Элизабет Кэйтр
Купись на мою ложь

Он не любил её.

Глава 1. Музей потерянных эмоций

– Отстань от меня, Вуд! – Блондинка резко выдёргивает руку из железных тисков мужчины напротив.

Его яркие нефритовые глаза в густых бархатных ресницах прожигают девушку безразличием. Но если бы только обладательница насыщенных травяных радужек знала, насколько он жалеет, насколько он хочет снять это чёртово помолвочное кольцо с изящного тонкого пальца и запустить прямиком на самую глубину Атлантического океана, а все ювелирные магазины Нью-Йорка подорвать к чёртовой матери!

– Серьёзно, Элла? – усмехается мужчина. На щетинистой щеке показывается отчаянная ямочка, а белые волосы будто бы шевелятся от гнева. – Замуж? За этого журналистика?

– Для тебя – Делайла! – горделиво приподнимает подбородок она, демонстрируя одурманивающие выпирающие ключицы. – И этот, как ты выразился, «журналистик» теперь работает в компании, и он, на секундочку, лауреат премии Пулитцера¹!

Мужчина засовывает руки в карманы, отворачиваясь к огромному панорамному окну. Далеко внизу кипела жизнью и страстями Пятая Авеню. Он снова и снова окидывал взглядом едва виднеющийся музей Соломона Гуггенхайма², будто бы в спиралевидном белом здании скрывались ответы на все интересующие его вопросы.

«Надо же!» – снова усмехается, не замечая, как Делайла стискивает зубы до боли, чтобы ни в коем случае не сорваться и не обнять такого домашнего, такого родного Йентани Вуда. – «Премия Пулитцера! Премия! Кольцо! Чёртова идиотка!»

– Смею Вам напомнить, мисс Пирс, что это моя компания. И как я хочу, так я и буду его называть. – Снова окидывает её взглядом полного презрения.

«Семь лет, целых семь лет её всё устраивало, и за два месяца она решает выйти замуж за другого!»

– Тогда смею напомнить Вам в ответ, что помимо Вас, Ваш отец имеет равный вес. Так что это не полностью Ваша компания, – она стервозно выгибает бровь, одёргивая белоснежный пиджак.

Делайла разворачивается на высокой шпильке, уже собираясь распахнуть дверь кабинета «чёртова Вуда» и встретиться взглядом с заинтересованной секретаршей, сошедшей чуть ли не с обложки «Cosmopolitan» и 3D-инсталяцией с названием компании – «GRAPHIC ART», как его сильная рука подхватывает её под локоть.

– Элла, прошу тебя, не совершай ошибку, – слетает с губ Йена, пока девушка захлёбывается сладковатым ароматом от «Dior».

Йентани Вуд был волшебным – с идеальным чувством вкуса, невероятными светло-нефритовыми радужками, шелковистыми белыми волосами, которые она так любила перебирать в пять утра после очередной запары с заказами на работе. Йентани Вуд был.

– Ты – моя самая большая ошибка, Йен! – шипит она, борясь с нахлынувшим чувством ностальгии, ожидая, что он, как минимум, зажмурится от боли.

Но его лицо похоже на камень, ни единого дрогнувшего мускула.

«Типичный, бесчувственный Вуд!», – в который раз выкрикивает мозг, но сердце стучит, как бешеное, стремясь обнять его сердце.

Длинные пальцы разжимаются, а он отходит на шаг назад.

– Прости, что схватил тебя, Элла. Я должен уважать твой выбор.

«Должен, но я так хочу вертеть этот выбор на шпиле Эмпайр-Стейт-Билдинг³!»

Делайла Пирс была идеальной – лучистые глаза цвета весенней травы после дождя, голливудская улыбка, которая могла влюбить в себя ровно половину Манхэттена; лоснящиеся светлые волосы, вишнёвым запахом которых он готов был задыхаться. Делайла Пирс была.

Она бегло облизывает пересохшие губы, чувствуя на кончике языка привкус остатков коралловой помады.

– Прости меня, Йен. Я не должна была тебя так называть. – Она прячет глаза в пушистых светлых, подкрашенных коричневой тушью, ресницах, стыдясь самой себя.

– Я не хочу, чтобы твоя помолвка мешала нам работать. У нас слишком много заказов. – Йен отходит к своему рабочему столу, поправляя на нём фигурку в виде балерины. Мачеха подарила её, когда исполнилось пять лет, и он влюбился в балет «Лебединое Озеро».

А вот Делайла никогда не понимала смысл балета. И так было во всём: то, что нравилось ему совершенно не нравилось ей. Но Элла знала и уважала каждую мелочь бывшего мужчины, терпеливо ходила с ним на бродвейские мюзиклы, балеты, стойко выдерживала его любовь к нелюдимым местам. В отличие от него, который за все семь лет не предпринял даже малейшей попытки выйти в свет со своей пассией куда-то кроме балета, считая это пустым и ненужным занятием, растрачиванием сил, которые предназначались для работы.

– И не будет, мистер Вуд, – хитро улыбается она.

Его эмоции бесконечно льстят ей, но выбирая между чёрствой любовью всей жизни и атмосферным, наполненным семейностью, браком – она выбирает второе. Не задумываясь.

Дверь издаёт сигнал о том, что в кабинете остаётся только Йен, пустота и приглашение на помолвку, которая состоится через две недели.

«Дорогой Йентани Вуд!

Приглашаем Вас разделить вместе с нами счастливый момент нашей жизни – помолвку!

Бесконечно Ваши

А́ртур Девидсон и Делайла Пирс!»

Пригласительный сразу же сминается вместе с ладонью в кулак. Мозг сам подставляет её имя к фамилии не пойми откуда появившегося А́ртура.

Очень даже не плохо… А вот Делайла Вуд звучит как-то по чужому…Как-то безумно странно, со сквозящими нотками холода.

Но Йен любил её и, видимо, недостаточно сильно, раз она предпочла ему какого-то выскочку, журналистика.

С мужчиной у неё практически не было фотографий, когда как с А́ртуром странички в социальных сетях взорвались отчаянным криком обратить внимание на счастливую парочку весь мир… Весь мир в лице Йена.

– Можно? – В кабинете появляется голова отца.

Он наверняка стучал, как и обычно, только звуки уносились куда-то в противоположную сторону от барабанных перепонок.

– Конечно. – Йен натягивает на лицо улыбку, откидывая смятое пригласительное на стол.

– Слышал все новости, связанные с Эллой. Ты в порядке? – Мужчина сверкает яркими голубыми глазами.

Седые паутинки волос ловят солнечные блики. Йен полная и точная копия Дерека Вуда.

– Конечно. – Как ни в чём не бывало пожимает плечами Йен.

– Джини переживает за тебя, сынок.

Услышав имя мачехи, Йен кидает беглый взгляд на балеринку, пока губы чуть дёргаются в обаятельной ухмылке. Джиннифер заменила родную мать, окутала некогда мальчика всей материнской теплотой и любовью, самоотверженно стараясь оградить его мысли от того рокового дня, когда он решил родиться, а родная мать – отдать за него жизнь.

– Но всё же хорошо, – пожимает плечами Йен. – Никто не болен, все живы, фирма в самом расцвете, много работы. Разве это стоит её переживаний?

И так было всегда. Йен все чувства (и свои, и чужие) переводил в логику. Ему было так легче, спокойнее, удобнее, прямо как улитке в своём домике.

Отец недовольно поджимает губы, усаживаясь в кожаное кресло напротив рабочего стола сына, точно так же окидывая взглядом музей. Будто тот был способен посоветовать, как вытащить эмоции из сына.

– Сегодня день рождение у Лютика, ты тоже приглашён. – Йен кривит губы в нахальной ухмылке, заранее зная ответ отца.

– Мне, старому дураку, только по ночным клубам с молодёжью шастать, – хмыкает Дерек, закидывая ногу на ногу.

– Ты ему, как отец, сам знаешь. Так что придётся потерпеть. Как и мне.

Йен брезгливо передёргивает плечами, вспоминая о том, сколько народу обычно ошивается в ночном клубе Лютера Эйдана.

– Ох, надо бы закупиться валокордином по пути в «Эдем», а то сердечко ещё разорвётся от красоты танцовщиц Лютера, – шутливо дёргает носом Вуд-старший, улавливая лукавый прищур сына. – Как найдём тебе там жену! Все Эллы мира обзавидуются!

– Ага, уж лучше нанять элитную содержанку!

Отношения между отцом и сыном всегда были тёплыми, невероятно дружескими, это то малое, что они оба могли сохранить друг к другу в жёстком мире акульего бизнеса на Пятой Авеню. Но если у Дерека была отдушина в Джиннифер, то у Йентани – в работе.

***

Перед тем, как толкнуть входную дверь, тонкое запястье хрустя проворачивается, а затем укладывает волосы цвета горького шоколада на затылок. Радужки цвета коры ивы устало оглядывают охранника ночного клуба «Эдем».

– Зои! Не ожидал увидеть тебя сегодня, – лучезарно улыбается он, сверкая медовыми радужками.

– Привет, Мэтт, – улыбается она в ответ не менее лучезарно. – Как Каролина? Я хоть чем-то помогла ей?

Зои всегда интересовалась с поражающей искренностью. Даже если ты и не особо хотел ей что-то выкладывать, то это получалось само собой, словно девушка с ивовыми радужками была рождена для душевных разговоров под латте с корицей и песни Фрэнка Синатры⁴.

– Да, ей намного лучше. Спасибо, что позанималась с Карол, её спина уже не так болит. Я положил небольшой презент у твоего шкафчика.

Мэтт безумно благодарен девушке за то, что она практически даром согласилась помочь его возлюбленной.

– Не нужно было, – смущённо дёргает уголками губ девушка. – Ну, я побегу, сегодня работы много!

– Зои Лойс Тёрнер! – Её хрупкие худые плечи дергаются от раскатистого баса друга на другом конце бара.

Она, по-семейному раскрыв объятия, бросается на него, обдавая мужчину ароматом свежей клубники.

Губы голубоглазого расплываются в довольной и трепетной улыбке Чеширского кота.

– С твоим днём, Лютик! И пусть сегодня весь мир ляжет к твоим ногам! – пищит Зои, заодно поправляя его гульку из волос на затылке.

– Не знаю, как мир, а Пати точно собиралась, – хрипловато посмеивается мужчина, выпуская нарастающее возмущение Зои из объятий.

– Лютер Эйдан, ты не выносим! – Закатывает она глаза, судорожно начиная рыться в рюкзачке. – Вот! – Наконец, протягивает ему небольшую коробку в ярко-алой упаковочной бумаге. – Это тебе!

– Зои Лойс, не нужно было! – С лица Лютера не сходит улыбка.

Его вечной привычкой была та, что так раздражала Зои – а именно называть её двумя именами сразу. И в такие моменты девушка всегда благодарила Бога за то, что она не итальянка. А то бедный Лютер, пока перечислил бы все имена, забыл бы, что хотел сказать.

– А твоя улыбка говорит об обратном! Знаю я эту любовь к подаркам, – довольно приподнимает подбородок Зои.

– Пати очень расстроится, если ты опять не посидишь с нами. – Замечая спортивный рюкзачок, вставляет Лютер. – Тем более, насколько я помню твой график, сегодня у тебя выходной.

– Так и было, пока Ванесса не подвернула ногу и не попросила меня выйти за неё.

– О, может ещё и клиентов Ванессы себе заберёшь, добрая душа? – издевательски протягивает мужчина, прокручивая подарочную коробочку в руках.

Он обиделся. Зои слегка усмехается, замечая бегающий взгляд. Ещё со времён университета Патрисия – теперь уже жена Лютера, постоянно хвалилась, как научилась определять, когда он обижен, злится или же недоговаривает. Кто бы только знал, что спустя столько лет Зои это пригодится.

– Мы готовим танцевальный подарок для начальника. Как же я могу не принять в нём участия?

– Так же, как и до этого…

– Ну, не бурчи. Я оттанцую и останусь с вами, договорились?

– Хитра лиса, – хмыкает Лютик, почёсывая подбородок под небольшой щетиной, которая к слову, делала из него невероятно привлекательного мужчину.

– Всё, я побежала, а то эти дамочки меня заклюют!

Лютер только покачивает головой ей вслед. Он знает, насколько сильно она ненавидела это место, как больно ей было здесь улыбаться и быть именно той Зои Лойс, которую он знал со времён университета. Но с её приходом «Эдем» засверкал семейностью и атмосферностью между коллегами. Каждый бармен, охранник, уборщик – все без исключения укрывались волшебной атмосферой, не желая выпутываться. Даже вечно высокомерные танцовщицы гоу-гоу⁵, так сильно недолюбливающие её, глубоко в сердце восхищались и обожали Зои.

Но только Лютер и Пати знали всю боль, кипящую внутри тонкой, выточенной из дорогого мрамора, фигурки. И каждый раз, когда начинала танцевать, девушка снова и снова проходила через невыносимую пытку, но отказаться от танца она не могла. А все, как заворожённые, смотрели за отточенными движениями некогда самой успешной выпускницы университета Колумбии⁶, прозябающую свои дни в маленьком, достаточно реальном райке.

– Тёрнер, проверь туфельки, вдруг там снова стекло! – Плечики Зои не дёргаются, когда она слышит стервозный голос одной из танцовщиц – Ланы.

Её пепельные волосы ровным ливнем спадали на плечи, а изумрудные кошачьи глаза блестели в ярком свете фонариков на зеркалах.

«Пигалица и гномиха Зои» так бесила её своими огромными глазами с наивным ивовым взглядом, как у оленёнка Бэмби; острый аккуратный нос так и хотелось размазать о близ стоящую лавочку, а пухлые губы – незамедлительно проколоть иголкой, чтобы те сдулись и превратились в две уродливые полосы.

«Выскочка из университета!»

– И тебе доброго вечера, Лана, – дружелюбно улыбается Зои, чувствуя, как угли внутри оппонентки опаляются новым потоком огня.

Дроблёное стекло в туфли, рваные костюмы, кража палеток с тенями и личных вещей – Зои снова ощущала себя на первом курсе университета. Причина оставалась той же, что и пять лет назад – зависть.

Только Лана со своей командой танцовщиц, называя Тёрнер выскочкой, не знала, что всё это девушка уже проходила, что стекло в ступнях для неё давно не больно, так же как и плакать из-за рваного костюма, пока в мире есть запас ниток и иголок – занятие пустое и даже бессмысленное.

Чёрные чулки в сетку ласково касаются икры Зои, будто бы успокаивая её от дальнейших нападок коллег, напоминая, что через несколько часов она получит деньги и будет сидеть на уютной кухне с лучшей подругой, обсуждая очередную компьютерную игру, которыми та увлекается.

Деревянная лавка чуть скрипит, когда рядом с девушкой появляется терпкий аромат перегара. Ванда Ларссон собственной персоны. Стоило этой девушке открыть рот, как всё живое в радиусе километра хмелело.

– Тёрнер, этой ночью мы работаем в команде…

«И я это усваиваю лучше, чем вы», – усмехается Зои, расправляясь с чулками и ловко впрыгивая в короткие изумрудные шорты. Игривые блики сразу же разбежались по стенам раздевалки, только уловив свет.

– …А потому давай без выпендрёжа, Тёрнер. – Ванда в нетрезвом жесте выставляет два пальца, явно желая что-то показать, но взгляд Зои цепляется лишь за аккуратно накрашенные красным лаком ногти.

– Профессионализм – не есть выпендрёж, – хитро улыбается Зои, быстро снимая с себя платье и аккуратно вешает его на вешалку, пока черноволосая Ванда начинает громко и беспардонно смеяться, кидая остальным присутствующим что-то в роде: «Нет, вы слышали, что Колумбийка учудила?».

– Снова не снимешь с себя чудесное кружево, а, Колумбийка? – Доносится до чуткого уха Зои из угла раздевалки.

Оливия Дулиттл снова издалека скалит зубы, зная, что стоит ей подойти к милой Тёрнер и весь задор поддевать девчонку смоет в унитаз «Эдема».

К о л у м б и й к а.

Зои Лойс Тёрнер всегда внутри своей головы проговаривала это прозвище по буквам. Снова и снова напоминая себе о тех годах в треклятом ВУЗе, о фееричном провале и боли пульсирующей под кожей каждую секунду нахождения в сознании.

– Конечно нет, она ведь здесь на особых правах, – поддакивает Лана, на что Зои только улыбается, застегивая единственную пуговку на обсидиановом пиджаке из экокожи.

И правдой это было только отчасти. Ни Лютер, ни Патрисия не могли позволить подруге работать на тех же условиях, что и остальные девушки заведения. Да и сама Зои не согласилась бы на элитный эскорт, не до такой степени её измотанная душа была опущена в Ад. Пока что она бродила по Чистилищу, ища покаяния и отчаянно прося милости.

– Зато я не отнимаю вашу работу, – улыбка Зои даётся не легко, а потому она быстро покидает раздевалку, стремясь в самую гущу похоти и разврата.

Походка от бедра. Невинная улыбка на губах играет на руку в тысячу раз лучше чем пошло-развратная – все, пока ещё малочисленные, особи мужского пола оборачиваются, испытывая только одно чувство – вожделение.

А ведь раньше, всего несколько лет назад, она не знала, что это такое. Взамен было неподдельное восхищение, бурные овации и благоухающие бриллиантово-белые розы в гримёрной.

– Ноа, мне как обычно! – улыбается Зои, зная, что Ноа Филлипс заметил её в тот самый момент, когда брюнетка скромно забиралась на барный стул.

В океанических глазах загорается счастливая искорка, а губы расплываются в довольной улыбке.

– В этом месте «Сазерак»⁷ я готовлю только для тебя, – усмехается Ноа, выставляя на барную стойку пустой стакан. – Как прошли выходные? Выглядишь уставшей.

– Это ты выглядишь уставшим! Так и не нашли второго бармена? – Зои, пока Ноа отворачивается, ворует из подставки зубочистку, быстро прикусывая кончик. – Не пойман – не вор! – Пожимает она округлыми плечами в ответ на недовольный взгляд.

– Не-а, не нашли. А вот ты мне уже все зубочистки сжевала!

– Да это же первая за сегодня!

– А последняя ли?

Бровки домиком, и Ноа снова улыбается, расплываясь, как сырок по кафелю. Её улыбка – что-то волшебное.

– Ноа, ну, хочешь, я буду твоим сменщиком! Попрошу Лютик… Лютера перевести меня, и буду работать на баре.

Кажется улыбка Ноа застывает на смазливом лице и уже вряд ли что-то заставит её уйти.

Филлипса всегда до глубины души поражало её желание помочь не только хорошим людям, но и плохим. Зои Лойс Тёрнер верила в добрый мир, только вот мир разжевал и выплюнул её как вторсырьё на мусорку.

– Даже не думай! Не позволю тебе совсем тут загнуться, – хмыкает Ноа, добавляя лёд в смесительный стакан, а затем приготавливает стакан с колотым льдом и добавляет в него несколько миллилитров абсента. – Ого, кого к нам занесло! – хмыкает он, едва подняв взгляд и снова вернув его к горячительной жидкости.

После охлаждения смесительного стакана, Ноа выбрасывает лёд, и кидает маленький кубик сахара, добавляя немного биттера⁸ «Bishops».

– Кого? – Зои аккуратно оборачивается, молясь только, чтобы это не был тот отвратительный человек.

Ноа добавляет коньяк, после того как снова охлаждает стакан. Второй он освобождает ото льда и абсента, а затем переливает содержимое из смесительного стакана и украшает апельсиновой цедрой.

Лютер Эйдан на входе в клуб радушно встречал двух высоких мужчин в строгих брючных костюмах. Оба словно сошли с обложки «Forbes»⁹, видела она таких на премиях и премьерах – богатые кошельки без души.

– Дерек и Йентани Вуды, – кривовато усмехается Ноа, подставляя стакан к девушке. – Владельцы «GRAPHIC ART». Вся красота передовых реклам, фильмов и клипов – их заслуга. Тот, что седой – отец второго.

– Ясно, сливки Манхэттена и Голливуда. Знаем, плавали, – презрительно фыркает Зои, зажимая в руках стеклянный стакан, как раз в тот самый момент, когда Лютер в компании Вудов проходит мимо, а лёгкая женская рука падает на плечо девушки.

– Снова «Сазерак»? – Голос наполнен притворным возмущением, а в воздухе витает запах апельсина с корицей.

– Она заставила меня, миссис Эйдан, – делает страшные глаза Ноа. – Прямо-таки нож к горлу приставила! Вот этот! Тут даже её отпечатки пальцев остались!

Мелодичный смех разливается над ухом Зои, ютясь в стеклянных стенках уже пустого стакана.

– Привет, Пати, – лучезарно улыбается в ответ Зои.

Патрисия сегодня сногсшибательна, впрочем, как и в любой другой день. Гуммигутовые волосы были аккуратно заплетены во французские косички, концы которых красиво завивались. Веснушки, рассыпавшиеся по лицу так симметрично, будто бы нарочно, заставляли всех приковывать восхищённые взгляды.

Она с грацией горной львицы садится на барный стул рядом с Зои.

– Не смотри на меня своими кошачьими глазами, – фыркает Тёрнер, не отводя добродушного взгляда от медовых радужек.

– И вовсе у меня не кошачьи глаза! Ну, сколько можно! – смешно щурит нос Пати, слегка ударяя кулачком в предплечье подруги. – Зои, моя дорогая Зои! Ты же посидишь сегодня с нами?

Зои фыркает от того, как Патрисия сейчас напоминает Кота в Сапогах из «Шрека», только шляпы с широкими полями не хватает.

– Думаю, я сегодня не впишусь в вашу компанию, – пожимает плечами Тёрнер.

– В компанию к Вудам никто никогда не вписывается! – прыскает со смеху Ноа. – От младшего даже девушка ускакала.

– Ноа! – возмущенный взгляд Патрисии цепляется за нахального бармена. – Будь аккуратнее в выражениях, они – наши гости! А ты, – снова поворачивает голову на Зои, – идёшь туда к нам, к своим друзьям!

– Вот они удивятся, когда узнают, что хозяева ночного клуба тусят с «гоу-гоущицей», – хмыкает Зои, поднимаясь со стула и одёргивая пиджак.

– Прекрати сейчас же! – Пати поднимается вслед за ней. – В конце концов, мы очень обидимся, если ты проигнорируешь нас… и лишим зарплаты, – шутливо добавляет она.

– Убедила… приду исключительно ради зарплаты, – поддерживает шутку Зои.

– А мне можно с вами посидеть? Ну, тоже ради зарплаты!

– Ноа! – Одновременно произносят девушки, а тот, явно довольный своей шуткой, растягивает губы в улыбке, начиная протирать стакан.

Патрисия ещё с секунду стоит, провожая взглядом Зои до небольшой сцены. Рыжеволосая помнила те времена, когда лучшая студентка на курсе хореографии даже каплю вина на язык не позволяла себе, не говоря уже о целом стакане «Сазерака». Сейчас же – все выходы на сцену сопровождались алкоголем.

И биться с этим у Пати уже не было сил. Более того, она считала виноватой себя в пагубном пристрастии подруги: она же попросила мужа взять её на работу именно в тот момент, когда девушка была разломана на куски.

Патрисия чуть дёргает округлыми плечиками, словно отгоняя плохие мысли и твёрдым, хозяйским шагом, движется в сторону мужа и Вудов, расположившихся в одной из лучших лоджий.

– Дерек, Йентани, я безумно рада Вас видеть! – растягивает она тонкие губы в улыбке, сверкая медовым взглядом.

– Патрисия, дорогая! Столько не виделись! – Вуд-старший целует её руку.

– Прекрасно выглядишь, Пати. – Йен окидывает спортивную фигуру девушки безучастным взглядом, при этом повторяя действие отца.

Патрисия, слегка дёрнув уголками губ, присаживается рядом с мужем, поправляя огненные кончики волос.

– Смотрю, твой бизнес прямо-таки процветает, – растягивает губы в улыбке Йен, снимая пиджак.

Всюду скользила светомузыка, щеголяли безумно красивые официантки и официанты с франтовскими улыбками. Люди безудержно веселились на танцполе, рассказывали душевные истории бармену с хитрой усмешкой на губах и ярко-алой бабочкой на шее, или ютились в небольших лоджиях, потягивая очередной «Лонг-Айленд»¹⁰.

– Да-а-а, – неспешно протягивает Лютер, довольно оглядывая свою обитель.

Здесь была сосредоточена его жизнь, положена душа, вся и без остатка. Некогда маленький очкастый затравленный в средней школе отличник превратился в самую настоящую зубастую акулу ночных клубов Манхэттена. Он и мечтать то об этом не мог, не то чтобы думать.

– Тогда первый бокал я предлагаю выпить за тебя, Лютик! – Йен поднимается из-за столика, беря в руки стакан с шотландским скотчем. – За тебя! За человека, которого я считаю своим братом! За человека, который благодаря своему исключительному уму поднялся с «нуля»! За человека, который до сих пор лунатит по ночам! За тебя!

– Гадёныш, – весело фыркает Лютер под дружный смех, чокаясь со всеми стаканами.

– Прошу минуточку внимания! – В динамиках ночного клуба раздаётся мелодичный голос.

Луч света падает прямо на барную стойку, на которой с довольной улыбкой стоит самый светловолосый бармен «Эдема» – Ноа Филлипс. Атлас алой бабочки переливался и искрился каждой ниточкой, пока шкодливая улыбка застыла на губах, как раз в тот момент, когда компания Лютера обернулась в его сторону.

– Сегодня день по большей мере фееричный! Даже незабываемый! И я надеюсь, что наш владелец ещё не надрался в дрободан, потому что то, что его ждёт дальше – забыть будет просто не возможно! – Ноа важно дефилирует по барной стойке. – Наш дорогой и безмерно любимый, мистер Лютер Аластер Вилсен Эйдан! От всего коллектива и посетителей «Эдема», мы поздравляем Вас с Днём Рождения! Эти бурные аплодисменты только для вас!

Свет резко скользит к столику начальника, купая его в ярком свете белого диода, пока аплодисменты и дикие крики восхищения врезаются в уши.

– Но это ещё не всё! Только сегодня и только сейчас наши прекрасные танцовщицы сделают уникальный подарок! – Брови Ноа несколько раз заговорщески скользят по лицу вверх-вниз. – Шуму! Шуму! Шуму-у-у!

Светловолосый с ловкостью спрыгивает с барной стойки, когда как ночной клуб накрывает кромешная темнота, в которой только едва заметные буквы: «в ы х о д» светились слабым красноватым светом.

– Ну, какой же клоун! – добродушно смеётся Патрисия, чувствуя на себе ледяной взгляд Йена.

Рыжая оборачивается на него чуть передёргивая плечами.

– Он всегда такой? – растягивает губы в безмятежной ухмылке Йен.

– Постоянно, – довольно хмыкает Лютер.

Яркий пурпурный свет резко освещает небольшую сцену, когда новый бит врывается под кожу электрическими разрядами. Четверо девушек чётко, с одной ноги, ровно в такт ступают вперёд на высокой шпильке.

Йентани негромко фыркает.

«Самодельщина», – он слегка пригубляет содержимое стакана, не отводя взгляда от танцующих девушек. Не сказать, что он не любил самодельные коллективы, наоборот, иногда именно из таких, как он считал, и выходят самородки.

Но не в этом случае. В глазах самородков жил яркий огонь, а страстная натура разрывала души зрителей харизмой. Здесь же: на лицах каждой было написано только одно – за отдельную плату отдамся сразу после танца.

Яркий стробоскоп, в котором четверо девушек разбиваются на две колонны, пропуская в центр пятую.

– Чёрт, как же она прекрасна! – одновременно выдыхает чета Эйданов, заставляя Йена перевести взгляд с отца на предмет их восхищения.

Её яркая, выразительная, походка от бедра вкупе с неземной грацией рук и по истине королевской осанкой заставила Вуда-младшего поставить полупустой стакан на стол.

Чёткий поворот головы влево, грациозный взмах мизинцем, перед тем как уложить руку на бедро, сопровождается непонятным визгом зрителей, и девушки начинают двигаться одинаково. Безумно чувственный поворот на одной ноге с согнутым коленом, и с замедлением музыки – волна: от ступней и до кончиков пальцев на ладонях.

По сравнению с ними она не казалась грязно-пошлой, она была – чувственной, горящей и освещающей этим огнём всё вокруг себя. Она не подпевала словам, как те, что стояли за её спиной. И если бы Йен не знал, что это явление – признак высоко развитой сценической культуры, то подумал бы, что она просто-напросто забыла текст с перепугу.

Хотя, лицо нельзя было назвать напуганным. Наоборот, оно было невероятно харизматичным, аутентично вписываясь в концепцию танца. Наблюдая за ним, Йен даже не заметил, что девушки уже давно перешли к партерному танцу, вожделенно демонстрируя каждый изгиб и клеточку тела.

Но центральную девушку не хотелось вожделеть. Ей хотелось восхищаться.

– Кто это? – Как в тумане слышит голос отца.

Ещё бы Вуд-старший не заметил такой талант. Это был далеко не самородок, это была профессиональная танцовщица с сильной школой классического танца. Любитель балета просто не мог этого не отметить.

– Зои Лойс Тёрнер, – довольно протягивает Лютер, не поворачиваясь к вопрошающему. – Самая лучшая танцовщица мира и по совместительству – наша подруга!

Эстетичный взмах волос девушки перед выходом на финальную точку заставляет обоих Вудов чуть наклониться вперёд, жадно глотая каждое движение.

Финальное покачивание бёдрами, и руки застывают рядом с головой, когда как Зои подмигивает зрителю. Бурные овации охватывают зал, пока девушка вытягивается как по струнке, приподнимая подбородок. Танцовщицы посылают отдыхающему владельцу воздушный поцелуй.

Йентани ловит расфокусированный взгляд брюнетки. Будто ровно с того момента, как музыка покинула сердце – она забрала с собой душу.

Брюнетка, модельно улыбнувшись, фирменной походкой от бедра покидает сцену, пока девушки разбегаются по своим танцевальным точкам далее отрабатывать программу.

– Сейчас приду. – Ухо Йена улавливает голос Патрисии.

Лютер нежно целует жену в горбинку носа, а затем выпускает её из крепких объятий.

– Лютик, что она делает у тебя? – брови Дерека Вуда изгибаются, застывая в неподдельном удивлении.

– Танцует, – беспечно пожимает плечами Лютер. – Просто танцует.

Йен хмыкает, несколько раз моргая, будто бы смаргивая остатки пьянящей атмосферы.

– Если бы она танцевала по истине хорошо, то покоряла бы большую сцену, а не «Эдем», – блондин усмехается, вновь укладывая длинные пальцы на стенки стакана.

Лютер недовольно дёргает носом, но не намерен разжигать полемику с другом. Под властью эмоций он обязательно проболтается, доказывая, что его подруга – самая профессиональная танцовщица из всех, которых Йен Вуд когда-либо встречал. И если проговорится, то тогда раз и навсегда потеряет доверие его Зои Лойс, не кровной младшей сестры. А ему такой исход событий крайне не нравился.