Юрий Викторович Швец
Рок. И посох в песках оружие. Книга 2. Том 1 «Угроза из прошлого»
Между тем, гептера медленно пристала, воткнувшись в обмотанный канатами буфер пирса, для смягчения толчка при швартовке. На её борт подняли сходни, и по ним быстро сбежал высокий человек с пышной шевелюрой и бородой. Его жилистая, морская фигура хорошо контрастировала с портовым людом. Он огляделся и, определив для себя в каком направлении нужно двигаться, продолжил движение по набережной…
– Диархон! – услышал он призыв пришедший через головы снующих по набережной людей, и с высоты своего роста увидел пытающегося протиснуться, сквозь толпу к нему Гамилькара.
Улыбнувшись во всю ширину своей бороды, он двинулся навстречу. Вот, наконец, миновав бывших пленных соотечественников, восходящих на корабли, он вышел на открытое место, куда протиснулись и Гамилькар, и окружающие его воины…
– Диархон! Я ждал тебя только завтра! Ну-ка, рассказывай все по порядку! – Появление этого человека, явно подняло настроение самого стратега.
Диархон, приблизившись, поприветствовал всех наклоном головы. Лицо его было темно от загара, какой бывает только у мореходов. Ветер и солнечные лучи, делают их кожу отличительной от кожи всех остальных людей, не связанных с морем. Он продолжал улыбаться, хотя улыбка пряталась в его бороде, но чрезвычайно добрый и прямой взгляд, излучал теплоту и радость, от которой всем стало радостней и веселее…
– Клянусь, сном Нереид! Мне так приятно, вновь оказаться на земле Сицилии! Но жаль, только, ненадолго! Ведь мы, навсегда, покидаем её! Сколько, здесь, всякого пережито и оставлено в памяти! Все события, происходившие здесь, на этих полях, на этих горах и холмах, не в состоянии описать не один мудрец в течение всей его жизни! Скольких товарищей мы потеряли на этом острове и, скольких потерял Карфаген до нас?! Моей душе трудно смириться с мыслью, что мы оставляем свои притязания на владение частью острова! Но прошлое не вернуть! И мне становится немного грустно от этой мысли! – Диархон вплотную подошёл к группе, окружающей Гамилькара, он внимательно поглядел на, стоящего рядом с Баркой Антония Бриана в римской экипировке… и замешкавшись… спросил, – Я… могу говорить, свободно и открыто?
Диархон вопросительно смотрел на Гамилькара.
Вместо ответа, Гамилькар крепко обнял старого боевого товарища…
– Можешь, Диархон! Это наш новый товарищ Антоний Элиот Бриан! Он бывший трибун Римской армии. Но, сейчас, остался с нами по зову своего сердца, добровольно! Я полностью доверяю ему!
– Хорошо! – отреагировал Диархон, но в его голосе, все равно чувствовалось некое недоверие, которое ему было ещё трудно преодолеть. – Твои дети в Карфагене! В родовом доме! Ганнибал уже собирает из местных мальчишек свою маленькую армию! Гасдурбал изучает географию, а Магон с Иолой и её детьми, сажает цветы в саду! Кстати, у тебя я встретил архитектора из Коринфа Афоклиса, он собирается заложить в Мегаре храм Адониса! Домочадцы твои все в порядке – ждут твоего возвращения! Саламбо находится в Коринфе и скоро вернётся в Карфаген! Мне придётся отрядить флотилию для её сопровождения! – Диархон снова посмотрел на Антония, раздумывая, видимо, продолжать ли начатое дальше.
Антоний повернулся, чтобы отойти в сторонку. Он не хотел, мешать человеку, сомневающемуся в нем по каким-то своим внутренним причинам, но был остановлен рукой Гамилькара, которая легла ему на плечо.
– Я же сказал, Диархон! Ему можешь доверять как мне!
Диархон, извиняясь, положил руку на своё сердце и слегка наклонил голову.
– Совет Тысячи Одного проголосовал за то, чтобы ты взял бразды правления в войне с мятежниками! Полномочия обещают самые неограниченные, включая твой протекторат! Но, самое главное, Киферон выяснил, что за подкупом верхушки, начавшей бунт, действительно, стоит Наместник Гелы Децим Скрофа!
Диархон полез за пояс плаща и достал тубу, наподобие тех, что используются в римской армии для перевозки писем и приказов, и протянул её Гамилькару…
Взгляд Антония Бриана ошеломлённо остановился на переданной тубе… Он хорошо знал такие! И эта была, несомненно, одна из них! На ней была гравировка на латыни… Разобрав часть надписи, Антоний понял по ней, что эта туба из храма Двуликого Януса…
– … Спендий, Дуфф, Матос, Безерта, Асторий, Авторит и другие подкуплены им! – продолжал Диархон, пока Антоний всматривался в тубу, а Гамилькар медленно крутил её в руках. – Безерта и Асторий мертвы, вместе с отрядом, который двигался с ними в Африку! Но, старый Скрофа перехитрил Киферона, и Матос со Спендием ушли другим путём! Каким, нам не известно? Военные корабли с Гелы не выходили! Значит, он посадил их в торговое судно! Но их вышло множество, и отследить все стало невозможным! Все держится в тайне! Если кто об этом и знает в Сенате, то только самый узкий круг! Это, несомненно, самая агрессивная часть Сената, коя поддерживает и орден, засевший в храме Двуликого…
От этих слов Антоний вздрогнул… Он никак не думал, что карфагеняне так хорошо разбираются в пантеоне Римских Богов!
– …Но, все это, произошло уже несколько недель назад! Спендий и Матос уже в центре заговора! Ну, а Безерта и Асторий, как я уже сказал – в свите Диса! – Закончил Диархон.
– Киферон и его люди, не ранены? – с тревогой спросил Гамилькар.
– Их при этом было только двое! Обстоятельства сложились так, что не было времени ждать остальных людей! Они их встретили в каком-то месте, где тем нельзя было разыграть карту своего численного превосходства. Была ночная схватка, результат её у тебя в руках Гамилькар! Можешь послать послов в Рим, с этой тубой! Правда, там не все бумаги. – Заметил Диархон.
– Как не все? – удивлённо заглянув в тубу.
– Там нет титульных листов Республики, согласно которым можно было бы подтвердить их принадлежность мятежникам, – Скрофа, обманул Безерту! Но есть ещё и то, что Киферон оставил себе – это может нам помочь в дальнейшем! – пояснил Диархон.
– Что, у него опять возникли планы кого-то дальнейшего действия? – голос Гамилькара изменился, наполнившись тревогой и опасениями, – Киферон, что, все не как не может отойти от приключений, пережитых на Туманной земле? Ему мало их? – Гамилькар покачал головой, явно не одобряя действий этого человека, – Я в своё время обещал его жене, что привезу его с собой из Сицилии! Я дал слово! Он, что не знает об этом? Что, теперь, я скажу его жене и её детям? Где этот сумасброд?
Гамилькар загорелся гневом… сжав в своей руке тубу.
Диархон только улыбнулся… и ответил:
– Мне кажется… он отправился в свиту Спендия или Матоса?! Точно не знаю. Его связной сказал, что он это сам ещё не знает… и действует по наитию! А далее… будет действовать по обстановке!
Гамилькар открыл рот, не в силах произнести ни слова от распирающего его гнева и одновременно удивления храбрости того человека… коего Диархон, при Бриане, назвал Кифероном.
– И, что теперь-то?.. Как нам с ним связаться? – только и смог произнести ошеломлённый стратег. – Он… в своём уме?! А, что если его, кто-то узнает или выдаст? Хотя, постой… – Гамилькара пронзила мысль, – он ведь может также прикинуться последователем мятежа, как и другие?! А-а-а… вот оно что!.. А, что в этом что-то есть! Вот ведь заноза! Ай да, Киферон!.. Рисковый, но очень умный и храбрый человек! Я теперь догадываюсь, что его повлекло в гущу к врагу?! и связано это…
Гамилькар на некоторое время погрузился в размышление…
– Что же теперь? Что его повлекло? – теперь, потеряв терпение, как раньше его терял Барка, спросил Диархон.
– Он три года назад, дал одно обещание! Я, тогда, был слишком погружен в себя! Боль раздирала мне грудь! А он, испытывая и боль, и ярость одновременно, пообещал мне, что достанет этого человека, что стал вдохновителем этого события! И, наверно, он почувствовал, что наступил на след… на след этого гада…
Более Гамилькар не произнёс ничего, погрузившись в раздумье…
Диархон, увидев это, повернулся к остальным, поняв, что не стоит сейчас отвлекать Гамилькара.
– Меня зовут Диархон! – протянул он руку Антонию. – Прости за первое впечатление! Просто, после разразившегося мятежа, когда тебе в спину суют нож и предают кресту люди, с которыми долгое время жил в походной палатке, все это невольно отражается на доверии к людям! Но, я рад, что Гамилькар, так вступился за тебя! Это говорит о твоей надёжности! Как ты попал к нам, Элиот?
– Меня взяли в плен бесчувственного, в одном из последних сражений на этой войне! Гамилькар, оставил меня поправляться на его галере, а после, я стал помогать ему, готовить пленных к обмену в Италию. Так я узнал его поближе и понял, что в Риме полностью извращена и оклеветана целая народность и один из главенствующих в ней РОДов! Я решил поближе узнать ваш народ, воюя в мятежной войне на вашей стороне! – прямо и спокойно объяснил, Антоний свои намерения.
– Ну, что же, я знаю одного римского приимпелярия, который так же, как и ты, попал на галеру Гамилькара и с тех пор не покидает нас! Его, к сожалению, сейчас нет, он в отъезде! Но, по его возвращению, я или Гамилькар, познакомим вас обязательно! Да, я не стал спрашивать его… Ты, Антоний, не знаешь, что за приимпелярия он попросил отвезти в свою семью, полтора месяца назад? Я отвёз его… Очень слабый был, тот приимпелярий от ранений! И я думал, что не довезу его, что он отправится к Плутону, не добравшись до города! Но, Боги дали ему сил, и он перенёс переезд! Он сейчас в доме Гамилькара… под присмотром его домашнего лекаря.
Лицо Бриана изменилось, на нем выступили признаки большой заинтересованности о услышанном.
– Приимпелярий? Полтора месяца назад? Меня пленили примерно около двух месяцев! Это совпадает с моим пленением! Значит ли это, что ещё кого-то из того ночного «дела» спас Гамилькар?
Диархон понял, что Антоний не знает ничего о том приимпелярии… и отреагировал:
– Да… он многим сохраняет жизнь.
– Да, наш Вождь такой! Прошлый раз было тоже двое! Приимпелярий и декан! А теперь Трибун и приимпелярий! – подал голос один из воинов, подошедший к ним. – Это было в том же бою, Антоний! Его звали приимпелярий Целий! Да… именно так звали того воина, которого хотели заколоть наши жрецы Молоха! Но, Гамилькар не позволил им этого сделать! Он был в лагере на Эрике, Антоний! Ты что, правда, не знал об этом? Он, в бою пробился к Вождю и хотел его пронзить со спины тяжёлым пилумом! После этого он был сражён стратегом… У него ранена правая рука, и разрублена часть лица и черепа! Но Барка говорит, он выживет! А если это говорит наш стратег – то так и будет. – Закончил объяснения воин и обнял Диархона. – Ну, здравствуй старина!
– Гикет!!! Как ты оказался здесь? Я тебя не видел с того самого времени, как тебя привезли на мою галеру чуть живого, после того вашего визита в храм Молоха! Тебя и Теоптолема и ещё кого-то, уже не помню всех?!
– Я остался с Гамилькаром, после того как помог добраться сюда делегации Сарафа! И тот бой, на галере Антония, был для меня той точкой, после которой я уже не захотел возвращаться в политику! Скучно! Так ты, скажи? Ты же был в доме Баркидов!? Жив тот латинянин?
Эти слова, предвосхитили вопрос, который готов был сорваться с уст самого Антония! Антоний превратился вслух…
– Тот приимпелярий? живой! Правда, очень слаб! Но он, как ни странно, в доме не один воин! За ним приглядывает ещё один! Очень серьёзный… Он ему носит кушать и долго смотрит на него, думая о чём-то своём! Так было очень долго! Они смотрели друг на друга и молчали… Сейчас, они стали о чём-то говорить. Но, замолкают, если кто-то входит к ним! Вдвоём им явно веселее и интересней! – подумав, подытожил Диархон.
– Так о ком, о ком ты, говоришь? – не догадался, не понял Гикет.
– Он говорит о моем сыне, Ганнибале! – Вдруг громко произнёс Гамилькар.
Он уже подошёл к ним, и услышал часть разговора…
Гикет и Антоний, удивлённо посмотрели на Диархона. Тот улыбнувшись, кивнул…
– …Когда думаешь убыть в Карфаген? – спросил Диархон, глядя в лицо Барки.
– Завтра! Нет смысла задерживаться! В виду обстоятельств, что ты мне поведал! Надо преградить путь мятежникам к городам, с необходимыми им ресурсами! А ты, Диархон, проведёшь снятие всех оставшихся гарнизонов! Их всего два! Солунт и Лилибей. Я с моей частью корпуса, отправлюсь завтра на 25 галерах, догонять сегодняшнюю флотилию. Тебя жду через декаду! Тебе после всех перевозок, надо контролировать Каралис! Чую, что рука Децима всплывёт и там?! Бастарт – вот кто меня тревожит. Как он с наёмниками?
Диархон вздохнул на это упоминание, и это напрягло Гамилькара.
– Бастарт, ведёт себя как суффет! Он нежится в неге с гаремом италийских наложниц! С наёмниками он в панибратских сношениях. Я ему многократно пытался это втолковать! Но он не слушает и только твердит, что все держит под контролем! – ответил Диархон, морщась от воспоминаний.
– Ну, будем надеяться, что так и есть! Хотя я подниму вопрос в Карфагене о его замене! – закончил Барка.
– И наживёшь себе ещё одного врага, которых у тебя и так слишком много, что не хватит посчитать на всех наших пальцах, вместе взятых! – Вставил Гикет. – Я тебе скажу так – ты об этом молчи! Я сам подниму этот вопрос! Пусть злится и злятся на меня!..
…Остаток этого дня, прошёл в подготовке к завтрашнему отплытию. Море, словно почуяв, скорое путешествие через него, к вечеру разволновалось, под действием ветра, дующего с Атлантики…
Глава 7
Горы Атласа. Этот уголок природы Африканского ландшафта удивителен. Безжизненные скалы чередуются с вечнозелёными склонами хвои. Скальная составляющая их, преимущественно бурого цвета, богата железом и другими, различными природными компонентами и минералами. Здесь, с давних пор, идёт добыча меди и железа. Поэтому, совсем недалеко от самих гор, в их низовьях, строились и росли города, в которых селился мастеровой народ. Ремесленники и богатые путешественники возводили свои плавильные печи и кузни, стараясь объединиться в городскую общину и вместе построить оборонительные стены. Так городки превращались в города, ведь после плавки и обработки, металл превращался в различную утварь повседневного обихода и необходимые вещи в более технологичных процессах! Тут уже за дело брались купцы-торговцы, которые селились по соседству с мастеровыми людьми. Они скупали у мастеровых «необходимое» и распространяли товары дальше, по цепочке – от производителя к потребителю. С тех пор мир не изменился, и цепочка продолжает существовать в той же схеме и ключе! Только принцип подхода к движению вещей от производителя к потребителю сейчас несколько искажён. Но об этом следующих томах, а сейчас вернёмся к тем самых построенным у гор Атласа городам. В этих городах производилось столько необходимых вещей и товаров, без которых населяющие окрестности народы уже не могли обходиться, что возникла необходимость вывоза товаров в новые места спроса и, поэтому, и возникли такие города торговли, как Утика, Карфаген и Гиппон! Именно, эти города вбирали в себя все излишки производства и давали ремесленникам возможность расширить производство и продавать намного больше, чем они производили и продавали раньше! Таким образом, эти города процветали и были первыми базами скопления товара, перед его движением на новые рынки сбыта. Железные орудия постепенно стали вытеснять из обихода медные и бронзовые, по причине их долголетнего служения и крепости, (если, честно, автор сомневается в появлении медно-бронзовых инструментов у любых народов, раньше железных, так как по образованию автор металлург и знает технологию выплавки и первого, и второго) и здешние рынки, стали наполняться сравнительно дешёвым товаром. Здесь торговали всем: оружием, солью, которая добывалась из соленных озёр гор, всякими принадлежностями сельхозпродукции и кожаной, конной утварью, начиная со сбруи и т. д. Эти города, входили в различные союзы, коим они платили подать за их охрану и оборону. Попав под влияние «сильных мира сего», эти города жили как бы вне политики и оторванности от большой земли и её интересов. Таковыми городами были: Сикка, Загван, Зама, и многие другие. Они укреплялись ещё за счёт переселившихся в них ремесленников из таких городов, как Карфаген и Утика, которые привезли сюда не только защиту своих бывших государств-покровителей, но и своё мастерство, отточенное долгими веками родового ремесла… Со временем все эти города перешли под покровительственную протекцию города Торговли – Карфагена…
…Но, внезапное восстание наёмников, начавшееся стремительно, переподчинило эти города себе, и один из вождей восстания ливиец Матос, стоявший здесь лагерем, специально выбрал место под него на равном удалении от упомянутых городов, дабы контролировать их торговые потоки и получать все необходимое, для формирующейся здесь армии, с их рынков и складов. Этим он обеспечил себе и своей армии хорошее снабжение со всех сторон. Сам лагерь стоял на череде высоких холмов, заращённых различной растительностью. Две небольшие речки, сбегающие с ледяных вершин гор, петляли меж холмистой местности, обеспечивая питьевой режим армии и создавая тот комфорт людям, оберегающий их от возникновения различных эпидемий… вызванных некачественной питьевой водой и жарким климатом Африки…
Матос не стал основательно укреплять свой лагерь, в полной уверенности скорой победы и надежде двинуться в дальнейшем на сам Карфаген. Имея более 30 тысяч пехоты, он вёл постоянную переписку с римским дезертиром Спендием, который находился севернее, в прибрежной полосе городов Утики, Гиппона, Горзи, Тунги, Мектара. Восточнее Матоса находился Тапс, который остался верен Карфагену, и отразил все попытки овладеть им, кои предприняли отряды мятежников. Стратег Тапса укрепил все подходы к городу, и мятежники в конце концов оставили попытки овладеть им, ввиду своих потерь и стойкости войск стратега Тапса. Севернее Тапса, находился Сусс или как его называли берберы Хадрумент, который несколько раз переходил из рук в руки. Но, в конечном итоге, остался за мятежниками и Спендий, оставив там свой гарнизон, ушёл к Утике, обходя Карфаген с юга…
Вожди мятежа, сразу же, не поладили друг с другом. Каждый верил в свою собственную исключительность и не доверял своему соратнику. Они не спешили объединяться, расширяя свои территории влияния и укрепляя ряды своих армий, чувствуя, что после победы, в которой они нисколечко не сомневались, придётся воевать друг с другом для более выгодного раздела власти… Поэтому, вновь примкнувших обучали ратному искусству и набирали в селениях новобранцев. В лагере Матоса, собралась довольно большая армия, плохо понимающая дисциплину, но своим костяком состоявшая из пехотинцев, проходивших службу в армии Карфагена – в корпусе ливийской пехоты. Именно эти солдаты имели навыки и могли обучить других тому, чему они научились за долгие годы службы в Карфагене.
…Матос обходил лагерь, осматривая те небольшие укрепления, что он все же приказал воздвигнуть… боясь подвоха со стороны соратника Спендия. Также, он проверял ход обучения своей пехоты из вновь прибывших в лагерь. Для этого, в огромном лагере, были отведены специальные места… Он шёл решительной, быстрой походкой, говорящей о его довольно энергичной натуре. Это был ливиец огромного роста, богатырского телосложения, с чёрной кожей, как и все его ливийцы. По всему чувствовалось, что в нем кипит и присутствует необыкновенная сила… Он собрал вокруг себя людей, с которыми воевал в корпусе Гамилькара, и именно им мог хоть сколько-то доверять.… Но, будучи маниакально недоверчивым, он следил за всеми…, ибо его жизнь уже подвергалась опасности. Все это началось после покушения на него, месяц назад, когда задержали германца, пробравшегося к нему в шатёр, с огромной секирой. Матос лично отсек ему голову, но, после этого, его будто подменили. Везде он видел заговоры и продолжал казнить людей по любому, даже малому поводу, подозревая их в предательстве и, как ему казалось, в продаже Спендию…
… – Матос, пощади! Мы всего лишь отклонились от пути, чтобы напоить лошадей, а потом не сразу нашли дорогу!
На коленях перед огромным черным ливийцем Матосом, стояли пять человек, такой же национальности, как и сам вождь.
– Врёшь, собака! Вы спелись с этой римской гадюкой Спендием! Он видит себя во главе всего восстания! Только себя! А, вы, паразиты и продажные скоты, позволяете ему так думать! Он собирает против меня вот такой скот, как вы! Вас не было четыре дня? Песчаных бурь в эти дни Боги не создали! Два обоза пришли вовремя! А ваш? Где, был ваш?! Казнить! – командует Матос.
И с особым удовольствием и улыбкой на губах наблюдает, как его чёрный палач опускает египетский топор на головы приговорённых.
– Вот, – с удовольствием и удовлетворением, констатирует Матос, после казни, – так будет, со всеми, кто изменит мне! Мне, человеку, который думает за всех вас! Меня не проведёшь! – кричит Матос и взгляд его, словно взгляд чёрной пантеры, торжествующе проходит по лицам ошеломлённых казнью окружающих…
Матос продолжает своё движение по лагерю, который наводнён всевозможными магами и представительницами древнейшей профессии женского пола. Эти гибкие, как ветви деревьев, танцовщицы исполняют зажигательные танцы, под одобряющие, опьянённые такой свободой, крики воинов… Все они благодарны за это Матосу и громко приветствуют его, протягивая ему чаши с тёплым, нагретым солнцем напитком, лишь отдалённо напоминающим вино. Но получается это приветствие в разнобой и как-то пьяно, панибратски. Впрочем, Матос и не требует к себе какого-то особого внимания! Он прекрасно разбирается в людях и, поэтому, не торопит события, стараясь, как можно больше, завоевать любовь и доверие этих самых воинов… Он стоит, опьянённый видом крови и власти, чувством собственного величия! Он отстраняет чашу, поданную ему, и кивком головы даёт кому-то знак.… Через несколько мгновений, ему подают чашу с настоящим прохладным вином, он поднимает её, приветствуя всех и, с удовольствием, выпивает её до самого дна!.. Этот момент, и наступающее вслед него опьянение, погружают его в эйфорию от собственного величия и могущества… Голова его наполняется неким восторгом от созерцаемого в его лагере.
– Матос, в лагерь доставили из Приона, командующего Гиксона и его командиров! – рапортует, подошедший к нему рослый человек, совсем не африканской внешности.
– Давайте их сюда! – радуется Матос, обнимая и ощупывая одну из танцовщиц. – Посмотрим на них!
Сквозь толпу, копьями толкают пленных карфагенян. Они босы и оборваны… Лица их черны от пыли. Губы потрескались от жажды и опухли от воспаления…
– Вот он! Вот он, Верховный главнокомандующий! Суффет Карфагена! Человек, обладающий неограниченной властью в Великом Карфагене! – о весь свой голос смеётся Матос, подходя к одному из вытолкнутых вперёд людей. – На колени, собака!
Матос, сбивает человека с ног, ударом ноги в подколенный сустав. Тот падает, но встаёт опять, бесстрашно смотря в глаза чёрному ливийцу… Глаза Матоса наливаются кровью, зрачки расширяются от бешенства, но это, кажется, совсем не действует на храброго карфагенянина перед ним… Тот, продолжает смотреть на него отрешённо и без какого-либо смирения… Матос срывается на крик, голос его дрожит от возбуждения:
– Что, хотел сэкономить деньги на наших жизнях? Поэтому, повёл нас в пески, не раздав приготовленного жалования? Теперь, вам уже не кажется, что мы много требовали от вас?
Он выхватывает меч и кружит своими шагами вокруг стоящего, в молчании, стратега Гиксона… Но, вспыхнувшее возбуждение, подкреплённое многолетней ненавистью, вызванное гордостью и неповиновением стоящего перед ним стратега, который как ему кажется находится в его полной власти, сменяется и затупляется, даже сквозь опьяняющий угар, предвкушением возможной наживы, за счёт выкупа этого карфагенянина Суффетами города, ибо он является одним из них. И, вследствие этого, гнев Матоса не переливается через край его расчётливого сознания и он успокаивается, убирая меч…
– Где мои деньги, суффет? – спрашивает он через минуту, выказывая уже своим голосом, не гнев, а удивление. – Когда ждать обозы с золотом? Что молчишь?
Матос с высоты своего роста, наклоняется к Гиксону.
– Мы ведь требовали прислать нам одного из Баркидов! Почему не прислали? Тем мы больше доверяли, а так видишь, что получилось? А все могло и обойтись, появись здесь Гамилькар! Но, ваши жадные отцы города, решили иначе! Они решили, что мы скот, который можно гнать на убой! Что из этого вышло? Они хоть, сейчас, задумались?
– Баркидов, сейчас, нет в городе! – прохрипел в ответ Гиксон. – Я, тоже, не изъявлял своего желания лицезреть вас! Но… выполнял волю Совета!
– Ты Герой?.. Смотрите, воины, это Герой! О таких рассказывают ваши легенды?! – Матос со смехом обратился к стоящим вокруг его пьяным воинам, у которых это утверждение вызвало приступ смеха.
А Матос меж тем продолжал:
– Почему же, Герой, не принял в расчёт такие простые выводы для себя – что он совсем не пользуется в армии ни уважением, ни доверием? Это глупо с твоей стороны, Гиксон. А свита?! Почему, молчала, не предупредила тебя об этом твоя свита?! – Матос повернулся к, стоявшим и молчавшим, плчнным военачальникам, кои находились позади Гиксона. – Ну Что вы молчите? Даже, дряхлеющий Форгон, имел репутацию более приличного командующего, чем этот! – Матос указал на пленного суффета, – что же вы молчите? Вы, своим стремлением раболепства, перед родом Ганнонов и Советом Суффетов, подвели его и себя к черте возможной гибели?! Все вы, ненадёжные люди! ненадёжные… и полумайте как мы вам могли доверять?! Гамилькар – это дело другое!.. Но вы и тут схитрили… во вред себе… И молите свою Танит, чтобы она убедила отцов города, выполнить наши требования! Иначе, вас всех ждёт смерть! Ужасная, мучительная смерть! – Матос поднял руку с, вновь обнажённым, огромным мечом, поднятым вверх, в своём неистовстве закричал, – Смерть!!!
Его крик подхватили все окружающие его, а за ними следующие, и, вскоре, весь этот пьяный муравейник, только отдалённо напоминающий военный лагерь, кричал в своём пьяном неистовстве:
– Смерть!!! – не до конца понимая, к чему и кому этот возглас произносится…
– Уберите их! – Матос брезгливо толкнул в спину Гиксона своим огромным кулаком.
Конвоиры увели пленных. Матос, какое-то время, стоял задумчивый… Две его любимых танцовщицы, приблизились к нему, обняв его торс. К ливийцу подошёл какой-то, обвешанный всякими побрякушками, чёрный шаман-колдун.
– Что скажешь, Корфа? Какое наше будущее? – спросил его Матос, взглянув на него.
Чёрный колдун, положив свой бубен на ладонь верх тормашками, бросил в него свои кости… Он, долго, молча, смотрел на них, изучая их расклад. Потом, поднял свой взгляд на Матоса. В его глазах застыл ужас…
– Будет война в песках! Схватка льва со змеями!!!
Матос, в нескрываемом страхе…, отшатнулся от него:
«– Значит он уже в Африке!..» – подумал он…»
