Юрий Михайлович Низовцев
Всё и ничто

Только данный процесс формирования «настоящего» любого живого существа можно считать основополагающей истиной существующего для всего живого сущего, точнее, его сущностью.

Но человек не останавливается, в отличие от остальных живых существ, на этой «картинке». Он, как сознающее себя существо с неизмеримыми потребностями и непреходящими стремлениями, желает узнать мир и улучшить свою жизнь, для чего ему волей-неволей приходится проникать в сущность вещей, «извлекая» из них на каждом уровне те или иные истины, естественно, относительные, или адекватные только для данного уровня. Проходя различные уровни в познании, сознающее себя существо расширяет тем самым собственный кругозор, определяет устойчивость в вещах и их порядке при различных условиях и меняет так или иначе собственную жизнь, и, стало быть, меняет собственное сознание.

Отчасти это понимал Гуссерль, но он не нашел лучшего решения, как только отнести полную истину к вневременному: «Никакая истина не есть факт, т.е. нечто определенное во времени. Истина, правда, может иметь значение, что существует вещь, имеется налицо состояние, совершается изменение и т. п., а сама истина выше всего временного, то есть не имеет смысла приписывать ей временное бытие, возникновение или уничтожение» [5, с. 80].

Однако вневременное есть бесконечное, вечное Единое, в котором потенциально находится всё, но проявляться это Единое может только во времени, а не само по себе. Поэтому данное соображение Гуссерля характеризует его как идеалиста, верящего в существование умопостигаемого, идеального, бесплотного, что можно отнести только к небытию или фантазиям религиозного сознания.

Истина относится к понятиям, с помощью которых человеческое сознание пытается оценить достоверность происходящего, чтобы не погрязнуть в иллюзиях, ложном, различных искажениях информации, что неизбежно ведет к гибели. Собственно, поэтому для человеческого сознания характерно стремление к истине, делающей существование человеческих сообществ возможным. А всё происходящее может случаться только во времени, даже, как кажется, отвлеченные от бытия математические выводы и доказательства.

Истина – не есть непосредственно определенность бытия и условие бытия, как полагает Гуссерль, смещая «центр тяжести» на бытие. Напротив, окружающее нас бытие, или существующее сущее в целом определяется единым сознанием, а «бытие», окружающее любое индивидуальное сознание, или его «настоящее» определяется самим индивидуальным сознанием ступенями собственного развития, каждая из которых подводит сознание к постижению сущностей на данном уровне бытия; иначе говоря, подводит сознание к пониманию им немногих устойчивых положений, закономерностей, связывающих являющееся на том уровне, которого достигло сознание, что и означает постижение им истин этого уровня бытия.

Истина есть эквивалент бытия сознанию в опыте, подтверждаемый каждый раз успехами сознания в использовании бытия; именно этим условием истина определяется и выходит в существование. Поэтому истина соотносится с уровнем развития сознания и в этом смысле является относительной и ее фактически можно приравнять к сущности определенного уровня и условий бытия, в которых она постигается.

Многочисленные определения понятия истины затрагивают всего лишь ее отдельные стороны, но не проникают в его смысл, поскольку классическое определение истины, в котором основным критерием истины признается тождество мышления и бытия, упирается в расплывчатые понятия «мышление» и «бытие», которые еще надо каким-то образом привести в соответствие.

Тем не менее, к истине в любом случае может прийти только сознание, «посмотрев» на себя, на свое окружение и, далее, выделяя предметы, пытаться привести в соответствие со своими намерениями эти предметы, скорее, меняя их в своем высшем выражении, чем приспосабливая себя под них.

Поэтому истина в процессе познания всегда конкретна и зависит от уровня знаний и умения прикладывать эти знания, то есть она, как правило, проверяется практикой и лишь ограниченно пользой, так как кажущиеся лишними и даже нежеланными на сей момент знания и умения могут в дальнейшем «перевернуть» мир, тогда как стремление к выгоде, удовлетворению определенных лишь убеждением (верой) желаний есть опущение человека до уровня «потребления» только полезного, что сродни животному приспособлению к среде вместо ее преобразования, и ведет в конечном итоге к деградации человека.

Так что, в частности, Пирс в «Началах прагматизма» слишком сузил понятие истины: «Поскольку истина есть не более и не менее чем характер какой-то пропозиции, состоящей в том, что убежденность в этой пропозиции, если таковая обоснована опытом и рефлексией, приведет нас к такому поведению, которое бы способствовало удовлетворению желаний, каковые эта убежденность будет определять. Говорить, что истина значит нечто большее, значит утверждать, что она вовсе не имеет значения» [6, с. 104].

Другое определение «отца» прагматизма Пирса, имеющее отношение к истине: «Из того, причиной чего, как вам представляется, способен стать предмет вашего понятия, учтите всё представимо практическое. Это будет все ваше понятие данного предмета» [6, с. 168] предлагает учесть «всё представимо практическое».

Тут тоже проявляется натяжка двух видов: сегодня практическое может представляться одним кругом вещей, завтра – другим, что вносит неопределенность в понятие предмета, на который к тому же можно посмотреть с неожиданной стороны – так появляются изобретения; кроме того, практическое есть всё же большей частью полезное, утилитарное, исключающее воображение, полет мысли, «сумасшедшие» идеи, которые способны коренным образом менять нашу жизнь и действительно ее изменили, особенно за последние десятилетия.

Истина в соответствии с ростом знаний и практических применений меняет свой облик, так как человеческое сознание переходит от сущностей одного уровня к сущностям более глубоким. И в этом смысле истина соответствует открываемым сущностям.

Тут можно согласиться с Лениным В. И., который заявлял: «… «успех» человеческой практики доказывает соответствие наших представлений с объективной природой вещей, которые мы воспринимаем» [1, с. 127], с той поправкой, что «объективной природы вещей» изначально нет, так как не существует независимых от сознания вещей – все они, точнее, их копии, формируются сознанием в соответствии с его формообразующими способностями и «предоставляются» человеку для его жизни и развития, в ходе которого меняется само его сознание, приобретающее «временную» самостоятельность в каждой жизни индивидуального сознания. Поэтому только для односторонне «отсеченного» от единого сознания индивидуального сознания в человеке все вещи становятся независимыми от него при жизни, приобретая еще и движение, изменение именно для того, чтобы он мог преодолевать сопротивление среды из вещей и конкурирующих с ним других людей с их собственными индивидуальными сознаниями и «заставлять» вещи «подчиняться» ему.

Кроме практики, критерием истины не может не быть устойчивость искомого, выражающаяся и в целом ряде логических построений, практически не проверяемых, но основывающихся на известных законах.

Нельзя отрицать прикосновение к истине и интуитивно, то есть как процесса обретения истины без промежуточных ступеней от первоначала, коим может быть только являющееся, поскольку человеческому сознанию невозможно проникнуть в запредельное "пространство", откуда все являющееся берется.

Данную ситуацию с соотношением ощущений (сознания) и вещей задолго до Гуссерля поняли Гоббс и Беркли.

Гоббс отделяет ощущения со всеми их производными от объектов, порождающих в нас ощущения: «И хотя на определенном расстоянии представляется, будто произведенный нашей фантазией образ заключается в действительном и реальном объекте, который порождает его в нас, тем не менее, объект есть одно, а воображаемый образ или призрак – нечто другое» [7, с. 50-51].

Отделение Гоббсом ощущений от объектов, по существу, послужило основой для идеи Беркли, состоящей в том, что без существования чувств и разума проблематично существование всего остального, поскольку его нечем и некому воспринимать.

Беркли полагает существование вещей только при их восприятии собственным умом человека, или его душой, поскольку не существует никаких доказательств отдельного существования вещей вне человеческих ощущений: «Но, скажете вы, без сомнения для меня нет ничего легче, как представить себе, например, деревья в парке или книги в кабинете, никем не воспринимаемые. Я отвечу, что, конечно, вы можете это сделать, в этом нет никакого затруднения; но что же это значит, спрашиваю я вас, как не то, что вы образуете в своем духе известные идеи, называемые вами книгами и деревьями, и в то же время упускает образовать идею того, кто может их воспринимать? Но разве вы сами вместе с тем не воспринимаете и не мыслите их? Это не приводит, следовательно, к цели и показывает только, что вы обладаете силой воображать или образовывать идеи в вашем духе, но не показывает, чтобы вы могли представить себе возможность существования предметов вашего мышления вне духа. Чтобы достигнуть этого, вы должны были бы представить себе, что они существуют непредставляемые и немыслимые, что, очевидно, противоречиво» [8, с. 76-79].

До такой крайности, как Беркли, Гуссерль не доходит, но он присоединяется к Гоббсу и Беркли в том соображении, что созерцание первоисточника, или являющегося из ощущений, есть истинный источник познания: «Никакая мыслимая теория не может заставить нас усомниться в принципе всех принципов: любое дающее из самого первоисточника созерцание есть правовой источник познания, и всё, что предлагается нам в «интуиции» из самого первоисточника (так сказать, в своей настоящей живой действительности), нужно принимать таким, каким оно себя дает, но и только в тех рамках, в каких оно себя дает. Ведь мы же усматриваем и то, что любая мыслимая теория могла бы одну из своих истин почерпнуть в свою очередь лишь в данном из самого первоисточника. А следовательно, любое высказывание, которое придает выражение такого рода данностям через посредство их простого эксплицирования и с помощью точно примеренных значений, не делая ничего сверх этого, действительно есть… абсолютное начало, призванное в подлинном смысле быть истинным основоположением, действительно есть principium» [9, с. 80].

Вместе с тем Гуссерль, по сути, если истину полагать адекватной сущности, считает ее недостижимой в полном виде, или абсолютно: «От собственной устроенности определенных категорий сущностей неотделимо то, что подобающая им сущность может быть дана лишь «односторонне», «многосторонне» же лишь в последовательности моментов, и никогда не может быть дана «всесторонне»» [9, с. 33].

Юм рассматривает истину как соответствие мышления ощущениям человека: «Мы воспринимаем только свойства тех сил, которые доступны ощущениям» [10, с. 789-810]; «… дух состоит из одних только восприятий, следующих друг за другом, и у нас нет ни малейшего представления о том месте, в котором разыгрываются эти сцены, и о том материале, из которого этот театр состоит» [10, с. 365-367].

В своих соображениях Юм четко схватывает то обстоятельство, что первоначалом всего для человеческого сознания являются именно ощущения. В этом отношении он совершенно прав, поскольку именно через органы чувств информация поступает в управляющие центры сознания человека. Юм также прав в своем сомнении о существовании и качестве того, что находится за пределами ощущений. Тут он, безусловно, последователен в своих взглядах и выводах и отличается от остальных мыслителей тем, что не берет на себя ответственность определять неизвестное ему, строить догадки на непонятной ему основе.

Однако Юм, как и большинство мыслителей, концентрирует свое внимание не на сознании, а на человеке, что, естественно, приводит его к не совсем адекватным выводам: «… на каком же основании должны мы думать, что одни и те же силы всегда будут сочетаться с одними и теми же ощущаемыми качествами. Следовательно, руководителем в жизни является не разум, а привычка. Лишь она понуждает ум во всех случаях предполагать, что будущее соответствует прошлому. Каким бы легким не казался этот шаг, разум никогда в течение целой вечности не был бы в состоянии его совершить» [10, с. 789-810].

Вряд ли можно спорить с Юмом о том, что опыт, привычка, вырабатываемая на его основе, является важным фактором в жизни человека, тем более что Юм совершенно правильно отметил существование множества неизвестных нам сил, что предполагает для человека опору предпочтительно на известное и понятное ему.

Тем не менее, тут Юм сближает высшее сознание, присущее человеку, с низшим сознанием, принадлежащим остальному просто живому. Просто живое действительно только приспосабливается к среде методом проб и ошибок, накапливая в течение многих поколений генетическую память, позволяющую ему удовлетворительно сосуществовать со средой и бороться с собственными конкурентами на основе ощущений и запасенной генетической памяти. Но всё это не дает просто живому подняться над средой, существенное изменение которой приводит к гибели целых видов.

В отличие от низшего сознания просто живого, высшее сознание человека характеризуется прежде всего не разумом, который присущ всему живому в том или ином виде в качестве центров, обрабатывающих поступающую от ощущений информацию, а осознанием самого себя, что предполагает не просто принятие от ощущений информации с более или менее адекватной реакцией на нее, но последующее сознательное изменение того, что ему представляется.

Для этого у сознания в человеке имеется множество средств: воображение, обширные базы данных, общение, мышление во всех его формах, целенаправленная опытная проверка поступающей информации, формулирование и закрепление закономерностей, выведенных на основе опыта и логической обработки информации, стремления к новому, неведомому, производящее целые перевороты в жизни на основе изобретений и использования фундаментальных открытий и т. д.

Поэтому привычка характерна только для обывателя, заглушающего стремления собственного сознания к неизвестному, которому удобнее жить в рамках уже испытанного, но не для непридушенного сознания, всегда стремящегося преодолевать любые обстоятельства любой ценой.

Следуя Беркли, Авенариус, отрицающий существование независимой от человеческого сознания реальности, полагает в связи с этим истину не как соответствие сознания объективной реальности, а как результат совпадения восприятия большинства, непротиворечивость данных, стремление к целостности системы данных или как согласованность ощущений: «Здесь мы только отметили стремление к высшему единству, потому что в нем таится стремление мыслить в понятии единое целое. Мы могли бы отметить этот факт и на дуализме, ибо всё же его деление мира на две противоположности свидетельствует о мышлении, обращенном к целому; но нам казалось, что стремление к конечному, высшему единству лучше выражает потребность мыслить совокупность сущего, как понимаемого» [3, с. 17]; «Конечный результат нашего анализа находится в соответствии – хотя и не абсолютно, сообразно с различием точек зрения – с тем, к чему пришли другие исследователи…» [11, с. 120].

Гегель также присоединяется к вышеуказанным мыслителям в отношении абсолютной истины. Если вспомнить определение абсолютного, данное Гегелем, а именно: «… абсолютное есть единство субъективного и объективного… между тем как на самом деле субъективное и объективное ведь не только тожественны, но также и различны» [12, с. 131-142], то абсолютного ни в текущей жизни, ни в мышлении быть не может.

С точки зрения взаимодействия сознания и вещей, распознанных сознанием, процесс углубления сознания в любую вещь зависит от уровня сознания, которое может понять сущность вещи только в соответствии с ним, продвигаясь, например, от теплорода до законов молекулярного движения в разных средах.

Поэтому неадекватно считать каждую ступеньку в познании абсолютной истиной, тем более что в любую вещь можно углубляться бесконечно не только потому, что ее глубины никто не знает, но и потому, что само сознание меняется, «перескакивая» с одного уровня развития на другой, где и сами вещи предстают перед ним в ином обличье и подчиняются другим закономерностям.

Вероятно, поэтому самая древняя земная религия – индуизм – констатировала: истина не может быть выражена в силу своей многогранности.

А созерцательный по своей сущности буддизм, напротив, посчитал, что истина раскрывается перед каждым вашим взором.

Выше было показано, как трудно возражать против того и другого.

Как бы то ни было, но практическое продвижение человечества как в техническом, так и в нравственном отношениях показывает, что совпадение стремлений людей с познаваемыми ими основными природными и общественными закономерностями в преломлении их к решению практических задач приводят действия людей к реальным достижениям. Значит, истина все же существует!?

Но неужели истина носит только относительный, банальный или прагматический характер? Возможно, есть нечто, выходящее за рамки текущей реальности, которое, тем не менее может быть интуитивно понято и причислено к немногим основополагающим истинам.

Думается, подойти к этому можно, лишь разобравшись в соотношении таких категорий как бытие, сознание, информация.

.2. Активное и пассивное в своем единстве и разделенности.

Бытие в обычной формулировке понимается как существование сущего. Однако, на наш взгляд, этого понимания недостаточно, потому что объяснить, как отдельное, это существование невозможно.

Поэтому для одних неизбежно возникает Бог – первоначало и движитель этого сущего.

Противоположный лагерь в противовес этому воззрению выдвигает гипотезу о саморазвитии материи.

Ни то, ни другое не представляются удовлетворительными толкованиями существования сущего.

Что касается Бога, то эта всесильное, живое, внешнее и бесконечное существо настолько противоречиво и фантастично, что в него можно только верить от безвыходности, что и происходит. Более обстоятельно на этих и других свойствах Бога мы остановимся ниже.

Если же представить материю в виде некоего образования, которое само по себе движется и всегда двигалось, и в этом движении образует всё остальное, в том числе и сознание, то, во-первых, если доказать, что движение есть видимость, точнее, оно вторично, появляясь лишь в силу технической трансформации процесса обновления копий вещей в сознании живых существ в движение, то никакого саморазвития материи быть не может. Во-вторых, уже давно доказано, что геном любого живого существа настолько сложен, что самособраться, саморазвиться он ни в каком случае не мог. Тем не менее живое существует, и даже существует живое, сознающее себя, то есть сами люди. В-третьих, поскольку признается, что саморазвитие идет поступательно как непрестанный прогресс, то для него должны существовать начальные и конечные условия.

Всё это означает, что мыслители всех времен недооценили сложность и неоднозначность того, что мы – люди – такое, и в чем мы находимся.

Правда, Парменид пытался доказать, что бытие есть одно, в нем нет движения, нет возникновения и уничтожения: «Бытие вечно пребывает на одном и том же месте» [13, с. 37-39]. Относительно мира, в котором мы находимся, он выразился так: «Этот путь поиска да удалит тебя от мысли, привычка рождается от многого человеческого опыта и вынудит тебя употреблять око, что не видит, ухо, что не слышит в грохоте, и язык: но лишь мыслью суди и проверяй ошибки, ведь для того она тебе дана. Один лишь путь приемлем – бытие» [13, с. 37-39]. То есть он считает этот мир кажущимся миром мнений и чувств.

Надо сказать, что идея Парменида о бытии как едином, вечном и неподвижном, представляющаяся абсурдной, на самом деле может объяснить многое в существовании, если предположить, что кроме вечного, бесконечного Единого существует не кажущийся, а вполне реальный и материальный мир во времени, неразрывно объединенный с вечным Единым в некую устойчивую систему, обе составляющих которой поддерживают друг друга. Предположить это, конечно, можно, но хотелось бы получить ответ на вопрос: как эта система функционирует?

Бытие, если полагать под ним всё существующее, или существующее сущее, в отсутствии сознания в нем проявиться никак не может. Иначе говоря: если бы сознания не было, как такового, то и бытия не было бы – не существовало бы ничего. Данный факт является, по-видимому, первопричиной появления в человеческом сознании понятия Бога-создателя.

Это соотношение между сознанием и вещами первым довольно отчетливо понял, хотя и по-своему, Беркли: «Правда, существует поразительно распространенное между людьми мнение, будто дома, горы, реки, одним словом, все ощущаемые предметы имеют естественное или реальное существование, отличное от их воспринимаемости умом. Но с какой уверенностью и общим согласием ни утверждалось это начало, всякий, имеющий смелость подвергнуть его исследованию найдет, если я не ошибаюсь, что оно заключает в себе явное противоречие. Ибо, что такое вышеупомянутые предметы, как не вещи, воспринимаемые нами в ощущениях? И что же мы воспринимаем, как не наши собственные идеи или ощущения? И не будет ли полным противоречием допустить, что какое-либо из них или какое-либо их сочетание существует, не будучи воспринимаемым?» [8, с. 60-64].

В этом высказывании Беркли прослеживается мысль о том, что без существования чувств и разума проблематично существование всего остального, поскольку его нечем и некому воспринимать. Правда, Беркли из этого делает вывод, характерный для его времени: «… не существует телесной или материальной субстанции; остается, стало быть, признать, что причина идей есть бестелесная деятельная субстанция, или дух» [8, с. 76-79].

Как бы то ни было, но Беркли оказывается прав в своем предположении, что без сознания мир не существует, его просто не может быть в качестве бытия: в этом случае мир – это уже небытие.

Наше собственное существование означает, что в бесконечном и вечном Едином есть противоречие, вследствие которого оно, оставаясь единым, бесконечным и безвременным, вместе с тем является дискретно в бесконечном ряду конечных миров, приобретающих время существования. В противном случае Единое так и осталось бы в небытии. Это означает, что безвременное Единое потенциально содержит в себе всё, в том числе нечто пассивное и нечто активное, которые способны как проекция Единого существовать во времени, то есть в конечных изменениях. Вопрос состоит только в механизме, обеспечивающем эту двойственность: в Едином потенциально есть всё и вместе с тем оно же есть ничто, так как в отдельности оно есть небытие. С другой стороны, имеется его двойник, или проекция, в которой есть время. Иначе говоря, мироздание есть бесконечное, вневременное Единое и вместе с тем – нечто конечное, проявляющееся во времени бесконечно, что в его последнем воплощении, ощущаемом нами, мы называем бытием, или существующим сущим.

То, что какой-то «механизм» проявления мира в известном нам виде имеется, не подлежит сомнению, и самое простая его реализация – это божья сила, или сила духа.

Именно такой вывод сделал Беркли, посчитав возможным существование только бестелесного, духовного.

Однако бестелесное есть небытие, которое в нем и должно остаться в силу невозможности появления в этом «Ничто» внутренних противоречий с выходом их «наружу» – в бытие. Мы же наблюдаем вполне реальную картину мира, и вещи, находящиеся в нем отнюдь не бестелесны, с одной стороны; а сознание, с другой стороны, взаимодействующее, в частности, с телом, несмотря на собственную неуловимость, является вполне действенной и материальной силой, отражающейся в психике и преобразовании ощущений в меняющуюся картину мира.

Гуссерль, исследуя сознание в его соотношении с бытием, несмотря на различного рода колебания, в конечном итоге, так же как и Беркли, признал возможность существования лишь сознания, если даже весь мир исчезнет: «… для бытия самого сознания (в предельно широком смысле как потока переживаний) нет необходимости в каком-то реальном бытии…» [9, с. 150].

Авенариус и Мах доказывают, что без сознания нет материи, а без материи сознания, так как в эксперименте исчезает различие между субъектом и объектом. На этом основании они отрицают существование вне человека объективной реальности.

В. И. Ленин, как материалист, выдвинул против данного подхода следующие возражения.

«Для всякого естествоиспытателя, не сбитого с толку профессорской философией, как и для всякого материалиста, ощущение есть действительно непосредственная связь сознания с внешним миром, есть превращение энергии внешнего раздражения в факт сознания. Это превращение каждый человек миллионы раз наблюдал и наблюдает действительно на каждом шагу. Софизм идеалистической философии состоит в том, что ощущение принимается не за связь сознания с внешним миром, а за перегородку, стену, отделяющую сознание от внешнего мира, – не за образ соответствующего ощущению внешнего явления, а за «единственно сущее». Авенариус придал лишь чуточку измененную форму этому старому софизму истрепанному еще епископом Беркли. Так как мы еще не знаем всех условий ежеминутно наблюдаемой нами связи ощущений с определенным образом организованной материей, – то поэтому признаем существующим одно только ощущение, – вот к чему сводится софизм Авенариуса» [1. С. 39-40]; «Существование материи не зависит от ощущения. Материя есть первичное, Ощущение, мысль, сознание есть высший продукт особым образом организованной материи» [1, с. 43].