Юлиан Климович
Сэсэг
Два раза они всей комнатой на зимних каникулах ездили в Таллин. Впечатление от этих поездок у нее осталось на всю жизнь. Сам по себе Таллин раз в пять меньше Иркутска, в который она неоднократно ездила с родителями, но это был совсем другой мир, почти другая страна, хотя там многие и говорили по-русски, но все здесь было устроено совсем не так, как даже в Ленинграде, не говоря уже об Иркутске или ее Усть-Ордынском. Во-первых, она никогда в жизни не видела средневековых каменных замков, а Старый Таллин – это музей под открытым небом, с хорошо сохранившемся, пусть небольшим, но городом, обнесенным мощной крепостной стеной. В центре современного Таллина возвышался средневековый город со своими улицами, костелами и церквями. Здесь на каждом шагу прямо в старинных домах сувенирные лавки предлагали множество значков, флажков, открыток с видами старого города, а в небольших кафе варили настоящий кофе, который при тебе мололи из черных жареных зерен, и подавали вкуснейшие пирожные. Сэсэг поражало и подкупало то, что здесь можно не только ходить и просто смотреть, но и пользоваться всей этой стариной, а в некоторых домах до сих пор жили люди. Во-вторых, сами эти старинные средневековые улицы и дома производили неизгладимое впечатление устойчивости и неизменности здешней жизни. Люди не одну сотню лет ходили по этим улицам, жили в этих домах, что-то перестраивая и пристраивая, постоянно создавая что-то, рожали детей и передавали память новым поколениям не только изустным фольклором, как это было принято у ее народа, но и самим фактом жизни в этих старинных каменных стенах. В Иркутске она видела мало старинных каменных домов. Вообще в Сибири преобладало деревянное строительство, а деревянный дом редко переживает столетний рубеж, поэтому Сэсэг чувствовала себя как в сказке, когда оказалась в городе, где некоторые дома разменяли возраст в полтысячелетия, а облик улиц не менялся в течение нескольких сотен лет. Она представляла, как сейчас из-за угла навстречу ей выйдет с плетеной переполненной корзиной торговка рыбой, в старой, но аккуратно заштопанной кофте, почему-то обязательно крупной вязки, вся пропахшая морской тиной. Мимо пробежит пара мальчишек, стуча деревянными башмаками о каменный тротуар, и, цокая подковами, ее обгонит гнедая лошадь, неся на себе закованного в железо рыцаря в шлеме с огромными перьями. Но первоначальное ощущение сказки исчезло к концу второй поездки. Ей стало казаться, что время здесь остановилось и совершенно нет никакой возможности вырваться из этих навек застывших улиц и домов, что здешний маленький и упрямый народ живет только своими воспоминаниями, лелея и превознося безвозвратно ушедшее прошлое, которое дошло до них в виде этого небольшого средневекового городка. Их стремление во чтобы то ни стало сохранить прошлое вызывало в ней жалость и досаду, ведь она приехала из огромного города, где наравне с великолепными дворцами, проспектами, площадями и парками, существовали громадные современные заводы и фабрики, передовые научные институты, ВУЗы, где молодежь не жила прошлым, а училась, работала, искала и развивалась, и Сэсэг была представительницей этой молодежи.
– Ты Сережу не видел? – Сэсэг вопросительно смотрела на Мишу, который сидя на корточках под столом доставал из цветного полиэтиленового пакета с иностранной надписью магнитофонную бобину.
– Они курить пошли на лестницу, – не поднимая головы, ответил Миша.
Сэсэг вышла из комнаты, где должна была начаться дискотека, и пошла на лестничную клетку. В коридоре бегали нарядные, увитые мягкими блестящими гирляндами девушки с зажженными бенгальскими огнями, кто-то периодически кричал: "Ура, С Новым годом!", и все подхватывали это "Ура!", и оно катилось по этажам, затихая только в самых отдаленных уголках общежития. Общежитие праздновало весело, хмельно, размашисто. Нескольких парней первокурсников уже перебравших с непривычки, отвели в дальние комнаты и уложили на чьи-то кровати. Остальные праздновали.
Миша сегодня был диск-жокеем, он принес с собой несколько бобин с самыми последними модными танцевальными записями. Для дискотеки по соседним комнатам собрали два бобинных магнитофона, которые теперь стояли на столике в углу их комнаты, а Миша колдовал над первым из магнитофонов. Он намотал на спичку ватку, обмакнул ее в водке и протирал проигрывающую головку.
– Грязная головка какая. Вы что не следите за ними? – он обратился к рядом стоящему парню, хозяину магнитофона. Парня звали Лехой. Это был первокурсник, живший в соседней комнате.
– Не знал даже, что их чистят.
– Не слышишь что ли, что звук плохой?
– Да, у меня записи не очень, поэтому даже и не разберешь хуже играет или лучше.
– Агрегат у тебя неплохой, поэтому звук должен быть на уровне. Сейчас проверим. Я со свежего пласта писал у себя дома с вертака "Радиотехника".
– Мне вообще батя обещал в новом, тьфу ты черт, – Леха чертыхнулся и, улыбнувшись, поправился, – Уже в этом году подарить кассетник японский на День рождения.
– А где работает твой батя? – живо поинтересовался Миша, с отвращением рассматривая совершенно почерневший ватный тампон.
– Он главный инженер леспромхоза. Я из-под Хабаровска. Мы лес в Японию гоним, а они нам за это лесовозы свои, технику, ну и ширпотреб поставляют. Говорят, они в океане стратегические запасы леса делают: нашу лиственницу в полиэтилен заворачивают и на дне моря затопляют, чтобы потом воспользоваться. На "черный день" копят.
– Проси “Sony” или “Panasonic” двухкассетный, самая лучшая техника, – оставив информацию о запасливых японцах без внимания, сказал Миша.
– Нам только “Sharp” привозят.
– Тоже отличная техника. Если будет двухкассетник, скажи мне, я немного попереписываю на нем, если можно, конечно, – и Миша, оторвавшись от магнитофона, вопросительно посмотрел на Леху.
– Об чем разговор, конечно дам попользоваться, – Лехе было лестно, что старшекурсник, да еще такой продвинутый ленинградец не только разговаривает с ним, первокурсником, но и просит его об услуге.
– Заметано, – сказал Миша и, отложив спичку в сторону, начал заправлять пленку в магнитофон.
Подошла Света, обвила рукой Мишу за шею и, поцеловав его в губы, спросила: – Миш, скоро будет дискотека, все уже хотят танцевать?
– Еще пять минут, Светик. Через пять минут начнем. Я сейчас еще второй мафон подготовлю и начнем. – Миша быстрыми движениями соорудил еще один тампон на спичке и стал протирать головку второго магнитофона.
– Светка красивая, – сказал одобрительно Леха.
– Для тебя Светлана, – сказал, как отрезал, Миша, не поднимая головы от техники, тем самым сразу же расставив все точки и запятые в их с Лехой отношениях и обозначив, кто старший, а кто младший. Леха сконфузился немного, но промолчал. – Возьми провода от колонок и подключи к первому магнитофону. Будем переключать колонки на тот, с которого будем музыку запускать. Понял?
– Ага, – сказал Леха и начал подключать штекеры от колонок к магнитофону с заправленной пленкой.
Сэсэг увидела на лестнице Сережу и Колю. Они стояли возле перил и курили. С ними курил Паша, парень Татьяны, он был младше на курс и учился не на лесохозяйственном, а на факультете технологии обработки древесины. Они что-то бурно обсуждали и периодически смеялись.
– Коля, тебя Галя ищет.
– Скажи, сейчас приду.
– Нет уж, сам скажи, я с Сережей останусь.
– Ладно, ребята, я побежал, – произнес Коля, раздавливая окурок в пустой консервной банке, которая служила пепельницей.
– Я тоже пойду, – поддержал его Паша, и они вместе пошли по коридору в комнату девочек, из которой уже неслась какая-то ритмичная музыка. Ребята танцевали в комнате, но места всем не хватало, и приходящие на звуки музыки парни и девушки начинали танцевать прямо в коридоре. Кто-то взрывал хлопушки, кто-то размахивал зажженными бенгальскими огнями, кто-то пил вино из граненых столовских стаканов. Темно-коричневый дощатый пол коридора был засыпан конфетти и бумажными гирляндами. В занесенных снегом окнах отражались фигуры танцующих. В воздухе стоял запах табачного дыма, вареной картошки, хлопушек и вина, откуда-то приносило легкий запах салата. Сережа посмотрел на Сэсэг так, что у нее замерло сердце. Он в последнее время часто смотрел на нее таким взглядом.
– Пойдем, потанцуем?
– Я не хочу эти быстрые танцы танцевать, ты же знаешь, что я этого не люблю.
– Не переживай, у нас есть там свой человек, зовут Миша, и он поставит по моей просьбе медленный танец. Пошли? – он взял Сэсэг под руку и повел к комнате. Подойдя к дверям, Сергей оставил Сэсэг в коридоре, а дальше стал пробираться через танцующих внутрь к месту диск-жокея. Через несколько минут довольный он выбрался обратно. Вслед ему из комнаты начала звучать какая-то красивая медленная мелодия. Сережа буквально подскочил к Сэсэг, пригласительно кивнул головой и, не дожидаясь ответа, обнял ее за талию.
– О, какой ты быстрый, – шутливо проговорила она и положила ему руки на плечи.
– Я хотел с тобой поговорить, – сказал, заметно волнуясь, Сережа.
– О чем? – сделав вид, что она не догадывается, спросила Сэсэг. Ее сердце стало биться очень часто, потом совсем зашлось. Сережа посмотрел ей в глаза, долго, с нежностью. Сэсэг тоже смотрела ему в глаза и впервые в жизни не могла отвести взгляд, ей хотелось смотреть и смотреть в эти голубые глаза.
– Я люблю тебя, – без всяких прелюдий, прямо сказал Сережа, он весь напрягся, ожидая ответа. Сэсэг через ткань своего нового платья, специально сшитого для Нового года, почувствовала, как вспотели его руки.
– Я тебя тоже, – просто ответила она. Сережа еще раз пристально посмотрел ей в глаза, а затем поцеловал в губы. Медляк закончился, заиграл модный диско-шлягер, а они все стояли и целовались среди танцующих ребят. Никто нарочно не обращал на них внимания, чтобы не смущать, все вокруг были молодыми и часто такими же влюбленными, как и они. Всем все было понятно – вот еще одна влюбленная парочка.
Вообще у них в общежитии за время учебы создавалось немало студенческих семей. Парни и девчонки сходились и расходились, женились, некоторые, правда, потом разводились, но такое случалось нечасто. Все-таки их факультет изначально выбирали романтики, которые находили друг друга здесь, и уже редко кто из них расставался. Нет, конечно, были и те, кто находил себе пару среди студентов других факультетов или других вузов, но большинство встречало свои половинки в коридорах академии или возле костра на летней практике, на которую выезжали с особенным удовольствием студенты лесхоза. На втором месте, с большим отставанием по количеству невест, обретенных студентами академии, шел Институт советской торговли. На северо-восточном краю обширного парка академии, по диагонали через пересечение двух улиц, стояло новое здание Торгового института. У некоторых ребят из академии знакомство и общение с девушками из этого заведения отнимало все время: и свободное, и учебное. В небольшом, недавно построенном здании института, учились в основном ленинградки. Сюда их пристраивали прозорливые и довольно небедные родители, чтобы их дочки получили диплом товароведа, бухгалтера, экономиста, который давал возможность безбедно жить в реалиях советской страны. Некоторых парней, особенно иногородних, очень сильно привлекал женский контингент этого института, что было и не удивительно. В случае женитьбы, кроме ленинградской прописки, они почти всегда получали не только симпатичную жену с гарантированным будущим, но и хорошее приданое в виде квартиры, иногда машины и связей ее родителей. Студентки Торгового слишком хорошо это понимали и знали себе цену, поэтому заполучить отсюда невесту было большой удачей не только для приезжих студентов Лесотехнической академии, но и для других женихов, из более престижных вузов Ленинграда.
Как-то, еще в десятом классе, родители познакомили Мишу с дочерью своих приятелей, красивой девушкой Наташей, первокурсницей Торгового института, которая с отличием закончила ленинградскую школу с углубленным изучением английского языка. У нее была великолепная фигура, длинные ноги, она два раза в неделю ходила в бассейн и один раз играла в большой теннис. Наташа выглядела потрясающе, и Миша, никогда не имевший знакомств с такими шикарными девушками, чувствовал себя с ней не совсем уверенно, хотя дачи их родителей находились недалеко, в одном и том же садовом кооперативе, социальные ступеньки были у них все-таки чуть разные – у Мишиных родителей пониже, да и предки его были гораздо менее породистей, чем у Наташи, ленинградской интеллигентки в четвертом поколении. Его мама работала в школе простой учительницей математики, а родом была из крестьян Новгородской области. От мамы Мише досталось очень ценное качество – терпение. Папа работал "просто юристом", как он сам любил пошутить. Кроме унаследованной от отца предприимчивости и еврейского упрямства, он взял от него большой с горбинкой нос, чуть великоватую нижнюю губу, темные вьющиеся волосы и гипертрофированное чувство собственного достоинства. Как раз это острое чувство собственного достоинства, которое не было следствием уверенности в себе, а даже скорее наоборот, некоего, едва ощущаемого к себе снисходительного, а иногда и враждебного отношения со стороны некоторых людей, окружавших его самого и его родителей, в конце-концов и расстроило отношения с Наташей, продлившиеся около года. После разрыва с девушкой, которую он так и не смог назвать "своей", Миша долго переживал и дал себе слово добиться в жизни чего-то значительного, и уже с высоты достигнутого вновь встретиться с Наташей и показать чего он стоит, и чем она пренебрегла. Это было немного наивно, по-детски, но половина юношей, оказавшихся на его месте, делают то же самое, другое дело, что только единицы не забывают о зароке через полгода-год. После школы, которую Миша закончил только с несколькими четверками, он поступил на очень перспективную специальность озеленителя. Он был единственным ребенком в семье, и отец с матерью ничего бы не пожалели для того, чтобы устроить его в Ленинградский университет на юридический, но он сам отказался и решил поступить в Лесотехническую академию. Военная кафедра здесь имелась, распределение было только по крупным городам, а с красным дипломом, на который он нацелился изначально, его должны были оставить в Ленинграде. Он все просчитал, все, кроме того, что влюбится в Светку, у которой из приданного только однушка в Сыктывкаре, где живет ее мама с младшей сестрой. Но, поразмыслив здраво, он решил, что стартовые условия у него лучше, чем были у родителей в этом возрасте, поэтому создавать себе фору выгодным браком, против веления сердца – решение в долгосрочной перспективе контрпродуктивное, а любимая женщина рядом – в конце концов, залог здоровья и душевного спокойствия. Жизнь его родителей служила ярким и наглядным тому подтверждением, ведь отец женился на матери вопреки воле своих родителей, которые не признали невестку и толком так и не общались с сыном и даже с внуком. Однако, отсутствие отношений со свекрами совсем не помешало его маме и отцу жить в любви и гармонии. А еще у Светы было небольшое преимущество перед его мамой – она более домовитая и практичная, что очень нравилось Мише.
– Миша славный.
– Я уже начинаю ревновать.
– Какие глупости, Сережа, я просто очень благодарна ему за то, что он поставил этот медленный танец для нас.
– Да, Мишка молодец, у них со Светой все хорошо, по-моему.
– Ага, Света счастливая такая… А теперь и я счастливая такая-претакая, – и Сэсэг уткнулась в грудь Сереже, зарываясь лицом в его толстый мохнатый свитер. Он обнял ее, потом начал целовать глаза, из которых внезапно закапали слезы.
– Не бойся, – сказала Сэсэг, увидев его вопросительный взгляд, – это я от счастья плачу.
Сергей улыбнулся и опять начал целовать ее.
– С Новым годом! С Новым счастьем! – воскликнула подбежавшая и сияющая от переполняющего ее восторга Таня. Она обсыпала их конфетти из коробки, которую держал подошедший к ним Паша. Они специально обходили общежитских знакомых и друзей, поздравляя и осыпая всех конфетти. Таня с Пашей были как нитка с иголкой, нашедшие друг друга раз и навсегда. Причем в этом дуэте Таня была иголкой. Их сознание охотно переплеталось, образуя простую и стройную картину мира.
Паша обыкновенный парень откуда-то из средней полосы России, как многие крупные и физически сильные люди, был спокойным, уверенным в себе добряком. Ему ничего никому не надо было доказывать. Лишенный всяких комплексов и сомнений, Паша совершенно точно определял свое место в этом мире. Жизнь представлялась ему дорогой от рождения до смерти, по которой надо просто пройти, не потеряв себя и не замарав своего честного имени. По любому вопросу он имел мнение, которое, впрочем, никому не навязывал. Многие считали его мягким, а некоторые даже безвольным, хотя таковым он точно не являлся. Только Тане Паша позволял собой верховодить, уступая не только ее воле, но и признавая за ней мощную женскую интуицию. Таня, наоборот, маленькая и где-то даже хрупкая, обладала твердым характером. У нее легко и естественно получалось покровительствовать. Нет, Таня тоже никому ничего не навязывала, но ее практическая сметка и спокойный характер давали возможность рационально решать сложные житейские проблемы. Среди друзей и знакомых Таня считалась главным авторитетом в такого рода вопросах, и ее советы почти всегда оказывались правильными. Вообще они составляли образцовую пару двух, как их описывают в русском народном фольклоре, простых людей, живущих по совести в мире с собой и с окружающими, стремящихся обустроить пространство вокруг себя, стараясь никого при этом не ущемить нарочно.
– С Новым счастьем! – одновременно ответили Сэсэг и Сережа, глядя друг на друга, и тоже счастливо засмеялись. Таня одну руку запустила в коробку, вытащив пригоршню конфетти, другой схватила Пашу за руку и потащила дальше. Сэсэг и Сережа стояли, усыпанные конфетти.
– Прямо как на свадьбе, когда обсыпают монетками жениха и невесту, – сказала Сэсэг, положив голову на грудь Сереже.
– А у нас пшеном обсыпали, я видел на свадьбе, когда двоюродная сестра замуж выходила.
– У всех, наверное, по-разному.
– Пойдем на улицу, я покурю.
– Пошли. Только мне одеться надо.
– Не переживай, я сейчас пролезу и достану тебе пальто и шапку. Они в шкафу?
– Ага.
На крыльце общежития топтался паренек, который вышел на свежий воздух, чтобы хоть немного протрезветь. Он растирал снегом лицо и уши, приседал и подпрыгивал. Его старания были поистине титаническими, он изо всех сил хотел прийти в себя.
– Молодец, наверное, не хочет выглядеть непотребно в глазах своей подружки, – похвалил его вполголоса Сергей.
Он закурил и предложил:
– Пойдем, пройдемся. Смотри, какая красивая сегодня ночь.
Действительно, ночь была на удивление настоящая новогодняя, как в сказке. Ветер, который дул весь день, стих, на улице немного потеплело, и пошел густой снег. В свете фонарей тени от падающих снежинок медленно колебались по утоптанным тротуарам, пока не оказывались точно прижатыми отбрасывающими их снежинками. Картина была сюрреалистичная: на землю медленно и беззвучно валился снег, который сразу же сделал окружающий мир маленьким и уютным. Горизонты исчезли, пространство уменьшилось до расстояния нескольких метров, все вокруг вдруг стало домашним и сказочным. Они направились от общежития в сторону проспекта Шверника. Оба пребывали в состоянии абсолютного счастья. Время от времени они останавливались и целовались. Редкие прохожие пробегали мимо, видимо спеша от одного стола к другому. Поскрипывая снегом под ногами, они появлялись из-за снежной завесы и через несколько секунд скрывались за ней, как будто их и не было, только следы ног еще некоторое время были видны, пока их тоже не засыпало снегом.
– Мы будто одни в мире, – Сэсэг посмотрела на Сережу. – Ты хотел бы, чтобы мы остались одни на всем белом свете?
– Сейчас да, но потом, наверное, уже перехочу.
– Почему, тебе скучно со мной?
– Нет, просто быть Адамом со своей Евой – это задача не для меня. Мне нравится фотографировать людей, нравится наблюдать за ними, показывать их самим себе со стороны.
– А мне нравится быть с тобой. Я бы всю жизнь прожила вот так, наверное…
Редких прохожих они поздравляли с наступившим Новым годом, а они им в ответ желали нового счастья. Недалеко от перекрестка Шверника и Институтского из дореволюционного жилого дома, чудом сохранившегося в этом районе, вывалилась галдящая толпа ребят. Они стали взрывать хлопушки и запускать шутихи, сопровождая каждый запуск дружными веселыми криками. Сергей и Сэсэг немного ускорили шаг и, перейдя Институтский, повернули к общежитию.
– Ты правда меня любишь? – Сэсэг шла и смотрела себе под ноги, разгребая носком сапога мягкий пушистый снег.
– Конечно. Что мне сделать, чтобы ты поверила раз и навсегда и больше не спрашивала об этом?
– Дурачок, ты ничего не сможешь с этим сделать, я всегда буду тебя спрашивать, потому что мне очень нравится слушать твой ответ.
V
После свадьбы, которую сыграли в конце июля сразу по окончании практики, Галя переехала жить к Коле. Свадьба была скромная, без ресторана, но душевная. Праздновали на квартире, где жил Коля со своими родителями. Приглашенных было всего человек тридцать: приехавшие из Благовещенска Галины родители и ее младший брат, Таня с Пашей, Света с Мишей, Сэсэг с Сережей, школьные друзья Коли, немногочисленные родственники с Колиной стороны и друзья его родителей.
Уже через два дня после свадьбы все ребята разъехались по домам. В комнате появилась одна пустая кровать. Накануне отъезда три, пока еще незамужние подруги, укладывались спать.
– Все, девчонки, наконец-то я завтра уезжаю, – Таня потянулась в постели и с удовольствием завернулась в одеяло.
– А Паша что, – спросила Света, укладываясь в постель, – так и не сделал тебе предложения?
– Он в конце августа по дороге в Ленинград заедет ко мне домой, там познакомится с родителями, там и предложение сделает. Мы с ним договорились. Что у тебя с Мишей, лучше скажи.
– А что у нас с Мишей? Все хорошо, осенью свадьбу играем, пока живот еще не слишком заметен будет.
– Да ты что?! – с удивлением и восхищением выдохнула Таня, а Сэсэг даже села в кровати.
– Разве так можно? – спросила Сэсэг.
– Почему нельзя? Можно. Если хочешь наверняка привязать к себе мужика, только так и надо. – Света, положила руки себе на живот и озорно посмотрела на подруг.
– Рисковая ты, так ведь и с детьми бросают.
– Миша не такой. Ты что, Сэсэг, Мишу не знаешь? Он же ответственный и целеустремленный. Правильно я говорю, Тань?
– Правильно. Миша не бросит, Миша вытянет, – подтвердила Таня.
– Теперь уже он никуда от меня не денется. Вы, кстати, приглашены со своими благоверными на нашу свадьбу. Явка строго обязательна.
– Вот это новости… – Сэсэг откинулась на подушку и мечтательно зажмурилась. – Я тоже ребенка хочу, только вот доучиться надо. Мы с Сережей уже обо всем договорились. Я приеду домой и родителей попрошу, чтобы они разрешили мне выйти замуж за Сережу. Он тоже родителям как приедет, скажет.
– Ты что, Сэсэг, сейчас никто у родителей разрешения не спрашивает.
– У нас спрашивают, у нас обычаи нарушать нельзя.
– Ты фотокарточку его возьми, родителям показать. Увидят, что парень симпатичный, а тут еще ты его расхвалишь, так и разрешат, никуда не денутся, – посоветовала Света и повернулась лицом к стене. – Спокойной ночи всем.
– Спокойной ночи, – отозвались Сэсэг и Таня.
Сэсэг лежала и все представляла, как они поженятся с Сережей и какой у них родится ребенок. На кого он будет похож, ведь они такие разные с Сережей. Если родится сын, то он будет умным и красивым, а если девочка, то красивая и умная. Ведь все метисы красивые и умные. У них в классе училась девочка, у которой папа был русский, а мама бурятка. Она была очень красивой, все мальчики были влюблены в нее, а девочки ей страшно завидовали. И Сэсэг завидовала. Она лежала и мечтала, что их с Сережей дети будут самыми красивыми и умными, как ее красавица-одноклассница. Затем она подумала, что не это главное, а, главное, чтобы дети родились счастливыми, ведь это самое главное в жизни любого человека. Ведь можно быть умной, но некрасивой, можно быть красивой, но глупой, можно, в конце-концов, быть и красивой, и умной, но не быть счастливой, тогда какой смысл в жизни такой женщины, если она несчастлива? Правильно, никакого смысла в такой жизни нет, поэтому надо сделать так, чтобы дети родились счастливыми. Все хорошо, все правильно, только как это сделать? Можно постараться и найти красивого мужчину, от которого ребенок будет тоже красивый и умный, но вот счастье не зависит от генетики. Как можно сделать так, чтобы ребенок был счастливым?
– Вот я счастливая? – задала себе вопрос Сэсэг, подумала и утвердительно ответила. Она почувствовала себя совершенно счастливой, потому что у нее есть замечательный, самый лучший ее Сережа, и у них будут самые замечательные детки. С этими мыслями она уснула.
VI
Дома ее ждал категорический отказ в благословении на брак с Сережей. Родители вообще ничего не хотели слышать о ее замужестве с кем-либо, кроме своего местного парня.
– Мы маленький народ, нас осталось мало, поэтому надо сохранять кровь и жить там, где родился. – Отец, мать и Сэсэг сидели в юрте на летнем пастбище. – Дочка, не надо забивать себе голову любовью, это все пройдет, – мать гладила ее по склоненной голове, – посмотри, сколько хороших парней у нас в поселке. Нас с отцом сосватали, мы даже не видели друг друга и ничего, живем, четырех детей родили. Есть же у нас здоровые, работящие, непьющие женихи. Ты такая красивая у нас, такая умная, тебя любой парень с радостью замуж возьмет. Через год вернешься домой, пойдешь работать в лесхоз, будешь большим уважаемым человеком. Свою академию закончишь, такая невеста будешь, – мать поцокала языком и покачала головой для убедительности.
– Она старая совсем, кто ее замуж возьмет? – сказал отец сквозь дым тонкой глиняной трубки, которую он задумчиво курил, полулежа на нескольких цветных подушках. Женщины сидели на ковре возле него. Больше в юрте никого не было, двоих младших сыновей мать выгнала на улицу, приказав съездить на дальнее пастбище и проверить отару овец, которую пас старший сын Жаргал. Ему уже шел шестнадцатый год, и через два года он должен был закончить десятый класс. Жаргал очень гордился своей старшей сестрой, которая не побоялась и уехала учиться в далекий и загадочный Ленинград. Он хотел стать военным летчиком и для этого решил после окончания школы поступать в Иркутское высшее летное военное училище. Пример Сэсэг, старшей сестры, заражал старшего из братьев духом авантюризма, заставляя мечтать о другой судьбе, отличной от судьбы простого колхозника в родном Усть-ордынском или любой другой соседней деревни. Все эти мечты здорово пугали отца и мать, которые уже много раз пожалели, что дали Сэсэг разрешение уехать учиться и взяли направление из лесхоза, без которого она не смогла бы поступить в академию. Разница в уровне образования между городской и деревенской школой существовала серьезная, несмотря на единую учебную программу на всей территории Советского Союза. Мать боялась, что они с отцом останутся одни на старости лет, поэтому сейчас всеми силами пыталась исправить свою ошибку. Отец с матерью были совсем еще нестарые, но время проходит быстро, как чистый байкальский песок сквозь пальцы. Дочери выходят замуж и уезжают из родительского дома, пусть недалеко, но они уходят в другую семью, такой раньше был закон, а ответственность за стариков вместе с их имуществом переходила на младшего сына, но теперь все изменилось, единственный человек, который будет о них заботиться – это их дочь, и ее долг – вернуться и ухаживать за родителями. Поэтому, отпустив Жаргала учиться, родители во чтобы то не стало должны оставить Сэсэг здесь, в Усть-Ордынском. Они уже присмотрели ей жениха из хорошей зажиточной семьи. По их задумке Сэсэг, выйдя замуж и устроившись в лесхозе, начнет им помогать.
– Ерунду не говори отец, сейчас в городе рано не женятся, так что в самый раз будет после академии. Посмотри, какая она красавица стала в Ленинграде, такая совсем не засидится в девках, тут же возьмут, – и мать с нежностью посмотрела на Сэсэг и опять погладила ее по голове. – Она у нас не неблагодарная какая-нибудь шалава подзаборная, она нас не бросит ради чужого человека. Совсем чужого человека. Правда, доченька?
Сэсэг сидела и тихо плакала, покорная судьбе. Сережи рядом нет и некому ей помочь. Она поняла, что никто ей не разрешит выйти замуж за него и уехать навсегда из родных краев, против воли родителей она не пойдет. Она должна быть им благодарна, они родили, вырастили, вывели ее в люди, дав образование. Естественно, все эти разговоры про маленький народ и прочее, ничего не значили для нее, главным было то, что она должна быть благодарна. Долг и любовь боролись в ней, но долг, только что упавший ей на плечи железобетонной плитой, навязанный пусть родительской, но, тем не менее, чужой волей, придавил любовь, и все это время порхающая от счастья Сэсэг, вдруг изменилась, посерев и осунувшись, блеск ушел из ее глаз. Слезы, боль потери и крушение всех надежд на будущее, это все, что составляло сейчас ее мир. Страшно, когда мечта вот так безапелляционно в один момент рубится на корню, когда не оставляют права выбора, возможности самостоятельно решать свою судьбу, может быть неправильно и глупо, но свою же, не чью-нибудь чужую. Как это несправедливо! А потом, кто сказал, что неправильно и глупо? Кто сказал!? Но сделать по-своему она все равно не сможет. Отчаяние душило ее, и слезы по щекам побежали сильнее.
У Сережи разговор прошел немного по-другому. Ему родители не запрещали жениться на Сэсэг. Любовь сына, его выбор, ими не оспаривались, но они считали, что вообще разговоры о женитьбе пока преждевременны. Это была та версия, которую они озвучили сыну. Конечно, они были сильно разочарованы его выбором. Их убежденность в том, что Сережа найдет себе ленинградку, была настолько велика, что когда он показал фотокарточку Сэсэг, на несколько минут повисло красноречивое молчание. Родители, прежде всего, поинтересовались, откуда родом его девушка. Услышав ответ, мать сказала, что не стоило ехать за десять тысяч километров, чтобы найти себе якутку, которых здесь по рублю килограмм, и никто не берет.
– Она бурятка, а не якутка, – поправил Сережа.
