемётный расчёт сюда! Быстро! – приказал Яросвет.
Картина, представшая перед повидавшим всякое офицером Рейха, была омерзительная. Из открытой двери котельная просматривалась насквозь до такой же двери в противоположном конце прямоугольного здания. Котлы, а также остатки разнокалиберных труб располагались справа, слева когда-то были окна, но теперь везде сплошные щиты, местами сдвинутые в сторону. В крыше имелась неровная дыра, служившая дымоходом. Посреди помещения располагался очаг из стащенных в кучу кирпичей и кусков бетона, над которым были разложены прутья из арматуры с нанизанными на них кусками мяса. Между очагом и стоявшим снаружи Яросветом на бетонном полу лежал кусок плиты перекрытия, на котором лежало то, что осталось от Малюты… Яросвет увидел жавшихся по углам баб и нескольких детёнышей (назвать ребёнком маленькую нелюдь, выглядывающую из-за какого-то железного хлама, державшую в грязной руке кусок мяса, бывшего ещё вчера ногой или рукой бойца НСР Малюты – его подчинённого – Яросвет не мог).
– Отставить пулемёт! Будем экономить боезапас. Первослава с отделением сюда! – произнёс Яросвет, отдышавшись. – И чтобы ни одна тварь из этого гадюшника не вышла живой!
Чур отдал распоряжение одному из бойцов. Тот убежал.
– Лейтенант, – обратился к Яросвету Первослав, – что делать с этим? – Он указал на тихо скулившего Волка стволом автомата.
– Этого… примотать проволокой к во-он тому столбу, – Яросвет указал взглядом на первый попавшийся столб, – пускай подыхает медленно.
Спустя десять минут, обнажившие короткие мечи отделения Чура и Первослава вошли в котельную…
26 февраля 2077 года, ж/д станция Узловая, четыре часа пополуночи
Болело всё. Каждый сантиметр израненного тела. Левая рука распухла в кисти и сильно ныла, правая просто занемела. Затёкшие ноги тоже ничего не чувствовали. Хотелось пить. Правый глаз наполовину заплыл синяком и смотреть можно было лишь через узкую щёлочку, левый вовсе не открывался. Хотелось сглотнуть, но слюны не было. Во рту засохшее, вперемешку с кровью костяное крошево от выбитых зубов, не сплюнуть.
Сколько зубов ему выбили эти лысые? Два или три? – понятно не было. Передние, вроде как, целы, – и то хорошо! Челюсть вроде бы тоже… не хрустит. Волк потрогал языком левые верхние… «Точно, нету двух… Суки!..»
«Пить… Пить… Как же хочется пить… Суки, бляди…»
Перед единственным рабочим глазом нависла пелена, всё расплывалось.
Где-то рядом эти лысые ублюдки. Жгут костёр возле здания вокзала.
«Не спят, суки…»
Волк слышал, как раз в полчаса мимо проходил патруль. Один раз он не вытерпел и попросил воды. Всего лишь глоток воды. Лучше бы не просил… Похоже, сломали ещё одно ребро. Прикладом. Уже четвёртое или пятое – точно и не скажешь. Казалось, что целых рёбер у него вообще больше не осталось.
Рядом хрустнула ветка.
– Волк, – послышался рядом знакомый манерный голос, – это я, Белка,
«Вот, блядь, тебя-то, козла дырявого, я только и ждал…»
Белка был местным пидором, которого Волк сильно недолюбливал и под настроение мог отвесить тому подзатыльник-другой. Волк вообще таких не любил. Раньше, до Войны, либеральные толерасты назвали бы Волка «гомофобом» (то есть, нормальным в сексуальном плане человеком), а теперь таких словечек почти никто не знал. Но многие в племени, вождём которого харизматичный Волк был последние три года, Белку очень даже любили… Ну а Волк особо тому не препятствовал. Лишь иногда являл свою «гомофобность» через подсрачники и подзатыльники.
– А, Бельчонок… – осклабился, привязанный к столбу Волк, – давай, развяжи скорее дядю Волка, пока эти пидоры лысые сюда снова не подошли…
– Да, да, сейчас! Я тебя развяжу! – Белка кинулся помогать пострадавшему вождю.
Как позже выяснилось, всё время, с момента как на станции послышались первые выстрелы и до глубокой ночи, Белка прятался на крыше той самой котельной, напротив которой висел Волк. Происходившее внизу Белке было хорошо слышно, и когда по ведущей на крышу лестнице стал кто-то подниматься, Белка забрался в рухнувшую когда-то давно на крышу котельной ржавую стальную трубу. Его не заметили. Бедный напуганный педераст несколько часов просидел в холодной трубе в мокрых, провонявших мочой штанах. Глубокой ночью, основательно промёрзнув, он всё же вылез из своего укрытия и ещё какое-то время боролся со страхом, пока наконец не решился спуститься с крыши. Может быть, он и бросил бы Волка висеть на столбе, да страшно было уходить в лес одному. Белка – одно название: «мужик»… иные бабы в племени посмелее были! – был труслив настолько, что при малейшей опасности его ноги и руки начинали трястись. И он очень боялся боли. Потому и был готов исполнять все пожелания и прихоти соплеменников, только бы те его не били.
– Ай, блядь… Аккуратнее! Р-рука…
– Ой, прости! – запричитал Белка и пугливо заозирался по сторонам, продолжая раскручивать проволоку. – Сейчас… Вот так…
«Блядь, да скорее же ты, педрила ёбаная!.. Вот так свезло! Ну, ничего… Уйти бы, а там… сорок кило свежего мяса всегда пригодятся…»
Тощий и мелкий как глист Белка провозился минут пять с проволокой. Когда он всё-таки справился, обессиливший Волк навалился на него, не в силах держаться на ногах.
– Пить, пить дай!
– Да, конечно, конечно, Волчок. Вот… – Белка протянул вождю пластиковую баклажку с водой, – из тех, что делали ещё до Войны, и которые, при должном уходе, вполне можно использовать ещё не одну сотню лет.
За «Волчка» Волку сильно захотелось пнуть Белку, но тело не слушалось. Он прополоскал рот, выплюнул зубное крошево, потом напился, кривясь от боли.
– Давай, пошли скорее! Пока эти… не вернулись. Здесь недалеко, километров семь…
– Кило… чего?
– Пошли, пошли, Бельчонок! К рассвету дойдём.
На рассвете они добрались до места, бывшего когда-то дачным посёлком, где у Волка имелся схрон в подвале разрушенного до основания временем и непогодой дома. Больше всего логово Волка походило на… да на волчью нору и походило. Заросший бурьяном холмик, вокруг – сплошной лес из одичавших садовых деревьев. На верху холмика – старая бочка, под ней – дымоход. Нора прикрыта куском жести и присыпана землёй, дальше – дверь в подвал.
Подвал… Апартаменты! Белка такого обилия роскоши в жизни не видел.
В центре помещения – печь, вокруг – мебель: кожаный диван, кресла, стол, шкаф, на стенах – картины, множество книг.
Волк был, конечно, ублюдком редкостным: убийцей, насильником и каннибалом, но, ублюдком он был грамотным и даже начитанным. Потому и дожил до сорокá. Потому и стал вождём племени. Вначале их было всего пятнадцать, год спустя – уже тридцать, а через два – почти шестьдесят… а через три… А через три года пришли лысые вояки-солнцепоклонники, поломали Волку рёбра, выбили зубы и примотали проволокой к железобетонной опоре контактной сети, и, если бы не педераст Белка, подыхал бы Волк сейчас в беспамятстве на холодном февральском ветру…
Но теперь самое худшее было позади. Волк лежал на сухом диване. Белка суетился вокруг печки, разогревая в ведре воду, старательно выполняя все указания пострадавшего вождя.
В норе имелись кое-какие лекарства и припасы солёной человечины. Имелась сменная одежда и обувь. Кроме того, здесь хранился ещё один старинный довоенный лук для спортивной стрельбы – точная копия оставшегося у лысых, и ещё кое-что… Но это всё предметы физические. Главное, что имелось теперь у Волка, это – цель. Нет, не так! У Волка теперь была ЦЕЛЬ – настоящая, такая, которая овладевает человеком, подчиняет все его мысли и чувства. ЦЕЛЬ опасная, при первой оплошности убивающая.
Волк мог бы уйти дальше на юг, или на юго-восток, сколотить банду, собрать новое племя… но это бы означало: сдаться, проявить трусость и слабость характера… И какой он тогда Волк? Тогда уж лучше сразу Шакалом назваться… Нет. Менять имя Волк не станет.
