Юлия Ляпина
Нарисую любовь

Пролог

Марта утерла слезы и снова поднесла к губам бокал. Обычно она не любила спиртное. Максимум позволяла себе глоток шампанского на открытии выставки или бокал пива в уютной компании на базе отдыха. Но вот уже второй день она старательно наливалась вином в надежде заглушить боль. Жорж умер. Повтор этих слов не приносил облегчения, но немного развеивал ее недоумение: ну как? Как такое могло произойти?

Умом она понимала все. И темноту в утренней мастерской, и панику, и дурацкий сенсорный экран, не желающий реагировать на ее дрожащие пальцы. «Скорая», реанимация, длинный больничный коридор и сухие слова усталого доктора в забрызганной кровью робе:

– Обширный инфаркт. Сердце на столько изношенное, это просто чудо, что он дожил до своих лет.

Птичий крик жены Жоржа, Ирины, плач его взрослой дочери. Марта не замечала, что его дочь – ее ровесница, а сын даже старше. Она лишь взглянула на лицо высокой стройной женщины, хорошо сохранившейся для своих лет, увидела в её глазах торжество и молча ушла.

Пятнадцать лет! Еще глоток – и воспоминания нахлынули с новой силой. Студентка Академии на отделении истории искусства, перспективная девочка. Куратор, молодой и энергичный аспирант, привел ее к Жоржу, чтобы помочь организовать его выставку в здании заброшенного завода. Ей хватило одного взгляда, чтобы влюбиться. Нет, не в его тощую сутулую фигуру – в его работы, небрежно расставленные по мастерской.

Она организовала для него выставку, собрала подписи маститых ценителей, восторженные отклики прессы, фотографии, письма, телеграммы и… организовала еще одну! И еще! В промежутках он возил ее в рестораны, на базы отдыха и в глухие деревни. Рыдал на ее плече во время творческого упадка, заставлял пересказывать критические отзывы на других художников, петь противным голосом попсовые песенки и смешивать краски «на удачу».

Она не была его музой, она была его рабочей лошадкой, тянущей воз околотворческих проблем, но Марта готова была пойти на многое ради того, чтобы видеть, как под его нервными руками рождается очередной шедевр. Она могла часами тихонько сидеть в углу провонявшей скипидаром студии, наблюдая, как ложатся на полотно мазки, а потом вспомнить, что творец ничего не ел с утра, и кинуться в ближайшее кафе за горячим супом и кофе.

И вот теперь его нет. А она, взросла тридцатипятилетняя женщина, потеряла цель в жизни и опору под ногами. А также работу, зарплату и хоть какой-то смысл существования.

Глава 1

Напиваться в одиночестве было глупо, но Марта решила позволить себе такую вольность один раз. В конце концов, она теперь безработная.

Жена Жоржа ее не простит. Сколько раз она пыталась вывести их «на чистую воду». Врывалась в мастерскую, будто случайно проезжая мимо. Оставляла на столике телефон с включенным диктофоном. Расспрашивала друзей Жоржа, моделей, натурщиц, даже студентов! Все твердили ей, что Марта и Жорж просто друзья, что она нужна ему как идеальный организатор, вдохновитель и отличный менеджер, но Ирина не верила и продолжала науськивать детей, говорить гадости и просто низводить Марту до уровня прислуги на общих мероприятиях. Жорж потом извинялся за поведение супруги, масляно щуря темные карие глаза, и снова просил Марту задержаться до ночи, чтобы отобрать картины для новой выставки.

Докурив, молодая женщина затушила сигарету в пепельнице и снова уставилась в ночь. Ей тридцать пять. Ни семьи, ни друзей, ни серьезных отношений. Ни один мужчина не выдерживал полуночных звонков с капризным:

– Маааарта, ты мне нужна! – и ее торопливыми сборами в мастерскую.

Родители давно махнули на дочь рукой. Они жили в тихом поселке, в стороне от любого бомонда, выращивали кабачки, нянчились с тремя детьми ее младшего брата и были вполне довольны жизнью и возможностью говорить соседям:

– Дочка работает в Ярославле.

Друзья… В творческой среде друзей нет. Коллеги, знакомые, «нужные люди» и точка. Сокурсники, одноклассники – все давно пошли своими путями. Порой она встречала их на мероприятиях, радостно улыбалась и слушала:

– О, ты работаешь с Жоржем? Повезло! И как он в постели?

И это еще было самое мягкое и тактичное высказывание!

Вздохнув, Марта взглянула на разведенный на кухне бардак и криво усмехнулась: интересно, почему местом душевных переживаний всегда является кухня? Завтра похороны Жоржа. Ими занимается Ирина. Добрые люди уже забросали сообщениями все контакты Марты, рассказывая о планах вдовы. Торжественное прощание, высокопарные речи, поминки в шикарном ресторане и прощальная выставка, которую будет организовывать молодой хлыщ и, по слухам, любовник жены Жоржа.

Молодая женщина мысленно пожала плечами. Она не пойдет в зал прощаний. Букет белоснежных лилий с золотой лентой уже отправлен туда. Никто не сможет помешать ей заглянуть на кладбище. Впрочем, Жорж и сам не уважал все эти церемонии, да и ее приучил относиться ко внешним проявлениям печали или радости немного свысока:

– Когда человек счастлив или горюет, ему не нужен никто, – приговаривал он хриплым насмешливым голосом, щедро укладывая мазки. – Ты ведь не будешь горевать по мне, Марта, правда? Будешь радоваться, что старый маразматик хлопнулся в гроб и перестал портить тебе жизнь, – тут он подмигивал так откровенно и пронзительно, что некоторые нервные клиентки начинали поглядывать на нее с подозрением. А вдруг хорошенькая ассистентка уведет мэтра в уголок и будет предаваться разврату?

Тогда девушка смеялась и отмахивалась:

– Жорж, если я испорчу эти визитки, ты сам будешь бурчать не хуже гипотетического маразматика.

Они могли посмеяться вместе, могли поплакать, а могли разругаться вдрызг, швыряя на пол холсты и кисти. Может поэтому Ирина и ревновала. Она давно была просто женой. Не иконой, не музой, не занозой в мягком месте, ей не хватала прежнего огня. Марта ей сочувствовала и где-то даже понимала её, но не собиралась покидать свое место.

Теперь все. Ирина может наслаждаться всеобщим вниманием и наследством, а Марте придется собирать себя по кускам и учится жить заново. Без Жоржа.

Махнув рукой на беспорядок, молодая женщина ушла в спальню, упала на кровать и уснула.

Глава 2

Разбудил ее настойчивый звонок в дверь. Неужели домработница пришла так рано? С трудом открыв заплывшие от слез и спиртного глаза, Марта добралась до двери и, забыв осторожность, распахнула ее. На пороге переминался молодой парень в строгом костюме с галстуком:

– Марта Александровна Иванцова? – спросил он.

– Да, – ответила она, удивленно рассматривая не званного гостя.

– Меня зовут Антон Владимирович, Жорж просил зайти, если с ним, что-нибудь случится…

Марта побледнела, в голове закрутились самые странные мысли, но мужчина торопливо добавил:

– У меня для вас пакет.

– Заходите! – она широко распахнула дверь и пошла на кухню.

Ей срочно требовалась вода, а ещё успокоительное и компресс. Юноша внял ее состоянию и сидел тихо, пока Марта расчищала стол, пила лекарство и ставила чайник.

– А теперь еще раз, молодой человек. И подробнее, – попросила Марта, закуривая.

– Я – младший помощник нотариуса, родители дружили с Георгием Андреевичем…с Жоржем. Несколько лет назад он оставил у меня пакет и настоятельно просил передать Вам, если его не станет.

Марта молча протянула руку, а парень сначала подсунул ей листочек с квитанцией и ручку. Черканув подпись, девушка сломала сургучную печать на непривлекательном пакетике из коричневой оберточной бумаги. Внутри была пачка листов вполне официальных, с печатями и штампами, а сверху лежал листочек, вырванный из школьной тетрадки в узкую линейку. Жорж любил писать свои заметки именно на таких.

«Дорогая Марта. Думаю, когда ты получишь это письма, меня здесь уже не будет. Прости меня, девочка. Я видел, что калечу твою жизнь, но не мог остановиться. Думаю, Ирина уже объявила тебе, что ты уволена, и даже не позволила забрать из мастерской твои вещи. Забудь. Женская месть бессмысленна и беспощадна. Мы знаем, за что она мстит, и ее можно понять. Здесь в пакете билет в новую жизнь. Когда я понял, что ты ничего не построишь рядом со мной, я приготовил это. Прощай. Вспоминай иногда вздорного старика, для которого ты стала маяком в дурацком жестоком мире».

Девушка опустила листок на колени и утерла невольно покатившуюся слезу. Юноша молча сидел напротив.

– Объясните мне, что это за бумаги? – попросила Марта, хотя сама уже видела, что оставил ей Жорж.

– Это свидетельства собственности на картины, написанные лично Георгием Андреевичем, билет с открытой датой до Питера, а также дарственная на небольшое помещение в том же городе.

– Личная галерея, как он мечтал, – пробормотала Марта, всматриваясь в план помещения.

– Не совсем. Это, вообще-то, полностью оформленная торговая точка с галереей. Оформлением бумаг занималась наша контора, и, насколько я знаю, там сейчас работает управляющий.

– Благодарю Вас за разъяснения, – она выпрямилась, – больше никаких условий?

– Никаких.

– Что ж, всего доброго!

Курьер сразу простился и ушел, а Марта снова уставилась в окно:

– Ох, Жорж, – проговорила она вслух, – ты слишком хорошо меня знал…

Глава 3

Короткий репортаж о похоронах известного столичного художника она увидела вечером в новостях, закончив наводить в доме порядок. Белоснежные лилии с золотыми лентами стояли в ногах гроба. Рядом изящно трепетала черная вуаль Ирины, выступали «друзья и последователи», бликовали вспышки фотоаппаратов, а Жорж лежал в гробу и ехидно усмехался всей этой суете. Одним глотком допив кофе, Марта потянулась к телефону и набрала номер старой знакомой:

– Але, Инна, поможешь сдать мою квартиру приличным людям? Да, уезжаю. Сама понимаешь. Спасибо!

Через сутки в коридоре уже стояли чемоданы новых жильцов.

Новый шанс Марта восприняла всей израненной душой. Билет ей не пригодился. Ранним утром она села за руль собственной машины и неторопливо выехала на шоссе. Дома, деревья, редкие остановки, она не торопилась, чувствуя, как снова обретает вкус ветра, тепло солнца, ароматы травы и дорожной пыли вместо въевшегося в душу запаха красок.

Обед и послеполуденную жару она провела в небольшой гостинице, устроенной прямо в торце какого-то огромного здания. Администратор любезно подсказала ей, что перекусить можно в кафе, а чай и кофе есть в номерах. Подумав, она сняла номер, чтобы принять душ и немного отдохнуть, но едва прилегла, как незаметно для себя уснула. Проснулась девушка на удивление расслабленная и долго лежала поверх покрывала, прислушиваясь к легкому шуму машин за окнами. Чувство это было удивительное и практически позабытое – никуда не надо спешить, никто не ждет ее появления, можно, лениво потягиваясь, выбраться из постели, пойти в узкий гостиничный душ, постоять под струями теплой воды, смывая сонную негу.

Открыв чемодан в поисках свежей одежды, Марта вдруг решительно отодвинула привычные брюки и топ. Платье! Хотелось надеть платье! Среди обычного дорожного комплекта нашелся белый в ярких синих брызгах сарафан. Сердце чуть-чуть кольнуло. Сарафан купил Жорж. Вручил перед поездкой на Мальту, потребовал сфотографироваться в нем на фоне каких-нибудь живописных развалин, и, помнится, она действительно прислала ему снимок… Да это тоже было.

Ежегодно строптивый и желчный художник отправлял свою помощницу к теплым берегам. Когда на неделю, когда на две. Ее задачей было вдохнуть тепла и света и привезти это состояние Жоржу вместе с новыми знакомствами, впечатлениями, смешными сувенирами и тропическими ароматами. Провожая Марту коротким кивком головы, Жорж обычно желал:

– Найди себе мачо, красотка!

А она весело смеялась в ответ. Ее отпуска проходили в тишине и одиночестве, часто она засыпала в самолете, а просыпалась уже в отеле, проходя регистрацию. Местными мужчинами она брезговала, а суетливые соотечественники раздражали, так что за все долгие пятнадцать лет «службы» она позволила себе увлечься раз или два, да и то потом жалела.

Отгоняя воспоминания, Марта скользнула в сарафан, всей кожей ощущая шероховатую приятность хорошего хлопка. Шляпка на голову, темные очки, Жорж не любил жару, а ушел в разгар июля, когда в Ярославле плавится асфальт, и даже бомжи носят темные очки, напоминая слегка потрепанных терминаторов.

Девушка за стойкой улыбнулась симпатичной гостье и подсказала, что еще можно перекусить. Марта сдала ключи, попросила отнести чемодан в машину, а сама зашла в маленькое гостиничное кафе. Сок из пакета, холодная яичница, растворимый кофе, все это не сумело испортить Марте настроение, тем более, что по какому-то капризу природы ей подали совершенно восхитительное запеченное яблоко с мороженым и она ела его медленно, растягивая удовольствие и глядя в окно на чуть припыленную зелень.

Дальнейший путь прошел без приключений. Ближе к вечеру она остановилась у магазина, купила воды, печенье и сыр, а к закату, уже въезжала в город Петра, прикидывая, где бы остановиться на ночь, прежде чем явиться в магазин.

Центр кипел и шумел, по Невскому двигались нескончаемые потоки туристов, слышалась разноязыкая речь, проносились мотоциклисты, лавируя между медленно едущими машинами.

Прежде Марте случалось мотаться в Питер по делам и даже организовывать тут выставку работ Жоржа. Праздничный банкет устроили на теплоходе, ее тогда продуло, и остаток той недели помнился смутно, сквозь пелену температуры. Поразмыслив, девушка решительно повернула руль: ей нужно переночевать одну ночь, возможно, – две, а потом она снимет квартиру поближе к магазину и будет думать, чем хочет заняться дальше. А потому, – плевать на расходы и перспективы, она ставит машину на платную стоянку в центре, а потом едет в домашнюю гостиницу, расположенную неподалеку от арки Главного Штаба и всю ночь слушает шум Невы!

В сезон мест нигде не было, но Марте повезло – как раз в момент ее появления в коридоре топтался худой нескладный мужик с чемоданом. Постоялец спешил в аэропорт и сдавал ключи. Девушка моментально договорилась с хозяйкой, посидела полчасика на кухне с чашечкой крепкого кофе, пока в комнате делали уборку, а потом закрыла за собой дверь и упала на кровать. Все. Она выбралась, можно спать.

Глава 4

Утром ее разбудил протяжный звук, идущий из глубины здания, на миг она вскинулась, потом расслаблено закопалась в подушку: метро начало свою работу. Часа через два, неторопливо поднявшись, Марта посетила душ, надела легкую длинную юбку, модную в этом сезоне, и блузку с летящими рукавами, гладкие темные волосы собрала в привычный строгий пучок. Линзы, легкий мейк-ап, телефон, сумочка… Когда Марта вышла в кухню, чтобы выпить полагающийся к номеру кофе, ее встретила хлопочущая у плиты хозяйка:

– Доброе утро! Кофе?

– Доброе утро! Кофе!

– Не забудьте зонт, – напомнила женщина, ставя перед девушкой чашку и пару крохотных кексов на блюдце.

– Зонт? – Марат перевела взгляд за окно на безмятежное голубое небо.

– В Петербурге дождь идет с 1703 года, – без улыбки сказала хозяйка.

Марта не очень поверила, ведь солнце так ласково грело подоконник, да и не было у нее с собой зонта.

После кофе жизнь заиграла новыми красками, и молодая женщина поспешила выйти в город, намереваясь дойти до магазина пешком. Кожаная папка с документами в сумочку не поместилась, поэтому Марта оставила ее в гостинице. Она немого робела и собиралась просто познакомиться со своей собственностью. Адвокат уверил ее, что магазин работает, там есть управляющий и, в принципе, она может ничего там не менять, а только получать прибыль, которая отныне будет переводиться на ее личный счет. Так что она воспользовалась картой, предусмотрительно залитой в телефон, и, не спеша, двинулась по утренним улицам, вдыхая свежий пронзительно влажный ветер.

Идти оказалось легко, толпа просто несла ее на Дворцовую, потом – к метро, станция, переход, канал Грибоедова… Побродив по скверу перед Казанским собором, послушав скрипача на углу, Марта взглянула на часы и решила, что уже вполне можно появиться в магазине и, сверившись с картой, отправилась на Моховую.

Магазин нашелся быстро. Он располагался в цокольном этаже длинного старинного здания. Уютные зеленые «маркизы» прикрывали окна, тяжелая дверь радовала глаз начищенной бронзовой ручкой. Пока Марта рассматривала свое приобретение снаружи, вдруг пошел легкий дождь, который в минуту усилился до ливня, так что ей пришлось вбегать в магазин, надеясь, что у дверей нет ничего влагоуязвимого.

Внутри оказалось еще уютнее: знакомый запах красок, скипидара, лака, старых книг, картин и мебели. Лавка была некой смесью между магазином для художников, арт-галереей и художественным салоном. Вдоль стен стояли невысокие шкафы, забитые книгами по искусству, поверх шкафов – статуэтки, шкатулки с ручной росписью, коробки с кистями и пастами. Центральную часть магазина перегораживал прилавок, а за ним до самого потолка располагались ячейки, заполненные товаром для художников: красками, кистями, рулонами холста, бумаги и картона.

Марта неторопливо обошла магазин, отмечая аккуратные ценники, красивое и удобное заполнение пространства, а еще скромную ненавязчивость продавца, который бросал на нее взгляды, но не подходил и не мешал. Так потихонечку она добралась до арки, которая возвышалась над торговым залом на пару ступенек. Возле дверного проема висела табличка: «Галерея работ художника…» Увидев фамилию Жоржа, Марта на миг замерла, борясь со слезами, а потом решительно шагнула вперед, даже не представляя, что ее ждет.

Он много писал, и не всегда показывал ей свои работы, порой, даже нарочито прятал, играя, дожидаясь ее восхищения или гнева. Так что он оставил здесь для нее?

Первая небольшая картина в узкой раме оказалась вовсе не картиной, а посвящением: «Тебе, моей музе, помощнице, свету темных дней». И все. И смешение тонких линий, и закорючка, которой он завершал свою подпись. А дальше… Дальше был портрет. Ее портрет. Марта всегда удивлялась, почему Жорж не писал ее? Никогда даже набросков не делал, а оказалось – писал.

Она с удивлением рассматривала восхищенное лицо девушки, почти девочки, волосы уже стянуты в узел, но еще непокорно ершатся, черная водолазка подчеркивает бледную «зимнюю» кожу, острые локти торчат, рядом на тусклом зеленом фоне – кувшин с цветком. Да, она вспомнила: этот кувшин Жорж писал, когда она впервые пришла к нему в мастерскую, пытался передать матовый блеск белой глины, а оказывается, писал не только кувшин…

Следующий портрет, похоже, написан через год. Да, вот и чуть смазанная дата. Пастель, теплые оранжево-розовые оттенки, хмельной взгляд… Она даже вспомнила это платье, индийский хлопок (подруга привезла из поездки), и она пришла в нем на вечеринку в доме художников. Они тогда здорово повеселились, много танцевали, пили кислое белое вино, заедая крупным желтоватым виноградом. Вино тут было, тот же невесомый бокал, и виноград красиво свешивался из тяжелой серебряной вазы.

Еще год. Скучный синий костюм: узкая юбка, белая блузка, алая папка. Она заканчивала учебу, много ездила, писала диплом. Утомленный взгляд и карандаш за ухом присутствуют.

Еще год. Она обвыклась, перестала воспринимать мир через розовые очки, потребовала увеличить зарплату и официально прописать должность в трудовой. Теперь она в брюках и черной блузке. Странно, как много черного в ее жизни. Акцент уже не на острые локти, а на лицо: резкий взгляд, смоляная бровь над легкомысленной пушистостью ресниц. Кажется, тогда Ирина поняла, что Марта, это на долго, и ее тонкие шутки превратились в ядовитые подколки.

А на этой картине неожиданно была зима. Марта вспомнила: она тогда заболела так сильно, что не пришла на работу даже в маске. Жорж перепугался и явился к ней сам, а потом, когда поправилась, отправил к солнцу. Первый отпуск. А на портрете – зима. Мягкая шапочка из чернобурки, белый шарф, тонкий морозный узор на стекле и вязь березовых веток. Она здесь снова другая, но трудно сказать в чем различие.

В этом году она устроила выставку в Манеже, а здесь был безумный год увлечения лофтами, квартирниками и арт-галереями в кривых переулках. Это кажется год расставания, тогда ушел Дим, крикнув на прощание что-то острое и злое про юных дур и старых маразматиков. Здесь у нее очень насмешливый взгляд и сломанная стрела под рукой. Да, символично.

Марта дошла до конца коридора-галереи, вглядываясь в свое собственное лицо. Пятнадцать лет, пятнадцать портретов. О, нет, шестнадцать! Последний портрет был практически только наброском: крупные мазки подмалевка, фон намечен несколькими цветными пятнами, выражение лица не видно за полями шляпки, и все же это снова была она, в том самом сарафане, украшенном синими брызгами, на фоне моря и гранитной набережной. Незаконченный портрет. Прощание маэстро.

Девушка всхлипнула, потянулась к стеклу, погладить мазки, потом убрала руку и всмотрелась: что же хотел сказать ей Серж? Она провела в галерее уже больше часа и к середине экспозиции начала понимать, что каждая картина – послание ей. Вот ты была такая, а стала такой, я видел тебя хрупким жеребенком и строгой дамой, и конченой стервой с алой помадой на фильтре сигареты, какую сторону он увидел здесь?