Юлия Добровольская
Ночное такси. Киноповесть

НОЧНОЕ ТАКСИ

Киноповесть.

Середина девяностых.

Лето. За полночь.

Широкий проспект. Огни и шум большого города создают атмосферу если не праздника, то отдыха от дневного напряжения и суеты.

Тротуар отделён от проезжей части рядом больших деревьев и клумбами с цветами.

Под знаком "стоянка такси" – несколько машин с зажжёнными "гребешками". Последней стоит серебристо-белая "альфа-ромео". Постепенно стоящие впереди автомобили разъезжаются, забирая пассажиров, и "альфа-ромео" занимает место первого.

Водитель – худощавый мужчина средних лет, одетый в джинсы и джинсовый жилет поверх клетчатой рубашки с закатанными ниже локтя рукавами. Он сидит, откинувшись на спинку и положив руки на затылок.

Его лицо – лицо человека пережившего или переживающего какую-то драму, и при этом явного интроверта: чуть сдвинутые тёмные густые брови; плотно сжатые губы; взгляд, направленный в себя. У него приятная мужественная наружность, его жесты размерены и скупы.

Тихо звучащая из приёмника музыка сменяется тирадой ди-джея, а та – песней со словами "…что никто никогда не любил тебя так, как я…"

Голос мужчины – тихий, низкий, почти без эмоций, бесцветный – обращён к себе. Речь прерывается долгими паузами.

"И меня никто не любил, как ты… И я никого не любил, как тебя… А теперь я не знаю, люблю ли?.. Правда, не знаю.

Раньше знал – я люблю, ты любишь… мы любим. Порой дыхание перехватывало… И привыкнуть невозможно было. День начинался тобой… я начинался тобой… жизнь начиналась тобой.

Теперь – тебя нет, меня нет… И только жизнь начинается каждый день. А к этому, оказалось, привыкаешь… Инстинкт самосохранения, как сказала бы ты… Чтобы не сойти с ума, не покончить с собой… Просто принять и привыкнуть.

Только почему?.. Почему!?. Кто это придумал? За что?.. Или для чего?.. Есть надежда… А стоит ли цепляться за неё? Может, лучше не расслабляться?..

Скоро твой праздник… Неужели последний?.."

Мужчина встряхивает головой, пытаясь прогнать тяжёлые мысли, проводит ладонями по лицу.

Снова жизнерадостный голос ди-джея молотит какую-то чепуху. Мужчина выключает приёмник.

К машине подходят четверо подростков – обритых наголо и одетых по-спортивному в майки и кроссовки.

– Шеф, свободен?

– Куда?

– На Озёрную и назад. Только быстро, шеф!

– Без "шеф" и без "быстро". И деньги – вперёд.

– А чё это – вперёд? Вернёмся – заплачу.

– Я знаю, как вы платите, когда вернёмся.

Один из них достаёт несколько купюр и показывает водителю. Тон его несколько любезней, чем вначале:

– Вот. Деньги есть, если не верите.

– Вот и заплати вперёд. А повезу только одного.

Другой напирает, но тоже сбавив тон:

– А чё за правила? Ехать надо. Да поскорей. – Он пытается открыть дверцу.

– Ладно, только вон того милиционера прихватим… Это я себе безопасность обеспечиваю.

При этих словах подростки озираются и быстро скрываются.

«Неужели, побалуются и бросят?.. Женятся, детей заведут?..

Не верится. Откурят мозги, или отколют, и кончат, в лучшем случае, в тюрьме.

Когда я узнал впервые про наркотики? Пожалуй, вместе со страной… Хотя, нет, раньше – в армии. Да и то – намёками. Ходили слухи, что двоих в дисбат турнули, за то, что курили что-то не то…"

Издали приближается стройная, ярко одетая девица. Раскованной походкой направляется к машине.

"Что, длинноногая, красивая, кто ж тебя одну посреди ночи бросил?..»

– Шеф, свободен?

– Куда Вам, девушка?

– Да могу и с тобой, если деньги есть. Тачка-то твоя – ничего себе.

– А… сколько мне надо иметь?

– Если у тебя на хате – стольник. Если ко мне – полтора… Можно в машине, по-быстрому, тогда – полтинник.

– А ты дорогая!

– А ты дешёвку предпочитаешь? Езжай на вокзал. Там за банку белой – без проблем. Только руками не трогай, – грубо смеётся, – а то потом лечиться будешь, не вылечишься. А я со справочкой… Ну, давай. Ты мне уже понравился – грудь у тебя волосатая и руки большие… Я это люблю. Заведусь – не отпустишь! Я денег зря не беру. А?

– Уговорила. Вот только за деньгами смотаюсь – весь год на отпуск копил. Гуляем на все пятьдесят зелёных. Жди. Я вернусь!

Он заводит мотор и медленно трогается с места.

– Козёл!

Девица уходит.

"Конечно, козёл. Сразу не понял, что в таких нарядах среди ночи к маме в гости не ездят. И домой к мужу тоже…"

К стоянке приближается прилично одетый мужчина средних лет с длинной розой в руке. Он изрядно навеселе, но держится. Машет рукой. Машина останавливается.

"А вот… вот к жене – в любом виде можно вернуться, и в любое время. На то она и жена…"

– И куда нам?

– Д-друг… Дай сяду, потом скажу… Ой, моя роза! Не сломай… – Он с трудом усаживается и откидывается облегчённо на спинку кресла.

– Где обитаем?

– А-а?

– Где ждут тебя? Куда едем?

– Г-главный Проспект…

– Мы и так на Главном.

– В конец… сосорок… ссо сорок семь – и-ик! Прости, друг. Прости, шеф… Сто сорок семь а-а-а-ик! А – в смысле, дом "а". Сто сорок семь "а". – Наконец удаётся ему вся фраза.

– Деньги есть?

– Обижаешь, ше-е-еф… Во – видишь? – тычет водителю в лицо цветком.

– Это роза, а я за деньги работаю.

– Да… Правильно… Это роза. А ты знаешь, скока она… и-и-к! стоит? Не-е-т, не зна-а-аешь… Шеф, будь другом, угости сигаретой, я враз протрезвею…

– На, держи… Извини, не мальборо, к твоей розе не очень подходят… Так что у нас с деньгами?

Пассажир с наслаждением затягивается раз, другой и на глазах приходит в себя.

– Шеф, вот… кошелёк, возьми сам. Можешь зелёными. Мы сегодня объект сдали. Так нам по договору нашими дали, а премию – зелёными… Я вот жене розу купил… Хороша, а?

– Хороша. Положи сзади, а то поломаешь. Кошелёк возьми. Приедем – по счётчику заплатишь.

Включает мотор, трогается с места.

– Спасибо, шеф. Это ты здорово с розой сообразил…

– Если не затруднит, не называй меня шеф.

– Ну мне же надо тебя как-то называть. Ехать нам далеко, ха-ха!.. – Пассажиру явно легчает, он расположен к общению.

– Лев.

– Класс! Шеф по имени Лев. Жене расскажу. Ну ты прости, это я так – забавно… Вишь, я уже рифму чувствую, трезвею, значит. Может, к дому совсем… и-и-к! протрезвею. Жену жалко… Я – сволочь! А как тут, ёлы, по-другому?.. Ты, ш… то есть, Лев, знаешь, что такое стройка? А-а-а… Не знаешь! А я уже двадцать два года строю. Раньше-то было – страх. А сейчас – просто ужас! Материалы дорогие, заказчики – звери: им еврокачество подавай! А работяги-то у нас те же остались. А их как учили – плюс-минус пол-лаптя на допуски-припуски… Да что я тебе рассказываю! Ты, поди, на потолок иногда смотришь? Или всё жена больше? А? Ха-аха-ха… Ты прости, Лев, это я по-нашему, по-простому пошутил… Ты-то человек интеллигентный, я ж вижу… А у тебя жена есть? А, ну да – кольцо вон… Хорошая жена? А?

– Хорошая.

– Прости, Лев, я лезу к тебе с базарами. Мне-то хорошо – я поел, выпил. Банкет у нас был. Заказчик нас гулял – доволен остался… Ты-то небось голодный?.. Слушай, у меня идея! Пошли в ресторан – я угощаю. Едем! Около моего дома есть ночной. Я, правда, там не ел, но заходил – красиво… Только не говори "нет" – обидишь. А прораба обижать нельзя. Прораб и так жизнью обижен… Знаешь, у нас в институте шутка гуляла: было у отца три сына, двое умных, а третий в строители пошёл!.. Ах-ха-ха!.. Ну что, Лев, гуляем?

– Конечно, нет.

– Ну просил же, как человека…

– Моя жена не поймёт. Да и твоя тоже. Волнуется, наверняка. Ты вон ей розу везёшь, она ж завянет.

– Мы и твоей купим!.. Я куплю… Ну, как бы, от тебя.

– Уговорил. Только сперва заезжаешь домой, отдаёшь розу, а потом едем кутить.

– О кей, Лев! Вон там – направо, во двор. Вот к этому дому… Хороший ты мужик, Лев. Наш мужик. Кто прораба понимает – наш мужик!.. Стой! Мы кутить идём, так? Жена с нами не пойдёт – не любит она рестораны. Я должен ей купить бутылку амаретто. Просто обожает амаретто… А я – нет. Шампунь какой-то… Давай, друг, мотнёмся, я плачу. Это как раз около ресторана нашего с тобой…

Машина разворачивается, выезжает из двора. Подъезжает к небольшому магазину. Пассажир выходит более уверенной походкой, чем прежде. Направляется к магазину.

Возвращается с двумя плоскими тёмными бутылками.

– Всё о кей, Лев. Вот это – моей, а это – твоей. Твоя любит амаретто? Я купил, думаю, все бабы амаретто любят… И розу я отдам твоей, а своей завтра ещё куплю.

Машина возвращается во двор. Около подъезда нервно ходит женщина в накинутой на плечи кофте, в брюках и тапочках.

– О! Тормози, Лев. Что это моя во дворе делает? – Он выходит и неуклюже обнимает женщину. – Марин, ты чё это тут делаешь?

– Живой? И не ограбили? Или как в прошлый раз?

– Не, Марин, вот смотри – кошелёк, деньги… Это нам сегодня дали. Ах, ёлки, даже заначку не успел сделать, всё в кошелёк положил…

– В прошлый раз только заначка и осталась цела… Сколько он Вам должен?

– Не-е-е, Марин, ты кошелёчек-то отдай. Мы с Львом идём поговорить. Вот это тебе, Марин. – Отдаёт ей бутылку. – Я же помню, ты любишь… Я тут тебе ещё розу купил, но решил её отдать жене Льва. Он – хороший мужик, Марин, наш мужик… Я тебе завтра три куплю. Ладно, Марин? Ты не обижайся, а мы пойдём…

– Завтра с Львом поговоришь… Поблагодари, что возился с тобой, да по счётчику взял…

Лев отдаёт пассажиру розу и бутылку:

– Иди, друг, домой. Не собирался я в ресторан идти, мне работать надо.

– А ты – подле-е-ец! Я думал, ты наш мужик, а ты – подлец. Обманом меня бабе сдал, а сам – поехал! Эх ты… Розу возьми и ликёр, а то я вспыльчивый – и об асфальт могу! Ну?..

– Вспыльчивый, пошли домой, отстань от человека. Я уже не знала, что думать: сижу, жду, машина подъезжает, смотрю – ты сидишь. Потом – развернулась, уезжает. Я номер запомнила, думаю, если через пять минут не вернётся, в милицию звоню… Потом – смотрю, едешь.. Спасибо Вам, извините… Пошли, вспыльчивый…

– Ладно, Лёва, прощаю. Скажи спасибо жене моей – она всегда меня успокоить может. Она хорошая у меня… Ты, Марин, самая хорошая… Только, Лёва, розу с амареттой возьми.

– Не возьму. У меня жена в отпуске. Ты своей покупал, вот и отдай ей.

– Ладно… Марин, вишь, какой Лев хороший мужик, я ж говорил, наш мужик… На розу, Марин. А бутылку, Лёва, разобью, если не возьмёшь.

– Возьмите, пожалуйста. И спасибо Вам… Пошли, вспыльчивый…

Они уходят.

Лев садится в машину, выезжает из двора и медленно едет по проспекту.

"Хороший ты мужик, прораб. И жена у тебя хорошая. И не болеет…"

Машину останавливает молодой мужчина, коротко стриженый, в спортивном ярком костюме.

– Куда Вам?

– В начало проспекта, там ресторан есть, заберём одного человека – и назад.

– Маршрут сложный, деньги вперёд.

– Без проблем! Держи. Зелёными пойдёт?

Садится в машину. Едут молча. Тихо звучит музыка.

– Шеф, курить можно?.. Спасибо.

Через некоторое время, заметив одинокую покачивающуюся фигуру, пассажир останавливает машину и выходит.

– Э-э… ты куда пилишь? – он хватает за руку разодетую нетрезвую девицу и заталкивает её в машину. – Едем назад, шеф. А ты, гадость, куда это? Нажралась… Деньги взяла? …

– Не надо ругаться, а то не поедем дальше.

– Ладно, шеф… А ты мне сейчас всё расскажешь. Деньги покажи! Стерва… Как работать будешь? Говорил, не напивайся, клиент ждать будет. Ща получишь у меня нашатыря – мало не покажется!.. Сиди, не рыпайся! Как дал бы по морде… Сюда, шеф. Вылазь, сволочь… – Пассажиры выходят.

"И эта тоже не болеет. И не заболеет… Одноклеточные почему-то меньше болеют".

Небо с одного края начинает стремительно светлеть. Становятся бледнее огни фонарей, щиты рекламы. Отчётливей проступает архитектура города: старые, довоенной постройки помпезные здания, широкие улицы и проспекты, пересекающиеся под прямыми углами.

Деревья вдоль улиц – толстые опиленные стволы со свежей порослью вверху, во дворах – пышная зелень, похожая на пену, которая вот-вот перельётся за борта, образованные стенами домов, замкнутыми в четырёхугольники.

То тут, то там появляются первые трамваи и троллейбусы, почти пустые в этот ранний час. На крупных перекрёстках жёлтые мигающие огни светофора сменяются на попеременно горящие красно-жёлто-зелёные. Прибавляется машин на проезжей части.

Рядом с крупным гастрономом останавливается серебристо-белая "альфа-ромео". Загорается аварийный сигнал. Лев выходит и направляется к гастроному.

Основная часть магазина отделена решетчатой загородкой, там темно. Ярко освещён винный отдел со стеллажами, уставленными бутылками, и витриной с дежурным набором фасованных в пакеты и банки продуктов.

За прилавком сидит девушка с карандашом в руке, склонившаяся над газетой. В стороне, опершись о колонну, стоит охранник в милицейской камуфляжной форме и наблюдает за действием, происходящим на экране закреплённого под потолком телевизора, из которого доносятся звуки, характерные для не претендующего на гениальность фильма: крики, выстрелы, взрывы, скрип тормозов и тому подобное.

Внутрь входит водитель. Охранник лишь мельком удостоверяется в том, что вошедший – обычный покупатель, к тому же, хорошо знакомый, и продолжает с интересом участвовать в киношных событиях: на его бесхитростном лице отражаются перипетии столь же бесхитростного сюжета.

Девушка, узнаёт вошедшего, и, как будто ждала именно его, улыбается. Её лицо преображается из уставшего и скучающего над надоевшим кроссвордом в оживлённое и радушное.

– Доброе утро.

– Доброе.

– Вам как всегда? – И она, не дожидаясь ответа, выходит из-за прилавка и скрывается в тёмной части магазина.

Выйдя оттуда, она кладёт перед ним пакет молока и плетёную булку с маком, обёрнутую целлофаном. Включает кассу и выбивает чек.

– Не хотите свежей ветчины? Очень вкусная – я уже попробовала.

– Правда, вкусная?

– Правда-правда.

– Беру.

Девушка достаёт с витрины пакет с нарезанной ветчиной, снова пробивает чек. Ей явно не хочется расставаться с покупателем, но повода задерживать его больше нет.

А сам покупатель не намерен задерживаться. Он расплачивается и, улыбнувшись продавщице, кивком головы благодарит её и выходит.

Она провожает его худощавую ссутуленную фигуру взглядом до двери, смотрит в стеклянную витрину. Видит, как он, сев в машину, снимает "гребешок", отключает аварийные огни и трогается с места.