Эрика Блэк
Среди волков

Меня бесит, что наши отношения он ни в грош не ставит и я для него – пустое место. Меня бесит, что сам он вообще не напрягается, а я, видите ли, должна выкладываться по полной. Романтику он давно задвинул, а секс ему подавай. На первом месте у него телефон.

Ненавижу его за то, что работу он ставит превыше семьи. А еще за то, что изменяет мне.

Мой муж – самовлюбленный напыщенный мудак. Но он не убийца.

Erica Blaque

AMONG WOLVES

Copyright © 2022 by Erica Blaque

© Зверева А.С., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Пролог

Брук Сэдлер лежит навзничь на полу в залитой солнцем кухне; она полностью одета, голова повернута вправо, на подтянутом теле ни ран, ни увечий. Будь она жива, пульс отдавал бы в яремную вену ее миниатюрной шеи. Трупное окоченение уже исказило некогда идеальную красоту плоти. Лицо умершей то и дело целуют вспышки фотокамер следователей и судмедэкспертов.

Квартира стильная, обставлена со вкусом. Каждая подушка – в точно выверенном месте, серебряные фоторамки отполированы до блеска. На ковре небольшой гостиной, сливаясь с белизной ворса, лениво вытягивает лапы пушистый кот. Пожилая соседка, утирая поблескивающие в утреннем свете слезы, жалобно рассказывает, как ее среди ночи разбудили голоса в коридоре и она, осторожно посмотрев в глазок, заметила выходящего из двери незнакомого мужчину. Свидетельница не уверена, видела ли она его до восхода солнца или после, зато с готовностью описывает таинственного незнакомца: густые каштановые волосы, гладко выбрит, высокий, худощавый, но не такой тощий, как некоторые люди его роста. Она сравнивает человека с молодым Томом Селлеком^[1].

Все говорит о том, что Брук умерла естественной смертью. Однако подтвердить или опровергнуть данное заявление предстоит после токсикологической экспертизы одного из найденных предметов.

Судмедэксперт утирает запястьем пот со лба. Как хорошо, что новый защитный костюм не закрывает руки полностью: по такой жаре непросто выполнять скрупулезную работу, да еще и липкими пальцами… Эксперту хочется открыть дверь или окно, освежить затхлый воздух в квартире. Но как бы он ни мечтал об утренней прохладе, во время расследования ничего менять нельзя. Судмедэксперт вставляет серебряный штырь термометра в живот Брук и прокалывает печень, чтобы измерить внутреннюю температуру тела. Каждое действие он выполняет медленно и тщательно. Знает, что этот случай точно попадет в главные новости…

Пронзительный крик заставляет забыть о духоте. Секунду спустя крик переходит в рыдания. Судмедэксперт отвлекается от тела и выглядывает из-за кухонного острова: у входной двери в объятиях полицейского воет какая-то женщина. Ее отчаянные стенания – словно пара острых когтей, царапающих пол. Так убивается мать, узнавшая о смерти ребенка. Она требует, чтобы ей показали ее дочку, она отказывается верить в случившееся, пока не увидит собственными глазами.

Бросив взгляд на следователя по уголовным делам, которой явно не терпится услышать его первичное заключение, судмедэксперт возвращается к своей работе. Следователю предстоит общение с прессой и – что не менее важно – отчет перед начальством. Дип-Ривер – городок небольшой, и одна такая смерть, может, и прошла бы незамеченной. Но две подряд при схожих обстоятельствах?.. Новость точно прогремит на всю страну.

Судмедэксперт осматривает лежащие на белой мраморной стойке предметы. Он уже видел подобный набор, из чего делает заключение: Брук убили тем же способом, что и предыдущую жертву. В доме Меган Колдуэлл была ровно та же картина: никаких следов борьбы, все вещи на своих местах, тело без внешних повреждений так же лежало на кухонном полу, а широко раскрытые глаза в недоумении глядели на то, как мир вокруг медленно погружался в небытие.

Судмедэксперт работает давно, но к виду смерти так и не привык. В один миг человека покидает жизнь, оставляя после себя органическую оболочку, которая немедленно начинает разлагаться, возвращаясь обратно в чрево земли, – эта метаморфоза всегда вызывала в нем ощущение неизбежности.

Из-за входной двери доносятся завывания безутешной матери. Судмедэксперт пристально смотрит на умершую, раздумывая о том, что успела Брук за свою недолгую жизнь и чего ей никогда не суждено испытать. Первые шаги, первая любовь, годами накапливаемые знания и приложенные усилия – все в одночасье потеряло смысл.

Взгляд падает на белую кружку с изображением головы рычащей пумы малинового цвета – талисмана женской баскетбольной команды Вашингтонского университета. Странное чувство: студентка купила ее на память, а теперь из нее же отравлена…

– Осмотри кота, – не сводя глаз с кружки, хриплым голосом командует судмедэксперт неуклюжему молодому помощнику.

Ассистент подходит к пушистому белому комку, который нежится в лучах солнца на полу гостиной, и, нагнувшись, осматривает, поднимая каждую лапу, нежно расправляя розовые подушечки. Приподняв губы животного, осматривает десны. Кот выражает недовольство, толкнув незваного гостя лапой, тем не менее позволяет заглянуть себе в пасть.

– Ничего.

– Убери его.

Ассистент подхватывает животное и тянется к ошейнику с надписью «Пушок». Кот жалобно мяукает, оповещая о своем недовольстве, но все же повинуется и позволяет себя унести.

Судмедэксперт щелкает пальцами, привлекая внимание фотографа к стоящей на белой столешнице кружке. Нужны подробные снимки. Стараясь не мешать работе коллеги, мужчина изучает аромат и внешний вид чая – жидкости, ставшей причиной смерти Брук.

Присев около убитой, он вновь глядит на ее прекрасное лицо: шелковистые каштановые волосы ниспадают на кафельный пол, несколько прядей прилипли к сухим, потрескавшимся губам. Ему интересно, кто смог войти в ее дом незамеченным.

– Дэвид? – тихо окликает следователь, сидящая на высоком табурете у противоположной стороны кухонного острова.

Она не может больше ждать. Судмедэксперт поднимает голову, встречаясь с ней взглядом.

– Что, Круз?

Выражение лица девушки не нуждается в дополнительных пояснениях. Ей нужны ответы. Хотя бы первичные заключения судебно-медицинской экспертизы.

Дэвид кивает в сторону столешницы:

– Та кружка.

– Вот черт! – шипит следователь, переводя взгляд на логотип «Вашингтонские пумы». Делает вдох, затем медленно выдыхает.

Поняв, что она нервничает, судмед заверяет:

– Для тебя, милашка, как всегда, сделаю отчет побыстрее.

Обычно Круз обижается на «милашку», но Дэвид называет «милашками» всех подряд, даже мужчин. В его исполнении это просто ласковое выражение без подтекста.

– И все же действовать надо строго по уставу. Мы оба знаем, что дело будут рассматривать едва ли не под микроскопом.

Круз только стонет в ответ. Именно поэтому отчет нужен ей как можно скорее. Она уходит обратно в угол: собранные в хвост длинные черные волосы ритмично покачиваются при каждом шаге.

В кармане ее костюма вибрирует мобильный телефон, на экране которого высвечивается фотография Трента Валлетты, ее напарника.

– Слушаю!

– То же самое? – спрашивает он по-испански.

– Да.

Долгий и громкий выдох на другом конце в точности иллюстрирует ее состояние.

– Увидимся позже? – Это вопрос и утверждение одновременно.

– Да.

Продолжая наблюдать за действиями коллег, словно охотник, высматривающий добычу, Круз размышляет, сопоставляя факты и нащупывая связи между невидимыми точками.

«Пятьдесят четыре процента женщин убиты кем-то, кого они знали», – всплывает в мозгу известная истина.

Перед следствием два неоспоримых аргумента: ни насильственного проникновения, ни видимых следов борьбы.

Брук знала убийцу.

Осталось найти таинственного незнакомца, которого видела соседка.

Глава 1. Смерть любви

Когда умирает любовь? Может, когда кто-то из пары больше не старается ради отношений? Или же один из двоих прекращает всякие попытки, когда проходит влюбленность? Уверена, Роб меня очень любит. Любит лицо и тело, всепрощение и способность подстроиться под любую компанию. Что и говорить, я прекрасно вписываюсь в жизнь такого человека, как он.

В своих любимых черных легинсах и черном, утащенном у мужа свитере я дефилирую мимо его кабинета. Останавливаюсь на мгновение, чтобы взглянуть, как Роб что-то пишет. Его пальцы порхают над клавиатурой. Голубоватое свечение от двух экранов падает на твердую, накачанную грудь. Делаю глоток чая, наблюдая, как муж, формулируя очередную мысль, покачивает под столом огромными ступнями. Заметив меня, он поворачивает голову и дарит любящую улыбку.

– Почти закончил.

То же самое он говорил тридцать минут назад. Похоже, спать я пойду в одиночестве.

Когда мы только начали встречаться, то занимались любовью несколько раз в день. Меня пьянили его запах, его дыхание. Мы не вылезали из постели, не могли насытиться друг другом. Если он не в командировке, мы до сих пор занимаемся любовью несколько раз в неделю, однако уже не так, как прежде. Он совершает те же движения, по тому же сценарию, но словно делает это не со мной.

Перед тем как уйти и поставить пустую чашку в раковину, я вижу, как Роб проверяет телефон и чему-то улыбается. Кто ему написал? Что там?

Я ловила мужа на измене трижды. С поличным. И каждый раз его накрывало чувство вины.

Первый раз я застала его с женщиной по имени Рада. Она работала в принадлежащей Робу фармацевтической исследовательской компании «Анекса». Фамилии Рады не знаю, но радости эта силиконовая кукла уж точно ни хрена не принесла, во всяком случае мне. Она отправила мужу свое обнаженное фото, которое, вместе с их фривольной перепиской, на общем «Айпэде» получила и я. Разговор был примерно такой:

Рада: (Фото: она голая стоит перед зеркалом – силиконовый бюст, искусственный загар, фальшивый блонд, накладные ногти, полное отсутствие лобковых волос)

Роб: Ах ты ж!.. (череда тупых смайликов на ваше усмотрение)

Рада: Вечером занят? Я соскучилась…

Роб: Абсолютно свободен. Где и когда?

Рада: Давай опять у меня. В 9?

Роб: Пока, киска, увидимся!

Этот короткий диалог я прочитала, сидя на кухне. Сказать, что он меня потряс, – ничего не сказать. Он разрушил мой мир до основания. Никогда не забуду, как замедлилось время: меня затрясло и чуть не вывернуло наружу, сердце рвалось из груди.

Вот же глупость: оказывается, я та самая обманутая жена. Специалист с высшим образованием, уволившийся с престижной работы, чтобы посвятить себя дому и материнству. Я думала, успешный муж позаботится обо мне и будущих детях…

Но больше чем его я ненавидела себя. За то, что допустила такую ситуацию. Раньше я не понимала жен, которые говорили, что ни о чем не догадывались. Я считала, что у нас все хорошо: в семье царят счастье и любовь, в постели – блаженство. Думала, о таком можно только мечтать… Как же я заблуждалась!

Уже не помню, какую виртуозную ложь придумал Роб. Вошел на кухню и начал сочинять что-то про срочный вызов на работу в новый, недостроенный корпус. Я потребовала объяснений, рыдала, швыряла вещи. В ту ночь я впервые наорала на мужа.

И что он ответил? То, что отвечают они все: попросил прощения и пообещал, что это никогда не повторится.

…Осторожно ставлю чашку в раковину и возвращаюсь в кабинет, чтобы поцеловать мужа на ночь. Он по-прежнему сидит за огромным деревянным столом и, прежде чем я подхожу, быстро переворачивает телефон экраном вниз. Подойдя сзади, я сжимаю ладонями его мускулистые плечи, наклоняюсь и целую колючую щеку, потемневшую от едва пробивающейся щетины.

– Люблю, – шепчет он. Его британский акцент до сих пор действует на меня чарующим образом. – Спокойной ночи, – говорит муж, не отрывая глаз от монитора, где написал уже несколько сотен слов.

На другом экране – новости, демонстрирующие общенациональные протесты и беспорядки. На одном из видео недовольные правительством американцы маршируют по улицам Сиэтла, хором скандируя один и тот же лозунг. В последнее время протесты нарастают стремительно, даже здесь, в таком консервативном городке, как Дип-Ривер.

Я ухожу, плотнее кутаясь в огромный свитер. Обернувшись, вижу, что муж бессовестно тянется к телефону. Как же тошно и гадко от его лицемерия!

Второй раз Роб попался на конференции в Майами, куда я прилетела, чтобы сделать ему сюрприз. Однако сюрприз ждал меня, когда я застала его внутри двадцатилетней «инста-дивы»^[2]. Эта мало чем отличалась от предыдущей: фальшивое все, что можно, и осиная талия. Не помню ни ее лица, ни выражения его физиономии. Только одно врезалось в память: броские блестящие туфли на оседлавшей моего мужа дешевке. Тогда меня больше оскорбил его выбор: вот же я – Джеки, мать ее, Кеннеди^[3], – а он предпочитает каких-то подражательниц Мэрилин Монро…

Роб догнал меня уже в аэропорту Майами и вновь пообещал, что «это в последний раз». Даже всплакнул. И так, знаете, правдоподобно: «София, не знаю, что на меня нашло! Прости! Пожалуйста, прости! Если ты меня бросишь, я умру!»

Умыв лицо и почистив зубы, раздеваюсь догола и ныряю в заранее нагретую постель. Натягиваю до ушей толстое одеяло – приятное тепло медленно обволакивает кожу. За окном безлунная чернота. Сквозь тьму в спальню просачивается лишь мягкий свет из кабинета Роба. Я тянусь к смартфону и открываю «Фейсбук». Нежась под теплым одеялом, пролистываю ленту: в изобилии новостных статей с фотографиями уличных протестов попадаются и радостные новости. Вот улыбающаяся женщина стоит животом к животу со своим лысеющим мужем, оба держат перед камерой снимок УЗИ. Мы с ней встречались на благотворительных обедах, поэтому я знаю, что беременность у нее не первая и дети у них с мужем уже есть. Жгучая зависть вползает в мою душу.

Я мечтала стать матерью. Мечтала о большой семье. Представляя будущую жизнь, мы с мужем всегда подразумевали, что у нас будут дети.

Единственный ребенок в обеспеченной знатной семье, Роб провел детство в престижном лондонском Челси. Он рос, не зная ни в чем отказа, и сейчас живет на широкую ногу. Оглядываясь назад, понимаю, что о детях он говорил как о каком-то неизбежном этапе, через который всем приходится проходить. Он никогда не разделял моего энтузиазма по поводу детей. Ему лишь бы похвастать перед друзьями фотографией маленького Роберта Чарльза Клэра II, и не более того. Я же готовилась воспитывать, любить и учить нашего будущего ребенка. Хотела вырастить умного, заботливого и доброго человека.

В итоге ни Роберта Чарльза Клэра II, ни других детей у нас не получилось. После года безуспешных попыток мы прошли обследование. Обнаружилось, что муж бесплоден из-за хронической формы венерического заболевания. Да, меня он тоже заразил. Мы вылечились, и все бы ничего, но детей от мужа я иметь не могу. На усыновление он не пойдет: вся его семья против, да и я не в восторге от идеи взять на воспитание чужого ребенка.

Так что я ударилась в благотворительную деятельность. Помогала собирать средства сразу для нескольких организаций: на исследования рака, борьбу за права человека и еду голодающим. Я привлекла больше денег, чем многие зарабатывают за жизнь. Кроме того, я дважды реконструировала наш дом, потому что уход с работы не погасил во мне желание реализовать потенциал руководителя проектов.

…Положив телефон на стоящую на прикроватной тумбочке док-станцию, вытаскиваю ногу из-под тяжелого пухового одеяла. Почти засыпаю, как вдруг в сон, прерывая желанный отдых, проникает беспокойство. Помимо забот о муже, меня постоянно накрывает тревога за младшую сестру.

Вот и сейчас в голову лезут мысли о Кэссиди. Она вечно влипает в истории. Ей всегда нужна поддержка, особенно после разрыва с ее последним обормотом. Ей на удивление «везет» на неудачников, большинство из которых безработные или социопаты с нездоровыми наклонностями. Один из них, Анджело, избил ее до полусмерти и отправил в больницу. Мама с папой оплатили лечение и забрали Кэссиди к себе, но с тех пор, как они погибли под колесами пьяного водителя, выручать сестренку из бесконечных передряг – моя забота.

Наконец долгожданный сон побеждает тревогу. Я уплываю по реке забвения, которого так жажду, как вдруг в спальню врывается пронзительный вой сирены. Визг охранной сигнализации разрывает барабанные перепонки, отражаясь от стен. В комнату вбегает Роб и щелкает выключателем. Он что-то кричит, но сквозь визг сирены не слышно ни слова. Муж подскакивает ко мне, закутывает в пуховое одеяло и, подхватив на руки, выносит из спальни.

Я кричу:

– Что случилось?

Сигнализация орет, не переставая. Роб резко останавливается, ставит меня на ноги, толкает в кабинет и кричит в ухо, чтобы я заперлась внутри. Затем выбегает из комнаты, а я запираю дверь на замок.

Через несколько секунд вой стихает. В ушах остается странный звон. Поплотнее закутавшись в одеяло, стоя босыми ступнями на холодном деревянном полу, я смотрю на дверную ручку, ожидая услышать Роба. Время почти не движется. Снаружи ни звука.

Я словно приросла к полу. Бешеный стук сердца соперничает со звоном в ушах.

Надо позвать на помощь, но, увы: кроме компьютера, пароль от которого мне неизвестен, ничего подходящего нет. Подхожу к столу, надеясь найти смартфон Роба и набрать экстренный вызов без кода. Среди прочих вещей обнаруживаю булавку. Она выполнена в виде треугольно-закрученной серебряной линии, которую вертикально пересекает символ бесконечности.

Я тянусь за ней, спотыкаюсь о край сбившегося у ног одеяла. Восстановив равновесие, поднимаю голову и вижу, как кто-то таращится на меня. Через стекло. Но как только я, замерев, упираюсь взглядом в незнакомые глаза, видение исчезает.

– Роб! – Я бросаюсь к двери, быстро открываю ее и, оглянувшись на окно, падаю в объятия мужа.

– Что такое? – взволнованно спрашивает он, бережно прижимая меня к груди. – Что случилось, София?

– Там кто-то был! Я видела чьи-то глаза! – Не покидая уютных объятий мужа, указываю на окно.

– Я тоже его видел. Полиция уже едет.

– Кто это?

– Не знаю, любовь моя, – от волнения его британский акцент усиливается, – какой-то обнаглевший придурок…

Нас допрашивают приехавшие полицейские, осматривают имущество и записи с камер, а у меня в голове вертится только один вопрос: с чего Роб взял, что это был мужчина? Я видела только глаза, и они с таким же успехом могли принадлежать женщине. Слова мужа вызвали сомнения, потому что в прошлом он неоднократно мне лгал.

Поймав Роба на измене в третий раз, я ничего не сказала. Нет, я не застала его в постели с другой, я нашла его аккаунт на сайте свиданий для женатых. Что тут скажешь? В нашем изменчивом мире жить и так не просто; незачем воевать с тем, в ком я все же надеюсь обрести союзника.

Я все еще верю, что Роб изменится. Глупо, знаю, но что поделать? Иначе я просто сойду с ума.

Глава 2. Мирная смерть

На мне белоснежная хлопчатобумажная ночная сорочка. В такой, распустив седые волосы до талии, могла отправляться ко сну моя бабушка. Плотная ткань скрывает руки и доходит до щиколоток. Я иду босиком по крыше высокого здания. Наверху ночное небо, внизу светит тусклыми огнями город. Сильный ветер – ни теплый, ни холодный – прижимает ночную рубашку к телу.

Вот я добралась до конца крыши, пальцы ног огибают край. Легкий ветерок развевает волосы. Правой рукой держу в кулаке висящую на шее цепочку с крестиком – он принадлежал маме. Позади меня кто-то есть: человек, чья жажда грешных злодеяний мне безошибочно знакома.

Стараясь сохранить равновесие, поворачиваюсь на пятках – и, едва встретившись взглядом с дьяволом, выпадаю из сна. Трезвонит будильник.

Эти сновидения начались сразу после новости о первом убийстве. Всякий раз лишь краткий фрагмент. Как и в любом сне, эмоции важнее происходящего. Вот и сейчас я испытываю облегчение, к которому примешивается чувство вины. Такое накатывает, когда узнаешь, что кто-то из близких опоздал на разбившийся самолет, а вокруг тебя страдают те, кому повезло меньше…

Тянусь к телефону, выключаю будильник и нежусь в постели еще минуту. Невзошедшее солнце возвещает о себе тусклым светом, который с каждым мгновением становится ярче. Предвкушая грядущий день, я набрасываю на обнаженные плечи шелковый халат и туго затягиваю пояс. Отправляюсь на кухню, крепко сжимая в руке мамин крестик.

Над горизонтом, навевая спокойствие, занимается заря, и сухой плоский ландшафт все больше напоминает картину, а река Колумбия изгибается небрежно брошенным на землю серпантином. Сегодня понедельник. Скоро горожане проснутся и, закончив утренние сборы, превратят шоссе в медленно ползущую огненно-красную змею.

На каменной столешнице вибрирует телефон. Я не отвечаю – посижу еще немного, полюбуюсь на городскую панораму, наслаждаясь утренним кофе.

Так напугавшее меня прошлой ночью вторжение кажется сном, однако неотступная тревога не оставляет сомнений в его реальности. Я все еще чувствую на себе пронзительный взгляд тех глаз за окном в кабинете Роба. Мне вдруг мерещатся какие-то тени, и тишина пустого дома, которой я только что наслаждалась, начинает нервировать.

По длинной подъездной дорожке на новой машине плавно выезжает сосед. Между домами достаточно места для вечнозеленой живой изгороди, но ее нет. Хорошо, что я настояла на оклеивании окон тонирующей пленкой. Теперь она спасает не только от любопытных взглядов, но и от утреннего солнца. В Дип-Ривер выживают лишь деревья, посаженные человеком, и без дополнительного ухода они неспособны существовать в условиях местных суровых зим и беспощадного лета.

Скоро Роб вернется из спортзала и предложит принять с ним душ. Я не против.

На смартфон пришло очередное сообщение. Надо проверить: вдруг это Роб. Но это не Роб. Это сплетница Мелани, которая считает меня своей подругой. Знает все обо всех. Искренне верю, что ей подошла бы карьера сующего нос в грязное белье репортера желтой газеты. Впрочем, она также прекрасно вписывается в роль вечно недовольной домохозяйки. Прочитав начало: «Обалдеть! Видела новости?», открываю сообщение полностью. Моему вниманию предстает куча эмодзи и ссылка на сайт местной газеты. Заголовок над статьей гласит: «Еще одна женщина найдена мертвой. Местные жители опасаются за свою жизнь».

Я с самого начала наблюдаю за развитием этой истории. На мой взгляд, СМИ уделяют ей гораздо больше внимания, чем следует. Хотя для маленького Дип-Ривер это, пожалуй, и правда сенсация. Событие прочно заняло место рядом с заметками о непрекращающихся протестах.

Открыв статью, читаю скудные подробности, от которых мурашки идут по коже.

– Привет, любовь моя!

– Ты меня напугал, – говорю входящему на кухню Робу.

На нем спортивные шорты и футболка с символикой благотворительного мероприятия, которое его компания провела в прошлом году.

– Прости, красавица. Что такая напряженная? – интересуется он, бросая ключи на место, где прежде лежал мой телефон.

– Пишут, еще одну женщину нашли мертвой, – отвечаю я, не отрывая глаз от интернет-статьи.

– Еще одну?

– Да. У полиции до сих пор никаких зацепок.

Я кладу смартфон и беру чашку с дымящимся ароматным кофе.

– Это настораживает. – В его голосе сквозит скука.

– Не то слово. – Наблюдаю, как Роб смешивает послетренировочный коктейль. После недавней силовой нагрузки в спортзале мышцы на его руках напряжены и хорошо очерчены.

– Ты знаешь, что такое фентанил?

– Конечно: сильное обезболивающее.

– А ты знал, что обе женщины умерли от него?

Он пропускает второй вопрос мимо ушей и продолжает отвечать на первый.

– …очень опасный наркотик: в восемьдесят раз сильнее морфина, в сорок раз превосходит по действию героин.

– Ух ты! – восклицаю я, только чтобы потешить его эго. – Говорят, те женщины ничего не почувствовали. Это правда?

– Не исключено. Вероятнее всего, сначала наступила потеря сознания, а затем – полная остановка дыхания.

Я смотрю из огромного окна столовой на простирающийся внизу Дип-Ривер, на безлесые холмы, которые как-то умудряются менять цвет в разные времена года. Закрыв глаза и потирая обручальное кольцо кончиком большого пальца, пытаюсь представить механизм действия наркотика.

– Итак… они потеряли сознание… легкие перестали работать… остановилось сердце. В итоге – смерть мозга, – заключаю я, затем открываю глаза и вижу устремленный на меня взгляд мужа.

– Да, примерно через шесть минут мозг умирает, – подтверждает он, затем большим глотком допивает остатки коктейля.

– Не позавидуешь… – Все еще представляю себе действие препарата на организм.

– К чему столько вопросов, зая? Поверь, они умерли, не ведая тревог. – Он ставит пустую кружку в раковину, хотя посудомоечная машина в полуметре.

Затем целует меня в затылок, и я, улыбаясь, легонько его отталкиваю. Сжимает меня за плечи, но я лишь каменею от его прикосновения. Роб наклоняется и целует меня в щеку, ожидая, что я повернусь. Я продолжаю стоять спиной. Он поворачивает мой подбородок к своему, затем нежно целует в губы. Прервав поцелуй, с улыбкой предлагает:

– Пойдем в душ?

– Конечно.

Мы занимаемся любовью под струями воды, а перед уходом из дома Роб говорит, как ему повезло, что я с ним. Я смотрю, как мой красивый и успешный муж уезжает в новом серебристом «Ауди», а душу гложут уныние и тоска.

Проводив Роба, иду по коридору в залитую солнцем ванную и начинаю приготовления к тщательно спланированному дню. Включаю с телефона встроенный в зеркало телевизор. С удовольствием ступаю на белый мраморный пол с автоматическим подогревом. Включаю воду в душе и несколько минут жду, пока пойдет теплая, ощущая, как прохладный воздух трогает обнаженную кожу. Смывая с себя запах Роба, продолжаю размышлять об использованном убийцей наркотике и его действии.

Во время сушки и укладки волос мысленно пробегаю по списку сегодняшних дел: во-первых, закончить приготовления к благотворительному вечеру; во-вторых, сходить на встречу с представителями некоммерческой организации, помогающей местной бездомной молодежи.

Сигнал смартфона оповещает о том, что пришло сообщение на «Фейсбук». Вытерев о салфетку испачканные тональным кремом пальцы, открываю приложение и вижу рекламу предстоящего мероприятия. Возвращаюсь к новостной ленте и, перед тем как закрыть «Фейсбук», натыкаюсь на фото, от которого меркнет все вокруг… На снимке Роб сидит за покрытым белой скатертью столом на восемь персон. Рядом с ним фигуристая черноволосая красотка. Им весело – он согнулся пополам от смеха, а она, склонившись к нему, держит свою наманикюренную коричневую руку на его бедре близко к паху и тоже смеется. Другим фамильярность ее прикосновения, должно быть, незаметна, но я легко читаю язык их тел, и от вида женщины, которая так свободно обращается с моим мужем, к лицу приливает кровь.

Подпись гласит, что на фото запечатлен корпоративный обед сотрудников компании «Анекса». За спиной Роба – море накрытых столов, за которыми люди наслаждаются непринужденным общением. Я пристально разглядываю незнакомку. Она отмечена на фото. Подступающая к горлу тошнота – верный признак того, что пора остановиться, но я не в силах совладать с всепоглощающим желанием узнать, кто она, и перехожу на ее профиль.

Гламурную красотку зовут Рози Франклин, и мне горько осознавать, насколько она роскошна. На фотографии сложила ярко-красные губы бантиком и кокетливо подмигивает – такая подача наводит на размышления. На личной странице сказано, что она агент по недвижимости, а статус отношений гласит: «Все сложно».

Я нетерпеливо пролистываю фотографии, выставленные в общий доступ – знаю, не надо туда заглядывать, но плевать. Беспокойство переросло в гнев и отвращение. Я остервенело перехожу от одной фотографии к другой, жадно читаю каждую подпись, вскользь изучая всех, кто помечен.

Стоп! Снимок двухмесячной давности, сделанный в Атланте. Интуитивно понимаю, что фото мне знакомо… но чем? На красотке узкие облегающие джинсы и белый, подчеркивающий тонкую талию, трикотажный джемпер с глубоким V-образным вырезом. Черные кудрявые волосы свободно ниспадают на плечи. Она позирует напротив какой-то статуи и вновь подмигивает в камеру. В комментариях мужчины изливают восторг цифровыми сердечками, а подруги спрашивают, почему она отправилась в поездку в одиночестве. Рози отвечает им что-то неопределенное, обещая объяснить позже.

А мне и так ясно: в те же дни в Атланту ездил Роб.

От фотографии Рози, сделанной, скорее всего, моим мужем, меня отвлекают включившиеся на поверхности косметического зеркала местные новости. Не выпуская из рук смартфона, смотрю телевизионную трансляцию: посреди моря журналистов и операторов репортер берет интервью у молодой потрясающе красивой девушки-следователя. Она латиноамериканка, одета в серый просторный брючный костюм, призванный скрыть ее прекрасную миниатюрную фигуру. Черные волосы собраны в тугой низкий хвост до лопаток. Видно, что она всеми силами попыталась спрятать красоту, считающейся в сфере ее работы признаком слабости.

Репортер: «Вы полагаете, что преступление совершил один и тот же человек? И что убийца… среди нас?»

Следователь: «Расследование еще не закончено».

Репортер: «Эта женщина умерла так же, как предыдущая жертва?»

Следователь: «Да. Смерть наступила от передозировки фентанилом».

Репортер: «Есть ли признаки сексуального насилия?»

Следователь: «Это еще предстоит выяснить».

Репортер: «У полиции есть подозреваемые?»

Следователь: «Мы будем…»

Ее перебивает другой журналист, жаждущий, чтобы его наконец услышали. Следователь резко отворачивается от внимающих ей репортеров и с королевской грацией уплывает прочь от шумной толпы, плавно покачивая собранными в хвост блестящими волосами. Ей не с руки продолжать, если ее перебили. Это подкупает.

– А она молодец!

Вновь перевожу взгляд на подмигивающую мне с экрана смартфона Рози Франклин. Быстро выхожу из ее профиля, чищу историю «Фейсбука» и на всякий случай историю «Гугла» тоже.

Трансляция передает изображение пустой трибуны, где ранее стояла красавица-следователь, и ревущую толпу репортеров.

На экран выводят фотографию недавней жертвы: Брук Сэдлер. Типичная американская красотка: открытая добрая улыбка, идеальные зубы, ямочки на щеках, укороченный топ и руки в бока на голой талии. В верхнем углу экрана отображается веб-сайт для пожертвований семье на погребение. Ведущая рассказывает о жертве: любимая дочь, сестра, прекрасный сотрудник, подающая надежды студентка, чья жизнь оборвалась в самом начале, и так далее, и тому подобное. «Анекса» – компания, где работала Брук – готова сделать довольно щедрое пожертвование.

Я бы предложила Робу заплатить ту же сумму для создания положительной репутации в глазах общества. Он точно принимал участие в одобрении таких значительных расходов. Почему же удивился, когда я сказала ему о смерти Брук? Внутри похолодело; кажется, меня сейчас стошнит.