Юджин Роган
Арабы. История. XVI–XXI вв.

До конца XVIII века абсолютизм был нормой в Европе и государствах Средиземноморья. Только Великобритания и Голландская республика подчинили свои монархии избранному законодательному органу. После Французской революции 1789 года конституционный строй начал распространяться по всему Западу: в Соединенных Штатах конституция была принята в 1789 году, в Польше и Франции – в 1791 году, в Норвегии – в 1814 году, в Бельгии – в 1831 году. В этом новом политическом устройстве общества власть правителей была ограничена законом, а подданные обрели более высокий правовой статус граждан.

Арабы, посещавшие Европу в первой четверти XIX века, возвращались домой, плененные политическими идеями, с которыми они познакомились в Париже и Лондоне. Египетский богослов Рифаа ат-Тахтави по возвращении в 1831 году из Парижа перевел на арабский язык все 74 статьи французской Конституционной хартии 1814 года. Живя под авторитарным правлением османского наместника в Египте Мухаммада Али, ат-Тахтави восхищался французской конституцией, которая эффективно ограничивала власть короля и защищала права рядовых граждан. Тунисский реформатор Хайр ад-Дин ат-Туниси, вдохновленный трудами ат-Тахтави, также ратовал за принятие конституции, чтобы ограничить произвол тунисских беев. Возможно, неслучайно Египет и Тунис стали первыми арабскими государствами, принявшими конституцию, – Тунис в 1861 году, Египет в 1882 году – и первыми, где случились революции «арабской весны».

Следующая волна конституционных реформ совпала с установлением европейского мандатного правления по окончании Первой мировой войны. Египетская конституция 1923 года, иракская 1925 года, ливанская 1926 года и сирийская 1930 года отражали стремление арабских народов к независимости от европейских империалистических держав и к полному суверенитету на основе легитимных правительств и верховенства закона. Но, хотя эти конституции и наделили арабские государства выборными многопартийными законодательными органами, колониальные власти делали все возможное, чтобы ограничить суверенитет подконтрольных им государств. В результате либеральные конституционные правительства скомпрометировали себя как проводники европейского колониального господства.

Окончательный отказ от арабского либерализма наступил после поражения в первой арабо-израильской войне 1948 года, в ходе которой израильская армия оккупировала 78 процентов территории подмандатной Палестины и разгромила коалицию семи арабских государств. Патриотически настроенные арабские офицеры были возмущены политикой своих президентов и королей, а сокрушительное поражение от армии «сионистского образования», которую арабская пропаганда представляла как сборище «еврейских банд», подорвало доверие арабской общественности к своим правительствам. Арабский мир вступил в новый революционный период, ознаменовавшийся военными переворотами в Сирии (1949), Египте (1952), Ираке (1958), Йемене (1962) и Ливии (1969), которые привели к власти новое поколение жестких лидеров во главе технократических правительств. Опираясь на идеологию арабского национализма и панарабизма, военные режимы обещали наступление новой эпохи социальной справедливости, экономического развития, военного могущества и независимости от внешнего влияния. Взамен военные правители требовали от своих граждан одного – полного послушания. Это был социальный контракт, и на протяжении более чем полувека арабская общественность добровольно отказывалась от попыток ограничить автократическое правление в обмен на выполнение этих обещаний.

К началу XXI века социальный контракт был нарушен. К 2000 году стала очевидна неспособность почти всех арабских государств, за исключением богатых стран – экспортеров нефти, выполнить обещанное. Острейшие социально-экономические проблемы, хроническая бедность населения, высокий уровень безработицы на фоне сосредоточения богатства и власти в руках узкого круга приближенных к правящим режимам стали отличительной чертой арабского мира. На растущее недовольство своих граждан арабские режимы отвечали ужесточением репрессивной машины. Более того, престарелые автократические правители планировали сохранить династический контроль над государствами, передав власть своим сыновьям. Помимо вопиющего нарушения социального контракта эти недееспособные режимы собирались увековечить себя.

В 2011 году арабские народы восстали против неограниченной власти правящих режимов. «Народ не должен бояться своего правительства, – гласил один из плакатов на каирской площади Тахрир. – Это правительство должно бояться своего народа». На какой-то момент революционные движения «арабской весны» действительно заставили арабских правителей бояться своих граждан. К сожалению, этот момент оказался очень недолгим. Революции быстро сменились контрреволюциями, и к власти вернулись жесткие лидеры – везде, за исключением Туниса, где роковая конфронтация между Фаидой Хамди и Мухаммадом Буазизи в декабре 2010 года привела к самому мирному и устойчивому процессу революционных преобразований. Пока слишком рано говорить о том, станет ли установившийся в этой североафриканской стране хрупкий конституционный порядок предвестником нового социального порядка в арабском мире или же останется уникальной историей успеха «арабской весны».

Какой бы сложной, подчас трагичной ни была история арабского мира, это ни в коей мере не умаляет ни ее увлекательности, ни ее значимости для нашей цивилизации. Посвятив всю жизнь изучению Ближнего Востока, я всегда искренне восхищался богатством и разнообразием арабской истории. Мои детские годы прошли в Бейруте и Каире; затем я поступил в американский университет на ближневосточное отделение, где выучил арабский и турецкий языки, чтобы иметь возможность читать исторические источники в оригинале. Изучая архивные документы и рукописи, дневники и мемуары, судебные записи и хроники, я был поражен тем, насколько нам близка и одновременно малоизвестна арабская история.

Многое из того, что арабский мир пережил за последние пять столетий, пережили и другие народы на нашей планете. Национализм, империализм, революции, индустриализация, миграция населения в города, борьба за права женщин – все эти важнейшие темы в истории человечества присутствуют и в современной истории арабского мира. И все же арабский народ уникален – архитектурой своих городов, музыкой и поэзией, особым статусом избранного народа ислама (Коран подчеркивает не менее десяти раз, что Бог явил свое последнее откровение человечеству на арабском языке), идеей национального сообщества, простирающегося от Марокко до Аравийского полуострова.

Объединенные общей идентичностью, основанной на языке и истории, арабы поражают своим разнообразием. Это одновременно единый народ и множество разных народов. Перед путешественником, пересекающим Северную Африку из Марокко в Египет, предстает поистине фантастический калейдоскоп диалектов, каллиграфических стилей, ландшафтов, архитектурных и кулинарных традиций, а также форм правления и экономической активности. Если продолжить путешествие и двинуться через Синайский полуостров по землям Плодородного полумесяца – Палестине, Иордании, Сирии, Ливану и Ираку, картина станет еще красочнее и богаче. К югу от Ирака арабские страны Персидского залива несут на себе явный отпечаток влияния соседнего Ирана. В Омане и Йемене чувствуется веяние Восточной Африки и Южной Азии. Каждое из этих арабских государств имеет уникальное прошлое и настоящее, но все они ощущают свое единство через общую историю и корни.

В этой книге я попытался отобразить разнообразие арабской истории, охватив повествованием все арабские государства Северной Африки, Плодородного полумесяца и Аравийского полуострова. Вместе с тем я постарался показать взаимосвязанность истории этих регионов – например, как правление французов в Марокко повлияло на их правление в Сирии и какую роль восстание марокканцев против французских колонизаторов сыграло в народном восстании в Сирии. Неизбежно одни страны занимают более значимое место в моем повествовании, тогда как другие незаслуженно игнорируются, о чем я искренне сожалею.

При написании книги я опирался на широчайший спектр арабских источников, в том числе на многочисленные свидетельства очевидцев: летописцев более ранних периодов, интеллектуалов и политиков, журналистов и писателей, обычных мужчин и женщин, прославленных и печально известных личностей. Мне кажется совершенно естественным отдавать предпочтение арабским источникам при написании истории арабского мира – точно так же историю русского народа следовало бы писать на основе русскоязычных источников. Авторитетные иностранные наблюдатели – государственные деятели, дипломаты, миссионеры и путешественники – предлагают нам свой взгляд на арабский мир, и он по-своему ценен. Но я уверен, что люди на Западе смогут увидеть историю арабского мира совершенно иначе, если посмотрят на нее глазами самих арабов – людей, которые творили ее.

Глава 1
От Каира до Стамбула

Горячее летнее солнце нещадно жгло аль-Ашрафа Кансуха аль-Гаури, сорок девятого мамлюкского султана, осматривающего свои войска перед битвой. Почти три сотни лет, со дня своего основания в 1250 году, династия мамлюков правила самым старым и могущественным исламским государством своего времени. Их империя со столицей в Каире простиралась на весь Египет, Сирию и Аравию. Кансух аль-Гаури, которому сейчас было за семьдесят, находился у власти последние 15 лет. Здесь, на равнине Мардж Дабик, у сирийского города Алеппо, на самой северной границе своей империи, он готовился сейчас дать отпор самому серьезному врагу, когда-либо угрожавшему мамлюкам. Султан не знал, что в этой битве его ждет поражение, которое приведет к краху империи, проложив путь к завоеванию арабских земель турками-османами. Было 24 августа 1516 года.

От палящего солнца сирийской пустыни голову Кансуха защищал легкий тюрбан; плечи покрывала голубая султанская мантия, поверх которой за плечом висел боевой топор. Когда мамлюкские султаны шли на войну, они брали с собой бóльшую часть своего правительства и лично вели войска в бой. Только представьте: президент США лично отправляется на очередную военную кампанию, а вместе с ним – больше половины кабинета министров, лидеров обеих палат Конгресса, судей Верховного суда и синода епископов и раввинов, которые идут в бой вместе с солдатами и офицерами!

Командующие мамлюкской армией и четверо верховных судей стояли под красным султанским знаменем. Справа от них под собственным знаменем стоял духовный глава империи, халиф аль-Мутаваккил III. Он также был одет в светлый тюрбан и мантию и вооружен боевым топором. Кансуха окружали 40 потомков пророка Мухаммада, головы которых были обернуты желтыми шелковыми тюрбанами-футлярами с Кораном внутри, а также предводители суфийских орденов^[8] под зелеными, красными и черными флагами.

Вид 20 000 выстроившихся на поле мамлюкских солдат впечатлил и успокоил Кансуха и его свиту. Мамлюки – в переводе с арабского слово «мамлюк» означает «принадлежащий кому-либо», или «раб», – были профессиональными воинами. Юношей покупали в христианских землях по всей Евразийской степи и на Кавказе и привозили в Каир, где обращали в ислам и обучали военному делу. Оторванные от родины и семей, они были всецело преданы своим хозяевам и учителям. В совершенстве владеющие воинским искусством и воспитанные в беспрекословной преданности исламской религии и государству, взрослые мамлюки получали свободу и вступали в ряды правящей элиты. Они были непревзойденными воинами, сокрушившими величайшие армии Средневековья: в 1249 году мамлюки разгромили армию крестоносцев французского короля Людовика IX, в 1260 году освободили арабские земли от монголов, а в 1291 году изгнали с Востока последних крестоносцев.

Мамлюкская армия поражала своим великолепием. Ее воины носили яркие шелковые одежды, их доспехи были шедеврами ремесленнического искусства, а оружие выковано из закаленной стали и инкрустировано золотом. Эта роскошь была частью традиций воинского сословия и должна была демонстрировать врагу уверенность в своей победе.

На другом краю равнины стояли закаленные ветераны армии османского султана. Османская империя возникла в конце XIII века как небольшое тюркское княжество, развернувшее свою «священную войну» против христианской Византийской империи в Анатолии (азиатской части современной Турции). В течение XIV–XV веков османы подчинили своей власти другие тюркские княжества и завоевали византийские земли в Анатолии и на Балканах. В 1453 году седьмой османский султан Мехмед II сделал то, что не удавалось никому из его мусульманских предшественников, – он захватил Константинополь и завершил завоевание Византийской империи. После этой знаменательной победы он присовокупил к своему имени почетное прозвище Завоеватель (тур. Фатих). Константинополь был переименован в Стамбул и стал столицей Османской империи. Преемники Мехмеда II оказались не менее амбициозны в планах по расширению границ своих владений. И в этот день, 24 августа 1516 года, девятый османский султан Селим I по прозвищу Грозный (тур. Явуз; правил в 1512–1520 гг.) стоял со своей армией у северной границы империи мамлюков.

Как ни парадоксально, но, сосредоточив свои войска у Алеппо, Кансух надеялся избежать сражения. На тот момент османы уже воевали с Сефевидской империей. Сефевиды правили персидскими землями (территория современного Ирана) и, как и османы, говорили по-тюркски, хотя по происхождению, вероятнее всего, были курдами. Однако основатель династии Сефевидов, полководец и поэт шах Исмаил (правил в 1501–1524 гг.) объявил официальной религией шиитский ислам, тем самым сделав свое государство идеологическим противником суннитской Османской империи^[9]. Военные действия в 1514–1515 годах в восточной Анатолии закончились победой османов, и Сефевиды попытались срочно заключить союз с мамлюками, чтобы сдержать османскую угрозу. Хотя Кансух не испытывал особой симпатии к Сефевидам, он хотел сохранить баланс сил в регионе и надеялся, что сильное военное присутствие мамлюков в северной Сирии заставит османов ограничить свои захватнические планы Анатолией и оставить Персию Сефевидам, а арабский мир – мамлюкским султанам. Однако османы расценили эту ситуацию иначе: они решили, что развертывание армии мамлюков на их фланге представляет серьезную стратегическую угрозу, и, чтобы избежать возможной войны на два фронта, османский султан приостановил военные действия с Сефевидами и бросил все силы на мамлюков.

При всем великолепии мамлюкской армии османы явно превосходили ее. На каждого мамлюкского солдата приходилось по три закаленных в боях османских кавалериста или пехотинца. Согласно хронистам того времени, армия Селима Грозного насчитывала 60 000 человек. Кроме того, османы имели значительное технологическое превосходство над противником. В то время как мамлюки продолжали воевать по старинке, делая ставку на рукопашный бой и мастерское владение холодным оружием, османская армия была вооружена мушкетами и пушками. И если мамлюки были олицетворением средневековых традиций ведения войны, то османы представляли ее современное лицо. К тому же их куда больше интересовали победные трофеи, чем проявление личной доблести в рукопашной схватке.

Как и следовало ожидать, в битве на равнине Мардж Дабик огнестрельное оружие одержало верх над саблями. Правый фланг мамлюкской армии был сокрушен огневой мощью османов, а левый обратился в бегство. Как выяснилось впоследствии, командующий левым флангом Хайр-бей^[10], наместник мамлюкского султана в Алеппо, перед битвой вступил в сговор с османами и присягнул на верность Селиму Грозному. В решающий момент сражения он перешел на сторону османов, тем самым обеспечив им быструю победу.

Султан Кансух аль-Гаури с ужасом наблюдал за разгромом своего войска. На поле боя стояло такое густое облако пыли, что две армии едва могли видеть друг друга. Теряя веру в своих солдат, Кансух обратился к религиозным советникам и призвал их молиться о победе. Один из командиров мамлюкской армии, осознавая всю безнадежность ситуации, снял с древка султанское знамя, свернул его и, повернувшись к Кансуху, сказал: «Господин наш Султан, османы разгромили нас. Спасай себя! Укройся в Алеппо!» При этих словах Кансуха поразил инсульт, наполовину парализовав его. Безуспешно попытавшись взобраться на лошадь, султан упал и тут же умер. Его свита ударилась в бегство, бросив своего господина на поле боя. Впоследствии его тело так и не было найдено и похоронено – казалось, земная твердь разверзлась и поглотила правителя мамлюкской империи.

Когда пыль на поле битвы осела, взору открылась страшная картина кровавой резни. «От этого зрелища поседел бы и младенец, и железо расплавилось бы от ярости», – писал мамлюкский летописец Ибн Ийас. Все поле было завалено мертвыми и умирающими людьми и лошадьми, чьи стоны безжалостно прерывались османскими солдатами, спешившими ограбить своих павших врагов. Они оставляли за собой «обезглавленные тела и покрытые пылью головы с жуткими гримасами», становившиеся добычей диких собак и ворон^[11]. Армия мамлюков еще не знала таких поражений, и их империя так и не смогла оправиться от этого удара.

Победа на равнине Мардж Дабик открыла османам путь в Сирию. Селим Грозный беспрепятственно вошел в Алеппо, после чего без боя занял Дамаск. Весть о поражении достигла Каира только через три недели, 14 сентября 1516 года. Оставшиеся в живых представители мамлюкской военной верхушки собрались в Каире, чтобы избрать нового властителя. Им стал племянник Кансуха аль-Ашраф Туман-бей, которому судьба уготовила быть последним мамлюкским султаном: его правление продлилось всего три с половиной месяца.

Из Дамаска Селим Грозный написал Туман-бею письмо, предложив ему выбор: либо он сдастся и продолжит править Египтом как османский вассал, либо мамлюкский султанат подвергнется полному уничтожению. Прочитав письмо Селима, Туман-бей заплакал от ужаса, но решил сражаться до конца. Страх начал распространяться среди солдат и подданных султана. Чтобы сохранить дисциплину, Туман-бей издал указ, запрещавший продажу вина, пива и гашиша под страхом смерти. Но, как утверждают летописцы, напуганные жители Каира игнорировали его приказы и пытались облегчить свой страх перед неминуемым вторжением с помощью алкоголя и наркотиков^[12]. Когда до Каира дошла весть о завоевании прибрежного города Газа, где османы умертвили тысячу горожан, город содрогнулся от ужаса. В январе 1517 года османская армия вошла в Египет и двинулась к мамлюкской столице.

Когда 22 января Селим приблизился к северным окраинам Каира, от боевого духа солдат Туман-бея не осталось и следа. Многие не явились в свои части. На улицы Каира были отправлены глашатаи, зачитывавшие приказы о том, что все дезертиры будут повешены перед дверями собственных домов. В конце концов Туман-бей сумел собрать под своим командованием примерно 20 000 мамлюкских солдат, кавалеристов и бедуинских ополченцев. Памятуя о горьком опыте Мардж Дабика, Туман-бей отменил запрет на огнестрельное оружие и вооружил своих солдат мушкетами. Также вдоль линии обороны было выставлено 100 возов с заранее изготовленными легкими пушками. Жители Каира всячески старались подбодрить своих защитников и молились за них. Но в день битвы некогда не знавшая поражений мамлюкская армия представляла собой сборище людей, думавших не столько о победе, сколько о собственном выживании.

Сражение состоялось 23 января 1517 года. Как писал Ибн Ийас, это была «жестокая битва… одно лишь упоминание о которой вселяет ужас в сердца мужчин и приводит в страх их разум». Барабаны возвестили начало боя, и мамлюкская кавалерия ринулась на превосходящие силы противника. По словам Ибн Ийаса, произошедшее оказалось еще страшнее, чем поражение на равнине Мардж Дабик. Османы хлынули «со всех сторон, как полчища саранчи… грохот их мушкетов оглушал… их атаки были неистовы». За первый час сражения мамлюкские защитники понесли тяжелые потери и начали отступать. Туман-бей удерживал свои позиции дольше других командиров, но в конце концов и он был вынужден отойти, поклявшись однажды снова встретиться с османами на поле боя^[13].

Победоносная османская армия вступила в Каир и три дня грабила город. Беспомощным горожанам, оставленным на милость победителей, оставалось только смотреть, как громят их дома и похищают имущество. Единственным, кто мог защитить их от насилия османских солдат, был сам османский султан, и жители Каира лезли из кожи вон, чтобы продемонстрировать свою покорность новому хозяину. Пятничные молитвы в мечетях, которые раньше совершались в честь мамлюкского султана, отныне благословляли султана Селима, что в исламском мире было одним из традиционных способов признания власти нового правителя. «Да хранит Всевышний Султана, – возглашали имамы, – сына султана, владыку двух суш и двух морей, победителя двух армий, султана двух Ираков, служителя двух святынь, победоносного властителя шаха Селима. О, Аллах, Господин обоих миров, да будет султан навеки непобедим!» Селим Грозный благосклонно принял столь ревностное проявление верноподданнических чувств со стороны каирского населения и приказал своим министрам объявить всеобщее помилование и восстановить общественный порядок.

Султан Селим ждал почти две недели после победы над мамлюкской армией, прежде чем вступить в город. Только тогда жители Каира впервые увидели своего нового властителя. Вот как описывает его Ибн Ийас:

Когда султан ехал по городу, все население собралось, чтобы приветствовать его. Рассказывали, что у него довольно светлая кожа, гладко выбритый подбородок, крупный нос и большие глаза. Он был невысокого роста, а его голову венчал небольшой тюрбан. Он все время поворачивал голову из стороны в сторону, выдавая свой беспокойный и несдержанный нрав. На вид ему было около сорока лет. В нем не наблюдалось достоинства прежних султанов. Он был злобен, кровожаден, вспыльчив, жесток и нетерпим ко всякому несогласию^[14].

Селим не мог чувствовать себя в Каире спокойно, пока мамлюкский султан оставался на свободе. Он знал, что, пока Туман-бей жив, его сторонники будут пытаться восстановить его власть. Только смерть – причем публичная – могла похоронить эти надежды. Возможность разделаться со своим противником Селим Грозный получил в апреле 1517 года, когда бедуинский шейх, у которого скрывался Туман-бей, выдал его османам. Селим заставил Туман-бея пройти через весь Каир, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что это действительно свергнутый мамлюкский султан. Шествие завершилось у ворот Баб-Зувайла, где палачи схватили Туман-бея и повесили на глазах у объятой ужасом толпы. Веревка порвалась – некоторые утверждали, что она порвалась дважды, – словно сами небеса не желали дозволять убийство султана. «Когда его душа покинула тело, толпа издала пронзительный крик, – так один летописец описал потрясение людей от увиденного. – Никогда в прошлом правителя Египта не вешали на воротах города, никогда!»^[15]

Но для османского султана смерть Туман-бея была поводом для празднования. Покончив с династией мамлюков, Селим завершил завоевание их империи, и отныне все их земли и богатства перешли к его собственной династии. Он расширил границы Османской империи, добавив к ней Сирию, Египет и аравийскую провинцию Хиджаз, и теперь мог вернуться в Стамбул триумфатором. Завоевание Хиджаза имело особое значение. Эту провинцию почитают колыбелью ислама, поскольку именно здесь, в Мекке, пророку Мухаммаду были ниспосланы первые откровения Корана, и он создал первую мусульманскую общину. Отныне Селим присовокупил к своему титулу султана официальный титул Служителя и Хранителя двух святынь ислама: Мекки и Медины. Эти завоевания сделали Селима правителем величайшей исламской империи в мире.

Перед отъездом из Каира Селим захотел посмотреть представление одного из знаменитых египетских театров теней – кукольного театра, где используются освещенный экран и плоские марионетки. Селим наслаждался спектаклем в одиночестве. Кукольник показал ему сцену повешения султана Туман-бея на воротах Баб-Зувайла. Когда веревка порвалась во второй раз, османский султан «нашел зрелище очень забавным. Он дал кукольнику 200 динаров и подарил бархатный плащ. "Когда мы поедем в Стамбул, ты поедешь вместе с нами, чтобы показать это представление моему сыну", – сказал ему Селим»^[16]. Через три года его сын Сулейман унаследовал османский трон и все мамлюкские земли, покоренные отцом.

Завоевание османами империи мамлюков стало ключевым поворотным моментом в арабской истории. Судьбоносная битва на равнине Мардж Дабик ознаменовала собой конец Средневековья и начало современной эпохи в арабском мире. Впервые после возникновения ислама арабами стали править из неарабской столицы. Первая мусульманская халифская династия Омейядов (661–750) имела своей столицей Дамаск. Аббасиды (750–1258) правили величайшей мусульманской империей своего времени из Багдада. Основанный в 969 году Каир служил столицей не менее чем четырем династиям до прихода к власти мамлюков в 1250 году. Но начиная с 1517 года арабам пришлось подчиняться правителям, находящимся за пределами их земель, и эта политическая реальность стала одним из определяющих факторов современной арабской истории.

Как бы то ни было, переход из-под мамлюкского под османское господство оказался не столь тяжким, как многие изначально опасались, наблюдая за кровавыми завоеваниями Селима Грозного. Тюркоязычные чужеземцы правили арабами начиная с XIII века, и османы оказались во многом похожи на мамлюков. Элиты обеих империй вели происхождение от христианских рабов. Обе империи были бюрократическими государствами, соблюдавшими законы шариата и защищавшими исламские земли от внешних угроз благодаря сильным армиям. К тому же в то время было слишком рано говорить о какой-либо «арабской идентичности», которая могла бы заставить народ воспротивиться «иностранному» правлению. До наступления эпохи национализма идентичность арабов была связана с их родным племенем или городом. Если арабы и идентифицировали себя в более глобальном плане, то скорее на религиозной, чем этнической основе. И поскольку большинство арабов были суннитами, османы оказались для них вполне приемлемыми правителями. Тот факт, что административный центр переместился из арабских земель в Стамбул – город на стыке Европы и Азии, мало волновал людей того времени.

Судя по всему, арабские народы оценивали переход от мамлюкского к османскому правлению с сугубо прагматической, а не идеологической точки зрения. Их куда больше беспокоили вопросы безопасности и порядка, а особенно разумного налогообложения, чем проблема перехода арабов под правление турок. Египетский историк Абд ар-Рахман аль-Джабарти в начале XIX века вполне уважительно описывал начало османского владычества в арабских землях:

В первое время османы были одними из лучших правителей исламского мира со времен четырех праведных халифов^[17]. Они были самыми могущественными защитниками религии и врагами неверных и благодаря завоеваниям, благословленным самим Всевышним, стремительно расширяли свои владения. Они правили лучшими обитаемыми землями под этим небом. И все новые земли подчинялись их власти. Они не пренебрегали государством, но защищали его и его границы. Они поддерживали соблюдение исламских обрядов, почитали религиозных лидеров, оберегали две святыни – Мекку и Медину – и блюли справедливость, руководствуясь законами шариата. Их правление несло с собой стабильность и безопасность; другие правители трепетали перед ними, а свободные люди и рабы покорялись им^[18].

Жители сирийских деревень и городов нисколько не оплакивали кончину мамлюкской империи. Ибн Ийас рассказывает, что в Алеппо горожане, немало настрадавшиеся от непомерных налогов и произвола прежних хозяев, закрыли ворота перед отступающими после Мардж Дабика мамлюками и «обращались с ними хуже, чем сами османы». Когда же в Алеппо вступил Селим Грозный, «город был освещен праздничными огнями, в лавках на базарах горели свечи, в честь него возносились молитвы, и народ ликовал», радуясь своему освобождению от господства мамлюков^[19]. Согласно дамасскому историку Мухаммаду Ибн Тулуну (1475–1546), жители Дамаска также спокойно отнеслись к смене власти. Описывая последние годы правления мамлюков, он жалуется на непосильное налоговое бремя, жадность чиновников, бездействие центрального правительства, беспринципность мамлюкских эмиров, отсутствие безопасности в сельской местности и серьезные экономические проблемы, явившиеся следствием плохого управления^[20]. Об османах же Ибн Тулун, напротив, отзывается положительно, утверждая, что они принесли в провинцию Дамаск законность и порядок, а также установили разумные налоги.

На Османскую империю крах мамлюкского султаната повлиял, вероятно, гораздо сильнее, чем на арабский мир. Сердцем империи были Анатолия и Балканы, а ее столица Стамбул располагалась на стыке европейской и азиатской частей. Жители удаленных от имперского центра арабских территорий пополнили собой и без того весьма разнородное население империи. На тот момент арабов трудно было назвать единым народом. Общий для них арабский язык имел множество диалектов, так что жители Аравийского полуострова, Плодородного полумесяца и Северной Африки не понимали друг друга. Тогда как большинство арабов были (и поныне являются) мусульманами-суннитами, как и османские турки, среди них имелись довольно значительные по численности общины, исповедующие другие направления ислама, христианство и иудаизм. Арабскому миру было присуще и огромное культурное разнообразие, с очень разными архитектурными, музыкальными и кулинарными традициями в разных регионах. Арабские народы были разделены также историческим прошлым, поскольку на протяжении многих веков ими правили разные халифские династии. Присоединение арабских земель коренным образом изменило не только географические границы, но и культурный и демографический облик Османской империи.

В первую очередь перед османами стояла задача создания работоспособной административной системы в своих новых арабских провинциях. Эти земли были присоединены к Османской империи в период быстрого расширения ее границ в Персии, Черноморском регионе и на Балканах. Территория империи увеличивалась так быстро, что правительство не успевало готовить квалифицированных чиновников-управленцев. В результате стандартная османская система администрирования внедрялась только в регионах, находящихся ближе к центру империи, таких как город Алеппо на севере Сирии. В более удаленных от Анатолии регионах османы старались сохранить существующий политический порядок и обеспечить постепенный переход к новой власти. Будучи больше прагматиками, нежели идеологами, османы были заинтересованы не столько в навязывании арабам своего порядка, сколько в поддержании мира и стабильности и регулярном сборе налогов со своих новых владений. Поэтому в первые годы после завоевания политико-административное устройство арабских провинций характеризовалось значительным разнообразием и высокой степенью автономии.