Эмили Уитмен
Превращение

Глава 9
Нож

Ото всех подальше я бросился в глубь острова. Глаза щипало от слёз – мир расплывался. В дальней части острова я наткнулся на одинокий клочок пляжа. Упав на гальку, я опустил голову между коленями, свернувшись в клубок и пытаясь втянуть в себя руки и ноги до их полного исчезновения.

Мой отец был человеком.

Они знали, все знали. Они знали об этом всю мою жизнь.

Как я мог быть таким глупым? Слепо верить в мамино «В любой момент, Аран» и ни разу не спросить, почему я отличаюсь от остальных и почему так долго не превращаюсь.

Мой отец был человеком. Тогда кто же я?

Послышался всплеск. Кто-то вынырнул из воды, и брызги упали мне на спину. Я учуял запах маминой шкуры и водорослей, а ещё резкий острый металлический запах, который никак не мог узнать. Рядом со мной что-то звякнуло о гальку, и я открыл глаза.

Это был серебряный зуб, которым пользовался человек.

Красная капля упала на лезвие. Я посмотрел на маму. Складки её рта в тех местах, где она несла это, кровоточили. Красные линии испещрили её мех и казались жутким украшением.

– Это нож, – пояснила она с улыбкой.

Нож. Я вытянул палец и провёл им вдоль лезвия.

Мама хотела предупредить:

– Аккуратнее с…

Поздно. Ойкнув, я поднял палец, кончик которого пересекла тончайшая красная линия.

Мама продолжала довольным тоном:

– Он упал в заросли водорослей, и я долго не могла его найти. По возвращении увидела, что ты отправился в глубь острова. Пришлось намотать пару кругов, чтобы тебя найти, – она поддела нож. – Он сделан из стали.

Половина ножа не блестела. Та его сторона, которую человек держал в руке, была чёрной и округлой. Я не решался поднять нож, боясь повторного «укуса», но затем всё же сомкнул пальцы на его чёрной стороне.

– Он выронил его, забираясь в лодку, – сказала мама. – Теперь он твой.

Мой. Она принесла его мне. Инструмент человека. Для…

– Не возьму, – сказал я, бросив нож на гальку.

– Не переживай. Научишься, и больше никаких порезов.

Я скрестил руки на груди.

– Я научу тебя им пользоваться, – продолжила она. Её улыбка была жуткой из-за кровоподтёков. Я отвернулся.

– Аран, пойми! Ты сможешь срезать устриц со скал и открывать раковины. Ты можешь привязать нож к палке и ловить одну рыбу за другой.

– Я и так ловлю рыбу, – пробурчал я. Вместо рыбы у меня перед глазами стояли человеческие пальцы, державшие нож. Я спрятал руки в подмышки.

– Ты отличный охотник, – сказала мама. – Но теперь ты сможешь ловить добычу покрупнее, срезать головы и чистить…

Я больше не мог её слушать. Раздражение подкатывало комом к горлу. Она врала мне и продолжала врать, притворяясь, что всё в порядке.

Голос мамы звучал словно издалека:

– Аран, что случилось?

Мои руки сжались в кулаки, а голова взметнулась вверх.

– Я не похож на него! – прокричал я.

Мама удивлённо посмотрела на меня.

– На того человека? Конечно нет.

Успокаивая меня, она положила ласт на моё колено.

Я стряхнул его.

– Нет! На моего отца. Я не похож на него.

Она отпрянула как от удара.

У края воды тоскливо и заунывно кричала полярная гагара. Я пожалел о сказанном. Зачем я позволил этим словам вырваться? Лучше бы отшутился с Мойрой и сделал вид, что это неважно.

Теперь было поздно. Мама очень медленно кивнула.

– Пришло время узнать правду, – сказала она.

Глава 10
Как все остальные

Мама смотрела на волны. Меня постигло ощущение приближающейся бури от этой истории. Голос мамы стал звучать незнакомо.

– Некоторые считают, что обличье длинноногих существует только для особых обрядов. А в нынешнюю эпоху лодок и самолётов мы должны быть осторожнее и скрываться ещё лучше. Но мне всегда нравилось быть длинноногой. Когда я была моложе, я сбегала, сбрасывала шкуру и часами танцевала. Однажды ночью я заснула на берегу, укутавшись водорослями. Вдруг я почувствовала пристальный взгляд и открыла глаза. Передо мной стоял человек – мужчина. Он был очень красив.

– Ты убежала? – спросил я. Ведь все знают, что надо делать в такой ситуации: схватить шкуру и бежать или уплывать.

Она отрицательно покачала головой.

– Это была светлая ночь, озарённая сиянием Луны. Мне не было страшно.

– Его лицо было покрыто шерстью?

– Нет, оно было гладкое, а волосы на голове – золотые, как солнце.

Я подтянул колени к груди.

– А руки у него были… тонкие?

– Тонкие? Они были очень мощными, и при их виде у меня перехватило дыхание, – она водила ластом по гальке, словно чертила круг. – По его настоянию я накинула на себя его куртку, и мы разговаривали, пока Луна не опустилась за горизонт. Когда он ушёл, я достала из укромного места свою шкуру и поплыла домой, думая, что больше никогда не увижу его. Но, вернувшись туда следующей ночью, я встретила его вновь. А потом следующей ночью, и следующей.

Вскоре мы начали плавать вместе. Я даже перестала прятать шкуру. С ним мне хотелось быть только длинноногой. Каждую ночь я стала задерживаться всё дольше, а однажды утром не вернулась совсем.

Он построил для нас то, что они называют домом, как бы пещеру из дерева. Каждый день он отправлялся на лодке рыбачить, а вечером возвращался ко мне. Он смастерил деревянный сундук для хранения моей шкуры. Время от времени он просил меня превращаться, и мы плавали вместе – шелки и человек, но со временем я перестала доставать шкуру из сундука.

– Ты не плавала? – спросил я.

– Плавала в длинноногом обличье недалеко от дома. Мне не хотелось заплывать далеко.

Я покачал головой, не веря. Зачем кому-то плавать с ногами, если есть выбор?!

– А потом я забеременела. Пока ты рос у меня в животе, мы пели тебе мои песни моря и его песни суши. Он смастерил колыбель в форме лодки. Мы были счастливы.

Однако по утрам, когда его лодка скрывалась вдали, волны начинали звать меня так сильно, как никогда прежде. Я плавала с утра до ночи, забыв обо всём другом, пока однажды вдруг не почувствовала: маленький шелки нуждается в глубоководных морских ритмах. Чтобы с тобой ничего не случилось, мне была нужна моя шкура.

Я вернулась домой, открыла сундук… – Её голос дрожал. Она замолчала и глубоко вдохнула: – Моя пятнистая серая шкура, мой путь в море, – она пропала.

– Нет! – воскликнул я.

Но мама кивнула.

– В ту ночь, когда он пришёл домой, я подбежала к нему и спросила о шкуре. Он посмотрел на меня, ничуть не удивившись, и произнёс: «Но ведь она тебе больше не нужна, разве не так?»

Моё сердце разбилось. Ох, я помнила предостережения древних песен, но думала, что он другой. Какой же я была глупой! Он был таким же, как и все они. Он украл мою шкуру, чтобы я не смогла уплыть. А после твоего рождения он украл бы точно так же и твою шкуру! И тогда ты застрял бы на суше навечно и никогда не осознал бы, что ты – шелки.

Маму передёрнуло. Её страх передался мне, пробежал у меня по спине, и меня тоже передёрнуло.

Она заговорила быстрее:

– Ради тебя я притворилась, что согласна с ним. Но его объятия стали ощущаться иначе – они стали сетями, тянувшими меня вниз.

В ту ночь я не спала. Утром, как только он ушёл, перерыла весь дом: перевернула ящики, снимала половицы, залезала между стропилами. К вечеру я всё прибрала и притворилась улыбчивой и весёлой. Изо дня в день я искала. Ты пинался у меня в животе, словно хотел сказать: «Поторопись!»

В конце концов я догадалась отодвинуть в сторону каменную плиту крыльца. Под ней в небольшой грязной яме лежала моя шкура.

Я со всех ног бросилась на берег, насколько мне позволял мой огромный круглый живот. Потом, присев у воды, попыталась натянуть шкуру. Какой она была тесной! Я выдохнула из лёгких весь воздух, втиснулась в неё – и вновь увидела мир своими морскими глазами. Я бросилась в воду.

Моё сердце колотилось.

– Ты ушла, чтобы я стал шелки, – произнёс я, пытаясь переварить услышанное.

– Ты и есть шелки. Однажды у тебя появится шкура и ты сможешь нырять глубоко и свободно.

– Но… – я не хотел произносить этого, – существуют ли такие?.. Такие?..

Её голос стал жёстче и настойчивее:

– Такое случается. Иногда ребёнок рождается человеком и остаётся на берегу с родственниками-людьми. Но я знала, что ты родишься шелки. Я и сейчас это чувствую. Это твоя природа, Аран. И твоя судьба.

Она была так уверена! Однако…

– У меня один глаз голубой, – сказал я.

– А другой – карий.

– В волосах есть светлые пряди.

Она свирепо посмотрела на меня:

– Ты не нуждаешься в пресной воде, так ведь? А люди без неё не могут. И ты никогда не мёрзнешь. Вот тебе и доказательства.

– Они мёрзнут?

Впервые с того момента, как я узнал правду, она улыбнулась:

– С чего бы им тогда носить нелепую одежду?

Одежда – так называлась их обвислая верхняя кожа.

Моих ног коснулась вода, и я посмотрел вниз. Теперь они выглядели иначе. Всё моё тело выглядело иначе.

Я поднял камень и швырнул его в воду.

* * *

Когда вокруг нас сгустилась ночь, мама положила голову на камни. Я растянулся на берегу чуть поодаль. Я был признателен маме за то, что мы остались ночевать здесь, вдали от клана. Прилив закончился, и начался отлив…

Я плыл, но моё тело было каким-то другим. Фонтаны брызг отлетали от моих рук. Почему они были такими неуклюжими? Морщинистая оранжевая шкура покрывала мою кожу, обвисая и болтаясь при каждом моём движении. Её вес тянул меня вниз, как камень. Я проваливался в пучину всё глубже и глубже, до тех пор, пока моя грудь не стала разрываться. Нужно срочно сбросить эту шкуру! Я запускаю в неё пальцы и сильно тяну, и она начинает отрываться вместе с клочьями моей кожи. Я разделал себя как рыбу. На запах крови потянулись акулы…

От испуга я проснулся, хватая ртом воздух. Меня окружала темнота. Подо мной были жёсткие камни, я услышал шум волн и мамино дыхание.

Мама уверила меня, что шкура скоро появится. Всё, что мне нужно делать, – это ждать. Но как теперь можно просто ждать, зная о том, что таится во мне? В один прекрасный день моя другая сущность может начать разрастаться сорной травой, опутывая моё «Я», пока наконец не останется ничего, кроме алчного, жестокого двуногого человека.

Лёгкое сияние за завесой облаков указывало, где притаилась Луна. Она вообще знает о том, что я здесь? Мне хотелось дотянуться и раздвинуть те облака. Возможно, тогда бы она наконец увидела и вспомнила, что оставила меня здесь, в этой коже.