Йен Макдональд
Король утра, королева дня

Дневник Эмили, 7–12 июля 1913 года

Прошлой ночью период хорошей погоды закончился сильнейшей грозой. Начиналась она достаточно невинно – просто что-то погромыхивало и ворчало где-то позади Нокнари, затем небо постепенно налилось чернотой, и не успели мы опомниться, как полыхнула молния. От грома задребезжали оконные рамы, и на Крагдарру обрушилась стихия. Я никогда раньше не видела ничего подобного: гроза рычала в лощинах и долинах вокруг Бен-Балбена, будто пойманный в ловушку зверь. Миссис О’К не сомневалась, что вот-вот наступит конец света, и с каждым раскатом грома я ловила себя на том, что согласна с нею.

Определенно, изумительная погода закончилась. Когда сегодня утром я выглянула в окно, горы окутались серыми тучами и шел унылый, мерзкий дождь. Я застряла дома на целый день, складывала пазлы в библиотеке, играла с кошкой. Как легко развлечь кошек! С клубочком шерсти они могут играться часами. Повезло кошкам. Мне скучно, я устала от ничегонеделания и впала в уныние. Испортившаяся погода, мне показалось, уничтожила магию. Было ли все просто сном в летнюю ночь?

8 июля

Все еще идет дождь. Похоже, он никогда не закончится. Сколько дождя умещается в туче? Всегда считала, что по мере того, как идет дождь, тучи становятся меньше и в конце концов превращаются в ничто. Очевидно, это не так.

Я постоянно думаю о фейри; о волшебном Потустороннем мире, таком близком к нашему и в то же время таком далеком; о том, что мама сказала про Старых богов, которые на самом деле не умирают, просто принимают облик собственных врагов. Всевозможные мысли кружатся в моей голове, словно узоры в калейдоскопе, желая сложиться в такой, который имел бы смысл, – в теорию или гипотезу (папа был бы рад; я мыслю как ученый!), однако ничего не получается. Как будто существует один-единственный волшебный золотой ключ, открывающий все замки, однако я не могу его отыскать.

Кое-что хорошее сегодня все же случилось: после всех моих просьб и приставаний (папа все время твердит, что я похожа на каплю воды, которая истирает могучий камень), а также, не сомневаюсь, некоторого маминого содействия (проснувшись утром, я, без сомнения, слышала в столовой разговор на повышенных тонах) папа смягчился и разрешил воспользоваться одной из своих камер – переносной складной моделью в коричневом кожаном футляре.

9 июля

Если судить по внешней стороне и только, сегодняшний день не лучше вчерашнего, но я ощущаю витающую в воздухе перемену – схожим образом мы иногда чувствуем, когда тучи разойдутся, а когда дождь будет идти весь день. К трем часам небо со стороны Атлантики местами поголубело и – чудо из чудес! – появились редкие лучи рассеянного и тусклого солнечного света. Условия все еще были далеки от идеальных, но я не собиралась терять ни минуты из-за погоды. Вооружившись фотоаппаратом и блокнотом, я отправилась в Брайдстоунский лес охотиться на фейри. Все впустую. Они, должно быть, еще чувствительнее к стихиям, чем мы. Впрочем, день прошел не совсем бестолково. За чаем я как будто впервые в жизни заметила резные голландские деревянные глобусы, которые папа держит на каминной полке в столовой. Это полые деревянные шары с нарисованными старыми картами мира, которые открываются как матрешки – меньшие сферы умещаются внутри бо́льших. Когда я их заметила, что-то в моей голове щелкнуло, и все мысли и идеи, которые там невозбранно мельтешили, начали складываться в единое целое.

10 июля

Сегодня тоже никаких фейри. Но я чувствовала их, как никогда раньше в Крагдарре, – ощущала жуткое, электрическое присутствие.

Я разрабатываю теорию о фейри: она заключается в том, что наш и Потусторонний миры лежат один внутри другого, как концентрические сферы резных голландских глобусов, существуя на разных планах бытия. Во многом они похожи, но, думаю, Потусторонний мир меньше нашего, если судить с человеческой точки зрения. Возможно, с точки зрения Потустороннего мира все наоборот. Оба следуют одним и тем же маршрутом вокруг Солнца, и (в этом заключается главное различие) оба вращаются, но с разной скоростью. В нашем мире сутки длятся двадцать четыре часа; в Потустороннем день от рассвета до заката может длиться целый год. Папа был бы доволен следующим умозаключением; я сверилась с астрономическим атласом в библиотеке и все продумала весьма по-научному. Поскольку периоды вращения различны, возможны моменты, когда ось нашего мира наклонена под углом, отличным от оси Потустороннего мира, в результате чего поверхность Потустороннего мира касается поверхности нашего мира, а затем проходит сквозь нее. Эта область пересечения начинается с точки и, увеличиваясь, превращается в круг. Затем, с продолжением орбитального движения, оси наклона опять совмещаются, и зона взаимопроникновения уменьшается до точки. Я думаю, именно поэтому Потусторонний мир всегда ассоциировался с чем-то под поверхностью Земли – с полыми холмами, подземельями. В маминой книге подчеркивается, что в легендах входы в Потусторонний мир всегда оказывались в пещерах и озерах. Моя теория также объясняет, почему сверхъестественные события привязаны к равноденствиям и солнцестояниям – именно в эти даты происходит сдвиг осей! Думаю, география Потустороннего мира должна сильно отличаться от нашей. Наверное, там гораздо меньше морей и гораздо больше суши – легендарный Тир на н-Ог ^[14], как известно, расположен на западе, где в рамках земной географии существует лишь пустая Атлантика.

Чем больше я размышляю о своей теории, тем больше она открывается передо мной, точно волшебные врата в Потусторонний мир – озаренный лунным светом путь, ведущий в страну вечной молодости. Я взволнована, как будто после долгого, трудного восхождения поднялась туда, откуда с высоты открывается совершенно новый пейзаж.

11 июля

Погода улучшилась, посветлело; сильный бриз с океана гонит проворные белые облака. Я отправилась в лес, предвкушая удачу, и не разочаровалась. Я видела пуку – человечка с лошадиной головой. Он застал меня врасплох, внезапно появившись из зарослей ежевики. К тому времени, как я оправилась от неожиданности и нацелила камеру, он исчез. Но, по крайней мере, я знаю, что они рядом. Завтра, быть может, мне повезет.

Сегодня я думаю о фейри – о том, что в старые времена одна и та же личность имела множество обликов; могла быть лососем, рябиной, орлом и большим золотым котлом одновременно. Это наводит на мысль, что, возможно, нынешние фейри – пуки, лепреконы и строевые фейри – представляют собой новые формы все тех же мифических персонажей. Но эти новые формы кажутся мне гораздо менее изысканными, чем ранние, стихийные личины, как будто фейри выродились, а не поднялись на новую ступень развития. Я сочла это странным и продолжила изыскания. Сестры-наставницы пришли бы в ужас, узнав, что я читала Чарльза Дарвина; так или иначе, именно к его «Происхождению видов» (как ни странно, один из маминых вкладов в библиотеку, а не папин) я воззвала о помощи. Прочитанное там лишь подтвердило мои подозрения. Живые существа не деградируют до менее сложных форм, а эволюционируют до более развитых, обретают все больше новых качеств. Что подводит меня, дорогой дневник, к самому поразительному на сегодняшний день выводу. Эти малые, узко специализированные виды фейри – ранние, примитивные, менее развитые формы; а вот древние, стихийные оборотни, у которых было много тел и одна личность, представляют собой более поздние, высокоразвитые вариации. Возможен единственный вывод: время в Потустороннем мире течет в направлении, противоположном нашему.

12 июля

Сегодня мне сопутствовал успех! Утром я тихонько подобралась к группе строевых фейри, занятых туалетом – они умывались поздней росой, все еще лежащей в колокольчиках наперстянки, – и сумела сделать пару снимков. Не знаю, получились ли они – я же не фотограф, – но очень надеюсь, что да. Важно, чтобы у меня появились доказательства. Кажется, фейри знали о моем присутствии и позволили себя сфотографировать. Но, если в Потустороннем мире время течет в другую сторону, с их точки зрения, все уже случилось: я не начала снимать, а внезапно перестала.

Весь Брайдстоунский лес сегодня кажется причудливым, словно это не место, рядом с которым я выросла, которое знаю и люблю, а часть древних диких лесов Потустороннего мира, каким-то образом проникшая в наш. Деревья выглядят неимоверно высокими, воздух полнится хриплыми птичьими криками и хлопаньем крыльев.

После обеда я мельком увидела фейри-лучницу. На этот раз никаких сомнений; она знала о моем присутствии и, прежде чем скрыться в подлеске, с улыбкой ждала целую минуту, пока я возилась с камерой. Ближе к чаепитию я наткнулась непосредственно на следы Дикой охоты и шла по ним добрых полчаса. Увы, на этот раз мой улов наверняка ограничится размытым изображением оленьих рогов на фоне неба.

Думаю о том, что написала вчера про время, которое в Потустороннем мире течет в обратную сторону. Сдается мне, это разъясняет механику магии; впрочем, чем дольше я осмысливаю эту идею, тем сильнее голова идет кругом. Например, мы чего-то желаем в своем настоящем (которое одновременно и настоящее фейри – в этой точке наши миры соприкасаются). Реакция на желание наступает в нашем будущем, которое для фейри – прошлое, ибо они в своем будущем (то есть нашем прошлом) что-то меняют и делают так, чтобы в нужный момент – в нашем будущем, их прошлом – все сбылось. Вот почему магия такая, какая есть… ну, магическая; вот почему причинно-следственная связь как будто исчезает – с точки зрения нашего времени ее и в самом деле не существует, но фейри все делают в соответствии с собственной стрелой времени ^[15], собственными законами, объединяющими причину и следствие. В своем прошлом они видят результат – сбывшееся желание, – и поэтому в своем будущем обязаны все устроить так, чтобы случившееся имело какое-то обоснование. Впрочем, мне кажется, фейри не так уж сильно скованы закономерностями прошлого и настоящего, как мы; вот почему в нашем мире они могут принимать как грядущие, так и былые формы – они способны извлечь нужный облик из собственных воспоминаний о прошлом или из своих надежд на будущее.

Понятно, да? Как я и говорила, кружится голова, если слишком долго и упорно думать об этом.

22 июля 1913 года

Раткеннеди

Бреффни

графство Слайго

Дражайший Хэнни!

Тысяча и одно извинение. Прошло чересчур много времени с тех пор, как я в последний раз писала тебе, не говоря уже о том, когда мы в последний раз виделись. Боюсь, виновата в этом я одна, и даже не могу сослаться на то, что увязла в работе по самое известно что. Увы, я просто-напросто худший в мире друг по переписке.

Так или иначе, прими стандартные приветствия, пожелания здоровья, богатства, счастья и т. д. Без дальнейших церемоний перейду к сути послания.

Мой дорогой Ганнибал, немедленно бросай все дела и приезжай в Слайго! Здесь происходит нечто экстраординарное и захватывающее, и ты…

Я забегаю вперед. Будет гораздо меньше путаницы, если изложить события в естественном порядке, как они и случились. Фредди говорит, такова моя извечная проблема: мчусь с места в карьер и приезжаю в никуда.

Как ты, возможно, знаешь, другая Констанс – моя двоюродная сестра по линии Гор-Бутов – пригласила Уильяма Батлера Йейтса на несколько недель в Лиссаделл. Поскольку мы соратники по Гэльской литературной лиге и националисты, приверженцы Зеленого флага ^[16], я не могла пройти мимо такого события. Я велела Беддоузу и парням из поместья надраить палубу и подкрасить старушку «Гранию» (помнишь? наш достопочтенный семейный пароходик), намереваясь устроить небольшой круиз, по совместительству пикник и литературные чтения. Среди приглашенных творческих личностей была Кэролайн Десмонд (да, из тех самых Десмондов, хотя она не имеет отношения к конструкции, болтающейся в заливе Слайго) с дочерью Эмили, которая в достаточно нежном возрасте уже ярая поклонница Вилли, его поэзии и философии. Да, вопреки тому, что ты мог прочитать в газетах, в доме Десмондов присутствуют и здравый смысл, и хороший вкус – само собой разумеется, то и другое прочно привязано к прялке. Ну так вот, день прошел изумительно. Погода стояла отличная, старушка «Грания» знай себе пыхтела, котел не грозил взорваться, никто не благословил Лох-Гилл плодами своей морской болезни, Беддоузу не пришлось выуживать из воды багром какую-нибудь из старых дев Лиги, Вилли вел себя с привычным олимпийским спокойствием, вино на этот раз остудили как следует, на пикнике на берегу острова Иннисфри никто не захворал от переедания и теплового удара и т. д. Ты сейчас думаешь, наверное, ну и что такого необычного могло случиться. Терпение, мой дорогой Хэнни. Терпение! Гром грянул, лишь когда «Грания» оказалась в пределах видимости пристани Раткеннеди. Вилли, как водится, собрал вокруг себя небольшую группу подхалимов и потчевал их какой-то ученой белибердой о кельтском мистицизме и оккультизме новой эры, и тут эта девочка из Десмондов, юная Эмили – словно чертик из коробочки, Хэнни! – продемонстрировала серию фотографий, на которых, как она утверждала, изображены существа из легенд, обитающие в лесу вокруг ее дома. Разумеется, поднялся такой шум, что я обязана была выяснить, какова причина ажитации. Беднягу Вилли чуть не хватил апоплексический удар, и… как бы выразиться без крепких словечек… Господи боже ты мой! Она не соврала. Десять снимков с заметками о том, где, когда и как был сделан каждый, вплоть до погодных условий! ^[17] Некоторые, должна признать, оставляют чересчур большой простор для воображения – на них лишь тени, которые с одинаковой легкостью могут быть ветвями деревьев, рогами или наконечниками копий Дикой охоты, состоящей, как она утверждает, из сидов. Но есть и куда менее сомнительные – два снимка дерзкой потаскушки в наряде из кожаных ремешков, с луком размером с нее саму и с улыбкой, которую можно поместить где-то между улыбкой Джоконды и ухмылкой какой-нибудь мадам с Монтгомери-стрит. Еще убедительнее выглядит фотография с шестью маленькими лесными нимфами – ради всего святого, Хэнни, они умываются, черпая росу из цветов наперстянки! И самые неопровержимые – последние два снимка в серии: маленький обнаженный манекен с головой лошади и сама Эмили, с улыбкой смотрящая на крошечную крылатую женщину, что сидит у нее на ладони и расчесывает длинные волосы собственными пальчиками.

Дорогой мой Хэнни, ну что тут скажешь! Я сама видела фотокарточки и убеждена в их подлинности. Если бы это устроил опытный фотограф, сомнения могли бы возникнуть, но Эмили Десмонд всего пятнадцать лет!

Конечно, с того дня Вилли пребывает в прекрасном настроении и жаждет организовать серию интервью с Эмили, желательно под гипнозом, чтобы окончательно доказать существование мистического мира, отличного от нашего, но имеющего точки соприкосновения с ним. Еще до того, как я услышала слово «гипноз», я подумала о тебе, Хэнни, – в конце концов, ты ведущий исследователь странного и сверхъестественного в нашей стране. Вилли не имеет ни малейшего представления о месмеризме или, если на то пошло, о научных изысканиях, поэтому я предложила ему тебя, перечислив кое-какие заслуги, и теперь он настаивает, чтобы ты приехал. Знаю, тебя вряд ли придется просить дважды – но, пожалуйста, придержи лошадей, не начинай бросать вещи в чемоданы, звонить на вокзал и т. д. Сперва я кратко изложу детали.

Кэролайн Десмонд предложила собраться в воскресенье, двадцать седьмого числа этого месяца. Телеграфируй мне, пожалуйста, и дай знать, приемлема ли дата. Мать Эмили также предложила разместить тебя в Крагдарре, но в Раткеннеди больше места, сказала я, – и, в любом случае, мы же старые друзья. Хэнни, дорогой, нам о многом нужно поговорить! Скажи, что сможешь приехать, – умираю от желания снова тебя увидеть. Кажется, прошло больше трех лет с тех пор, как наши пути пересекались в последний раз.

Erin Go Bragh! ^[18]

Конни

Выдержки из крагдаррских интервью от 27, 28 и 29 июля 1913 года, расшифрованные мистером Питером Дрисколлом, бакалавром права из Слайго

Первое интервью: 21:30, 27 июля.

Присутствовали: мистер У. Б. Йейтс, мистер Г. Рук, миссис К. Десмонд, мисс Э. Десмонд, миссис К. Бут-Кеннеди, мистер П. Дрисколл.

Погода: ветрено, слабый дождь.

Йейтс: Мистер Рук, вы совершенно уверены, что Эмили находится в гипнотическом трансе и восприимчива к моим расспросам?

Рук: Уверен, мистер Йейтс.

Йейтс: Что ж, ладно. Эмили, ты меня слышишь?

Эмили: Да, сэр.

Йейтс: Скажи мне, Эмили, были ли те фотографии, которые ты мне показала, каким-либо образом сфальсифицированы?

Эмили: Нет, сэр.

Йейтс: Прошу секретаря отметить: научные исследования доказали, что субъект не может лгать под гипнозом. Значит, это подлинные фотографии волшебного народа?

(Ответа нет.)

Рук: Вы должны задать вопрос напрямую, мистер Йейтс.

Йейтс: Простите, запамятовал. Я повторяю: Эмили, являются ли эти фотографии реальными изображениями сверхъестественных существ? Фейри?

Эмили: Фейри? Конечно, они фейри – Древний народ, Вечно Живущие.

Йейтс: Пожалуйста, запишите, что субъект, когда ее во второй раз спросили о достоверности фотографий, снова подтвердила их подлинность. Итак, мы установили аутентичный характер фотографий – а теперь, Эмили, не могла бы ты сказать мне, за сколько сеансов были сделаны снимки?

Эмили: Три. Один раз утром. Дважды во время раннего полудня. Три дня. Затем…

Йейтс: Продолжай, Эмили.

Эмили: Как будто они не хотели, чтобы я снова их фотографировала. Они сделались далекими и отчужденными, словно туча закрыла солнце. Они отстранились от меня, спрятались в лесу. Я не видела их уже много дней – о, почему же они скрылись от меня?! Я лишь хочу с ними дружить.

Йейтс: Спасибо, Эмили. На данный момент это все.

Рук: Извините, мистер Йейтс, одну минуту. Могу я задать пару вопросов, прежде чем мы завершим сеанс? Эмили, когда случилось первое сверхъестественное проявление?

Эмили: Первая ночь была шестого июля. Я помню… я записала это в своем дневнике. Это была последняя очень жаркая ночь. Я вернулась домой из Школы Креста и Страстей дней за десять до того. Я слышала, как они звали меня по имени, и, когда я вышла посмотреть, что происходит, сад был полон огней. Они повели меня в лес. Я и представить себе не могла, что фейри так много и что они такие красивые.

Рук: А ты помнишь, как выглядела луна в ту ночь?

Эмили: Я помню, что она была очень яркая… полнолуние только что миновало. Как же она сияла!

Рук: Шестое июля. По моим прикидкам, примерно полчаса после полнолуния. Хм-м. А даты последующих проявлений, Эмили?

Эмили: Одиннадцатое, двенадцатое и тринадцатое.

Рук: Спасибо, Эмили. Теперь ваша очередь, мистер Йейтс. У меня больше нет вопросов.

Второе интервью: 21:50, 28 июля.

Присутствующие: те же персоны.

Погода: порывистый западный ветер с ливнями.

Йейтс: Встреча, упомянутая тобой вчера (сверяется с заметками), в ночь на шестое июля – это был первый опыт такого рода?

Эмили: Нет.

Йейтс: Были – прошу прощения – ты как-то иначе сталкивалась с этими существами?

Эмили: Да. Был один случай.

Йейтс: Не могла бы ты рассказать нам про него?

Эмили: Это случилось в школе, в Ратфарнхэмском лесу. Я всегда чувствовала, что они там, в дебрях. По ночам я слышала, как они охотятся. Слышала лай псов, звон колокольчиков на уздечках лошадей и соколиных опутенках… Да, охота. Где-то в лощине.

Йейтс: В лощине?

Эмили (кажется, теряя терпение): Да, в лощине. Моя лощина, мое тайное место, мое личное убежище, где я могу побыть наедине с собой, отгородиться от Школы Креста и Страстей и сестер-наставниц и в должной степени затаиться, чтобы ощутить магию.

Йейтс: Пожалуйста, продолжай.

Эмили: Мне угрожала опасность от того, кто слал письма, – от того, кто говорил, что любит меня. Они пришли и прогнали его, прежде чем он смог причинить мне боль.

Йейтс: Э-э… речь про фейри? Я не понимаю. Эмили?

Эмили: Одной из них была лучница, которую я сфотографировала. Она стояла близко от меня, вот как вы сейчас. Ее лук был выше, чем она сама. Видите ли, она не очень высокого роста, даже меньше меня, и я помню, что на тетиве была стрела. Она выстрелила в него – не для того, чтобы причинить боль, а чтобы напугать, – и он убежал. Другой был арфист. Слепой арфист. Как будто родился без глаз. Там, где должны быть глаза, только ровная кожа. Он очень высокий и худой, и у него всюду привязаны лоскуты и ленточки: к пальцам, бороде, волосам, струнам арфы и так далее. Раньше я удивлялась, почему он весь обвязан этими маленькими тряпочками, но теперь понимаю! Они помогают ему ориентироваться. Это как кошачьи усы – их шевелит ветер, листья и ветви, и таким образом слепой чувствует различные движения и понимает, где находится.

(Изумленный шепот в комнате. Сразу несколько человек начали говорить, но мистер Г. Рук заставил их замолчать.)

Рук: А ты не могла бы мне сказать, в какой день случилось это… э-э… событие?

Эмили: Второго апреля.

Рук: Понимаю. Очень интересно. Простите, миссис Десмонд, – полагаю, ваш супруг в силу рода научных занятий владеет чем-то вроде астрономического альманаха или календаря? Нельзя его одолжить на одну-две минуты? (Миссис К. Десмонд приносит из библиотеки упомянутый альманах.) Благодарю. Дайте-ка проверим, второе апреля 1913 года… Проклятие, что происходит?

К. Десмонд: Мне очень жаль – опять эти омерзительные перебои в электроснабжении, о которых я упоминала вчера. Миссис О’Кэролан… миссис О’Кэролан, лампы, пожалуйста. Если хотите, господа, можем продолжить при свете ламп.

Рук: Спасибо, миссис Десмонд, но прежде, чем я смогу возобновить расспросы, мне нужно кое-что изучить, и, если у мистера Йейтса нет новых вопросов, я думаю, на сегодня хватит – мы и так замучили бедняжку Эмили.

Третье интервью: 15:30, 29 июля 1913 года.

Присутствующие: те же персоны и доктор Э. Г. Десмонд.

Погода: облачно, с запада надвигается дождь.

Эмили (на лице отражается экстаз): О, разве вы их не слышите? Разве вы их не чувствуете? О, я думала, что потеряла их, оскорбила и они спрятались от меня, но они вернулись, они пришли за мной. О, разве вы не слышите, как они взывают из лесов и лощин, с горных склонов? Они прекраснейшие из прекрасных, сыновья Дану; никто не сравнится с красотой обитателей полых холмов: ни сыновья Миля Испанца, ни дочери гордой Медб, дремлющей на холодной вершине Нокнари. Плащи у них из красной шерсти,^[19] туники – из тонкого греческого шелка. На груди у каждого – знак героев Красной Ветви, на челе – венец из желтого золота; кожа бела, как кобылье молоко, а кудри черны, как вороново крыло. Очи сверкают, словно железные наконечники копий; губы карминовые, будто кровь. Они восхитительны, эти сыновья Дану, но нет среди них кого-то прекраснее и благороднее, чем Луг Длиннорукий. Могуч он и силен, золотом сияют его локоны и кожа, и золото с зеленью – наряд его, в цветах королевской крепости Бру-на-Бойн. Он – Луг, Король Утра, Мастер Тысячи Навыков. Нет никого, кто мог бы сравниться с ним в музыке или стрельбе из лука, поэзии или военных победах, охоте или нежных подвигах любви. (Доктор Десмонд краснеет.) Мы – всадники на крыльях рассвета, он и я, танцоры в залитых звездным светом чертогах Тир на н-Ог. И с заходом солнца мы взлетаем в облике лебедей, соединенных цепями и ошейниками из красного, ах, такого красного злата, мы сквозь ночь стремимся в Страну Восхода, где снова отправляемся в чудесное путешествие любви. Мы пробовали фундук с Древа Мудрости. Мы были многим и многими: дикими лебедями на озере Код; двумя земляничными деревьями, что сплелись на голом горном склоне; белыми птицами над пеной морской. Мы были растениями, прыгающими серебристыми лососями, дикими лошадьми, рыжими лисами, благородными оленями; храбрыми воинами, гордыми королями, мудрыми волшебниками…

Йейтс: Очаровательно. Совершенно очаровательно. Ах, спасибо тебе, Эмили. На данный момент этого достаточно. Мистер Рук, хотите о чем-то спросить?

Рук: Всего лишь пару вопросов, если позволите. Эмили, не могла бы ты сказать, когда у тебя началось последнее менструальное кровотечение?

(Всеобщее потрясение.)

Йейтс: Мистер Рук. Умоляю!

Рук: Прошу прощения, если оскорбил чьи-то чувства, однако исследование сверхъестественных проявлений – моя сфера деятельности, и такие вопросы имеют в ней ключевое значение. Эмили, ты меня слышала?

Эмили: Восьмого июля.

Рук: Насколько регулярно они случаются? Я имею в виду, между ними всегда проходит одинаковое количество дней?

Эмили: Всегда. Двадцать девять дней.

Рук: Итак, предыдущие начались бы, скажем, шестнадцатого июня?

Эмили: Да.

Рук: А следующие начнутся, хм, дайте подумать, через восемь дней, восьмого августа? В новолуние?

Эмили: Да.

Рук: И сколько времени прошло с тех пор, как ты вновь ощутила присутствие фейри?

Эмили: Это началось вчера вечером. Ночью я почувствовала их во сне – ощутила их присутствие в лесу, они звали меня.

Рук: Скажи мне, Эмили, не чувствовала ли ты какого-нибудь физического недомогания? Головокружение, дезориентацию, спазмы в животе, признаки, как будто предупреждающие, что должны начаться месячные? Испытывала ли ты когда-нибудь во время менструации своеобразные перемены настроения и самочувствия? Например, случалось ли тебе ощущать грусть и депрессию, которые потом без всякой видимой причины переходили в жизнерадостность и приподнятое настроение? Когда ты осознаешь присутствие фейри, испытываешь ли ты… как бы сформулировать… чувственное, сексуальное возбуждение?

Э. Г. Десмонд: Я требую, чтобы это немедленно прекратилось! Я больше не потерплю унижения и похотливых намеков! Нет, не потерплю. Моя дочь – не актриса в балагане, не цирковой уродец, на которого можно пялиться ради праздного развлечения! Хватит этого дешевого и безвкусного вуайеризма, маскирующегося под науку и ученость! Боже милостивый, мы стоим на пороге новой эры – эры общения с умами, несоизмеримо превосходящими человеческий, – и в собственном доме я вынужден терпеть оккультную, суеверную ерунду, а моя дочь стала объектом пошлых фантазий пресыщенных эстетов! Вам не запятнать, не испоганить ее девичью честь этим ликующим вторжением в самые интимные дела! Всего хорошего, джентльмены. Желаю, чтобы вы все удалились. Соблаговолите откланяться немедленно. Миссис О’Кэролан, будьте так добры, принесите гостям пальто. Кэролайн, с тобой мы немедленно поговорим в библиотеке.

Клуб «Бо Инглиш», Нассау-стрит, Дублин

– Что ж, вижу, в газетах об этом уже написали.

– Да, сегодня утром было в «Айриш таймс». Целая колонка на первой полосе, автор – лорд Гарри.

– Вы, конечно, знаете, как называют случившееся?

– «Дефолт Десмонда»?

– Такой вариант не слышал. Хм, а неплохо звучит. Весьма неплохо. Очень забавно. Где вы его вычитали?

– В «Индепендент айришмен».

– Фенианская газетенка. Никогда ее не читал. Впрочем, «Дефолт Десмонда» – это славно. Еще бренди?

– С удовольствием. Вы очень любезны. Знаете, я крайне удивлюсь, если английские газеты не подхватят эту историю. «Эксцентричный ирландский астроном пытается установить связь со звездным народом». Англичане любят такие вещи. Новость может распространиться по всему миру за неделю.

– Боже упаси. Хотя только подумайте об этом: растяпа Десмонд со своим восемнадцатидюймовым телескопом на первой полосе «Ле суар» или «Нью-Йорк таймс». «Дефолт Десмонда: Разоблачение».

– Не понимаю, как старина Морис вообще позволил втянуть себя в это.

– Я и сам был о нем лучшего мнения. Признайтесь, Чарли, у него всегда была репутация сторонника странных и причудливых идей. Как насчет лоббирования законопроекта о гомруле или о праве голоса для женщин? Странная рыбка в аристократическом пруду этот наш Морис Фицджеральд.

– По-моему, эта проблема связана с размножением. Ну, знаете, – как у кокер-спаниелей, инбридинг и все такое. Люди рождаются идиотами. В Палате лордов их полным-полно. Образованные идиоты в горностаевых мантиях. Неудивительно, что старина Морис лает на Луну, или на комету Белла, или еще на что-нибудь.

– Это его погубит.

– Несомненно. Знаете, сколько стоит штуковина из понтонов?

– Не стану гадать.

– Не стану портить вам ленч.

– И все же любопытно, как Десмонд вынудил стреляного воробья рискнуть состоянием семьи Клэрноррис ради такой нелепой затеи.

– Ах, он тот еще златоуст, этот доктор Эдвард Гаррет Десмонд. Способен заворожить кобру без всякой дудочки.

– Прелестную женщину из семьи Барри точно заворожил. Хорошо устроился – состояние Барри, сколоченное благодаря производству льняных тканей, ну и прочие прелести. Размахнулся во всю ширь наш Эдвард.

– Хе-хе. Она, конечно, красавица, эта Кэролайн Десмонд. К тому же изумительная поэтесса. Прочитал кое-что из ее публикаций в «Эйре Нуа» – спешу добавить, я не читаю такие издания на регулярной основе. «Кельтские сумерки» ^[20] ставят меня в тупик – какая-то мистическая муть, а вот ее произведения, с которыми я ознакомился, превосходны. Миссис Десмонд, несомненно, волшебница.

– Что ж, пресловутое красноречие доктора здорово подвело его во время той пародии на лекцию.

– А, это был О’Нил, верно? Он просто демон остроумия, этот О’Нил.

– И со странной решимостью оттачивал его на добром докторе Десмонде.

– Вот и славно, если вас интересует мое мнение. Я такой белиберды, как во время лекции Десмонда, в жизни не слышал. Внеземные цивилизации, звездные путешественники на кометах…

– Позор. Абсурд, тарабарщина и нелепица.

– Воистину! И все-таки я слышал, что он пригласил астрономов со всей Ирландии и из-за ее пределов присутствовать на включении этой штуки с понтонами.

– Поедете?

– Рыбалка в это время года хороша. А вы?

– Ни за какие сокровища – ну, сами понимаете.

– И все же…

– Все же – что?

– А вдруг он прав?

– Ну полноте, вы же сами проверили расчеты и убедительнейшим образом доказали, что в его математических методах зияют такие дыры, что хоть проезжай на Баллибракском омнибусе.

– Чарли, мы с вами достаточно давно стали джентльменами науки, чтобы понимать: математическое доказательство либо опровержение такового частенько не говорят вообще ничего о том, существует ли феномен на самом деле. А вдруг, говорю я, несмотря на все ошибки, фантастические предположения, ошеломительные расходы, нелепый электрический сигнал – а вдруг в конце концов окажется, что он прав?

– Ну, вы и без меня знаете, какие будут последствия…

– Те крупицы доверия, которые Королевскому ирландскому астрономическому обществу удалось сохранить после фиаско с Дефолтом Десмонда, превратятся в труху. А мы станем посмешищем.

– Как минимум.

– Поразмыслите об этом как следует. Если ему не удастся завершить эксперимент, никто не узнает, был ли он прав или ошибался. Справедливо?