Эми Паркс
Квантовая теория недопоцелуев

Зайдя в комнату, я пишу Бекс, чтобы она меня нашла, но ей нужно еще пару часов провести в лаборатории. У биологов и химиков практика по понедельникам.

Когда она приходит, я уже по уши в работе. Увидев мои книги, груды бумажных листков и новые заметки на доске, Бекс понимает, что я сейчас в состоянии «математической фуги», как она это называет, и, пока работаю, не смогу отвлекаться ни на что другое. Бекс – моя лучшая в мире подруга, поэтому приносит мне ужин (жареный сыр), нарушая все правила, и оставляет в покое, не сказав и трех слов.

Я прихожу в себя только к вечеру субботы. У меня есть уравнения и эскиз модели. Завтра попрошу Калеба поработать над программой.

Я пишу Бекс: «У тебя утром будет на меня время?»

Она отвечает: «Конечно, хотя еще домашку надо делать. Может, пойдем в книжный?»

«Отлично».

После завтрака мы берем рюкзаки и едем в центр. Добираемся довольно рано, поэтому занимаем столик у розетки и раскладываем вещи.

– Ну что? – спрашивает она, рисуя соломинкой по пенке латте. – В чем дело?

Я не совсем уверена, как начать этот разговор. Родители Бекс не позволяют ей ни с кем встречаться, а я… ну… я такая, как есть, и для меня это в новинку.

В конце концов Бекс, привыкшая меня выручать, спрашивает:

– Это насчет Лео?

– Анита сказала, что мне надо заводить больше друзей. Помимо тебя и Калеба. Я думала, что этим и занимаюсь, но, кажется, Лео хочет чего-то другого.

– Да, – говорит Бекс. – Хочет. Ну а что ты?

Я потягиваю чай и думаю над вопросом. Бекс ждет. Мы с ней дружим еще и поэтому.

Пусть я никогда особо об этом не думала, но всегда смутно предполагала, что однажды кого-нибудь встречу. Например, когда поступлю в колледж или закончу образование. И тогда поступлю так, как поступают все люди: влюблюсь, выйду замуж, рожу детей. Но я никогда не думала, что с мальчиками надо будет чем-то заниматься, пока я не готова ко всему этому.

И в тот единственный раз, когда встал этот вопрос – о чем я вообще стараюсь не думать, – эта мысль вызвала у меня отвращение. Поцелуи казались мне чем-то странным и, если честно, антисанитарным. Я не хотела, чтобы мне в рот попала чужая слюна, даже Калеба. Но Лео заставляет меня задумываться, а вдруг в этой теме с поцелуями что-то есть?

– Может быть, – говорю я.

– Ты знаешь, что в процессе разговора тебе не надо платить за каждое слово, да?

– Я не совсем уверена, чего хочу. Но, может, стоит попробовать? Кажется, почти всем остальным это нравится.

Как только я говорю эту фразу, мне становится жалко Бекс, и я тянусь к ее руке.

Она отмахивается.

– За меня не волнуйся. У меня уникальная ситуация. Но, Эви, тут возникают два вопроса. Первый: стоит ли тебе встречаться в принципе? И второй: стоит ли именно с Лео?

– А с кем же еще? – удивляюсь я.

Бекс смотрит на меня. Я узнаю этот взгляд: именно с таким выражением профессор Льюис каждый раз смотрит на домашнюю работу Блейка Уинтерса.

– Ты про Калеба. – Я качаю головой. – Нет.

– Почему?

– Назови самый долгий срок, когда какая-то пара в Ньютоне была вместе.

Бекс призадумывается.

– Кажется, Саша и Кристофер вместе уже почти два года.

– А самый долгий срок, когда Калеб встречался с девушкой?

– Три месяца?

– И это исключение, – говорю я. – Мы с Калебом дружим уже двенадцать лет, и он нужен мне рядом хотя бы еще двенадцать. Лео мне нравится. Но его я могу позволить себе потерять.

– Что-то я не уверена, что тут ты права.

– Я не могу рисковать потерей Калеба. Я даже не знаю, как быть Эви без него. – Я вспоминаю единственное стихотворение, которое мне понравилось на уроке английского – возможно, из-за математической метафоры. – Он мне постоянно правит круг.

Бекс морщит нос.

– Что это значит?

– Как компас. Он – мой центр. Дом. Это из стихотворения, – сконфуженно заканчиваю я.

– Ты уверена?

– Дело не только в том, что я не хочу рушить то, что есть у нас с Калебом. Я знала его еще до школы. И целоваться с ним было бы довольно странно. – Я думаю, не рассказать ли Бекс про ужасный случай у костра, но решаю, что не хочу во все это погружаться. – Лео таинственный. В хорошем смысле. И когда он на меня смотрит, я чувствую трепет.

– Из-за его графиков, похожих на волчки? – спрашивает Бекс.

– Ты смеешься, но они были шикарны.

– Ты точно думаешь о его графиках, а не о плечах?

Минуту я думаю над этим. И признаю:

– Возможно, и о том и о том.

Вернувшись в Ньютон, мы останавливаемся у почтовых ящиков, и Бекс вытаскивает пухлую посылку. Говорит, это справочник по медицинским вузам, который ей прислали родители. Глядя на тяжелый том, я спрашиваю:

– А что, интернет им совсем не знаком?

– Они просто в восторге. Мое желание стать врачом перевернуло их представление о научной академии. Они нервничают, когда я говорю о смене климата, а вот спасение деточек для них понятно.

Я не могу считывать эмоции Бекс, но в ее голосе звучит легкая печаль.

– Но ведь ты тоже этого хочешь, да?

Бекс улыбается.

– Иногда очень сложно понять, чего ты хочешь.

Вот тут с ней не поспоришь.

КАЛЕБ

Лео устраивает сцену, когда я оставляю его среди руин нашего кода в воскресенье днем, но я напоминаю, сколько часов провел в лаборатории, пока он был на футболе. Я знаю, он возражает не против моего перерыва, а против моих действий. Но это не значит, что мне не плевать.

Мы с Эви идем в публичную библиотеку. Она немного дальше, чем библиотека в кампусе, но на первом этаже есть солнечный атриум, где мы любим сидеть. А еще это лишний повод мне посмотреть секцию научной фантастики.

Когда Эви начинает говорить, у меня голова идет кругом; мне кажется, я ни за что не смогу помочь ее проекту. У меня плывет перед глазами, когда она описывает матрицы, алгебру Клиффорда и символы адинкра из квадратных уравнений. Она понимает, что начинает меня терять, откладывает уравнения и достает цветные диаграммы, похожие на мультяшные космические корабли. А потом говорит волшебные слова:

– Я хочу присвоить двоичные адреса всем этим точкам.

Теперь мы говорим на моем языке: обработка информации, биты и код. Да, говорю я ей, я могу сделать эти модели. Да, ты сможешь вращать их, сгибать и смотреть на них с любого угла. А потом я начинаю набрасывать карандашом идеи в ее блокноте, и вижу, к чему она идет, и понимаю, почему она так разволновалась, когда увидела наш код.

Я смотрю на нее в шоке.

– Когда мы их свернем, добьемся симметрии и переназначим адреса, код изменится.

Она кивает.

– Думаешь, это покажет код коррекции ошибок?

– Да.

Я уверен, что она права.

– Но как так может быть? Это… – я беру ее блокнот, – это математическое описание частиц в атоме?

Она снова кивает.

– Но как код коррекции ошибок может быть в уравнениях, моделирующих атом? Тогда получается, что…

– …компьютерный код вписан в кирпичики вселенной.

Я смотрю на нее.

– Мы живем в «Матрице».

– Не говори глупостей. Есть куча других объяснений.

– Дай хоть одно.

– Мы живем во Вселенной и, следовательно, обладаем интуитивным пониманием кода, который в нее вписан. И вот его мы дублировали в компьютеры.

Я только хмыкаю.

Ее объяснение гораздо более правдоподобное, но не такое прикольное.

У Эви жужжит телефон. Она смотрит на него и вздыхает.

– Это моя мать. Мне лучше ответить.

Она отходит, а я пока открываю ноутбук и набрасываю идеи для программы, которая сделает то, что нужно Эви.

Эви возвращается с потухшими глазами. Сюрприз-сюрприз. Для меня всегда оставалось загадкой, как женщина, которую настолько заботит психическое здоровье Эви, не видит, что с ней делает. Эви не захочет говорить о звонке, и я предлагаю отвлечься.

– Давай сыграем в «Помогите мне найти»?

Она коротко мотает головой.

– Мне уже не сложно просить книги в библиотеке.

– Может, пора повысить уровень?

«Помогите мне найти» – это игра, которую придумал один из врачей Эви, что-то типа формы экспозиционной терапии. Она должна была ходить в библиотеки и просить людей помочь ей найти книги.

Поскольку Эви терпеть этого не могла, я превратил игру в состязание. Я даю ей нечто невероятно обычное вроде «Книжного вора», а взамен она заставляет меня искать «Описание полового созревания: руководство для мальчиков».

Я всегда побеждал, но мы не играли уже несколько лет.

Я смотрю в каталог на телефоне, нахожу варианты потруднее и передаю ей.

Она усмехается.

– Двое наверху, двое внизу?

Я киваю. Количество ходов ограничено количеством библиотекарей. Они начинают злиться, если дергать их слишком часто. Здесь внизу два библиотекаря, и двое – наверху, в секции для детей и подростков. Каждый из нас подойдет к одному человеку на этаже.

Эви глубоко вздыхает и говорит:

– Дай твой телефон. Я никогда все это не запомню.

По правилам надо спрашивать название полностью и никак не объяснять, почему тебе нужна эта книга. Эви идет к стойке библиотекаря. Через три минуты возвращается и бросает на стол книгу «Потрясающая красота: макияж и уход за кожей для танцев, чирлидинга, хора, конкурсов красоты и фигурного катания».

– Умоляю, – говорит она. – У мня было десять лет психотерапии.

Она набирает текст на ноутбуке, что-то быстро пишет на листке бумаги и пододвигает его ко мне.

Я разворачиваю листок и закатываю глаза, но вполне понимаю, сколь остроумно задание Эви, только когда вижу библиотекаря за справочной стойкой. Эви уже поговорила с парнем у основной стойки, и эта семидесятилетняя волонтерша – мой единственный вариант. На ней толстовка сумасшедшей кошатницы, серьги-котики и – богом клянусь – обруч для волос с кошачьими ушками в стразах. Она приходит в восторг, когда я прошу ее помочь найти книгу «Почему кошки рисуют: теория эстетики у кошачьих». Спустя долгие пятнадцать минут я кидаю книгу на столик перед Эви.

Она мне улыбается.

– Ты ее нашел.

– У тебя проблемы, официально заявляю, – говорю я.

Да, играть с Эви непросто. Я не хочу, чтобы она растеряла свою уверенность, но она так и светится после своей победы с «Потрясающей красотой», поэтому я разворачиваю к ней телефон.

– Калеб! – восклицает она, но я не отступаю. Она справится. – Ладно.

Эви поднимается по лестнице. Когда она спускается через пару минут, лицо ее пылает. Она без комментариев кладет передо мной книгу «Моя подростковая беременность».

Затем Эви поворачивается к ноутбуку и пугающе долго что-то там ищет. Она записывает название и, передавая мне бумажку, говорит:

– Я спрашивала библиотекаря в красной рубашке.

Я беру бумажку и взбегаю по лестнице, разворачивая листок на ходу. Это «Справочник для мальчиков о девочках: тридцать советов, которые вы не получите от родителей и друзей». Могло быть и хуже, и кто знает – может быть, я чему-нибудь научусь. С площадки я заглядываю в секцию научпопа и вижу там библиотекаря, с которым говорила Эви. Иду в секцию художественной литературы, а там за стойкой стоит Лисса Халверсон.

Лисса – девятнадцатилетняя, светловолосая и зеленоглазая студентка по специализации «педагогика начальной школы»: иногда по выходным она работает в детской секции. Я периодически флиртовал с ней весь последний год. Это ни к чему не привело, отчасти из-за Эви, которая почти всегда со мной, когда я здесь, а отчасти потому, что Лисса знает: я еще не окончил школу. Она не раз просила меня сообщить, если я окажусь в местном кампусе в будущем году.

Лисса поднимает взгляд от страниц и говорит:

– Привет, Калеб.

Я справлюсь. Я напоминаю себе, что мне плевать на Лиссу Халверсон. Я могу больше не возвращаться в эту библиотеку. Эви меня не напугать.

Но я не могу выговорить ни слова.

– Ты ищешь Эви? Я видела ее тут недавно. Окликнула по имени, но, кажется, она меня не заметила.

– А я думаю, заметила, – тихонько бормочу я.

– Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Она кладет мне ладонь на предплечье. Мне приходит в голову мысль схитрить. Я мог бы найти книгу и принести вниз, но это уничтожит весь дух игры.

– Нет, спасибо, – говорю я, признавая поражение.

Я отхожу на два шага, когда Лисса спрашивает:

– Это ты уронил?

Она держит кусочек бумажки. Видимо, выпал из ладони.

Я говорю:

– А! Нет! То есть да, – и выхватываю его.

Лисса не просит меня найти ее в следующем году.

Я спускаюсь вниз и кидаю скомканную бумажку на ноутбук Эви.

– Ты само зло, Эви Бэкхем.

У нее такое невинное выражение лица, что аж бесит.

– Что, книги нет в наличии?

Я пленен смехом в ее глазах и сажусь на стул, удерживая ее взгляд. Может быть, Бекс права. Может быть, мне стоит что-то сделать.

– Как ощущения по поводу «Фронтира»? – спрашиваю я. Надо же с чего-то начинать.

– Неплохо. Сейчас лучше, ведь ты участвуешь. Может, в этом году и до конференции доберусь.

Я беру ее за руку точно так же, как делал сотни раз до этого. Ее это полностью устраивает.

– Без тебя у меня вообще не было бы шансов. – Я понижаю голос до тона, который, кажется, нравится другим девушкам. – Мы подходим друг другу, Эвс.

Внимательно следя за ней, я провожу большим пальцем по внутренней стороне ее запястья, пытаясь увидеть хоть какую-то реакцию и стараясь ее не напугать.

Ничего не подозревая, Эви улыбается.

– Анита говорит, иногда друзья расходятся, когда становятся старше, но я сказала ей, что с нами этого не произойдет.

Я смотрю ей в глаза в поисках хоть какой-то благосклонности, но ничего не вижу. Поэтому говорю:

– Конечно нет, – и отпускаю ее руку.

ЭВИ

На следующее утро Калеб не приходит на завтрак, и на физике его тоже нет. Когда я пишу ему, он отвечает, что засиделся за кодом и проспал. Не припомню, чтобы раньше такое случалось. Может, я дурно на него влияю?

Лео спрашивает, сделала ли я что-нибудь для «Фронтира» за выходные.

– Мы – да, – отвечаю я. – а ты?

– Не особо. Мы нашли «гидру», так что все свободное время на выходных переписывали программу.

Я уже знаю эту историю от Калеба, но он не распространялся о деталях.

– Что такое «гидра»?

– Это баг. Когда его фиксишь, появляются два новых. Фактически программа становится бесполезной.

Я морщусь.

– Одна из многих причин, почему я не люблю кодинг. Когда решаешь математические задачи, они сидят себе тихонько и не дергаются.

Лео усмехается.

– Ну и что в этом веселого?

У меня екает в груди.

Профессор Льюис включает проектор и говорит:

– Начнем с трактата Бустрёма 2003 года. Он отличается от того, к чему вы привыкли на наших уроках, так что я дам вам пару минут на повторное ознакомление.

Мне не понравился трактат, но я хорошо его изучила, и за эти пять минут он не станет для меня более интересным.

– Не впечатлена? – спрашивает Лео, глядя на мое лицо, пока я перелистываю страницы.

– Здесь нет даже малой толики доказательств. Ни уравнения, ни модели, ни эмпирического наблюдения. Это сказка.

– Но интересная.

– Возможно, – допускаю я. – Но я не хочу ее читать на уроке физики.

Профессор Льюис пытается отчитать меня за то, что я отвлеклась от трактата, хотя уж кому-кому, а ему бы не стоило:

– Мисс Бэкхем, можете и дальше таращиться на мистера Макгилла, но не могли бы вы резюмировать аргументы Бустрёма в подтверждение гипотезы симуляции?

Это совершенно новый уровень враждебности профессора Льюиса. Мои щеки теплеют, и я ничего не могу с этим сделать, но вопреки всему отвечаю, не опуская взгляд в трактат и не отворачиваясь от Лео.

– Бустрём считает, что минимум одно из следующих утверждений – правда. Первое: ни одна цивилизация не проживет достаточно долго, чтобы создать реалистичные симуляции вселенных, населенных разумной жизнью. Второе: некоторые цивилизации живут настолько долго, но решают не запускать симуляции живых существ из этических соображений. И третье: наша Вселенная, скорее всего, симуляция, ведь если симуляции существуют, то симуляционных вселенных должно быть гораздо больше, чем реальных.

Лео поднимает брови и говорит одними губами:

– И все это время ты таращишься.

– А как по-вашему, мисс Бэкхем, какое из этих утверждений истинно?

Я разворачиваюсь к доске, но трактат меня настолько раздражает, что я даже не смущаюсь.

– Первое. Искусственный интеллект – да, пускай. Возможно, сознание на машинной основе. Но вся архитектура вселенной, включая населяющих ее существ, обладающих самосознанием? Это крайне маловероятно.

– И вы согласны, мистер Макгилл?

– Нет.

Я снова смотрю на Лео.

– И какие же доказательства вы предложите мисс Бэкхем?

– Я уверен, что Эви сказала бы следующее: учитывая невероятную сложность симуляции Вселенной, стоило бы ожидать пробелов, того, что нелогично для обитателей симуляции, обладающих самосознанием.

Я скрещиваю руки на груди.

– Сказала бы.

– Не могли бы вы указать ей на эти пробелы? – спрашивает профессор Льюис.

Лео усмехается.

– Ну, нам доступно около пяти процентов нашей Вселенной. Это довольно большой пробел.

У меня отваливается челюсть.

– Темная энергия. Это твое доказательство, что мы живем в компьютерной симуляции?

– И темная материя.

Я пристально смотрю на него, пытаясь понять, серьезно ли он говорит.

– Это же смешно.

– Ой-ой, – вздыхает профессор Льюис. – Гром в раю.

Все в классе смеются, и профессор Льюис отправляется мучить других учеников.

В конце урока он раздает наши экзаменационные работы, кладя чистой стороной листов вверх. Мы с Лео переворачиваем свои одновременно. У обоих идеальный результат. Посмотрев на свои работы, мы без комментариев ими меняемся. Просматривая его тест, я вижу, что он потерял два балла на четвертой странице из-за небрежной ошибки, но восполнил их дополнительными на пятой, когда решил последнюю задачу моим методом. Рядом с ней профессор Льюис написал: «Просто и ясно!» Я не могу не закатить глаза.

Лео улыбается и говорит:

– Признаю свое поражение.

* * *

Встретив Калеба в рекреации, я спрашиваю, все ли с ним в порядке.

– Конечно. Просто не мог с утра воспринимать физику. Имеешь полное право дразнить меня за прогул, но все равно, пожалуйста, поделись конспектом. Не хочу, чтобы меня исключили за неуспеваемость.

– Ничего с тобой не будет. Мы обсуждали идиотский трактат, автор которого размышляет, живем ли мы в компьютерной симуляции.

– Вот это мне понравилось, – говорит Калеб.

– Потому что тогда кодеры выглядят богами.

– Для этого нам и трактат не нужен.

В этом семестре на обществознании мы проходим религию и этику, и для меня это еще неприятнее, чем обычные уроки по гуманитарке. В основном потому, что учительница Эбби считает своей особой миссией развить правые полушария наших мозгов. Она носит летящие юбки и шарфы, называет нас по именам, а не по фамилиям, настаивает на таком же обращении от нас – и порой снимает свои уродливые сандалии и расхаживает по классу босиком. Нашим первым заданием было сделать коллаж. Сплошное расстройство.

Моя семья никогда не была верующей, поэтому многие религиозные сюжеты я встречаю в первый раз, и меня они крайне удручают. А Бекс мое невежество то забавляет, то тревожит.

Сегодня Эбби распустила свои длинные светлые волосы по плечам. В длинном, до пола, розовом платье она похожа на стареющую лесную фею. Она делает мне неприятный сюрприз, заглядывая в классный журнал и говоря:

– Эвелин, кажется, ты и трех слов за весь семестр не сказала.

Я поднимаю на нее взгляд и застываю.

Во рту пересыхает, а в груди – слишком знакомая мне тяжесть.

Я уже очень давно не чувствовала такого дискомфорта от разговоров в классе. Беседы после проходок на физике мне тоже не нравятся, но во время них меня не накрывает, как сейчас. У меня ускоряется сердцебиение, дыхание становится поверхностным. Это еще не полноценная паническая атака, но что-то в этом роде.

Я закрываю глаза и считаю вдохи и выдохи, заставляя пульс замедлиться, как на сеансах когнитивно-поведенческой терапии, а в моей жизни их было очень много. Я зажимаю ладони между ног. Если их согреть, то мозг можно обмануть – он посчитает, что реакции бегства не было.

Психология – это своего рода магия.

Калеб вступает в разговор, заполняя паузу, пока я беру себя в руки.

– Эбби, в Библии упоминается просто жуткое количество человеческих жертвоприношений, – говорит он. – Может, поговорим об этом?

Его голос меня успокаивает – даже на словах «человеческие жертвоприношения».

– Да, да, – отвечает она. – Но сперва я хочу услышать Эвелин. Почему ты не участвуешь в беседах?

Я говорю про себя фразы, которые повторяла не раз: «Неважно, что я чего-то не знаю. Опасность не реальна. Это Ньютон. Мои одноклассники не ждут повода напасть».

Мой пульс замедляется.

Обретя возможность говорить, я отвечаю:

– Религия – это не моя тема, «Эбби».

Мой голос негромок, и я слышу, как ставлю ее имя в кавычки. Меня совершенно не беспокоило, когда Анита попросила называть ее по имени – ведь в настолько личных отношениях это казалось правильным. Но решение Эбби поступать так в Ньютоне, при наличии совершенно противоположных традиций, похоже на жеманство.

– Слишком неправдоподобно? – спрашивает она.

– Нет, дело не в этом, – говорю я. Я даже благодарна, что она вывела меня на твердую почву. Я ведь думала о слове «неправдоподобный». – Я верю, что, даже зная скорость движения квантовой частицы, мы не можем знать, где она находится. Я верю, что то, как мы будем наблюдать частицы в будущем, изменит их нынешнее состояние. И я готова поверить, что мы живем в одиннадцати, тринадцати или двадцати шести измерениях, смотанных, подобно клубочкам бечевки. Вселенная полна неправдоподобных явлений, как бы мне ни хотелось, чтобы было иначе.

Калеб кашляет в ладонь и бормочет:

– Симуляция, – и все, кто был на физике, смеются.

– Тогда почему ты не принимаешь участие в беседах с классом? – продолжает Эбби, не обращая внимание на смех.

Я думаю обо всех прочитанных нами историях, смотрю на Бекс и вспоминаю болезненное выражение ее лица, совершенно нетипичное для нее, когда она показывала мне кольцо от родителей.

– Не то чтобы я считала религию неправдоподобной. Скорее я не понимаю этого Бога. Он выдал свод правил о том, как надо есть лобстеров и носить одежду из различных тканей, но совершенно попустительски относится к родителям, приносящим в жертву своих детей. И мне не нравится история, когда Он утопил всех на планете и отпраздновал это, запустив на небо радугу. Это нехорошо.

Это, пожалуй, самая длинная моя речь на уроке, помимо физики и математики. Калеб ободряюще улыбается мне, и я знаю, о чем он думает: если я могу вот так, то смогу выступить и на «Фронтире». С другой стороны, Бекс как будто ждет, что меня поразит молнией. Эбби молча наблюдает за мной с минуту. Потом коротко смеется.

– Что ж, по крайней мере, ты читала материал, – говорит она, ставя маленькую галочку в журнале.

Мои замечания запускают целый вихрь обсуждений. Эбби сосредоточивает внимание на двух темах: невозможности человечества понять великий Божий замысел и искупительной роли Иисуса в христианской вере. Я снова молчу. Меня не интересуют никакие замыслы, которые мне запрещено понимать, а проблем с Иисусом у меня нет. Неразумно считать, что дети в ответе за поведение родителей.

КАЛЕБ

После школы, когда мы втроем встречаемся в рекреации, чтобы приняться за домашку, Бекс поворачивается к Эви и говорит:

– Ты же знаешь, что радуга была не в честь геноцида? Это Его обещание больше так не делать.

Эви пожимает плечами.

– Не вижу особой разницы.

– Это же притча. Этого не происходило на самом деле, – говорит Бекс. Она злится на Эви, чего почти никогда не происходит. – Геологические отчеты доказывают, что мирового потопа никогда не было.

– Я знаю, – отвечает Эви. Она явно удивлена, что Бекс считала иначе. – Но это не делает историю менее ужасной. Дети бы погибли, Бекс.

Бекс долгие несколько секунд смотрит на Эви, потом качает головой.

– Наверное, ты права. Просто я помню, как в детстве читала все эти книжки с картинками про Ноев ковчег. История была полна надежды.

– Всем животным досталась пара, – говорю я. – Это вселяет надежду.

– Если ты не единорог, – говорит Бекс.

Какое-то время Эви переводит взгляд с меня на Бекс и обратно. Потом решает, что не хочет ничего знать, и достает свою статью по физике. Следующие полчаса она пытается ее читать, но в основном смотрит в пространство и накручивает волосы на палец. Мы с Бекс наблюдаем за ней и переглядываемся. Эви не замечает.

– Проблемы с концентрацией? – спрашиваю я.

Бекс бросает на меня полный сочувствия взгляд и говорит:

– Лео пригласил Эви на свой футбольный матч сегодня вечером.

Я умудряюсь улыбнуться.

– Не удивлен, – говорю я Эви. – Лео в пяти минутах от того, чтобы взять маркер и написать «Мое» у тебя на лбу.

Эви широко распахивает глаза.

– Серьезно?

Несмотря на все происходящее, я смеюсь.

– Не в буквальном смысле, Эвс. Я к тому, что он хочет сделать ваши отношения публичными, чтобы все остальные отвалили.

Под «всеми остальными» я имею в виду себя, но этим я делиться не буду.

– Когда ты сказал ему, что все выходные проведешь, работая со мной над «Фронтиром», он…

Чертов. Лео. Чертов. Макгилл. Поверить не могу, что не понял этого раньше, но я не думал, что он настолько дьявольски хитер. (Или настолько хорош.) Лео устроил полноценную атаку анонимуса на наш проект к середине семестра: он вписал глюк в наш браузер, чтобы я застрял на все выходные в лаборатории и не был с Эви.

– Калеб? – спрашивает Бекс. – Все в порядке?

Я мотаю головой, чтобы не отвечать, и кидаю учебник по французскому в сумку.

– Мне надо идти. Что вы собираетесь делать?

– Ужинать. А потом на матч, – отвечает Бекс. Она выглядит встревоженной.

Я ободряюще улыбаюсь ей. Я справлюсь. Если я по-настоящему люблю Эви – а я думаю, это так, – то должен уйти с ее пути, чтобы она получила то, что хочет.

– Встретимся, когда будет пора идти, – говорю я. – Возьмете мне что-нибудь поесть?

– Конечно, – говорит Эви. Ее мысли бродят где-то не здесь.

* * *

Я возвращаюсь в лабораторию, чтобы проверить наши старые файлы, и вижу, что я прав. Лео подсадил «гидру» в пятницу вечером, потому что не хотел, чтобы я провел все это время с Эви. В каком-то смысле я могу его понять. Чего я не могу простить, так это того, что он не сделал перед этим новый бэкап. Нам пришлось переписать код, на который мы потратили три дня, и мы все еще отстаем.

Когда я встречаюсь с Бекс и Эви у входа, на Эви бледно-голубая блузка, короткая джинсовая юбка и ботинки. Сверху – белая куртка и розовый шарф, волосы распущены и в них поблескивают маленькие синие бабочки, и это так глупо и не похоже на нее, что я понимаю: они наверняка от Бекс. Это… очаровательно.

Я смеряю Бекс тоскливым взглядом, в шутку лишь наполовину, и она сжимает мою руку. Футбольные матчи в Ньютоне проводятся на университетском стадионе, до которого километр идти пешком. Бекс играет там же весной, и мы с Эви уже сто раз туда ходили посмотреть на нее. Когда мы приходим, еще не совсем темно, но фонари включены.

Я предлагаю Эви руку, чтобы помочь подняться на трибуны, которые идут по одной стороне поля.

– Я вполне способна и сама подняться на трибуны, – говорит она.

– А я вполне способен вести себя как джентльмен.

Я втягиваю ее на следующую ступеньку, сосредоточиваясь на прикосновении ее руки к моей и стараясь не думать, будут ли возможны такие простые контакты между нами, если у них с Лео будет все серьезно. Мы всегда пересматривали отношение к этим моментам, когда я с кем-нибудь встречался. В основном моих девушек не устраивало, что я держусь с кем-то за руку. Вряд ли Лео будет чувствовать что-то иное по отношению к Эви.

Мы садимся в дальнем ряду, и Лео смотрит на Эви с поля, где он проделывает свои странные прыжки – разминку для футболистов. Эви машет ему, и он улыбается.

Во время матча мяч летит в ворота соперников, и Лео бежит через половину поля с остальными защитниками. Бекс полностью поглощена игрой и иногда кричит слова поддержки. Я никогда не видел ее в роли болельщицы, и яркость ее чувств слегка пугает.

Когда мяч перелетает на нашу сторону поля, Лео перехватывает его и дает пас Кейдену, тот отрывается от парня, который его прикрывал, и почти сразу забивает. Вторая команда – из какой-то школы, о которой я никогда не слышал, – намного слабее, большая часть матча проходит в их штрафной площади, и Лео особо нечего делать. Но все равно он смотрит на Эви чаще, чем было бы разумно.

Чтобы помучить его, я приобнимаю ее за плечи и объясняю тонкости игры, которые, по большей части, придумываю. Правила офсайда в футболе для меня отдельная тайна, но для Эви нет никакой разницы: она вообще не интересуется спортом. Я вполне мог бы перейти на правила квиддича, а она бы и не заметила.

Она поворачивается ко мне, чтобы задать вопрос, и ее лицо оказывается соблазнительно близко от моего. Я не могу не подумать о том, как просто было бы сократить расстояние между нами. Но не делаю этого.

А думаю: «Недопоцелуй номер пятнадцать».

ЭВИ

После матча я встречаюсь с Лео на трибунах.

– Спасибо, что пришла, – говорит он.

– Поздравляю с победой.

– Да я сегодня ничего особо не сделал. – Он смотрит туда, где еще сидят Калеб и Бекс, и продолжает: – Что было очень кстати. – Глаза Лео блуждают по бабочкам, которыми Бекс украсила мои волосы. – Ты очень милая. Подождешь, пока я схожу в душ? А потом можем поесть где-нибудь. Я пропустил ужин.

– Хорошо, – отвечаю я. Наверное, это настоящее свидание. Когда Лео попросил меня прийти, я не была в этом уверена, несмотря на слова Бекс. – Бекс и Калеб побудут со мной, пока ты приводишь себя в порядок.

– Я быстро. – Он отходит на два шага, но возвращается. – Слушай, а давай сперва кое-что сделаем? Чтобы потом расслабиться и наслаждаться вечером.

– Что ты задумал?

Он улыбается и тянется своими губами к моим.

О-о.

Хочу ли я этого?

Возможно.

Нежелания во мне уж точно нет.

Когда наши губы разделяет пара сантиметров, он останавливается.

– Мне ведь можно?

Я киваю, потому что не в силах подобрать слова. Не ожидала, что это случится так быстро. И на глазах у стольких людей.

Он целует меня, и, что еще примечательнее, я целую его в ответ. Мои губы движутся, поддаваясь его губам, будто отвечая на вопрос. Я понимаю, что этому не надо учиться. Это знание спит, пока не понадобится.

Лео отстраняется и смотрит мне в глаза.

– Нормально было?

– Кажется, мне понравилось.

Я слышу удивление в собственном голосе. Он смеется.

– Я рад. Десять минут.

Лео убегает к спортивному манежу.

На трибунах уже почти никого нет, но Калеб и Бекс еще сидят. Жаль, что они это увидели.

Калеб шепчет что-то Бекс на ухо, и я ощущаю укол… совести? Не знаю, наверное, неправильности. Я помню боль на его лице, когда я оттолкнула его давным-давно. Но он же точно понимает, почему должно быть так. Как говорит Бекс, наши отношения священные и не плотские.

Мне бы надо пойти и поговорить с ними, но я в смущении и не знаю, что сказать, так что поворачиваюсь к уже пустому полю и думаю, что будет дальше. Я сейчас пойду ужинать с парнем, которого поцеловала. Как это работает?