Эссад Бей
Белая Россия. Народ без отечества

Глава II. Ледовый поход

Четыре тысячи воинов шли по степи, а против них было десять миллионов: демобилизованные солдаты, крестьяне, рабочие, большевики. Четыре тысячи приняли бой. Они шли по унылым ледяным степям Дона. Враг шел по пятам. Впереди, в окружении диких текинцев, скакал Корнилов, а за ним катилась пестрая масса из разных мундиров, языков и рас. В один момент им повстречался отряд китайцев во главе с сибирским казаком. Никто не знал, что привело их в войско Белой России: то ли страх перед большевиками, то ли желание пограбить.

В первый полк влился персидский отряд, распевавший свои бодрые военные гимны под русским стягом. С ними генерал общался без переводчиков. В авангарде шла живописная туркестанская кавалерия – и их язык понимал один лишь генерал. Грузинские князья-гвардейцы и русские студенты были основой войска. Позади, в экипажах передвигалось несколько дам, пара журналистов, дюжина генералов, потерявших свои полки, и один-единственный представитель народа, по крайней мере по обстоятельствам рождения, – матрос Баткин⁶, выступавший с пламенными речами во всех встречных станицах: его ненавидели все генералы, за исключением Корнилова. А в самом конце эшелона, на разбитых телегах тащились жалкие штатские люди, над которыми насмехались даже женщины.

С пухлыми бледными лицами они свысока смотрели на всех остальных. Лишь немногие знали, что означал этот штатский багаж в корниловской армии. Но те, кто знал презрительно усмехались, т.к. эти пухлые и бледные, отнюдь не воинственные лица принадлежали членам правительства Кубанской республики, законному правительству, отовсюду изгнанному и в поисках пристанища прибившемуся к Корнилову.

Армия из блестящих генералов, гвардейцев, китайцев, персов, министров повсюду сталкивалась с противником. Перед ней расстилалась степь, полная опасности. На горизонте непременно маячили красные враги. Не проходило ни дня без налетов. Каждый день был как завоевание. Без теплой одежды и продовольствия, четыре тысячи шли в степи по льду и снегу, ежедневно встречаясь с тысячью опасностей. В селах они встречали насупленных крестьян, зная, что все они стали большевиками.

– Пропустите нас, – заявлял Корнилов крестьянам. – С вами ничего не будет!

Редко ему давали согласие, и приходилось преодолевать сопротивление.

Армия Корнилова состояла преимущественно из офицеров, натерпевшихся от большевиков. Чуть ли не каждый побывал в тюрьмах Чека; у многих расстреляли жен и детей. И теперь они мстили крестьянам, степным большевикам. Когда какой-то большевицкий отряд попадал в руки Белой армии, то его бойцов приводили на сельскую площадь, затем выходили вперед офицеры, докладывали командиру и закалывали пленных штыками. Патронов было мало и их жалели.

Казнить допускалось не всем, а тем, кому довелось доказать, что потеряли жен, детей и имущество по вине большевиков. Таковым разрешалось все: они могли убить кого хотели, даже когда и не была доказана принадлежность к большевикам – просто из антипатии. В присутствии генералов и в тех случаях, когда в плен попадала молодежь, применялись и другие казни. С пленных приспускали штаны, и один казак наносил пятьдесят ударов кнутом. Дабы отправить человека на иной свет, часто хватало и этого. Во время экзекуций свободные от этого дела солдаты занимались разбоем. В самом конце вперед выходил генерал, ораторствовал, и отряд продолжал путь по льду и снегу, по морозной степи.

Однако эти скитавшиеся по степи люди не были шайкой авантюристов, грабителей и убийц. Такими они, конечно, казались большевикам. Четыре тысячи воинов были последними остатками прежней демократической и интеллектуальной России, защищаясь над бездной в донских и кубанских степях. Корнилову сочувствовали все, кто были против большевиков. Низкорослый генерал, похожий на монгола, воплощал русскую политическую мечту – Учредительное Собрание.

Беглые китайцы, персы, министры, разбойник по прозвищу Белый дьявол, аристократы-гвардейцы – всё это было неким гарниром. Идея Белой России, идея, двигавшая генерала по степи, была той самой старой либеральной идеей свободы мысли: теперь ее гарантами служили шпага Корнилова и дубинки, которыми колотили крестьян.

Навстречу Корнилову двигалось все большевицкое войско. В ней не хватало офицеров, только солдаты. У Корнилова не было солдат, только офицеры. Горстка этих опытных офицеров пыталась противостоять неопытной массе красноармейцев. Генералы и офицеры воевали как рядовые. На берегу реки Лаба можно было наблюдать зрелище, какого в Европе не видали уже столетиями. Когда белое войско стало уступать, главнокомандующий со своей личной охраной бросился в гущу боя. Рядом с ним бились генералы.

С боями армия вышла из донских степей на Кубань. Она прокладывала себе путь по замерзшим рекам, в боях с многочисленным врагом. Ее целью был Екатеринодар – столица Кубани. Вдалеке уже показались голубые вершины Кавказа. Вскоре начали таять лед и снег, а вместе с ними – и Белая армия.

К концу зимы за генералом шло только две тысячи офицеров: остальные либо погибли, либо дезертировали. Белая Россия агонизировала и походила на смертельно больного человека. На помощь неожиданно пришли сами большевики, которые принялись грабить сельский Юг. Число крестьян, восторгавшихся загадочными Советами, резко упало. Там и сям в деревнях бунтовали, и большевики показали, что по крайнем мере искусству усмирять мятеж они выучились у генералов.

У подножия Кавказа стали встречаться удаленные друг от друга черкесские аулы. Первым из них оказался Нешукай. Как обычно, Корнилов послал своего представителя для переговоров с местным населением ради беспрепятственного прохода. Гонцы, побыв в ауле, вернулись с известием о том, что он оставлен жителями. Лишь спустя несколько часов на холмах показались редкие люди. Придя к генералу, они заявили:

– Мы вольный черкесский народ. Большевики обещали дать нам все, что нужно. Мы им поверили. Но сейчас наши дома ограблены, наши женщины обесчещены. Там, где раньше жило триста человек, теперь не больше ста. Веди нас, генерал, мы хотим отомстить большевикам!

Аулы, один за другим, присоединились к армии. Мулла провозгласил джихад, взвился зеленый стяг Пророка. На площади перед мечетью генерал принял парад новой дивизии. Затем армия вышла на марш. Муэдзин с минарета пел молитвы о мести. Крестьяне с Восточного Кавказа пополнили поредевшие ряды войска. Впервые зеленый флаг Пророка развивался рядом с царским. И этому невольно способствовали сами враги.

Армия продолжала марш. Снова пришли холода, а на горизонте показались вооруженные большевики. Снова Белую Россию окружила Красная армия. Войско приближалось к Екатеринославу, где должна была решиться его судьба. Силы красных собрались в этом городе, который обороняли пушки, привезенные с фронтов Первой мировой войны. Отряды черкесов, персов и гвардейцев, без боеприпасов, в потрепанных мундирах окружили город.

Корнилов сосредоточил вокруг города всех своих воинов. Штурм он возглавил сам. Долгий поход по ледяной пустыни и легендарная борьба с большевиками-насильниками сделали Корнилова народным героем. Под его знамена стекались крестьяне и казаки. Атака на город началась на периферии. Все – казаки, черкесы, офицеры – знали, что захват Екатеринослава под водительством героического Корнилова станет началом освобождения России. Был необходим яростный штурм.

Сам Корнилов вел армию. На стороне большевиков, за пушками стояли боевые моряки – гордость революционной армии. Матросы, зоркие и опытные, могли умело вести прицельный огонь. Во время третьей атаки Главнокомандующий России, генерал Корнилов пал жертвой вражеского снаряда.

Весть о гибели генерала не разглашалась. Текинцы ночью принесли его останки в полуразрушенную церковь. Первый попавшийся, страшно перепуганный священник совершил панихиду. В темной церквушке стояли генералы старой России и текинцы. Все плакали. Они знали, что с Корниловым погиб истинно народный герой, единственный популярный генерал старой империи.

Весть постепенно стала распространяться по армии, оказав свой печальный эффект. Усилилось кольцо окружения. Штурм прекратился, армия отступила, и вскоре ее сжало железное большевицкое кольцо. Обязанности командующего взял на себя генерал Деникин. Почти чудом он прорвался сквозь окружение, уведя остатки разбитой армии. Эвакуировать раненых не удалось, весь обоз с провиантом достался врагу.

Побежденную армию Деникин увел на тихий Дон, в Новочеркасск, в столицу вольных казаков. Они вернулись побежденными, но покрытыми славой. Немногие остались в живых после Ледового похода. Но и сегодня, рассеянные по всему миру, они носят серебряный знак в виде тернового венца, данный Деникиным каждому участнику похода.

С Ледовым походом закончился первый этап Белой России.

Глава III. Наемники и певцы

Славой большевиков были матросы-революционеры, а славой Белой России – казаки, знаменитая конница царской Империи. Европейцы их плохо представляли, зная лишь что, когда царское войско шло в бой, казаки скакали впереди: они с диким кличем нападали на врага и в большинстве случаев побеждали. В Европе полагали, что казаки – это лучшая царская кавалерия. Тут не знали ни самих казаков, как народ, ни их странную историю.

На больших реках Дон, Кубань, Терек, на плодородных равнинах Южной России, в Сибири и на Кавказе возникали селения вольных казаков, гордых и зажиточных. Их история весьма древняя.

Когда первые цари распространяли из Москвы свою власть, далеко не все им подчинились. Крестьяне, не желавшие идти в кабалу к боярам, мелкие дворяне, которым претила новая власть, воры и разбойники, попы-расстриги, в общем весь беспокойный люд не хотел знать о царе и жить в упорядоченном государстве. Один за другим, сотнями и тысячами, бежали храбрые молодцы на «Дикое поле», как называли тогда южные земли, еще не захваченные царями. Они организовывали шайки, выбирали себе атаманов и грабили все подряд. Не подчиняясь никаким законам, разбойники стали самым сильным народом. Их прозвали «казаками», что на языке киргизов значит «степная птица»⁷. Россия боролась с ними, как с любыми, ей противостоящими. Однако никто не мог подчинить себе этих диких анархистов. Численность казачьих орд все росла, как ширились и земли, от них дрожавшие.

На южной Украине, на берегах Днепра, казаки создали свою собственную разбойничью республику – Запорожскую Сечь, где принимали всех беглых от царя. Крепость республики стояла на острове Хортица. Беглецов принимали после простого обряда. Церемония полагала следующие верные ответы:

«Откуда идешь?»

Следовало ответить: «Не ведаю».

«В Бога веруешь?»

«Верую!»

«А в Святую Троицу?»

«И в нее».

«Перекрестись!«желе

Беглец это делал. На этом церемония завершалась. Новичку подносили чарку водки и давали казачье имя. После этого он становился полноправным членом республики.

Организация этой старой республики, понятно, была весьма простой. Каждый год выбирали атамана, ответственного за водку и пару управителей; после каждого набега награбленное поровну делилось между всеми, причем так, что атаман получал столько же, сколько и новичок.

Цари постепенно осознали, что эти воинственные дикари и разбойники могут быть полезны империи на ее южных землях. К казакам стали прибывать послы, обещавшие что, если казаки будут охранять царскую границу, то их права будут соблюдены.

Казаки согласились, но попросили точных указаний, чтобы в будущем не наносить ущерб царским землям. Тогда цари подарили отдельным казачьим войскам огромные территории, где обитали кочевники, дав казакам права на их завоевание при государственном покровительстве.

Таким образом, казаки стали контролировать всю южную Россию, Кавказ и часть Сибири, с проживающими на этих землях горцами и татарами. Эти народы, не христианские и воинственные, давно уже приносили беспокойство царям. Теперь ими занялись казаки, охочие до подвигов. Казаки железом и огнем покорили вверенные им народы, колонизировав их земли. Так сформировались казачьи войска Дона, Кубани и Терека.

Со временем забылись прежние трения между царем и казаками. Они бились с врагами, стерегли границы, постепенно завоевывая все новые края. И сам царь по-отечески опекал своих казаков, даруя им привилегии, которых в России не было ни у кого.

Жизнь этой вольной армии была необычна. В долинах Дона, Кубани и Терека казаки устроили государство в государстве. В бескрайних южных степях ценность представлял не отдельный казак, а все войско. Войско делилось на полки, и каждый из них имел свои земли со станицами. Каждый взрослый казак получал от войска земельный участок и все, что необходимое для землепашества. Когда он умирал, его земля вновь переходила к войску. Казаки были кастой, бдительно оберегавшей свои права. Они брали жен преимущественно из своего круга; у них были свои странные обычаи и еще более странные понятия о долге и чести. Если казак, к примеру, одалживал деньги другому казаку, то делал это ночью и скрытно. Расписок не было, должник всего лишь отмечал мелом крестами на доске сумму долга. Если он не возвращал долг, то кредитор не преследовал его, а лишь грозил стереть кресты, что означало великий позор. Если и это не действовало, то кредитор действительно стирал губкой кресты и затем, уже отказываясь напрочь принимать деньги от должника, заказывал в церкви молебен с обличениями.

Ради своей воли и царских благ они истово выполняли свои обязанности. По сути дела это были солдаты, получившие дозволение на сельские работы. Казак с детства служил царю, и лишь в старости завершал эту службу. Приказывать казаку имел право лишь другой казак, и никто другой, тем более чужак. Поэтому они сами выбирали главных атаманов, и только в последние времена сам царь назначал командующего войском. Атаманов в селах, однако, они выбирали себе сами. Так казаки жили веками, бились за царя, берегли свою волю, и в общем-то были самым реакционным элементом в России. Но в глубине их казачьей души жила наследственная нелюбовь к своим северным собратьям-московитам: они чувствовали, что москаль – не их старший брат, а угнетатель.

Во время Мировой войны казаки снова выполнили свой долг, проливая кровь на полях сражений. Но когда пришла революция, царь отрекся от престола, а империя пала, древний дух степей проснулся у казаков. Они не желали больше иметь дело с Россией без царя, припомнив Москве все грехи. Созвав в своих городах старые войсковые круги, они решили сами править своей судьбой. Так в 1917 году зародились Донская и Кубанская республики, не хотевшие больше знать о России. Казаки, будучи дисциплинированными воинами, избрали своими атаманами самых почтенных генералов: на Дону – генерала Краснова, на Кубани – генерала Филимонова.

Независимость пришлась по душе казакам. На Дону ввели государственный герб с изображением голого, но вооруженного казака, сидящего на бочке водки. Кубанские казаки пошли еще дальше и отправили в Париж дипломатическую миссию, которая сообщила удивленным французам о вольном кубанском народе⁸. О России, о большевиках или о белогвардейцах освободившиеся казаки не хотели слышать. Только когда большевики, походя, заняли казачьи земли, а зажиточным казакам пришлось пообщаться с Советами, казаки раскаялись.

Их войска соединились с белой гвардией, пойдя в бой бок-о-бок с белыми генералами. Но до самого конца гражданской войны казачьи государства считали себя вполне независимыми.

Области «славных казаков-христиан» стали оплотом белой борьбы.

И снова атаманы вели казаков на поля сражений, и снова звучали в степях боевые казачьи песни. Но с этого момента началась Голгофа казаков, их закат. Казаками, обильно проливавшими кровь на фронтах гражданской войны, руководили местные политиканы с дутой славой и старые генералы.

Они стали славой Белой России. Возникли, как черти из коробочки, их полководцы – Мамонтов, Шкуро и другие, являвшие беспримерную удаль. Со своим небольшим «волчьим отрядом» Шкуро захватил добрых пять городов, где перевешал всех большевиков, в то время как Мамонтов успешно громил в центре России целые полки. Гражданская война не знала милосердия: жестокость казаков ничуть не уступала их лихости.

На низкорослых длинногривых лошадях они носились по равнинам, сжигая дотла села, избивая и убивая, проливая и свою кровь. Они хотели спасти старую Святую Русь на свой манер. Но в этих битвах они устали. Враг становился все грознее. Теперь казаки едва защищались: лучшие их силы погибли в мировой войне, оставшиеся растратились в гражданскую.

Неожиданно в тылу у изможденных казаков возник новый, сильный враг. Против них выступили веками притесняемые горцы. Настал час мести! Лавиной спускались с гор чеченцы, кабардинцы, ингуши. Месть горцев страшна! Они грабили и жгли села казаков, а затем кавказский плуг так перепахивал землю, что ее бывшую принадлежность было и не узнать. Яростным кабардинцам достаточно было и одного дня, чтобы сравнять селение с землей.

Затем с севера пришли большевики, завершив дело кавказцев. Казаки храбро оборонялись. Незадолго до последней битвы они отослали вглубь края самых храбрых воинов. Таким образом они спасли от гибели лучших, тем самым, сохранив для будущего казачий род. Когда все рухнуло и когда большевики и кавказцы заняли их земли, эти казаки эмигрировали – вместе со своими правительствами, атаманами и генералами.

Первым этапом стал Константинополь. Затем они перебрались через Балканы в Европу, и далее – в Азию и Африку. Европейские города приняли целые полки казаков. И за рубежом этот воинственный народ сплотился в полки. Пятнадцать казачьих полков, а точнее то, что от них уцелело, расположились в скромных парижских гостиницах – это были потомки тех самых казаков, которые в 1814 году победоносно разбивали свои шатры на Елисейских полях. Из Парижа стали переписываться со всей казачьей армией, рассеянной по миру. Здесь со своим штабом остановился атаман Всевеликого казачьего войска генерал Богаевский. Во всех крупных городах Европы, в Берлине, Праге, Софии и других, расквартировались остатки полков, состоявшие порой из нескольких людей. В некоем периферийном доме ютилась «станица». В ней жил «станичный атаман». Сами вольные казаки, рассыпавшись по городу, работали таксистами, официантами и разносчиками газет.

Они собирались пару раз в месяц, образуя войсковой круг. Так, старые казаки начинали рассказывать подрастающему поколению о тихих донских и кубанских селах, о былой славе казачьей армии, об обильно пролитой крови во время гражданской войны. Затем они пели печальные казачьи песни, вспоминали о старом военном искусстве и, получив приказы атаманов, возвращались к обыденности. Прошло десять лет с тех пор, как корабли с казаками причалили к берегам Босфора. С тех пор их армия спокойно живет за рубежом, прилежно трудится, исполняет команды атаманов и ждет дня, когда они, как встарь, снова, на своих низкорослых и длинногривых лошадях, атакуют большевиков и горцев.

Но миролюбиво ожидать не по душе казакам. Они привезли с собой за границу чудесные песни, свойственные им дисциплину, героизм и лаконичность. Отважные воины востребованы в европейских странах, а также в Китае, Южной Америке – в иностранных легионах из них создавали превосходные отряды: как львы сражаются они в чужих армиях, проливая кровь за чужое дело. Сегодня они стали наемниками, воюя за хлеб и деньги. Но всякий раз, нанимаясь на чужую службу, они ставят условие, что прервут договор, когда по призыву атамана всех казачьих войск понадобится идти на бой в степях тихого Дона.

В странах, где сейчас мир, где не льется больше кровь, казаки покорили людей своими песнями, дикими и проникновенными. В СССР, на Дону, Кубани и Тереке строевых казаков больше не осталось. Певцы и наемники рассеяны по белу свету. На родине их род выкорчеван.

Глава IV. Его сиятельство гетман, бухгалтер Петлюра и батька Махно

На юго-западе России, на берегах великой реки Дон раскинулась обширная и богатая равнина. Некогда на этих берегах обосновались северные витязи, которые вели торговлю и воевали с соседями. Они заложили города, возвели крепости, монастыри и вскоре усвоили язык своих подданных. Затем сюда пришли степные народы, разрушили стольный град Киев, надругавшись над дочерьми защитников. Татар, в свою очередь, потеснили Литва и казаки, крепко засевшие на донских берегах. В веках этот край познал разных владык – польских королей, монгольских ханов, казачьих атаманов.

В центре страны возник заново старинный град Киев. Месторасположение властей, мечта паломников. Затем пришли царские войска, прогнали атамана и заняли страну, объявив ее и ее обитателей собственностью России. Земля называлась Украиной, и русской становиться не желала. Когда, наконец, царская империя развалилась, Украина первой отделилась от России. Учредились парламент и национальная армия, которая быстро прогнала местных большевиков. Таким образом Украина начала жить по принципам современной демократии.

С севера, с ненавидимых городов Московии пошел поток беженцев. Украинцы встретили их как чужаков, как северо-славянский сброд. Беженцев все-таки пускали, но игнорируя тут демократические принципы, с ними обращались откровенно грубо. Среди сбежавших на демократическую Украину, был уже не молодой гвардейский офицер – Павел Скоропадский, который в Киеве сменил нордическое Павел на мягкое украинское Павло. Он на это имел и право, будучи потомком последнего атамана. Но это обстоятельство только теперь стало нужным достоянием политического мира и всплыло из семейного архива.

Последний потомок последнего гетмана стал для украинских националистов желаннейшим гостем. Павло Скоропадский, кроме того, был генералом, и у него были хорошие отношения с командованием других стран. Эти отношения играли большую роль для украинской нации, которая более страшилась большевицкой оккупации. Скоропадский недолго прожил в Киеве частным образом как помещик. Украинские демократы, под прессом приближавшихся большевиков, решили отказаться от демократии в пользу освященного веками гетманского правления. Парламент не воспротивился, и Павло Скоропадского избрали гетманом всея Украины.

После этого акта немецкая армия согласились защищать границы Украины от большевиков, а его сиятельство гетман без помех посвятил себя политике. Программа его была проста и заключалась в одной фразе: «В столице – покой, в деревню – карательные экспедиции». Исполнение задачи поручили «сельджукам»⁹ гетмана, его гвардии. Жизнь правителя Украины вошла в нормальную колею: он сидел в своем киевском дворце, управлял страной и с усердием учил украинский язык. Немецкие гарнизоны защищали рубежи, а сельджуки колотили крестьян.

Но фортуна гетмана длилась недолго. Однажды украинские крестьяне противопоставили программе гетмана свою программу, тоже незатейливую.

В ней говорилось: «Евреев надо уничтожить, а также русских и помещиков. Каждый украинец за счет государства обретет тысячу сажень земли и водку». Программу назвали социалистической.

Вождями вновь созданного движения стали бухгалтер Петлюра, журналист Винниченко и недавно отпущенные на свободу бандиты. Вокруг них собралась армия, незамедлительно отправившаяся на Киев. Немецкие отряды отступились от украинского престола, и гетману, кроме своей живописной гвардии, на поле сражения пришлось послать студентов, гимназистов и офицеров-беженцев. Они, вырыв примитивные окопы, встали на защиту столицы. У крестьян, находящихся по другую сторону окопов, в тот момент была одна-единственная проблема: они искали по всей Украине белого коня, потому что бухгалтер Петлюра не мог войти в город на коне другой масти.

В это время удрученный Скоропадский сидел в гетманском дворце, слушал фронтовые сводки от преданных ему гимназистов и готовился к бегству.

Позднее о его бегстве появилось множество легенд. Рассказывали, что он лег в один удобный гроб, в другие уложил свою семью и государственную казну, повелел надписать на них: «Павшие офицеры немецкого генштаба». Проехав таким необычным образом через весь Киев, он достиг вокзала. Но мы не знаем, каким был побег гетмана в действительности. Впрочем, люди из его окружения заявляли, что перебинтованного Скоропадского, в сопровождении немецкого офицера, доставили на санитарный поезд, который и привез его в Берлин.

Студенты военных училищ, защищавшие его трон, погибли на подступах к городу, а Петлюра въехал-таки в Киев на белом коне. Последовал страшный погром евреев, за ним – грабежи, а потом манифест освобожденному украинскому народу. Директория – такое название выбрало себе правительство Петлюры, начала свою плодотворную деятельность.

В первую очередь учредили правила для языка, названного украинским. Тех, кто не хотел изъясняться на нем, казнили. Затем, отпечатав в огромном количестве новые ассигнации, их раздали войску. Особо отличившиеся бандиты получили хорошие государственные места. Русские надписи запретили по всему Киеву. Этот указ способствовал появлению множества художников.

Бухгалтер Петлюра, слезший со своего белого коня, с гордостью вошел во дворец. Он изъяснялся на изобретенном им самим языке позапрошлого века. Газеты, школы, почта и все остальные государственные учреждения должны были пользоваться этим языком. Законы новой республики принимались только после длительных филологических рассуждений, ибо министры не могли найти консенсус относительно правильного украинского. Но и Петлюра не смог воплотить в жизнь политическую программу своего движения: «Тысяча сажен земли и водку каждому украинцу за счет государства». А уничтожение русских и евреев не обеспечило новому правительству верность украинской деревни.

Тем временем с севера наступали большевики, а с юга – Добровольческая армия генерала Деникина. В самой стране росли новые отряды разбойников и авантюристов со сказочно-радикальными программами. В скором времени и самому Петлюре пришлось покинуть Киев. Городу пришлось в четырнадцатый раз менять тирана. В поезде-люкс, составленном из вагонов для скота, Директория объехала всю Украину. Она непременно хотела сохранить власть.

«В вагоне Директория, под вагоном территория»¹⁰, – заявлял Петлюра, читая свои все новые манифесты горстке слушателей. В тот период, по меньшей мере с десяток разных правительств появилось в разных уголках Украины, говорили одно и то же. Указы этих правительств были все радикальнее, а банды, воплощавшие их в жизнь на свой манер, были все хищнее. Это продолжалось до тех пор, пока однажды задул ветер в паруса самого радикального и самого разнузданного правительства. Это были не большевики: правительство называло себя «Повстанческой армией Махно». Оно стало первой успешной попыткой установления анархистского правления в мировой истории. В его главе стоял украинский крестьянин-анархист, уроженец села Гуляй-Поле, «батька» Нестор Махно.

В девятнадцать лет Махно за участие в террористических актах оказался в царских темницах в Одессе, откуда его препроводили в Сибирь и, наконец, в одну московскую тюрьму, где его держали в кандалах за непокорный характер. Бандит-анархист провел десять лет в царских тюрьмах, пока не подоспела революция. С первым же поездом Махно вернулся в родное село, где принялся жарко пропагандировать анархизм. Жители Гуляй-Поля были в восторге от его учения. Прежде им не доводилось слышать, что может быть и такая форма правления, когда можно делать, все что угодно. Крестьяне из соседних деревень также пришли к мнению, что Махно – единственный достойный выразитель их чаяний. Так возникло ядро армии Махно, который обратился с призывом ко всем анархистам России, призывая объединиться в общей борьбе. Из Москвы и Петербурга, из областей, где командовал Деникин, к нему стекались люди. Патлатые, с бомбами и теоретическими трактатами, с теплыми воспоминаниями о боях, грабежах, терактах, они собрались под водительством Махно воплотить свои идеалы.

Махно стал кумиром Украины. Он объявил войну любой власти – большевикам, белогвардейцам, петлюровцам. Его целью было построить первое на земле государство без властей. Для осуществления этой цели убивали тех, кто поддерживал какую-либо власть, и тех, кто еще имел что-то не отобранное. Вскоре пол-Украины перешла в его руки – тысячи клялись его именем.

Но так как Махно был не только бандитом, но и теоретиком, он выпускал газету, где советовал всем жить свободно, в согласии с собственными желаниями и с соседями. В его стране не существовало налогов: на нужды аппарата шли военные трофеи. На выпускаемых им деньгах стояло: «Подделки и фальсификации не преследуются». Его газета находила широкий отклик. Например, родителям предлагали: «Советуем отправлять детей учиться». Или же советовали: «Лучше не убивать евреев, это не соответствует принципам анархизма». Согласно основным принципам анархизма никто никому ничего не приказывал.

Для большевиков и белых, словом, для всех жителей России, которые не разделяли анархизм, Махно был страшным врагом. С ордой преданных ему бандитов он колесил по стране, грабил и убивал, а затем возвращался в Гуляй-Поле и делился трофеями со своими сторонниками.

На Украине Махно господствовал три года как бич божий, крестьяне же фанатично почитали его. После победоносных походов он задавал пиры в своей ставке. В эти моменты идеалами анархизма воодушевлялись даже остававшиеся дома крестьяне. Батька Махно разливал водку рекою, пел, плясал, а в конце доставал из карманов золотые деньги и швырял их в толпу. Иногда вешали какого-нибудь пойманного еврея, или же сторонника твердой власти. Затем праздник продолжался.

Белая армия не была страшна батьке Махно. Наоборот, именно махновские отряды громили белых, приуготовив их поражение. Конец первого государства без властей наступил, когда на Украину пришли большевики. После очередного кровавого боя он закатил шикарный пир, а затем покинул свою ставку с группой бандитов и идеалистов и эмигрировал в Румынию. Здесь он осознал, что для создания нового анархистского государства подходящие условия еще не сложились. Когда же государственная казна, увезенная в эмиграцию, опустела, Махно, дабы ее снова пополнить, прибег к добрым русско-анархистским способам. Но успеха он не достиг. Сегодня Махно сидит как обычный заключенный в одной из польских тюрем¹¹.

Скоропадский, Петлюра, Махно – все они бежали, а с ними и их свита и войска, их поэты и казначеи. Эмигрировали все десять украинских правительств. Все, что было на тогдашней Украине, гротескная и трагическая смесь геройства, обманов, грабежей и убийств стало обыденностью и для всей остальной России. Повсюду, на севере, в Сибири, на Кавказе, в Туркестане и в Крыму росли как грибы правительства, провозглашались идеалы, ради которых сражались и страдали, во имя которых действовали преступные герои и преступники, похожие на героев. Пример Украины распространился по всей стране. Но везде в итоге большевики разбивали эти правительства и их сторонников, гоня их прочь. Они бежали к пограничным странам, увозя с собой если не казну, то надежду на возвращение на родину – завтра, самое позднее через год, приведя к победе государство без властей, гетманство или социализм на белом коне.