Юлия Пирумова
Уйти, чтобы вырасти. Сепарация как способ жить свою жизнь

Этап первый. Младенчество

Задача: обрести слияние с близкими, чтобы психологически родиться.

С рождения до трех месяцев

Наш самый первый сепарационный шаг случается еще до того, как мы научимся ходить: потому что наш первый шаг – сам факт рождения. Наше тело обретает физическую отдельность от матери, и, несмотря на всю болезненность и даже травматичность ощущений для обоих, это самый простой этап нашего отделения.

И вот мы уже вроде бы телесно автономные от матери человечки, но до настоящего психологического рождения нам еще предстоит много чего сделать. На этом этапе контакт с близкими людьми будет формировать в нас психику и сознание – и чем здоровее и заинтересованнее в нашем нормальном развитии будут эти близкие, тем вероятнее, что, хотя бы первый эпизод сепарации пройдет хорошо. Это важно: на этом этапе мы не можем ни на что влиять – и вынуждены зависеть от тех, кто нас родил и воспитывает. А зависимость эта огромная, повсеместная.

С рождения и до истечения одного месяца жизни мы проживаем стадию полного симбиоза с матерью. Наша пока еще «зародышевая» психика становится буфером между нами и слишком сильными стимулами и раздражителями, поступающими из внешнего мира. Задача матери – защитить от всего этого, чтобы не возникало чрезмерных аффектов, то есть переживаний, с которыми невозможно справиться. Она бережет нас от психоза и патологий, которые могут случиться, если психика не выполнит свою задачу.

Роль матери в этом процессе огромна. Своей психикой она «окутывает» малыша:

«Посредством эмпатии мать чувствует возбуждение и тревогу младенца, поддерживает и успокаивает его, именует чувственные состояния и придает им форму, восстанавливая таким образом гомеостатический баланс. По мере того как это повторяется вновь и вновь в течение достаточно долгого времени, психика младенца становится все более дифференцированной, он начинает справляться со своими аффектами самостоятельно, то есть появляется эго, способное вынести сильные аффекты и выдержать конфликтующие эмоции»^[5].

Этот опыт важно получить любому человеку – опыт безопасного симбиоза, в котором чужая психика делает важную работу по регулированию его внутренних переживаний. Если этот опыт не получить, то в дальнейшем это обязательно повлияет на устойчивость психики и способность к саморегулированию.

Если мать на этом этапе совсем не справлялась со своей партией и младенец не смог получить опыт безопасного симбиоза – то есть его потребности совсем никто не угадывал и не удовлетворял, – то есть большая вероятность, что его сепарация будет сильно осложнена этим обстоятельством.

С трех месяцев до года

Далее следует стадия абсолютного и естественного слияния, продолжающаяся примерно до 6 месяцев, в которой младенец пока еще даже не разделяет реальность «внутри» и «снаружи». Он представляет маму своей частью, потому как из его неудовольствия практически сразу же появляется удовлетворение. Захотел есть, заплакал, и вот – волшебная река молока уже потекла в рот. Это еще называется младенческой грандиозностью.

Бесценный опыт этого периода – переживание собственного всемогущества, безграничного влияния на мир, когда мать, близкие, да что уж там – вся реальность – подчиняются твоей власти. Отклик мира на желание младенца говорит ему о его ценности и любви окружающих. Конечно, впоследствии он должен будет с этим расстаться, потому что удерживать собственную грандиозность – это и есть невроз, а в худшем случае психоз. Но на этом этапе человеку важно ощутить свою значимость для формирования здоровой психики и самооценки.

Очень постепенно для младенца, который уже психически к этому подготовлен, оказывается очевидным, что его хотелки не всегда удовлетворяются. Мама либо оказывается не всегда наготове, либо дает удовольствие не в том объеме, в котором хочется. Внимание, плавающее исключительно внутри маленького человека, постепенно способно выхватывать из реальности кого-то или что-то снаружи. И в какой-то момент в психику младенца проникает страшная по своим последствиям догадка: «Есть кто-то, от кого я завишу, и этот кто-то дает или не дает мне удовольствие». В зависимости от опыта взаимоотношений с матерью, ее доступности или же недоступности, формируется изначальная жизненная позиция: человек либо доверяет миру и верит, что он удовлетворит его потребности (потому что мир добрый, щедрый и любящий), либо он вырастает с убеждением, что все слишком непредсказуемо, а значит, небезопасно и тревожно.

Чем чувствительнее мать по отношению к ребенку в этот период, чем лучше она реагирует на его запросы, чем точнее отражает и полнее удовлетворяет его потребности, тем увереннее в своем пусть еще примитивном, но уже ощущении собственной нормальности становится ребенок.

Значит, у него получается так сигналить в мир, что мир откликается щедростью. Это первичное получение знания, что «мир принимает меня и я хороший».

В целом, весь первый год жизни предназначен для проживания безусловного, надежного слияния с предсказуемой и эмпатичной матерью. И если у нас получилось пережить это состояние, то аллилуйя! Мы справились с первой важнейшей сепарационной задачей. Мы можем туда больше не возвращаться, потому что база для всей последующей сепарации заложена: ведь отделяться можно только от того, с кем был пережит опыт слияния. Мы забираем себе в копилку этот опыт и, опираясь на него, отправляемся решать дальнейшие задачи сепарации. У нас внутри уже есть это знание – что значит быть слитым с кем-то в безопасной и питающей зависимости. А вот невозможность пережить это слияние или сильная травма в этот период сказываются на всем последующем процессе сепарации: без опыта здорового слияния нет возможности шагнуть в отдельность, а без зависимости нет даже шанса на независимость.

С года до трех

Если первый год жизни мы осваиваем движение «навстречу» матери и обретаем опыт слияния и зависимости, то следующий эпизод позволяет нам обрести другой важнейший ресурс – навык двигаться «прочь» от родителя. На этом этапе ребенок совершает свой первый значимый рывок собственно отделения: сначала он может уползать, а потом и уходить от мамы, часто отталкивая ее и проверяя наличие самих этих возможностей. Он ощущает себя независимым и могущественным – по сравнению с той степенью зависимости, в которой он находился еще совсем недавно. И своими маленькими шажочками он делает огромный шаг в первичной сепарации.

Он сам уходит от матери, а она все чаще и дольше уходит от него. И это требует от ребенка способности удерживать внутри своей психики устойчивый образ матери. Даже когда ее нет рядом, она «живет» внутри него, и это необходимо, чтобы расставание с мамой не затапливало малыша сильной тревогой от покинутости. Постепенно ребенок спокойнее выдерживает разлуку более длительное время. А это в свою очередь добавляет еще один кирпичик в его ощущение отдельности себя от матери.

Это время ценно тем, что ребенок вовсю пробует пользоваться первыми зачатками своего «Я»: своими желаниями, нежеланиями, действиями и даже волей.

Он настаивает на своем, сопротивляется, упрямится, делает по-своему. И так получает в свое распоряжение ощущение «каково это, когда все получается не так, как хочет и говорит мама или папа, а когда я чего-то хочу сам и получаю такую возможность».

И тут, как вы понимаете, этот импульс может быть поддержан родителями или заблокирован. И если обе стороны сыграют эту часть игры хорошо, то это будет джекпот в плане сепарации. Потому что именно этот процесс – слияния, отдаления, а потом возможности вернуться снова в близость, где нашу отдельность принимают и продолжают нас любить, – дает нам бесценный подарок.

Однажды, когда моему сыну было около трех лет, я пришла домой поздно. Я застала его уже в кровати. Вдруг он начал плакать – для меня. Вспоминать все поводы за день и снова плакать. О том, что няня уже ушла, а он скучает. О том, что он боялся не дождаться меня. О том, что завтра не дождется и уже будет спать, когда я приду домой. О том, что пройдет два дня выходных – и снова придется идти в садик.

Он вспоминал все реальные переживания за день, что-то придумывал на ходу и рыдал. А я успокаивала. И только я утешала его про одно, на поверхность с новыми слезами выходило другое. И так несколько раз.

Тогда я поняла, что плакать и искать утешения и было его задачей. И в этот момент ему нужна была я: чтобы увидеть, разглядеть, назвать то, что с ним происходило. А потом успокоить и что-то с этим сделать. С одной стороны, так я делала его переживания нормальными и значимыми для меня. С другой – была тем самым взрослым, который не оставляет наедине с трудновыносимыми переживаниями, а помогает их пережить. А с третьей – показывала путь для освоения им собственной психики.

Биологическое рождение дарит нам тело. Психологическое рождение дает нам в распоряжение самих себя. Ту внутреннюю фигуру, которую мы впоследствии и будем называть «Я», когда будем говорить про себя.

Где-то на этом отрезке жизни – с года до трех – мы обретаем свое психологическое рождение, появляется наше «Я». Пока еще совсем маленькое и зависимое. Но это в дальнейшем даст шанс на отдельность от матери. Это первый подарок нашей психике от родителей, потому что она становится готовой для дальнейшей сепарации. Естественно, это происходит в том варианте, если мать была эмоционально и физически доступной, предсказуемой и не сверхтревожной от первой самостоятельности своего ребенка. И конечно, если с ним не происходило других серьезных событий, повлекших серьезные потрясения.

Вы прошли этот этап, если можете присвоить себе утверждения:

• Я в безопасности среди людей в этом мире.

• Другие люди видят меня.

• Я существую для них со всеми своими потребностями.

Что происходит, если не удалось благополучно пройти этап Младенчества

Что происходит, если мы не получили опыт безопасного слияния в младенчестве? Если вследствие каких-то обстоятельств (нарушения привязанности, травматичных событий, особенностей родителей) наше отделение произошло преждевременно, когда мы еще не были к этому готовы? Когда разрыв слияния случился раньше, чем психика накопила достаточный опыт этого состояния? А что, если слияние с неустойчивым взрослым рядом было настолько опасным, что психика была вынуждена активно защищаться от негативного воздействия, чтобы сохранить себя?

В таком случае наш сепарационный статус так и останется на уровне Младенца. Таких людей не так уж и много, но мне в моей практике встречались. И в зависимости от того, какую именно задачу не удалось завершить, Младенцы могут быть двух типов: Нуждающийся и Избегающий.

А теперь разберем эти виды Младенцев подробнее.

Сепарационный статус:
Нуждающийся Младенец

У такого Младенца и во взрослом возрасте совсем нет автономности. Она для него опасна, поскольку вызывает непереносимую тревогу. А поэтому он все время ищет того, с кем бы слиться. И не разделяться. Никогда.

Нуждающийся Младенец:

• Не выдерживает мысли о потере того, от кого зависит.

• Совсем не может быть в одиночестве.

• Из-за сильно нарастающей тревоги не выдерживает не только больших перемен, но даже просто изменения планов.

• Испытывает самый настоящий стресс при выходе из дома и покидании близких.

• Предпочитает не оказываться в незнакомых местах.

• Боится чужих людей.

• Он все время тревожится, что с его близкими случится что-то ужасное.

• Беспокоится о том, что не справится, если его покинет тот, кто о нем заботится.

Такой человек, вне зависимости от того, сколько ему лет, не может самостоятельно справляться с эмоциональными переживаниями. Любыми. Независимо от их интенсивности. А это значит, что скука будет для него настолько же невыносимой, как боль. Грусть оказывается точно такой же невозможной для выдерживания. Страх будет переживаться в форме ужаса и затапливать вплоть до паники.

Для того чтобы не чувствовать все это, психика Нуждающегося Младенца имеет свои опции. Ну и разные зависимости – они помогают не перегружаться переживаниями. А так как он их не переносит, то это, конечно же, значит, что он не понимает, что с ним происходит. Точно так же, как и не понимает, чего он хочет. Это «работа» того, с кем Нуждающийся Младенец сливается. Младенца может и не надо физически кормить и поить с ложечки, но иногда ему удается так устроиться, что его на самом деле и кормят, и поят – так активна в нем сила желания быть в этом регрессе.

Естественно, ни о какой независимости речи в данном случае не идет. Может быть, кроме самой начально функциональной. Потому что одеваются и умываются они, возможно, все-таки сами.

Психика Нуждающегося Младенца не готова оставлять слияние, потому что отсутствие достаточного слияния или внезапность отделения от матери в свое время повлекли такой выброс тревоги, что ни о каком добровольном отделении речь идти не может.

Теперь его психика может пойти на это только под страхом смерти. Хотя… Для Нуждающегося Младенца лучше смерть, чем потеря слияния.

Такие Младенцы могут быть достаточно агрессивны к окружающим, не понимая, почему другие не могут служить для них одной большой материнской грудью, которая всегда должна предоставляться по требованию. Но довольно часто это по-настоящему депрессивные люди, у которых вся агрессия направлена на самих себя. Им это действительно причиняет страдания – еще и потому, что они искренне не могут понять, что с ними не так и почему у них не получается быть такими же, как и все. Но они действительно не могут. Даже когда очень напрягаются и стараются.

Внутреннего Младенца бесполезно уговаривать, чтобы он перестал хотеть слияния. Его бесполезно наказывать за эту нужду. Его бесполезно стыдить и винить, что он такой маленький и инфантильный. Его бесполезно бесконечно спрашивать: «Что с тобой не так?»

С ним все так. Просто ему нужно от вас два ресурса. Время и любовь.

Ольга изначально пришла ко мне в терапию как раз с симптомом постоянной тревоги вплоть до панических атак. Все это стало преследовать ее после сильного конфликта с мужем. Мы с разных сторон рассматривали эту ситуацию. Казалось, что хотя она и была тяжелой, но вполне переносимой для взрослой Ольги. Однако оставалось непонятным, почему же спустя несколько лет ее не отпускает тревога, которая сейчас возникает вроде бы на ровном месте.

Через пару десятков встреч психические защиты начали отступать и допустили сознание до совсем младенческого опыта. Ольга о нем знала от матери, но никогда не связывала с тем, что с ней происходит сейчас.

Оказывается, при рождении что-то пошло не так: маленькую Олю сразу же забрали от мамы, положив в отдельный бокс. Эту память потери значимой связи до сих пор носил в себе внутренний Младенец моей клиентки. И потенциальная угроза расстаться с мужем уже во взрослом возрасте активировала тот ужас, которым была «затоплена» психика маленькой Оли тогда. Эта субличность активировалась в ее психике и стала влиять на повседневную жизнь симптомами тревоги и паники. Ольга почти физически ощущала себя оставленной и потерянной в небезопасном мире среди чужих людей, которые ничем не могут ей помочь.

Так внутренний Младенец моей клиентки до сих пор пытается закрыть гештальт привязанности. Поэтому эта ее субличность стремится надежно «прицепиться» к мужу, чтобы он никогда не создавал угрозу отделения и потери. И, конечно, при любом случае ее внутренний Младенец подтверждает, что сейчас «нельзя расслабляться» – то есть нельзя отпускать мужа ни на минуту из виду, чтобы не рисковать этой важной связью.

Сепарационный статус:
Избегающий Младенец

Избегающие Младенцы во взрослой жизни, на первый взгляд, совсем не страдают от одиночества, а наоборот, находятся с ним в полном согласии. Потому что когда-то именно оно спасло их в отношениях с «небезопасной» матерью.

Она могла быть слишком тревожной, поглощающей, непредсказуемой, жестокой. То есть такой, что взаимодействие с ней угрожало психической стабильности ребенка. Сливаться с ней было можно, и, скорее всего, она даже была слишком близко. Но быть в контакте с такой матерью – невыносимо. Поэтому ребенок не мог освоить задачу отделения от такой матери в то время, когда моглось и хотелось бы. Ему пришлось сделать это вынужденно, а не из наличия для этого психических ресурсов.

Внутри Избегающих Младенцев есть незавершенная задача: им нужно научиться самим выбирать, когда отходить на дистанцию. А до этого момента они продолжают жить по внутреннему принципу «Подойди ближе – я одинок, но оставайся в стороне – я боюсь внедрения»^[6].

Тревога приближения к другим людям у них очень высокая. Есть огромный страх быть разрушенным чужой психикой, против которой нет других защит, кроме как держаться совсем в стороне. Если Избегающим Младенцам необходимо быть в социуме и взаимодействовать с кем-нибудь, то это требует от них слишком большого напряжения и вызывает скорее панику, чем интерес и удовольствие. Они точно выберут полную изоляцию, чем приближение.

На уровне поведения Избегающий Младенец может проявляться яркими характерными особенностями:

• Нежеланием общаться и разговаривать даже с близкими людьми.

• Отсутствием даже в фантазиях потребности делиться с кем-то откровенными переживаниями.

• Неспособностью долго выдерживать контакт глазами.

• Избеганием мест скопления людей.

• Отсутствием чувств по отношению к себе и другим. Замена их рационализациями.

• Успокоением себя привычной обстановкой, знакомыми делами.

• Страхом перемен.

• Ощущением нереальности себя в контакте с другими людьми.

• Невозможностью пережить чувство близости, любви и привязанности.

В 35 лет Юлия вынуждена была переехать в другую страну, где через некоторое время обнаружила себя в самой настоящей депрессии. Как она сама говорила, в ней совсем не осталось жизни. Хотя внешне она оставалась во «взрослом строю»: работала, вела несколько проектов, полностью себя обеспечивала. Только с каждым днем ей все меньше хотелось общаться с людьми. Они оказались ей совсем не нужны. На рациональном уровне Юлия прекрасно понимала, что происходит что-то не то. Поэтому обратилась в терапию.

На одной из наших встреч она с горечью сказала:

– Я умею так глубоко смотреть в людей и быть с ними. Но нет никого, кто мог бы сделать то же самое для меня.

И тогда я спросила, к кому из родителей на самом деле обращен этот запрос. Оказалось, что им обоим не было никакого дела до Юлии. У папы были отношения с алкоголем, у мамы, соответственно, сложные отношения с папой. В доме все время была атмосфера полнейшей небезопасности и непредсказуемости. И не было никого, кто мог бы хоть как-то неравнодушно посмотреть на то, чем маленькая Юля живет и что хочет. Таким образом, ей не оставляли никакого шанса на психическое «рождение» – родители не были зеркалами, в которых могла бы отразиться ее психика. Все осложнялось еще и тем, что, сколько клиентка себя помнила, ее мама все время сгружала в нее свои переживания, страхи и злость на отца – «затапливая» таким образом маленькую Юлю своим психическим содержимым.

Внезапно переехав в другую страну, разорвав все живые старые связи, Юлия как будто вернулась в то небезопасное время, фактически слившись с тем внутренним Младенцем, который мог только лежать и ждать, когда кто-нибудь обнаружит, разглядит, как ему плохо, и поможет ему. Ее настоящей потребностью было, чтобы кто-то взрослый оказался рядом и почти физически взял на руки – и унес из того кошмара, в котором ей довелось жить. Но тогда рядом с ней не было никого. И во всем этом ужасе ее внутренний Младенец оставался все тем же маленьким и одиноким, неся психологическую ношу совсем не по своим силам.

И неудивительно, что этот внутренний Младенец, бесконечно нуждаясь в близкой связи, которую не удалось установить в младенчестве, активно выталкивал Юлию из любой близкой связи сейчас. Поскольку обнаружить кого-то рядом и привязаться оказывалось для нее страшнее, чем оставаться в одиночестве. Отношения неизбежно казались ей неподъемной нагрузкой и необходимостью выдерживать еще чью-то психику, вместо того чтобы получать от этого человека помощь и поддержку.

Таблица сепарационного статуса Младенец

Итак, если мы остались в сепарационном статусе Младенца, то все чувства будут буквально невыносимыми. А потребность в контакте или его избегание будут настолько велики, что на весах будет стоять буквально само существование.