banner
banner
banner
Жены и дочери

Элизабет Гаскелл
Жены и дочери

Глава 7
Предвестники любовных опасностей

Если сквайр Хемли не смог ответить на вопрос Молли, какая дама могла бы стать второй женой ее отца, все это время судьба готовилась вполне определенно удовлетворить ее абстрактное любопытство. Однако судьба – особа коварная: строит свои козни так же незаметно, как птица вьет гнездо, и точно так же использует всякие мелочи. Первой «мелочью» в данной истории стал шум, поднятый Дженни (поварихой мистера Гибсона) по поводу увольнения Бетии. Надо заметить, что Бетия приходилась Дженни дальней родственницей и протеже, а потому повариха заявила, что отослать прочь следовало искусителя мистера Кокса, а вовсе не жертву искушения Бетию. С этой точки зрения мистер Гибсон вполне мог почувствовать, что поступил несправедливо, однако позаботился устроить девушку ничуть не хуже, чем той жилось в его собственном доме. Тем не менее Дженни предупредила, что тоже намерена уйти, и хотя по прежнему опыту мистер Гибсон отлично знал, что все угрозы поварихи – пустой звук, все же испытывал дискомфорт от неопределенности и постоянной неприятной возможности в любой момент встретить в своем доме женщину с таким оскорбленным и опечаленным лицом, какое искусно демонстрировала Дженни.

Наряду с этой семейной неприятностью возникла еще одна, куда более существенная. Во время отсутствия Молли мисс Эйр отправилась на море вместе с пожилой матушкой и осиротевшими племянниками и племянницами. Первоначально поездка планировалась всего на пару недель, однако примерно на десятый день мистер Гибсон получил прекрасно написанное, безупречно оформленное, восхитительно сложенное и аккуратно запечатанное письмо. Мисс Эйр горестно сообщала, что старший племянник заболел скарлатиной и возникла высокая вероятность заражения младших детей. Она глубоко сожалела о печальных последствиях болезни: опасности, дополнительных расходах и невозможности вернуться вовремя, – однако ни слова не проронила о собственных неудобствах, а лишь робко и искренне извинилась за то, что не сможет приступить к своим обязанностям в назначенное время, и осторожно добавила, что, возможно, это даже к лучшему, поскольку Молли не болела скарлатиной, и возвращаться раньше положенного срока было бы неразумно и опасно.

– Разумеется, – подытожил мистер Гибсон и, разорвав письмо пополам, бросил в камин, где оно загорелось ярким пламенем. – Лучше бы у меня был дом за пять фунтов и ни одной женщины в радиусе десяти миль. Тогда, возможно, было бы куда спокойнее.

Очевидно, он совсем забыл о способности мистера Кокса создавать неприятности, хотя при желании смог бы найти причину в ничего не подозревавшей Молли. Возвещенное тяжким вздохом появление в столовой поварихи-мученицы, вошедшей, чтобы убрать со стола, вывело мистера Гибсона из состояния задумчивости и побудило к действиям.

Первым его решением стало оставить Молли в Хемли-холле на более долгий срок. Они очень хотели ее видеть, и вот, наконец, дождались. Миссис Хемли, кажется, ее обожает, да и сама девочка выглядит вполне довольной и даже более свежей и здоровой, чем прежде. Следующим решением было сегодня же съездить к сквайру и выяснить, как там и что.

Миссис Хемли он нашел лежащей на софе в тени огромного кедра. Молли порхала вокруг и под ее мягким и чутким руководством подвязывала высокие стебли ярких гвоздик и обрезала отцветшие розы.

– А вот и папа! – воскликнула девушка радостно, когда он подъехал к белому забору, отделявшему аккуратный газон и безупречный цветник от естественного парка перед домом.

– Пройдите через гостиную и присоединяйтесь к нам, – приподнявшись на локте, пригласила миссис Хемли. – Хотим показать вам розовый куст, который Молли собственноручно обрезала, чем мы обе очень гордимся.

Мистер Гибсон оставил лошадь в конюшне и через дом вышел на веранду, где вокруг стола, на котором лежали книги и брошенное рукоделие, стояли стулья. Почему-то ему очень не хотелось просить, чтобы Молли задержалась еще на некоторое время, поэтому он решил первым делом проглотить горькое лекарство, а уже потом наслаждаться восхитительным днем, ароматным воздухом и приятным общением.

Доктор сел напротив миссис Хемли, а дочь подошла и положила руку ему на плечо.

– Приехал попросить об одолжении…

– Говорю сразу, что согласна. Разве я не отважная женщина?

Доктор с улыбкой поклонился и продолжил:

– Мисс Эйр, давнишняя гувернантка Молли, написала сегодня, что один из ее маленьких племянников, которых она на время отсутствия подопечной повезла в Ньюпорт, к морю, заболел скарлатиной.

– Уже поняла вашу просьбу, так что можете не продолжать. Буду только рада, если визит этой милой девочки продлится. Разумеется, мисс Эйр не должна пока возвращаться, поэтому Молли непременно должна остаться у нас!

– Благодарю. Благодарю от всего сердца! Именно в этом и заключалась моя просьба.

Ладошка Молли скользнула в широкую ладонь отца, в это теплое надежное гнездо.

– Папа! Миссис Хемли! Знаю, что вы оба меня поймете! Можно мне вернуться домой? Здесь очень хорошо, но… О, папа, я хочу жить с тобой!

В уме мистера Гибсона промелькнуло неприятное подозрение. Он повернул дочь к себе и пристально посмотрел в невинное лицо. От столь обостренного внимания девушка покраснела, однако глаза наполнились недоумением, а не тем запретным чувством, которое он боялся увидеть. На миг возникло сомнение: что, если любовь рыжеволосого мистера Кокса нашла ответ в сердце дочери? – но тут же на душе стало спокойнее.

– Молли, прежде всего это невежливо. Даже не знаю, чем и как заслужить прощение миссис Хемли. Ты что, считаешь себя самой умной? Неужели я не хочу твоего возвращения домой? Пока это невозможно, так что оставайся и благодари великодушную хозяйку!

Молли слишком хорошо знала отца, чтобы понять: если он что-то решил, то просить бесполезно. Собственная неблагодарность предстала в черном цвете. Она оставила отца, подошла к миссис Хемли и, не говоря ни слова, поцеловала ее. Хозяйка взяла гостью за руку и подвинулась на софе, приглашая присесть.

– Честно говоря, я сама собиралась просить вас о продлении визита, мистер Гибсон. Мы так подружились! Правда, Молли? Так что, пока этот племянник мисс Эйр…

– Неплохо бы его выпороть, – вставил доктор.

– …предоставил нам столь уважительный повод задержать Молли подольше, вам придется навещать нас почаще. Вы же знаете, что комната для вас всегда готова, так почему бы вам не выезжать на работу отсюда, а не из Холлингфорда?

– Благодарю. Если бы не ваша доброта к моей девочке, не удержался бы от невежливых комментариев.

– Умоляю, объясните: все равно ведь не успокоитесь, пока не откроете душу.

– Миссис Хемли догадалась, от кого у меня склонность к резкости! – заявила Молли. – Это наследственная черта!

– Я собирался заметить, что такое предложение – остаться здесь на ночь – могла сделать только женщина: сплошная доброта и ни капли здравого смысла. Как, по-вашему, меня можно в случае необходимости разыскать в семи милях от привычного места? К пациенту просто вызовут другого доктора, и не пройдет месяца, как моя практика рухнет.

– Разве нельзя отправить записку сюда? Услуги посыльного ведь не так уж и дороги.

– Только представьте, как, вздыхая на каждой ступеньке, старый Гуди Ханбери взбирается по лестнице в мой кабинет, а ему говорят, что предстоит протопать еще семь миль! Или подумайте о высшем классе: вряд ли избалованная леди Камнор поблагодарит меня, обнаружив, что всякий раз, когда пожелает видеть доктора, ей придется посылать грума в Хемли.

– Хорошо, хорошо, убедили: я действительно мыслю по-женски. Молли, коль уже вы тоже нашего племени, так принесите своему отцу клубнику со сливками. Такие скромные обязанности лежат на женских плечах. Клубника со сливками – одна лишь блажь и ни капли здравого смысла: непременно последует острый приступ несварения.

– Пожалуйста, не обобщайте, миссис Хемли! – весело возразила Молли. – Вчера я съела целую корзинку клубники! А когда мистер Хемли застал меня за этим делом, то даже сам сходил в кладовую и принес большую кружку сливок. И ничего со мной не случилось, не было никакого несварения.

– До чего же непосредственная… – заметил доктор, как только дочь отошла на приличное расстояние. – Но она хорошая девочка.

– Прелестная! Не могу выразить, до чего мы с мужем ее полюбили. Очень рада, что она останется погостить еще. Сегодня утром, едва проснувшись, я даже подумала с сожалением, что скоро Молли придется вернуться домой, и решила попытаться убедить вас продлить визит. Так что все сложилось как нельзя лучше. Возможно, месяца на два!

Сквайр действительно глубоко привязался к Молли. В их доме сразу стало светлее и веселее: порхала, что-то напевая, девушка, и впечатление оказалось абсолютно новым и восхитительным. К тому же Молли оказалась умной и услужливой, умела слушать и говорить в нужное время. Миссис Хемли совершенно справедливо поведала о привязанности мужа к девочке, однако то ли она выбрала неподходящий момент, чтобы сообщить ему о продлении визита, то ли он не смог справиться с обычным приступом дурного расположения, который обычно старался обуздывать в присутствии жены, но известие не вызвало ожидаемого энтузиазма.

– Об этом что, Гибсон попросил?

– Да, поскольку у него не было другого выхода: ее гувернантка мисс Эйр в отъезде по весьма серьезной причине, а находиться девушке в доме вместе с двумя посторонними молодыми людьми вряд ли прилично.

– Это проблема Гибсона. Надо было думать, прежде чем принимать учеников, или ассистентов, или как там он их называет.

– Мой дорогой! Право, я думала, что вы обрадуетесь этому известию, поэтому попросила оставить девочку здесь еще хотя бы месяца на два.

– Да, чтобы встретиться с Осборном! Роджер тоже приедет.

Помрачневший взгляд открыл миссис Хемли мысли мужа, но она попыталась возразить:

– О, дорогой, Молли не принадлежит к тому типу девушек, который способен привлечь молодых людей их возраста. Нам с тобой она нравится, однако юношам двадцати одного и двадцати трех лет нужно вовсе не это.

 

– А что им нужно? – прорычал сквайр.

– Они обращают внимание на модные платья, утонченные манеры. В своем возрасте они не в состоянии оценить прелесть Молли: их понятие о красоте подразумевает яркость.

– Полагаю, все это очень-очень умно, но ничего не понимаю. Знаю только, что очень опасно проживать парням двадцати одного и двадцати трех лет под одной крышей сельского дома с семнадцатилетней девушкой, и неважно, какие у нее платья, волосы или глаза. Особенно подчеркиваю, что не желаю, чтобы кто-то из моих сыновей или, не дай бог, оба в нее влюбились. Так что твоя идея чрезвычайно меня раздражает.

Миссис Хемли заметно побледнела и погрустнела.

– Может, устроить так, чтобы они не приезжали, пока она здесь? Остались бы в Кембридже, с кем-нибудь позанимались или на месяц-другой отправились за границу?

– Нет. Ты ведь их так ждешь! Видел, как отмечаешь дни в календаре, неделю за неделей. Лучше поговорю с Гибсоном, объясню причину и попрошу забрать дочь…

– Мой дорогой Роджер! Умоляю тебя так не поступать! Это будет крайне неблагородно и превратит в лицемерие все мои вчерашние слова. Ради меня, не заговаривай об этом с мистером Гибсоном!

– Ну-ну, не переживай! – поспешил успокоить жену сквайр, испугавшись возможной истерики. – Когда Осборн приедет, поговорю с ним и все объясню.

– А Роджер настолько погружен в свои науки, что, пожалуй, и саму Венеру не заметит, тем более что ни чувствительностью, ни воображением Осборна он не обладает.

– О, с молодыми людьми ничего нельзя загадывать! И все же с Роджером проще: он прекрасно знает, что не сможет жениться до тех пор, пока не добьется определенной финансовой стабильности.

В тот день сквайр старался избегать встреч с Молли, поскольку едва ли не чувствовал себя предателем, однако она не замечала его смущение и сдержанность и держалась по-прежнему просто и легко. В результате уже к следующему утру от его дурного настроения не осталось и следа, прежняя дружба была восстановлена. За завтраком сквайр передал жене письмо, та прочитала его и вернула с единственным комментарием:

– Как повезло!

– Да, очень!

Молли не связала эти восклицания с новостью, которую миссис Хемли сообщила днем: оказывается, Осборн получил приглашение от товарища погостить в поместье неподалеку от Кембриджа, а затем вместе отправиться в путешествие на континент. Следовательно, домой вместе с братом Роджером он не приедет.

– Ах, господи, как жаль! – сочувственно воскликнула Молли, и прозвучало это настолько искренне, что миссис Хемли порадовалась отсутствию мужа. – Вы так ждали его приезда! Боюсь, известие глубоко вас разочаровало.

Миссис Хемли с облегчением улыбнулась.

– Да, конечно, не без этого, но ведь надо думать не только о себе. Осборн с его-то поэтическим умом наверняка напишет нам из путешествия немало замечательных писем. Сегодня, кстати, у него экзамен, но мы не сомневаемся в успехе: сын наверняка окажется среди первых. Вот только жаль, что еще долго не увижу моего дорогого мальчика. Что же: все к лучшему.

Эти слова своей нелогичностью слегка озадачили Молли, но она вскоре выбросила их из головы, хотя тоже испытала легкое разочарование, узнав, что не увидит этого молодого гения – радость и надежду матушки. Время от времени в девичьих фантазиях возникал вопрос, каким он окажется: как прелестный мальчик с картины в гостиной миссис Хемли изменился за десять прошедших лет. Будет ли читать стихи вслух, и какие стихи – собственные или чужие? Впрочем, в бесконечной суете дня она совершенно забыла о своем разочаровании, а вспомнила новость лишь на следующее утро, да и то как нечто просто не столь приятное, как ожидала, но вовсе не как повод для сожаления. Дни ее пребывания в Хемли были наполнены мелкими обязанностями, которые выполняла бы дочь хозяев, если бы таковая существовала. По утрам Молли подавала сквайру завтрак и с радостью относила бы поднос в спальню мадам, если бы эта привилегия не принадлежала мистеру Хемли и ревниво им не охранялась. Кроме того, она читала вслух напечатанные мелким шрифтом газетные заметки: местные новости, известия денежной и зерновой биржи, – потом они вместе гуляли по саду, и она собирала цветы, чтобы украсить гостиную к выходу госпожи. Молли сопровождала также миссис Хемли в поездках в закрытом экипаже; вместе они читали стихи и сентиментальную литературу в гостиной на втором этаже. За прошедшие недели девушка научилась мастерски играть в криббидж и при должном старании даже иногда обыгрывала сквайра.

Помимо всего этого существовали и личные занятия. Выполняя данное мисс Эйр обещание, Молли по часу в день упражнялась на стоявшем в большой гостиной старом рояле. Освоив путь в библиотеку, девушка научилась самостоятельно открывать тяжелые ставни, если горничная забывала, залезала на лестницу и подолгу сидела на ступеньке, погрузившись в какой-нибудь старинный английский роман. Летние дни казались счастливой семнадцатилетней девушке невероятно короткими.

Глава 8
Опасность приближается

В четверг мирное течение сельской жизни было нарушено известием о приезде Роджера. Уже два-три дня миссис Хемли пребывала не в лучшем состоянии здоровья и не в лучшем настроении, да и сам сквайр казался раздраженным без видимой причины. Гостеприимные хозяева решили не сообщать гостье, что Осборн очень плохо сдал экзамен по математике, так что Молли знала лишь то, что видела: господа явно не в духе, – и надеялась, что приезд младшего сына улучшит их настроение, поскольку сама она ничем помочь не могла.

В четверг горничная извинилась за то, что не успела прибраться в ее спальне: пришлось готовить комнаты для мистера Роджера.

– Они, конечно, и без того были содержались в идеальном порядке, однако накануне приезда сыновей хозяйка всегда требует дополнительной уборки. А если бы ожидался приезд мистера Осборна, пришлось бы до блеска начищать весь дом. Он ведь старший сын, наследник.

Столь простодушное признание наследственных прав позабавило Молли, однако она и сама уже начала думать, что подобные усилия вполне оправданы. В глазах отца Осборн – представитель древнего рода Хемли из Хемли, будущий хозяин поместья, принадлежавшего семье уже в течение тысячи лет. Мать видела в нем родственную душу; к тому же старший сын походил на нее внешне и носил имя, повторявшее ее девичью фамилию. Своей верой в сына миссис Хемли увлекла и Молли, так что, несмотря на легкое отношение к словам горничной, юная гостья в полной мере выразила бы феодальную преданность молодому наследнику – если бы тот приехал.

После ленча госпожа отправилась отдыхать в ожидании Роджера, а Молли осталась в своей комнате, полагая, что не стоит показываться до обеда, предоставив хозяевам возможность встретить сына без посторонних глаз. С собой она взяла тетрадь стихов Осборна Хемли: мадам не раз читала ей некоторые из них, и Молли попросила позволения переписать те, что больше всего понравились. День выдался знойный, и девушка устроилась с тетрадкой у открытого окна, то и дело окидывая взглядом дрожащие в неподвижном воздухе сад и лес. Дом, окутанный тишиной, напоминал заколдованный замок, где самым громким звуком было жужжание больших синих мух на лестничном окне, а снаружи доносилось лишь гудение пчел на цветочных клумбах под окном. С далеких лугов, где убирали сено, вместе с его запахом, непохожим на ароматы роз и жимолости, доносились веселые голоса работников, заставлявшие лишь глубже чувствовать тишину. Пальцы онемели от непривычно долгого письма, и Молли, отложив перо, лениво попыталась выучить несколько строк наизусть.

 
Я спросил у ветра,
Но не было ответа.
Лишь печально очень
Что-то простонала роща.
 

Механически повторяя строки, она постепенно утратила понимание их смысла. Неожиданно раздался скрип открывшихся и закрывшихся ворот, шелест колес по сухому гравию, стук лошадиных копыт по дорожке, и через мгновение весь дом – холл, коридоры, лестница – наполнился звучным, энергичным голосом. Пол в холле был выложен ромбами черного и белого мрамора, а широкая пологая лестница, окружавшая пространство так, что можно было посмотреть вниз со второго этажа, оставалась не покрытой ковром (сквайр слишком гордился великолепными дубовыми ступенями, чтобы без необходимости их прятать, не говоря уже о вечной нехватке свободных денег на тщеславное украшение дома), так что каждый звук раздавался гулко и звонко. Через распахнутые окна было хорошо слышно радостное восклицание сквайра:

– Ну, вот и ты, сын!

Что-то негромко, мягко проговорила мадам, а потом прогремел громкий, зычный, странный голос, наверняка принадлежавший Роджеру. Захлопали двери, и теперь разговор доносился лишь урывками. Молли начала заново:

 
Я спросил у ветра,
Но не было ответа…
 

Ей удалось выучить стихотворение почти до конца, когда в соседнюю комнату поспешно вошла миссис Хемли и разразилась неудержимыми, почти истерическими рыданиями. Молли была еще слишком молода, чтобы обладать сложными мотивами, мешавшими немедленно выйти и постараться помочь, поэтому уже через мгновение стояла на коленях перед миссис Хемли, сжимала и целовала ее ладони и бормотала нежные слова сочувствия к неведомому горю, которые принесли заметное облегчение. Миссис Хемли немного успокоилась и даже печально улыбнулась сквозь слезы, а потом наконец проговорила:

– Это Осборн. Роджер нам все рассказал.

– Что с ним случилось? – встревожилась Молли.

– Я узнала еще в понедельник: пришло письмо, в котором бедняга сообщил, что не сумел сдать экзамен так хорошо, как мы надеялись, как надеялся он сам, и оказался среди самых слабых студентов. Мистер Хемли никогда не учился в колледже, учебных терминов совсем не понимает, и когда на его вопросы Роджер попытался объяснить причину неудачи брата, ужасно рассердился, услышав университетский жаргон. Он почему-то решил, что бедный Осборн слишком легко относится к своему провалу, сказал об этом Роджеру, и тот…

Рыдания возобновились с новой силой, а Молли не удержалась от комментария:

– Напрасно мистер Роджер, едва успев приехать, рассказал о провале брата.

– Тише, тише, милая! – остановила ее миссис Хемли. – Роджер хороший мальчик, и сам ни за что ничего бы не сказал, но муж принялся его расспрашивать, даже не дав перекусить, едва вошли в столовую. Единственное, что он сказал – во всяком случае, для меня, – что Осборн переволновался, а если бы сдал успешно, то получил бы стипендию и место в колледже. Но, по словам Роджера, с таким результатом надежды нет. Это просто убило отца: он так рассчитывал на успех старшего сына! Осборн и сам ничуть не сомневался в успешном исходе. Только мистер Хемли ничего не хочет слышать и страшно сердится. Бедный, бедный Осборн! Я так хотела, чтобы после экзамена он сразу приехал домой, а не к товарищу, надеялась утешить, а теперь рада, что его нет: пусть отец немного остынет.

Делясь невзгодами, миссис Хемли постепенно успокоилась и, наконец отпустив Молли переодеваться к обеду, заметила:

– Вы настоящее благословение для сердца матери, дитя! Умеете сочувствовать и в радости, и в горе, и в гордости (еще на прошлой неделе я так радовалась и гордилась), и в разочаровании. А теперь ваше присутствие за обедом позволит нам избежать болезненной темы. Бывают такие ситуации, когда гость благотворно влияет на обстановку и помогает сохранить мир в доме.

Готовясь к выходу и надевая в честь приезда молодого джентльмена безвкусное, слишком нарядное платье, Молли обдумывала новость. От известия о неудаче в Кембридже ее неосознанное поклонение Осборну ничуть не дрогнуло, но на Роджера, который, едва вернувшись домой, обрушил на родителей дурное известие, она рассердилась.

В гостиную она спустилась без каких-либо теплых чувств. Роджер стоял возле миссис Хемли, сквайр еще не появился, и Молли показалось, что, когда она открыла дверь, мать и сын держались за руки, однако полной уверенности не было. Хозяйка сделала шаг навстречу гостье и так тепло, дружески представила ее сыну, что, воспитанная на простых, искренних традициях Холлингфорда, Молли едва не подала руку для пожатия тому, о ком уже так много слышала: сыну добрых друзей. Оставалось лишь надеяться, что мистер Хемли не заметил этого движения, поскольку не сделал попытки ответить, а ограничился поклоном.

Высокий, крепко сложенный молодой человек производил впечатление скорее силы, чем элегантности: квадратное красное (по определению отца) лицо, глубоко посаженные карие глаза под густыми бровями, каштановые волосы. Чтобы что-то рассмотреть, он щурился, отчего глаза казались еще меньше. При желании сдержать смех большой рот с чрезвычайно подвижными губами забавно морщился и сжимался, пока наконец веселье не находило выхода, черты не расслаблялись и на лице не появлялась широкая солнечная улыбка. В такие минуты открывались безупречно ровные белые зубы – единственное украшение – и грубая внешность будто озарялась. Сочетание двух отличительных особенностей: привычки щуриться, придающей серьезный и задумчивый вид, и странное дрожание губ, предвещающее улыбку, отчего лицо выглядело чрезвычайно веселым, – придавало подвижному выражению более широкий спектр от мрачного до веселого, от оживленного до сурового, чем свойственно большинству людей.

 

В первый вечер Молли не успела глубоко вникнуть в характер молодого джентльмена: тот показался ей грузным и неуклюжим – с таким вряд ли она сможет подружиться. Что касается Роджера, то его мало заботило произведенное на гостью впечатление, поскольку в таком возрасте молодые люди больше видят, чем чувствуют, и с мучительным трудом находят темы для беседы с девушками, едва вылупившимися из скорлупы неуклюжего подростка. К тому же мысли его были заняты другими темами, которыми он вовсе не собирался делиться, несмотря на желание избежать тягости молчания в обществе разгневанного отца и робкой, расстроенной матери. Роджер увидел в Молли дурно одетую неуклюжую девицу, с ничем не примечательным, хотя и умным бледным лицом, не дурочку, вполне способную поддержать легкий разговор, только вот говорить она не хотела.

Разговорчивость младшего мистера Хемли показалась Молли холодной и бесчувственной, а неумолчный поток слов на самые разные отвлеченные темы вызвал недоумение и отвращение. Как он мог жизнерадостно болтать, когда мать сидела, не в силах проглотить ни кусочка, и пыталась спрятать подступавшие слезы, когда отец грозно хмурился и явно не обращал внимания – по крайней мере на первых порах – на его болтовню? Неужели мистер Роджер Хемли не испытывал к обоим ни малейшего сочувствия? В таком случае она сама проявит сочувствие, решительно отклонив предназначенную ей роль общительного собеседника, и мистеру Хемли пришлось в одиночестве пробираться по топкому болоту. Лишь однажды сквайр обратился к дворецкому с требованием дополнительного стимула в виде лучшего, чем обычно, вина.

– Принесите бутылку бургундского с желтой пробкой, – приказал он тихо, не обладая волей говорить обычным голосом.

Дворецкий ответил так же, однако близко сидевшая и молчавшая Молли услышала:

– С вашего позволения, сэр, таких бутылок осталось всего шесть, а это любимое вино мистера Осборна.

Сквайр повернулся и прорычал:

– Принесите бутылку бургундского с желтой пробкой, я сказал! И побыстрее!

Дворецкий удалился в недоумении, зная, что предпочтения мистера Осборна до этой минуты всегда определяли порядок в доме. Если старший сын желал какого-то особого блюда или напитка, особого места, особого уровня тепла или прохлады, его желания немедленно удовлетворялись, ибо он был наследником – самым утонченным, умным и талантливым в семье. Все слуги, как домашние, так и дворовые, разделяли это мнение. Если мистер Осборн считал необходимым спилить или оставить какое-то дерево, желал что-то изменить в хозяйстве, требовал чего-то особенного в уходе за лошадьми, все тут же бросались исполнять обладавшие силой закона распоряжения. И вдруг сегодня было приказано принести бургундское с желтой пробкой, и оно немедленно появилось на столе. Молли стала свидетельницей тихой страстности поступка. Она никогда не пила вина, а потому могла не опасаться, что ее бокал наполнят, однако, проявляя верность отсутствующему Осборну, сочла необходимым прикрыть бокал смуглой ладошкой и сидеть так до тех пор, пока вино не сделало круг и Роджер с отцом не насладились его вкусом.

После обеда джентльмены долго сидели за десертом. Молли услышала их смех, а потом увидела, как в сумерках они вышли в сад. Роджер без шляпы, с руками в карманах, беззаботно шагал рядом с отцом, который вновь обрел способность к обычному громкому, жизнерадостному разговору, совсем забыв про Осборна. Vae victis! [16]

Таким образом, с молчаливым противостоянием со стороны Молли и мало напоминавшим доброту вежливым безразличием со стороны Роджера молодые люди успешно избегали друг друга. У него хватало занятий, не требующих ее участия, даже если бы она была готова участвовать. Хуже всего оказалось то обстоятельство, что по утрам, пока миссис Хемли оставалась у себя, Роджер оккупировал библиотеку – любимое убежище Молли. Через день-другой после его возвращения домой гостья робко приоткрыла дверь и, обнаружив молодого хозяина погруженным в книги и газеты, в изобилии лежавшие на большом, обитом кожей столе, тихо удалилась, прежде чем тот успел повернуться, увидеть ее и отличить от горничной. Каждый день Роджер подолгу ездил верхом: и вместе с отцом по окрестным полям, и в одиночестве – далеко и хорошим галопом. Молли с радостью составила бы ему компанию, так как очень любила верховые прогулки. В первые дни в Хемли зашел разговор о том, чтобы послать в Холлингфорд за амазонкой и серым пони, однако после некоторого размышления сквайр заявил, что так редко выезжает дальше своих полей, где работают люди, что боится, как бы десять минут поездки по неровной рыхлой земле и двадцать минут неподвижного сидения, пока он будет давать указания, не показались ей слишком скучными. А теперь, когда Молли вполне могла бы ездить вместе с Роджером, ничуть ему не докучая – об этом бы она позаботилась, – предложения никто не повторял.

В целом до возвращения младшего из братьев жизнь текла приятнее.

Отец приезжал очень часто, хотя время от времени случались долгие необъяснимые перерывы, и тогда Молли начинала скучать и беспокоиться. Однако, появившись, мистер Гибсон неизменно объяснял свое отсутствие какой-нибудь уважительной причиной, а право дочери на привычную семейную нежность и способность ценить как слова, так и молчание, придавали общению невыразимую прелесть. В последнее время Молли постоянно спрашивала: «Когда мне можно вернуться домой, папа?»

Не то чтобы она чувствовала себя несчастной или нежеланной, нет: девушка обожала миссис Хемли, пользовалась любовью сквайра и не понимала, почему многие его боятся. А что касается Роджера, то если он и не добавлял удовольствия, то почти не мешал наслаждаться жизнью. И все же очень хотелось вернуться домой. Почему, Молли сама не знала, однако отчетливо ощущала острую потребность. Мистер Гибсон принимался объяснять и доказывать необходимость ее пребывания здесь, пока девушка не уставала от его заверений и усилием воли не подавляла просившийся на волю крик отчаяния, так как знала, что он огорчит отца.

Откроем тайну: во время отсутствия дочери мистер Гибсон все определеннее склонялся к новой женитьбе. Частично он осознавал направление движения, но в целом мягко, словно во сне, плыл по течению. Роль его оставалась скорее пассивной, чем активной; хотя, если бы разум в полной мере не одобрял грядущего шага, если бы он не верил, что новый брак поможет разрубить гордиев узел семейных затруднений, то вполне мог бы совершить усилие и безболезненно вырваться из сумятицы обстоятельств. А происходило все так.

Выдав замуж двух старших дочерей, леди Камнор получила ощутимую помощь в опеке младшей, леди Харриет, и наконец-то сочла возможным поддаться слабости и болезням. Однако природная энергичность не позволяла болеть постоянно, так что леди Камнор уступала недомоганию только после долгой череды обедов, балов и столичных развлечений. В таких случаях она сдавала леди Харриет на попечение леди Коксхейвен или леди Агнес Маннерс и удалялась в сравнительную тишину Тауэрс-парка, где находила себе занятие в великодушии и благотворительности, которыми поневоле пренебрегала в лондонской суете. Этим летом она утомилась раньше, чем обычно, и возжаждала сельского отдыха. По ее мнению, здоровье печально ухудшилось, однако, не сказав ни слова мужу и дочерям, леди Камнор приберегла признание для ушей доктора Гибсона. Она не желала жалобами – возможно, малообоснованными – отвлекать леди Харриет от радостей городской жизни, которыми дочь искренне наслаждалась, и в то же время не хотела провести в одиночестве три недели или месяц до приезда в деревню семьи, тем более что предстояло готовить очередной праздник для попечительниц школы. Надо заметить, что как сама школа, так и связанный с ней визит дам уже утратили в глазах графини обаяние новизны.

16Горе побежденным! (лат.)
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46 
Рейтинг@Mail.ru