По ком звонит колокол – Эрнест Миллер Хемингуэй

Мои детские впечатления от первого знакомства с американским писателем Эрнестом Хемингуэем были напрочь позабыты (теперь мне ясно, по какой причине), но тут удачным образом сложившиеся обстоятельства подтолкнули меня к возобновлению отношений с данным господином.

В красочном описании к его довольно популярному роману «По ком звонит колокол» многообещающе значилось: "Это роман – ода истинной любви, истинному мужеству, это ода Человеку, принявшему на себя ответственность за происходящее в мире и пожертвовавшему собственной жизнью ради спасения других. " Как наивному-то человеку не купиться? Вроде ж известная личность, лауреат Нобелевской премии, куча восторженных отзывов. Возложив изначально такие надежды на сей шедевр, после прочтения я сижу уже второй час с выражением крайнего недоумения на лице. Что мне подсунули?

Отвратительный, нет, даже отвратительнейший язык, утомивший меня уже с первых страниц. За кого принимал Хемингуэй своих читателей, по триста раз через абзац сообщая о том, что необходимо взорвать мост?о сандалиях на верёвочной подошве?о круглый грудях Марии? А чего стоят эти однообразные воспоминания о Кашкине и его «чудном имени»???

Роман, как я поняла из чужих отзывов, имел претензию на серьёзное и эмоциональное произведение о войне. Не увидев войну воочию, я полагаю, вряд ли можно о ней достойно (проникновенно?) писать. Я не поленилась ознакомиться с биографией автора. Тем сильнее мое удивление: как можно написать такой слабый, тусклый роман человеку, самолично наблюдавшему тяжелейшие дни войны? Да 11 строчек «Мужества» Ахматовой гораздо трогательней и ярче, нежели 500 страниц нудных и с первой страницы предсказуемых событий Хемингуэя. С любым произведением Шолохова, равно как и с Бондаревым, Васильевым – так и сравнивать нечего. Но ладно, оставлю это субъективному вкусу каждого.

А теперь перейдём к разбору «истинной любви», которую мне обещали эти лгуны с обратной стороны обложки. Внимание!

"Роберто, мне больно там, я сегодня не смогу быть с тобой так, как хочу."

"Зайчонок, наверно, у тебя там ссадина…"

"Ты женишься на мне?","Нет, если я тебе кое-что расскажу, ты на мне не женишься…", « А может, ты всё-таки сможешь жениться на мне?», (и тому подобные вариации)…

А как вам это:

"-Мария.

–Да.

–Мария.

–Да

–Мария.

–Да.Да.

–Тебе холодно?

–Нет.Натяни мешок на плечи.

–Мария.

–Я не могу говорить

О Мария, Мария, Мария!"

Занавес!

Мексиканские однообразные сериалы 90-х и рядом не стояли с этой дешёвой драмой в лучших традициях примитивизма. Я, так уж и быть, вовсе промолчу, что эта любовь (с позволения сказать) между Джорданом и Марией, возникла из неоткуда, из ничего. Ну, вот знаете, как в третьесортных бульварных романах (выражения используются аналогичные, что у авторов вышеназванных произведеньиц, что у г-на Хемингуэя): он её увидел – в горле ком и потеря речи.

Роберт Джордан (главный герой этой «трагедии», пришедший спасать испанский мир в период Гражданской войны) совместно с Хемингуэем и переводчиком, крайне навязчиво и совершенно не стыдясь, обложили меня со всех сторон розовыми сопельками , я остро чувствовала дискомфорт. И среди этих «розовостей» и «повышенной влажности»,представьте, на его отказ дать ей впервые попробовать виски, она просто и ясно заявляет ему: «Свинья ты всё-таки». Я была уничтожена. Не хватает только какого-нибудь «Хо-хо!» для пущей нелепости данного эпизода, ибо это так же неуместно звучит, как если смиренная овечка, вдруг перестаёт жевать траву и внезапно решит вам голосом гоблина продекламировать препошлейший анекдот.

«Прожить всю жизнь за 4 дня!!!» – восхищённо восклицают поклонники романа, утирая солёные ручьи с бледных от переживаний ланит. «Какую жизнь?» – в недоумении вопрошаю я. 4 дня, наполненных простыми вопросами и односложными ответами в мешке с Марией да постоянными перепалками с Пабло?

К 200-й странице моё раздражение плавно перетекло в панику утопающего, но я проявляла мужество (или упрямство) и с криком: «Караул!!! Спасите!!!», всё карабкалась, гребла к последней странице с надеждой, что может, в концовочке-то г-н Эрнест угостит меня чем-нибудь неожиданным… Но нет! Сюрприз так и не вылез из воображаемой коробки, она оказалась пуста. Ребёнок обманут.

То, что я взялся перечитывать книгу, которую впервые открыл еще в студенческую пору., я обязан группе «Читаем классику вместе». Так вот, в первый раз это было в 1987 году, на четвертом курсе. Тогда книга была воспринята, скорее, в романтическом ключе, самое большое впечатление на меня произвела красивая любовь на военном фоне. Это и осталось в памяти.Новое прочтение заставило меня посмотреть на роман несколько по-иному. Пришло понимание, что он, в первую очередь, о смерти. В принципе, всё творчество Хемингуэя – это эстетика смерти, но «По ком звонит колокол» – несомненный апофеоз этой темы. Хотя, апофеозом через много лет станет самоубийство автора, когда он воплотит свои литературный переживания в жизненном опыте. Это станет окончательной точкой в поисках красоты смерти.У Хемингуэя смерть не выглядит страшной и ужасной, наоборот, она всегда красива, она наиболее ярко подчеркивает прелесть жизни, обостряя её пульсирующий аромат. Каждый эпизод смерти вплетен в ткань романа, но, в то же время, он представляет самостоятельное законченное произведение. Красиво умирает главный герой – Роберт Джордан, красиво умирают Фернандо и Ансельмо, красиво погибает Глухой и его отряд, красиво гибнет молодой лейтенант-фашист. А как красиво, можно даже сказать – живописно, умирают жители маленького городка, примкнувшие к фашистам,, проходя по очереди через строй своих республиканских земляков .Это и гадко, и мерзко одновременно, и до жути красиво.Прибавьте к этому взаимоотношения со смертью русского взрывника Кашкина, постоянные рассуждения о смерти героев книги и самого автора – смерть присутствует в книге на каждой странице без исключения.

В концепции Хемингуэя смерть – это и есть сама жизнь. Её постоянное присутствие заставляет героев чувствовать жизнь ярче и ощутимее, время теряет свою власть и три дня превращаются в бесконечно долгую и, опять же, красивую жизнь. Возможно, Хемингуэй даже специально затягивает последние главы книги, чтобы читатель как можно глубже прочувствовал этот эффект, когда три дня могут оказаться равными всей человеческой жизни, такая, своего рода, авторская игра со временем.Ключ ко всему – название романа, заимствованное из высказывания Джона Донна, взятого автором в эпиграф. Помни постоянно о смерти, каждый, кто умирает сейчас, забирает и частичку тебя, ты постоянно находишься под угрозой смерти. И это заставляет особо ценить жизнь, все её проявления. Постоянно звонящий колокол заставляет дорожить каждым мгновением, каждым чувством, каждой эмоцией, каждым поступком – всё приобретает наивысшую цену и значимость. Все максимально обостряется, отношения между людьми приобретают невероятную насыщенность, , смываются условности, все становится предельно искренним и честным – верность, предательство, товарищество, любовь.Жизнь превращается в произведение искусства, и герои демонстрируют нам интуитивно проявляющееся в них искусство жить – жить полной жизнью без остатка и без оглядки.

В чем-то здесь Хемингуэй перекликается с нашим Высоцким, с его «Конями привередливыми», – «коль дожить не успел, так, хотя бы, допеть…»Кроме того, роман представляет интересное свидетельство очевидца о реалиях гражданской войны в Испании. Хотя, эти реалии общие с теми, что бушевали на просторах бывшей Российской империи после революции, и теми, что сотрясают нынешнюю Украину. Самое страшное в этом это то, как люди привыкают к смерти, как она становится повседневной обыденностью, как люди, убивая других, убивают себя, ведь колокол каждый раз звучит и по тебе тоже…

То, что старик Хэм герой не моего романа, я поняла еще после «Прощай оружия». Тут и надо было остановиться! Не твое – не суйся. Но нет! По ком звонит колокол – это же классика! Книга, уютно расположившаяся во все шортлистах. Жемчужина, да чего уж там, бриллиант литературы. Было принято волевое решение: дать еще один шанс, нет, не автору, себе. Еще один шанс прочувствовать, погрузиться, вдохновиться, отложить книгу и шумно выдыхая воскликнуть: даааа, автор – гений, произведение – шедевр.

И вот, я отложила книгу, шумно выдохнула, и теперь утомляю Вас своим графоманством.

Признаться, во время чтения не раз грешила на переводчиков, ибо поверить в то, что мастер сознательно писал ТАК, сил не хватает. Сухо, пресно, примитивно. Хотя, военное время – тут Вам не до витиеватых речей, что не ясного. Да и сказать особо нечего – что нового может произойти, если герои сиднем сидят в пещере? Вот и приходится есть жаркое, пить вино да толковать об одном и том же, меняя местами слова. А быть может Хэмингуэй просто опасался, что с первого раза читатель ничего не поймет, вот и приходилось ему повторять, повторять, и еще раз повторять.

– Esta loco, – сказал караульный. – Он сумасшедший.

– Ну что ты! Ведь он крупный политический деятель, – сказал Гомес. – Он главный комиссар Интернациональных бригад.

– Apesar de eso, esta loco, – сказал капрал. – Все равно он сумасшедший. Что вы делаете в фашистском тылу?

– Вот этот товарищ оттуда, он партизан, – ответил Гомес капралу, который обыскивал его. – Он везет донесение генералу Гольцу. Смотри не потеряй мои документы. И деньги и вот эту пулю на шнурке. Это мое первое ранение, при Гвадарраме.

– Не беспокойся, – сказал капрал. – Все будет вот в этом ящике. Почему ты не спросил меня про Гольца?

– Мы так и хотели. Я спросил часового, а он позвал тебя.

– Но в это время подошел сумасшедший, и ты его и спросил? Его ни о чем нельзя спрашивать. Он сумасшедший. Твой Гольц в трех километрах отсюда. Надо поехать вверх по дороге, а потом свернуть направо в лес.

– А ты можешь отпустить нас к нему?

– Нет. За это поплатишься головой. Я должен отвести тебя к сумасшедшему. Да и донесение твое у него.

– Может быть, ты кому-нибудь скажешь про нас?

– Да, – ответил капрал. – Увижу кого-нибудь из начальства и скажу. Что он сумасшедший, это все знают.

– А я всегда считал его большим человеком, – сказал Гомес. – Человеком, который поддерживает славу Франции.

– Все это, может быть, и так, – сказал капрал и положил Андресу руку на плечо. – Но он сумасшедший. У него мания расстреливать людей.

– И он их в самом деле расстреливает?

– Мы расстреливали французов. Расстреливали бельгийцев. Расстреливали всяких других. Каких только национальностей там не было. Tiene mania cle fusilar gente]. И все за политические дела. Он сумасшедший.

– Но ты кому-нибудь скажешь про донесение?

– Да, друг. Обязательно. Я в этих двух бригадах всех знаю. Они здесь все бывают. Я даже русских знаю, только из них редко кто говорит по-испански. Мы не дадим этому сумасшедшему расстреливать испанцев.

– А как быть с донесением?

– С донесением тоже все уладим. Ты не беспокойся, товарищ. Мы знаем, как с ним обращаться, с этим сумасшедшим.

Спасибо, теперь я наконец-то поняла, что главный комиссар сумасшедший....и батальонный командир, который до начала движения был парикмахером, выслушал его и горячо принялся за дело. Этот командир, по имени Гомес, отчитал ротного за его глупость, похлопал Андреса по спине, угостил его плохим коньяком и сказал, что он сам, бывший парикмахер, всегда хотел стать guerrillero....

Парикмахер. Бывший. Ясно! Переворачиваю страницу и

…а Гомес, который раньше был парикмахером, знал по-французски всего несколько слов…

Ах да! Он же бывший парикмахер, и как это я могла забыть за пару секунд…Спасибо, что напомнили.

Диалоги Марии и Роберто Джордана вообще комментировать не буду, впрочем, как и их «любовь»

– А ты, бедный мой зайчонок, – сказал он, повернувшись к Марии, которая улыбнулась во сне и прижалась к нему теснее. – Если бы ты заговорила со мной минуту назад, я бы тебя ударил.

вот такая она, большая и чистая…Да, я невежда, и что я вообще понимаю в шедеврах. Да и кто ты такая, женщина, чтобы писать рецензии на ХЕМИНГУЭЯ?! Можете бросить в меня камень. Не стесняйтесь.