Эмма Разумовская
Страха.net
Случайно оброненная Эдиком фраза, что Клавдия Ильинична куда-то уехала, вселила в Шурика надежду на скорую встречу с бабушкой или, по крайней мере, на то, что с ней все в порядке.
Парень обошел всю квартиру, в надежде а, быть может, наоборот, боясь обнаружить какие-то изменения. Зачем-то он заглянул под бабушкину кровать, где прошлой ночью нашел серьгу, еще раз осмотрел шкафы, комод – все оставалось на своих местах. Даже синий кусочек пластиковой папки, так и оставшийся на виду после поисков бабушкиного паспорта, не поменял своего вида и высовывался из выдвижного шкафа точно так же, как оставил его Шурик.
Его взгляд упал на серьгу, которую он оставил около клавиатуры своего компьютера. Она не поменяла своего местоположения. Все было в точности так, как и тогда, когда Шурик покинул квартиру.
Почему-то Шурик вспомнил ту переписку, которая не давала ему покоя, а позднее вспомнил почему. Ведь он не отвечал на последний комментарий, а сделал это, якобы, кто-то из «мертвых душ», которые он сам создал. Следующая мысль окатила его ледяной волной. Он вспомнил, как Эдик сказал, что никакими шпионскими программами его компьютер не заражен, а это значит….
Шурику сделалось дурно, лоб покрыл холодный пот, и он опустился на пол, прислонившись спиной к торцу дивана. «Неужели я…», – сорвалось с губ парня, от чего он прикрыл рот рукой, толи от того, что произнес эту фразу вслух, толи от потрясения, нахлынувшего на него.
Очередной приступ сильнейшей головной боли, сопровождаемый кратковременным потемнением в глазах, неожиданно охватил парня. Шурик закрыл лицо руками и, склонившись, уперся лбом в пол. Через пару секунд боль прошла. Шурик открыл глаза и придал телу прежнее положение. Его взгляд упал на стол, на то место, где лежала мамина сережка. – Серьга?! – воскликнул он, подскочив с пола и ринувшись к столу. – Она ведь минуту назад лежала здесь! Действительно, маленького блестящего кусочка металла с миниатюрным камешком, находка которого прошлой ночью стала очередным потрясением Шурика, исчез со своего места.
Шурик поднял клавиатуру, передвинул какие-то тетради, заглянул под стол и под диван, но нигде не нашел ее. Сережка исчезла. Это произошло после того, как голову Шурика в очередной раз пронзила боль, и он закрыл на мгновение потерявшие способность видеть глаза. Ужас понимания того, что он свихнулся и манящее и, одновременно, пугающее желание поверить в то, что реальность меняется в одно мгновение, что равносильно вере в мистику, боролись в душе парня. А между тем, он лежал на полу, в позе эмбриона, а по его лицу, на котором попеременно отражались то животный страх, то улыбка безумца, текли слезы.
Шурику пришлось принять тот факт, что реальность меняется и это не зависит от него. Как бы это ни было трудно, но он сделал это, поверил в изменение реальности. – Ну, что ж, – думал он, – если мне нужно приспособиться жить в мире, где жизнь меняется самым неожиданным образом, то я сделаю это.
Собравшись с мыслями, Шурик наконец отправился по адресу, который определил Эдик.
***
Минут через сорок Сашка стоял у подъезда панельной пятиэтажки, попасть в который, можно было только с помощью магнитного ключа, счастливой случайности в виде зашедшего в подъезд жильца, «пристроившись» за ним, или набрав номер любой квартиры, попросить открыть дверь сантехнику. Шурик набрал номер квартиры, который был указан Эдиком, после чего услышал характерный звук домофона и последующий за ним скрежет и щелчок, сообщающий о том, что трубку сняли и нажали на кнопку. К счастью для Шурика, человек, находящийся в квартире не задал неудобный вопрос «Кто там?».
Когда Шурик зашел в подъезд, его несчастную голову снова пронзила кратковременная боль. Машинально закрыв лицо руками, словно пытаясь спрятаться от этой боли, и дождавшись, пока она отступит полностью, Шурик поднялся по лестнице на третий этаж.
Пока Шурик преодолевал это расстояние, он думал, как начать разговор. Спросить сразу и прямо «Зачем Вы мне пишите эти глупости?» или начать издалека вопросом типа «Не знаете ли Вы, кто может писать мне с Вашего компьютера?».
Дойдя до двери, парень на секунду замешкался, но воспоминая о насмешливых письмах, которые некто писал ему, сидя за компьютером в этой квартире, возбудили в нем злость и желание разобраться с наглецом.
Шурик нажал на звонок. Звон ключей, гулкий протяжный звук дверных петель и в дверном проеме появилась, слегка полноватая женщина лет сорока пяти с собранными в низкий пучок длинными русыми волосами и в домашней одежде. – Сашка! – воскликнула женщина с неподдельной радостью. Приподнявшись на цыпочки, она кинулась с объятиями на паренька. Вместе с неожиданным приветствием, Сашку охватил запах блинов и духов, наподобие тех, которыми его бабушка любила протирать зеркала. – Ты посмотри, кто к нам пришел! – обернувшись, прокричала она кому-то, находящемуся в квартире. – О! Сашка! – произнес громогласный голос. Вскоре, Шурик увидел его обладателя. Из кухни, вытирая тыльной стороной ладони блестящий от масла рот, вышел высокий, полный мужчина в расстегнутой клетчатой рубашке, надетой на майку-алкоголичку, «трениках» и стоптанных шлепках. Мужчина обладал ростом, превосходящим рост самого Шурика, хотя такое, сам Шурик встречал редко.
– Ой, Санечка, – прощебетала хозяйка, удаляясь на кухню, – проходи, не стесняйся. А-то у меня тут блины… без присмотра, – вторую часть фразы хозяйка договорила уже на кухне, стоя перед плитой и переворачивая чуть подгоревший, но все же, съедобный, блин.
Шурик не знал, что ему делать. Но раз эти люди, знают его, может быть им что-то известно и про его бабушку. Но как они могут быть связаны с теми письмами? События, происходящие с ним с недавних пор, хоть и подрасшатали нервы, но зато заострили ум. Шурик понимал, что даже если не выяснит, кто пишет ему эти письма, то, может быть, хотя бы узнает что-то о местонахождении своей бабушки.
Стянув с ног не расшнурованные кроссовки, Сашка зашел на кухню вслед за хозяином дома, который, занял место за столом около окна, где стояла тарелка с его недоеденным, щедро намазанным маслом блином. Шурик, сам не зная почему, видимо, по привычке, сел за стол напротив мужчины в клетчатой рубашке. Как по волшебству, перед ним выросла большая кружка чая, пиала, до краев наполненная вареньем, и стопка блинов. Не зная, как начать разговор, он громко отхлебнул чай, больно обжегши язык. Боль из-за обожженного языка еще бы долго докучала Шурику, если бы не вопрос хозяйки, заданный не столько для того, чтобы получить на него ответ, сколько из простой вежливости. «Как Олечка поживает?», – спросила она самым непринужденным тоном, напоминающем чириканье воробьёв в солнечный летний день. А затем добавила: «Мы с ней на прошлой неделе…».
Тело парня обмякло, в голову вонзились миллионы иголок, а в ушах загудело так, как будто над ним поднялся реактивный самолет. Он обхватил голову руками, словно боясь, что черепная коробка взорвется. Все прочие события, происходящие с ним с недавних пор, включая непонятный отъезд бабушки, показались Шурику незначительными по сравнению с тем изменением, которое, в какой-то момент, могло произойти в его жизни.
В свете недавних событий, сомнения Шурика в том, что он страдает провалами в памяти, все более укоренялись в нем. То, о чем он даже подумать не мог, а именно, изменение реальности, происходит в его жизни и этому есть доказательства. Ведь сережка его мамы, которые она никогда не снимала, как она оказалась лежащей на полу в их с бабушкой квартире? И как она могла внезапно исчезнуть? А сейчас эта женщина, которую он не знает, но которая прекрасно знает его, говорит, что она разговаривала с Олечкой, то есть его мамой, неделю назад.
Это оказалось еще одним доказательством того, что реальность меняется, или кто-то ее меняет, или, что также невероятно, это каким-то образом делает сам Шурик.
– Санечка, что с тобой? Тебе плохо? – прощебетала хозяйка, склонившись к раскрасневшемуся лицу Шурика и обмахивая его кухонным полотенцем. – Ну, что ты сидишь, открой окно! – скомандовала она мужу. – Нет, нормально все, – сухо ответил Шурик, просто у нас сейчас экзамены, нагрузка большая…. – Ну, Сашка, нельзя же так себя не жалеть, – причитала женщина.
– Так, что Вы говорили про…, – Шурик хотел сказать «про маму», но побоялся, что мог ошибиться и выглядеть еще более странно. – А, ну мы с твоей мамой на прошлой неделе разговаривали, она говорила, что они должны были сегодня приехать.
– Сегодня?! – воскликнул Шурик то ли удивленно, то ли испуганно. Не поняв его реакции, хозяйка несмело кивнула.
Сашка не мог поверить в то, что с ним происходит, уж слишком нереально все это было. Его родители погибли в аварии два года назад, он жил со знанием этого, а сейчас они живы и, вполне вероятно, находятся дома. Некто, пишущий ему странные записки, возможно даже из квартиры, в которой он сейчас находится, стал восприниматься Шуриком не более чем мелким хулиганом, не стоящим его внимания и уже тем более, не стоящим того, чтобы тратить на него время.
– Я совсем забыл, мне же бежать надо, – театрально изобразив, словно он только что вспомнил нечто важное, Шурик хлопнул себя по лбу. Правда, жест получился искусственным, что еще больше напугало хозяйку и ее мужа, заставив их усомнится в нормальности паренька.
– Ну, может, посидишь немного, в себя придешь, – с тревогой в лице, пыталась уговорить его хозяйка, – беспокоюсь я за тебя, взволнованный ты какой-то…. – Нет-нет, – возразил Сашка, вскакивая со стула, словно ужаленный, – мне надо идти!
Уже в коридоре, в попытках натянуть зашнурованные кроссовки с помощью обувной ложки, Сашка вдруг заметил черно-белую фотографию, висевшую в рамке на стене как раз напротив входа. Вряд ли это неприметное изображение мальчика лет семи привлекло бы его внимание, особенно, учитывая чувства, которые сейчас одолевали Шурика, если бы он не узнал его. Это был тот самый ребенок, мальчик с загадочной фотографии, отражение которого он видел в оконном стекле и в своем сне. Это был маленький Женька.
Поняв, что привлекло внимание Шурика, хозяйка грустно улыбнулась. В ее глазах появились розовые прожилки, и они заблестели от покрывшей их слезной пелены. – Женька наш, – сдавленно сказала она, поджав губы, чтобы не дать воли слезам.
– Незадолго до того, как…, – она закрыла лицо рукой, пытаясь скрыть нахлынувшие эмоции. Так этого подонка и не нашли. А Женьку когда хоронили, так к тому времени одни только косточки остались. Пролежал в лесу с полгода.
Несвязный рассказ хозяйки оказался недостающим пазлом, восстановившим в памяти Шурика события того страшного дня, когда пропал Женька. Теперь Шурик вспомнил, как ему казалось, все. В одно мгновение в его памяти всплыли события более чем десятилетней давности.
Шурик и Женька играли в догонялки на старой даче, той даче, где растет яблоня. Именно из тех яблок тетя Фима готовила свой знаменитый пирог. Когда Шурик догонял Женьку, то споткнулся об камень и на секунду потерял его из виду. Когда же он встал, потирая ноющую коленку, то увидел, как какой-то худой долговязый человек схватил Женьку и утащил вглубь леса. С тех пор он его не видел.
Детская психика, повинуясь инстинкту самосохранения, стерла из памяти часть травмирующих событий, впоследствии, заместив образ страшного человека смутным образом большого мохнатого чудовища.
«Догони меня!» – прошептал Шурик, не в силах сдержать соскользнувшую с губ фразу, которая вдруг обрела для него смысл. – Так ты чего заходил то? – с улыбкой, вызванной вдруг нахлынувшей нежностью к Шурику, спросила хозяйка, стирая слезу с лица. – Мне бежать надо! – не глядя на нее, произнес Шурик и, кое-как натянув кроссовки, выскочил из квартиры.
Шурик не заметил, как прошел пешком несколько остановок и оказался около своего дома. Все это время он думал – анализировал и сопоставлял события, пытаясь найти в них закономерность. Но более всего, Шурику не давала покоя фраза «Догони меня!» Ведь ее писал некто из квартиры Женьки, того маленького Женьки, который пропал. А ведь если бы я его догнал, – думал Сашка, – может быть, мне удалось бы вырвать его из рук того монстра. А это значит, что писал мне… Женька?! Но как, если его нет?!
Дойдя до двери своей квартиры, Шурик остановился. А что, если дома его родители, которых он не видел два года? А что, если в квартире все так же, как и пару часов назад, когда он выходил из нее. Сложно сказать, что пугало парня больше – то, что его погибшие два года назад родители находятся дома и, может быть, ждут его, или что их там нет. Собравшись с духом, Шурик вставил ключ в замочную скважину. Попытка повернуть ключ оказалась неудачной. «Может, замок заклинило?» – пронеслось в голове Шурика, все же боявшегося поверить в очередное изменение реальности. После еще одной тщетной попытки открыть замок, он, все же, нажал на звонок.
Шурик услышал приближающиеся шаги, затем звук открывшейся щеколды и… «мама», – с его губ сорвался тихий шепот, когда дверь ему открыла женщина лет сорока с полотенцем на голове и в махровом халате.
Первые несколько секунд Шурик просто смотрел на нее, не в силах ничего сказать. Она смотрела на него, то несмело улыбаясь, то пряча улыбку, сменяя ее на выражение тревожного непонимания. – Что случилось? – наконец спросила она Шурика. – Ничего, ма…, мама… – выдавил из себя Сашка слово, которое не произносил вот уже два года и не мог подумать, что когда-нибудь употребит его в качестве обращения. – Мама…, – повторил он, обнимая женщину. По его раскрасневшемуся лицу текли горячие слезы. На мгновение, его разум помутился, и ему показалось, что если он отпрянет и посмотрит в лицо этой женщины, то окажется, что это не его мама, а совершенно чужой ему человек. Поэтому он, зажмурившись изо всех сил, обхватил ее за плечи словно удав, удушающий свою добычу и боявшийся, что она ускользнет от него.
– Ты меня задушишь, Шурик! Да что случилось?! – Ничего, просто, мам… – наконец отпрянув, он стал всматриваться в ее лицо, боясь разглядеть в нем другого человека и, одновременно, надеясь, что это все же она. – А где папа? – с радостным азартом спросил Шурик, убедившись, что женщина, которую он был счастлив принять за свою мать, является ей. – Папа? – с удивленной радостью спросила она, – в комнате, – указав на дверь в бабушкину комнату, ответила женщина. – Мы приехали недавно.
Шурик почувствовал еще более волнительную радость, но, распахнув дверь в комнату Клавдии Ильиничны, вдруг остановился в дверном проеме. Радостное «Папа!» застыло на его губах, так и не воплотившись в звук. Что-то было не так, Шурик почувствовал это сразу, как только открыл дверь. В следующий момент он понял все.
За столько лет жизни с бабушкой, Шурик привык ощущать неизменный запах, живший в ее комнате и никогда не покидавший этих стен. Это был запах одеколона, которым она притирала зеркала. Он смешивался со сладковатым, похожим на пудру, запахом бабушкиных духов и с запахом стопок постиранного белья, которое Клавдия Ильинична хранила в своем шкафу, сюда же примешивался запах сухих апельсиновых корок, призванных избавить шкаф с верхней одеждой от моли.
Распахнув дверь, Шурик понял, что бабушки здесь больше нет. На месте ее старого дивана стоял новый диван, обитый грязно-зеленым дерматином. Чехословацких штор, над которыми так «тряслась» Клавдия Ильинична и на которых лет пятнадцать назад Шурик прожег маленькую дырочку, не было. Их место заняли жалюзи, которые сейчас были закрыты и создавали в комнате мрачную атмосферу неясности. Посередине комнаты стоял небольшой журнальный столик, около него два кресла. В одном из кресел, сложив ногу на ногу и облокотившись на подлокотник, полу-боком к Шурику сидел незнакомый мужчина. Свет от экрана телефона, который он держал в руках, рисовал на его лице четкие белые линии.
– Сашка! – громко воскликнул мужчина, заметив в дверном проеме высокую фигуру Шурика. Он встал с кресла и, раскинув руки для объятий, подошел к парню. Шурик пытался рассмотреть в полумраке лицо человека, который, как он уже понял, занял место его отца. «Что за черт!» – с досадой и злостью прошипел парень, вглядываясь в лицо незнакомого мужчины, когда тот подошел к нему. Радушие в лице незнакомца, которое, как успел заметить Шурик, изначально было фальшивым, сменилось на еле сдерживаемую злость. – Так вот значит как, – произнес Шурик, не сводя сверлящего взгляда с мужчины, – теперь я просто обязан все исправить.
Ничего более не говоря, Шурик ушел в свою комнату. – А разуваться тебя не учили?! – проворчал ему вслед незнакомец. После этого его мать что-то сказала Шурику, вторя незнакомцу, но Сашке уже было все равно.
Зайдя в свою комнату, он с облегчением обнаружил, что в ней ничего не изменилось. Почти ничего, если не считать щеколды с внутренней стороны, которой раньше не было. «Ну, здесь без вопросов», – нервно хмыкнул Шурик, глядя на щеколду и запирая на нее дверь.
Включив компьютер, Шурик, первым делом, проверил почту. Среди разного спама было письмо от того самого неизвестного адресата. «Я жду тебя!» – прочитал Сашка, открыв электронное послание. Теперь, Шурик был почти уверен в том, что эти письма шлет ему Женька. – Да, это невозможно, – думал он. Но также невозможно то, что моя мама, которой не было уже два года, сейчас находится со мной в одной квартире.
Этой же ночью Шурик, взяв с собой, на всякий непредвиденный случай, все свои сбережения, отправился на их старую дачу.
***
Эта июньская ночь выдалась дождливой. Ливень тарабанил по железной крыше остановки, где Шурик, закутавшись в куртку с капюшоном, ждал свой автобус. До первого рейса было полтора часа, и Шурик мысленно ругал себя за безалаберность в виде кроссовок, на месте которых должны были быть резиновые сапоги. Вопреки обстоятельствам, единственное, что сейчас беспокоило Шурика, кроме мокрых ног, это то, что он плохо помнит дорогу от остановки, до их старой дачи. Единственное, что он помнил наверняка, это то, что выйти ему нужно на конечной остановке. В попытках вспомнить маршрут, Шурик не заметил, как прошел час, а вскоре подошел и автобус.
Нарочно заняв самое дальнее одиночное место в икарусе, находящееся между перилами у задней двери и окном, Шурик, достав из кармана телефон и гарнитуру, предался перебиранию своих несвязных, но не лишенных тревожности, мыслей.
Вскоре, салон автобуса заглотил в себя столько дачников, что те, набившись в него как маринованные корнишоны в домашней заготовке Клавдии Ильиничны, превратились в единую человеческую массу, пахнущую семенами укропа и мокрыми болоньевыми куртками. Шурик, стараясь смотреть строго в экран своего телефона, чтобы ненароком не встретиться взглядом с каким-нибудь страстно желающим занять его место дачником, постепенно предался дремоте, а затем и крепкому юношескому сну.