Элис Карма
Истинная для лютого

Пролог

Утренний воздух прохладен и свеж. Он пахнет смолой и хвоей. Я сижу у приоткрытого окна и смотрю на стелющийся от леса туман. Небо только-только начало светлеть, оттого всё вокруг приобретает оттенок таинственности: тихий шелест листвы и скрип ветвей деревьев, крики выпи и уханье совы, стрекотание насекомых. Легкий холодок пробегает по коже, но я не уверена, от порыва ветра он, или от осознания, что на многие километры вокруг нас никого нет.

Слышу шаги за спиной. Мой надзиратель и защитник в одном лице подходит и заключает в крепкие жаркие объятия. Чувствую, как сердце начинает ускоренно биться в груди. Я задерживаю дыхание, чтобы не выдавать волнения. И так кажется, что он видит меня насквозь.

– Ты замёрзла, – говорит он, проводя широкими ладонями по рукам. – Вся дрожишь.

Мне хочется сказать, что эта дрожь от его прикосновений. Ничего не могу поделать с собой, ведь каждое из них заставляет меня трепетать. Никогда прежде в своей жизни я не чувствовала ничего подобного. Более того, я ни одного мужчину не в состоянии была подпустить к себе. А сейчас всё, что мне остаётся – это пытаться не потерять окончательно голову.

– Мне не холодно, – качаю я головой, поднимая на него глаза. – Наоборот хорошо. Ты слишком жаркий.

Выходит двусмысленно, но это правда. От него веет жаром буквально. Видимо такая особенность. А от поцелуев и горячих ласк в жар бросает и меня тоже. Он улыбается в ответ на моё замечание, а затем подхватывает меня на руки и несёт в комнату. Я вроде сопротивляюсь на словах, но все равно хватаюсь за его сильные плечи и висну у него на шее. Чувствую его взволнованное сердцебиение и не могу сдержать улыбку.

Он бережно опускает меня на кровать и распахивает свою рубаху, которую дал мне в качестве ночной сорочки. Некоторое время с горящим взглядом любуется моим телом, затем касается ладонью живота и плавно ведёт к груди. Приятные мурашки расходятся по всему телу. Он слегка сжимает мои груди и потирает соски. Я чувствую, как волна возбуждения, на время утихшего, вновь приливает к низу живота. Выдыхаю через рот, невольно выдавая тихий стон. Горячая рука скользит по животу вниз. Пальцы аккуратно проникают внутрь, растирают влагу, поглаживают. Я издаю ещё один стон и закусываю губу. Он склоняется ко мне, целует горячо губы, шею и плечи. Внизу становится более влажно, я невольно выгибаюсь навстречу его руке, осознавая, что хочу уже вовсе не руку. Хочу чувствовать его в себе целиком. Хочу, чтобы он любил меня всю без остатка.

– Хочу… – вырывается у меня тихим шёпотом. – Хочу тебя.

Он улыбается, целует меня отрывисто в губы, а затем отстраняется и разводит мои бёдра. Меня снова пробивает дрожь, на сей раз от предвкушения.

Шум леса и крики птиц заглушают мои стоны. Мы с ним одни в этом месте, и у нас ещё есть время до полнолуния. А потом будь что будет.

Часть 1 «Зелёное море тайги»
1.1

Майя

– Эй, Макарова, как так вышло, что ты единственная получила у Евгеньича экзамен автоматом?

– Да забей, она тебе всё равно не ответит! Негоже боярам с челядью разговоры водить…

Слышу неприятные возгласы за спиной. Пытаюсь спрятаться от косых взглядов за «шторками волос». Ухожу из аудитории как можно быстрее. Впрочем, как всегда. Мои одногруппники считают меня какой-то выскочкой или гордой фифой, которой плевать на всех. И это самые приличные определения, которые они мне дают. Даже наша староста Света, которая, вроде как, была моей подругой и в курсе моей ситуации, примкнула к агрессивному большинству и теперь поддерживает эти глупые слухи о том, что у меня с преподами «особые отношения». Когда мне какой-нибудь доброжелатель по большому секрету рассказывает о них, я отвечаю словами известной песни: «Ах, если бы, ах, если бы… не жизнь была б, а песня…».

Но мне свои первые места в рейтинге учащихся, все высшие баллы за экзамены приходится зарабатывать, тратя миллионы часов в библиотеках или дома за упорной зубрёжкой. А те самые «особые отношения» для меня не доступны в принципе. Ни с кем-то из преподавателей, ни с одним другим парнем на этой планете. Уже очень давно я страдаю от боязни мужчин. В школе наш психолог говорила, что мой случай не похож на полноценную андрофобию, ведь в моём прошлом отсутствуют травмирующие события, что могли привести к такому расстройству. Однако жизнь это мне никак не упрощает. За свои двадцать с небольшим я не то что ни разу не целовалась, даже за руки с парнями не держалась никогда.

В детстве мама часто повторяла мне: «Майя, все мужчины – злые волки». Мы жили с ней вдвоём. Отца своего я никогда не видела и даже боялась спросить у мамы, хотя и было интересно порой. В детском саду, а потом и в школе все смеялись надо мной из-за того, что я боялась мальчиков, как огня. Воспитатели и учителя за глаза называли маму сумасшедшей и крутили пальцем у виска. Но я не могла ничего поделать, другой у меня не было, как не было и какой-нибудь тёти или бабушки, что могли бы вразумить неуравновешенную и работающую на износ мать-одиночку.

Несмотря на все её странности, она была очень хорошей – доброй, любящей, весёлой. Она растила меня, как своё сокровище и всегда баловала, насколько позволяли возможности. Мы жили с ней вдвоём вплоть до первого курса института. Всё это время я не чувствовала себя одинокой, ведь она всегда успокаивала меня. Сразу после моего поступления с мамой случился приступ. Она работала на опасном производстве и подверглась воздействию какого-то химического вещества, в большой концентрации вызвавшего анафилактический шок. По крайней мере, так мне объяснил по телефону мамин начальник, сказал, что я непременно получу страховую выплату и компенсацию на похороны. Я слушала его и не понимала, как мне жить дальше. Мне было плевать на какие-то там компенсации, я хотела, чтобы она, как обычно, вернулась со смены домой. Но время проходило, а её всё не было. Так я осталась одна в огромном мире, полном злых волков, и некому теперь было защитить меня.

– Майя, постой! – кричит мне с верхнего пролёта наш куратор Ольга Леонидовна. Я вздрагиваю и поднимаю глаза.

– Простите, задумалась, – отвечаю я виновато. Преподавательница улыбается.

– Зайдёшь ко мне? Разговор есть, – говорит она загадочно, кивая наверх в сторону кафедры зоологии.

Я смотрю на часы. Следующая пара у нас в этом же корпусе, так что время ещё есть. Но я собиралась пообедать. Не позавтракала с утра и сама какому угодно волку фору дам. Но Ольге Леонидовне отказывать неудобно, она всё-таки наш куратор. К тому же я очень хочу, чтобы она стала моим дипломным руководителем, ведь других доцентов женского пола на кафедре зоологии нет. Взвесив все за и против, я поднимаюсь за ней и направляюсь в преподавательскую. Ольга Леонидовна с улыбкой предлагает мне присесть и даже угощает чаем с крекерами.

– Ты чего такая понурая? Всё хорошо у тебя?

Я киваю, скромно надкусывая пресный квадратик.

– Устала, наверное, – предполагает она. – Ты девушка прилежная ответственная, всё всегда воспринимаешь всерьёз. Иногда даже слишком. Я знаю, потому что сама была такая же.

Ольга Леонидовна, ностальгично вздыхая, на секунду задумывается. Я, стараясь не швыркать слишком громко, отпиваю налитый в кружку кипяток. Он обжигает язык, но я терплю, ибо мне ещё повезло. Могла бы сейчас вообще сидеть голодная.

– Я, собственно, о чём хотела спросить тебя, – опомнившись говорит она. – Поедешь со мной в экспедицию в тайгу?

От неожиданного вопроса дыхание моё становится взволнованным. Кусочек сухого крекера случайно попадает в трахею. Я начинаю кашлять. Тянусь к кружке, чтобы промочить горло, но понимаю, что она слишком горячая.

– С тобой всё нормально? – спрашивает Ольга Леонидовна. – Может водички?

Я интенсивно киваю. Она наспех наливает воду из кулера в пластиковый стаканчик и протягивает мне. Я к тому времени уже успеваю прокашляться. Но воде всё равно рада – она приятно холодит язык и остатки её можно вылить в чай, чтобы было не так горячо.

– А когда? – спрашиваю я наконец. Ольга Леонидовна, видя мой радостный настрой, тоже приободряется.

– В середине мая, – сообщает она воодушевлённо. – Будем изучать заботу о потомстве у волков. Я сейчас на эту тему пишу научную статью. Внесу тебя в список авторов.

Чувствую, как сердце в груди начинает учащённо биться. Я не просто хочу поехать, я готова броситься прямо сейчас туда, хоть и не сезон ещё, мягко говоря. Мало того, что эта экспедиция очень интересная, так я ещё и могу получить свою первую в жизни публикацию! Я уже не говорю о том, что очень долго не увижу своих одногруппников. Да хотя бы ради этого стоит поехать.

– Я готова! – отвечаю я с похожим воодушевлением. – Вот только как быть с экзаменами?

– Придётся экстерном сдать, – чуть посерьёзнев, говорит преподавательница. – Но я посмотрела твою успеваемость, ты почти по всем предметам идёшь на «автомат». Главное, все лабораторные сдать.

Чувствую, как у меня от волнения лёгкая дрожь появляется в конечностях. Конечно, никто мне не обещает помочь с экзаменами. Ну, да и всё равно! Сама всё сделаю и сдам. И плевать, кто там что говорит.

1.2

Закрыть все предметы досрочно оказывается не так просто. Преподаватели разделяются на два лагеря: тех, кто с Ольгой Дмитриевной дружит и готов идти мне навстречу, предоставляя удобное время для защиты лабораторных, и тех, кто её недолюбливает, и нашу с ней договорённость воспринимает чуть ли не как какую-то махинацию. Особенно трудно договориться с нашим экологом Львом Санычем Гавриловым. Он хоть и старший преподаватель, но сын декана факультета, потому позволяет себе лишнего.

– Хочешь досрочно сдать мой предмет, придётся постараться, – говорит он таким гаденьким тоном. У меня мурашки бегут по спине. И как только такие попадают в преподаватели? А, ну да, собственно. Что это я?

Надеяться на Ольгу Дмитриевну тут не приходится. Из методички я беру темы оставшихся до конца года лабораторных работ, а также список литературы. По двум лабам приходится напрячься, поскольку они носят экспериментальный, прикладной характер. Но выбора у меня нет, так что я выполняю всё, согласно инструкции. Параллельно готовлюсь по списку вопросов к устному зачёту.

Вторым сложным этапом в сдаче этого зачёта становится поиск самого преподавателя. Этот тип игнорирует меня и нарушает все договорённости. После наших пар просто уходит, ссылаясь на занятость. А в назначенное для приёма лабораторных время он просто не приходит. В тщетных попытках выцепить его я дохожу до отчаяния. Староста Света то ли по доброте душевной, то ли из жалости, даёт мне его личный номер. Пересилив себя, я звоню Льву Санычу. Голос по телефону у него странный, я даже подумываю бросить трубку, но мысль об экспедиции придаёт мне смелости.

– А, это ты, Макарова, – разочарованно вздыхает Гаврилов. – Что там? Зачёт… Ну, давай, приезжай ко мне, приму.

У меня мороз по коже от его предложения.

– В смысле, к вам? – полушепотом спрашиваю я.

– А какой тут ещё может быть смысл в субботу утром? Домой, разумеется. Адрес продиктовать или запомнишь?

– Э-э, я не могу… – холодея, произношу я. Он тяжело вздыхает в трубку.

– Слушай, Макарова, это кому надо: тебе или мне? – раздражённо бросает он. – Всё, короче, давай. Надоела.

– Стойте-стойте, Лев Саныч! – кричу я в страхе. – Я приеду, ладно. Диктуйте адрес.

Наверное, расскажи я кому-то про это, мне сказали бы, что я спятила. Но я действительно доведена до ручки. Начинаю уже сомневаться, что он в принципе примет у меня что-либо досрочно. Кажется, что я за это время достала его настолько, что он теперь будет валить меня из принципа. Ну и поиздевается ещё, как пить дать. Но боюсь я, конечно, совсем не этого.

Стою перед дверью, гипнотизирую звонок. Коленки трясутся. Кажется, ещё чуть-чуть, и я поверну обратно к лифту. Я в жизни стараюсь мужчин избегать. Даже в общественном транспорте держусь на расстоянии, хотя порой это даётся с огромным трудом. И всё же каким-то чудом указательный палец касается звонка. Я напряжённо жду. Повторяю про себя слова приветствия и благодарности за то, что Лев Саныч пошёл мне навстречу. Стараюсь улыбаться, потому что улыбка, вроде как, располагает людей.

Гаврилов с недовольным видом открывает мне. В драных джинсах и мятой футболке выглядит он совсем иначе нежели в институте. Неаккуратный и потрёпанный – настоящий раздолбай, как сказала бы мама. Тёмные вьющиеся волосы непричесанны и стоят торчком, на лице – щетина. Вдобавок, от него разит алкоголем. Мне с порога хочется повернуть назад. Но теперь уже кажется, что если уйду, то точно испорчу с ним отношения окончательно, и не видать мне зачёта.

– Проходи, – небрежно говорит он и проводит в грязную кухню.

Я оглядываюсь по сторонам. Обстановка в квартире выглядит дорогой, но сильно неаккуратной и захламлённой. Встаю у стеночки, прижимая сумку к груди. Лев Саныч окидывает взглядом замусоренный стол с остатками еды и вазой с окурками.

– Ну что там у тебя? – спрашивает он, оборачиваясь на меня. Я пару секунд хлопаю глазами, потом спохватываюсь и достаю из сумки лабораторные. Протягиваю ему их и зачётку.

– Я и по итоговым вопросам, если что подготовилась, – заверяю его.

Он смотрит снисходительно на лабы, потом на меня. Странная улыбка появляется на его лице.

– Ты совсем, что ли, дура? – спрашивает он. – Думаешь так надо было готовиться?

Мне его тон не нравиться совершенно. Инстинктивно пячусь назад, но упираюсь в стену. Гаврилов бросает лабы на ближайший табурет и подходит ко мне. Протягивает руку к моей талии, скользит по ней вниз.

– Я же тебе на встречу пошёл…

Вторая рука касается моей груди через футболку. Меня начинает трясти. Я перестаю его слышать. Руки и ноги цепенеют, а воздуха катастрофически перестаёт хватать в лёгких. Гаврилов не сразу понимает, что мне нехорошо. Видимо принимает тяжёлое дыхание за возбуждение. Лишь когда у меня закатываются глаза и я начинаю терять сознание, он осознаёт, что что-то не так.

Я прихожу в себя довольно стандартно – от нашатыря перед носом. Вижу круглые перепуганные глаза Льва Саныча. Мысленно радуюсь, что он не из тех, кому потеря сознания сексу не помеха. Убедившись, что я очнулась, он облегчённо выдыхает и поднимается. Откуда-то с холодильника достаёт видавшую виды ручку и чиркает ей что-то в зачётке.

– Держи, припадочная! – он протягивает мне зачётку. – И если расскажешь кому-нибудь о том, что было, вылетишь на хрен из института. Поняла?

Я, всё ещё пребывая в оцепенении, киваю. Он поднимается и отходит на несколько шагов назад.

– Ну раз поняла, тогда пошла отсюда! – произносит он грозно.

Я, держась за стену, встаю и ползу в прихожую. Там обуваюсь и на нетвёрдых ногах выхожу на лестницу. Только на улице я наконец прихожу в себя. Слёзы катятся из глаз, я всеми последними словами начинаю ругать себя за то, что попёрлась какого-то хрена домой ко взрослому половозрелому мужику. Я чего вообще ждала-то? Правильно мама говорила, у всех мужиков только одно на уме, и большинство из них не умеют держать себя в руках. Стоит лишь чуть-чуть потерять бдительность, и всё…

До троллейбусной остановки я бегу. Встречные бабули шарахаются от меня в стороны. В автобусе я с содроганием заглядываю в зачётку, чтобы убедиться, что все мои страдания были не зря. Почему-то глядя на такое желанное слово «зачёт», я ощущаю себя грязной, как будто мне и правда пришлось ради отметки сделать что-то предосудительное.

1.3

Время идёт – подготовка к экспедиции продолжается. А я всё думаю, что бы со мной было, если бы я тогда не хлопнулась в обморок дома у Гаврилова. Хватило бы у меня смелости сказать ему нет, или я так бы и терпела до самого конца. Раньше в детском саду, когда кто-то из мальчиков приближался ко мне, я начинала реветь. Но за это воспитатели и нянечки ругали меня. Со временем я научилась бояться молча, чтобы не доставлять людям неудобств. Очевидно это стало не очень удачной способностью для меня. И вроде бы я не идиотка, и перечитала уже все возможные книги и статьи про харассмент. Но всё равно на практике продолжаю впадать в ступор.

Вот о таком я думаю, сидя в одиночестве дома на полу, среди всяческих походных штук. Надо бы упаковать всё, а я самобичеванием страдаю. В дверь начинают неистово трезвонить. Иду открывать и вижу на пороге соседку Алёну. Мы с ней примерно одного возраста, но не особо общаемся. В основном из-за того, что наши мамы раньше были в контрах. Алёнкины родители оба выпивохи и скандалисты, и моя мама всегда жалела их дочку, потому что считала, что они дурно влияют на ребёнка. Алёнкина же мать жалела меня, поскольку считала, что у моей мамы не всё дома из-за длительного отсутствия мужика и личной жизни. Такой вот балаган. Сама я никогда против Алёны ничего не имела, хоть и не понимала её стремления непременно быть в отношениях, пусть и неважно с кем.

Алёна небрежно здоровается и проходит в прихожую.

– Майка, я у тебя посижу немного? – говорит она, больше ставя меня перед фактом, чем спрашивая. Я задумчиво киваю.

Мы идём в зал. Алёна скептически осматривает разложенный на полу арсенал алюминиевой посуды, батареек и инсектицидов.

– В поход, что ли, собралась? – спрашивает она, присаживаясь на диван.

– Так по учёбе надо. Экспедиция у нас в тайге, – отмахиваюсь я небрежно. – Ты чай будешь?

В глубине души я Алёне рада. Хочется с кем-то поговорить о том, что случилось. Тем более, что у неё опыт общения с парнями побольше моего будет. Я веду её на кухню, разливаю чай по кружкам. Размышляю, как начать разговор. Нельзя же вот так просто вывалить на человека: «Меня тут недавно чуть не изнасиловали».

– Ты поосторожнее там, – говорит Алёна, помешивая чай ложечкой. – У вас ведь наверняка мужики будут в экспедиции. А у тебя эта твоя фобия.

– Мой руководитель – женщина, – произношу я с какой-то надеждой.

– Ну, знаешь, это такая себе защита, – качает головой Алёна. – Мы вон в техникуме как-то пошли в поход, так у нас придурок один нажрался и стал приставать к самой главной нашей тихоне. А преподша только поржала с её воплей. Типа, ох уж эти подростки. Хоть спрей от комаров носи с собой вместо перцового баллончика.

От рассказа Алёны становится жутко, но вместе с тем я чувствую какую-то поддержку. Она не осуждает ту девушку, а значит и меня бы не осудила, решись я открыться ей. К тому же мне понравилась идея со спреем. Радикально, конечно, но подобные вещи в экспедиции всегда под рукой. Надо научиться защищать себя.

Наконец приходит долгожданный день. Не зря я столько убивалась над лабораторными и рефератами. Экспедиция из восьми человек, включая Ольгу Дмитриевну и меня, отправляется в исследовательский лагерь в тайге. До Усть-Сибирска мы доезжаем на электричке. На станции нас встречает знакомый Ольги Дмитриевны на Пазике и увозит в лагерь. Я впервые оказываюсь в подобном месте, а потому без конца кручу головой по сторонам, пытаясь разглядеть всё и сразу.

Первое, что бросается в глаза – это лес, обступивший лагерь сплошной стеной, глухой, высокий и непроглядный. Он завораживает своей красотой, пугает шорохами и скрипами, манит загадками и тайнами. Мне слышится странный шепот в шуме ветра, в ветвях деревьев. Кажется, что кто-то зовёт меня и я следую за ним вглубь леса до тех пор, пока один из ассистентов Ольги Дмитриевны не окликает.

– Макарова, ты куда?!

Я прихожу в себя и спешно возвращаюсь назад. Начинаю разбирать вещи, что мы привезли с собой: наши рюкзаки отдельно, отдельно воду, провизию, оборудование. Лагерь состоит из трёх небольших деревянных домиков и пристройки. Поскольку женщины и девушки оказываются в меньшинстве, нам предлагают выбрать дом самим. Мы с Ольгой Дмитриевной осматриваемся и выбираем тот, что поближе к деревянному туалету. Я разбираю свой рюкзак, проверяю на всякий случай сигнал мобильной связи. Естественно, он здесь отсутствует. Но Ольга Дмитриевна говорит, что в случае необходимости мы сможем связаться с цивилизацией по рации. Мне немного тревожно, но я понимаю, куда собиралась.

До вечера мы осваиваемся. После за ужином Ольга объясняет мне план исследовательской работы, говорит что-то о графиках и журналах. Просит держать мобильный при себе, чтобы всегда иметь возможность сделать фото, если фотокамера занята кем-то другим. Я слушаю её вполуха, а сама вслушиваюсь в этот таинственный шёпот. Мотыльки кружат над столом, рядом потрескивает костёр. Ребята переговариваются о чём-то, но всё это лишь фон.

– Иди к нам. Мы здесь…

Я оборачиваюсь по сторонам, вглядываюсь в темноту. Но разумеется, не вижу ничего кроме бесконечных кедров.

– Майя, ты слушаешь? – Ольга Дмитриевна касается моей руки, и я вздрагиваю.

– Что?

– Иди-ка ты отдыхать, – качает головой она. – Совсем носом клюёшь.

Спорить с руководительницей нет смысла. Тем более, что я действительно чувствую себя абсолютно обессилевшей. Ночью мне снится сон: огромное кострище и множество полуобнажённых мужчин, произносящих в трансе какие-то слова, будто заклинание. Я просыпаюсь в холодном поту рано утром. За окном ещё стелется молочно-белый туман. Наспех надеваю свой спортивный костюм и бегу до туалета. Слышу подвывание волков где-то вдали.

На обратном пути прохожу мимо нашего стола под открытым небом и вижу рядом с ним щенка. То, что в лагере нет собак, а щенков и подавно, до меня доходит не сразу. А когда доходит, то я, добрая душа, с какого-то перепугу решаю отвести его обратно в лес. Срываю стебель бурьяна и подгоняю его к тропинке, ведущей прочь из лагеря. Он рычит и тявкает, но идёт, потому что стебель с листьями большой и страшный.

Уходить далеко от лагеря не хочется, тем более, когда такой туман вокруг. Я то и дело оглядываюсь назад, чтобы убедиться, что всё ещё вижу дома. Не знаю, быть может, воображение играет со мной злую шутку, но кажется, будто эта тропа какая-то бесконечная. Вчера мне казалось, что мы в этих лесах, будто в чаше, стоит чуть выйти за границы лагеря и упрёшься в сплошной густой лес. Теперь вокруг залитый молочным туманом простор, а кедры деликатно возвышаются где-то там впереди.

Я вновь оборачиваюсь назад и понимаю, что не вижу больше домов. Бросаю тоскливый взгляд на волчонка и поворачиваю назад. Прогулялась, и будет. Надо возвращаться. Спешно иду в направлении лагеря. Белое марево в первых солнечных лучах придаёт всему какой-то мистический оттенок и заставляет нервничать. Я прибавляю шагу, но лагерь всё равно не вижу впереди ни через десять метров, ни через пятьдесят. Конечности начинают холодеть. Я что, не заметила, как ушла в лес, и заблудилась? Слышала ведь о таком раньше. Неужели сама поддалась на этот гипнотический эффект тайги?

Пытаюсь успокоить себя. Понимаю, что нервы и суета – это последнее, что может мне сейчас помочь. В конце концов, можно просто дождаться, когда рассеется туман и по собственным следам найти дорогу назад. Да и Ольга Дмитриевна очень скоро хватится меня, так что можно вполне ожидать, что они отправятся меня искать. Стоит мне только подумать об этом, как я различаю мужские голоса.

– Ты на след посмотри, это точно она…

Голос незнакомый, слишком низкий и грубый. Ещё и выговор какой-то странный. Но я на радостях спешу на этот голос сквозь деревья и туман. Внезапно кто-то с силой хватает меня за руку и прижимает к дереву.

– Не дёргайся, если хочешь жить, – предупреждает меня полушёпотом мужчина за спиной. Холодная дрожь пробегает по телу.