Эльдар Саттаров
Нить времен

Но этот ветер, он не прекращается и ночью, обдает холодом все тело, окончательно нарушает, калечит и без того хрупкий, уязвимый сон. Если проснулся до четырех утра – весь день насмарку, голова как в тисках, заложенные уши, кислородное голодание, одышка, тахикардия, едва подавляемая агрессия, дыхание бездны в затылок. Сколько таких дней еще выдержать, насколько хватит моих ограниченных сил?.. Перманентно перевозбужденная, израненная нервная система, в подсознании постоянно жаждущая искусственного и обезболивающего успокоения, дает сбои едва ли не каждую ночь… Надо, чтобы хватило – я же ведь должен был, раз уж на то пошло, завершить или начать что-то, успеть сказать слова, воплотить идеи. Самому себе должен, факту своего рождения и своего возрождения. Приучиться выживать в этом тошнотворном мире, стискивая зубы, когда становится невмоготу, и подавляя свои условные психические рефлексы. Когда порывы ненастья сдувают тебя с края обрыва, взять себя в руки и держаться за любую опору цепкой хваткой, сколько сможешь, даже на пределе, когда все твои мышцы ослабли и дрожат от перенапряжения, если только не хочешь снова помирать на скрипучей койке, задыхаясь от панической досады и отчаяния. Он осматривает рамы и балконную дверь, водит руками по стене. Так и есть. Ночной ветер с моря задувает сквозь огромную дыру между подоконником и плинтусом, заткнутую тряпками, играя осыпавшейся штукатуркой на балконном полу и буквально вырывая из плоти здания новые куски, обнажая его остов. Этот дом разлагается заживо.

На следующий день Альберт натаскал цемента и песка в ведрах, одолжил у местных строителей мастерок, намешал раствор. В течение одного вечера он смог заделать эту брешь. Это было необходимо, чтобы повысить свои шансы в борьбе с хронической бессонницей. В принципе, подумалось, многие проблемы были бы, наверное, решаемы в таком конструктивном ключе, но в настроениях вокруг царила какая-то апатия, изредка прерываемая приступами жажды наживы. Этот сонный городок производил миллионы для колонизаторов, и потенциальные считаные рубли в будущем для всей остальной страны, и подбирать звенящие копейки, сыпавшиеся с перегруженного обоза, здесь рано или поздно доводилось чуть ли не всей области. «Хорошо, что у меня есть пара дней на то, чтобы обжиться», – подумал он. Будет здорово, если сегодня удастся нормально поспать, ведь завтра уже на работу – к итальянцу, с которым разговорился в стамбульском аэропорту, во время стыковки рейса из Фьюмичино в Шереметьево.

* * *

Городок Чехов, с населением около тридцати тысяч человек, пережил несколько периодов экономического бума. В начале восьмидесятых годов неподалеку от поселка – точнее нескольких деревянных срубов – пропахшие дымом костров бородатые геологи обнаружили большую нефть и большой газ. Нефть залегала от девона до пермского слоя, для которого будет позже разработана отдельная буровая программа. Над нефтью покоилась оторочка из наиболее тяжелых фракций газового конденсата, поверх которой клокотала гигантская подушка из триллиона кубометров природного газа. Всё это богатство было разбито на два блока между сушей и шельфом. И всё было бы хорошо, если бы у России после распада СССР хватало финансовых и интеллектуальных ресурсов, а также новейших технологий для самостоятельного извлечения всех этих углеводородных сокровищ для продажи на мировых рынках. Но в середине девяностых российское правительство уступило права на разработку месторождения «Сахалин-10» консорциуму из двух известных компаний – бельгийской «Схелп» и итальянской «КАНИ», победившим на всемирном тендере. Судя по тексту Соглашения о разделе продукции, подписанного почему-то в Вашингтоне, округ Колумбия, условия, выставленные победителями тендера, особо не обсуждались и не оспаривались, никто, так сказать, не торговался. Цены на нефть были зафиксированы по текущим на тот момент прогнозным ценам справочного сорта «Брент», которые тогда колебались между восемью и девятью долларами за баррель. Средняя ставка восемь с половиной показалась всем вполне справедливой и приемлемой. Одному только «Газпрому» удалось отдельно оговорить совещательный механизм регулярного рассмотрения скидок на газ, который планировалось поставлять на строящийся Амурский ГПЗ, а также в магистральный газопровод до японской Ниигаты. Пока что большая часть газа закачивалась обратно в пласт для поддержания давления, и лишь небольшие объемы топливного газа после подготовки поставлялись во Владивосток.

Рокко занимал должность директора по производству, но действовал и как заместитель генерального директора предприятия, приехавшего из Бельгии. Через три года они должны были поменяться, и на его место должен был заступить бельгиец, когда совместное предприятие возглавит итальянец. Таким образом компании-операторы, выкупившие по пятьдесят процентов контрольного пакета, поддерживали баланс собственных интересов.

После работы Альберт поехал с Рокко в местный паб «Ольстер», где проводилась вечеринка метрологической службы, отмечавшей профессиональный День метрологии, который Рокко почему-то упорно называл «праздником метра». Впрочем, после политкорректного отчеканивания краткого приветствия во здравие, он умело скрылся, в то время как Альберт остался тянуть пенистое пиво в компании операторов технологических установок и полевых слесарей. Они разговорились о внедряемой на месторождении автоматизации, и Альберт, слово за слово, поделился собственным опытом, рассказав им о конвейерной работе на западной мебельной фабрике, где ему не так давно довелось гнуть спину. Например, про чудо-пилу, которая сама вырезала столы различной формы – надо было только задавать программу и правильно расставлять присоски, после чего оставалось только выгружать на нее одну за другой доски из штабелей, выточенных на соседнем станке. И так день-деньской. Операторы историям подивились, привыкнув видеть в нем офисного работника, помощника большого начальника. Они тоже рассказали ему о своей работе, в частности – о самых несусветных несуразностях, которые им доводилось наблюдать на своих рабочих участках. «Сахалин-10» отличался высокой степенью автоматизации, и, с одной стороны, все эти КИПиА, АСУ, РСУ, ПАЗ и ПиГ^[3] предельно облегчали задачи управления комплексами технологического оборудования. С другой – далеко не всегда системы использовались рационально. Лед был растоплен. Альберт вспомнил между делом об итальянском социалисте Панцьери, который считал, что сама логика технических усовершенствований в области автоматизации подталкивает ассоциированных производителей к рабочему контролю над производством, тем самым приближая наступление реального социализма. На удивление, теория о возможности перехода к социализму через рабочий контроль не на шутку заинтересовала всех присутствующих, и кто-то даже спросил, есть ли у Альберта работы этого Панцьери, чтобы почитать. Работы у Альберта были – недавно он получил бандероль со старинными журналами «Красные тетради» от своего друга Пьеро, но, к сожалению, только на итальянском. Тогда они сговорились, что в следующую среду ребята заглянут к Альберту вечерком и он сможет им почитать статьи из этих журналов или хотя бы пересказать их содержание.

Рабочий контроль

Как это ни странно прозвучит, начал свой рассказ Альберт, но эксперименты с рабочим контролем начались еще в марионеточной республике Сало, при Муссолини. Фашисты попытались, на закате своей истории, реализовать концепцию «третьего пути» корпоративного государства через так называемую «социализацию экономики» путем создания «советов управления предприятиями», в которые входили как представители собственников предприятий, так и делегаты от трудовых коллективов. Практической разработкой данной организационной формы занялся Никола Бомбаччи, коммунист, добровольно присоединившийся к режиму Сало в качестве советника дуче. За основу он взял планы Вольной территории Гуляйпольского повстанческого района 1919–1920 годов, а также опыт организации цеховых Внутренних комиссий в Турине под идейным руководством Антонио Грамши того же времени. В первом случае махновская армия лишь декларировала общие принципы власти «вольных трудовых советов крестьян и рабочих» на подконтрольной территории, которые ей помешала осуществить Гражданская война. Во втором случае движение вылилось в захваты фабрик рабочими в период «красного двухлетия» и было подавлено не без участия самих фашистов. Теперь же возрождение советов было призвано обеспечить гармонизацию функционирования национальной экономики сначала в условиях военного времени, затем в условиях переходного периода, когда еще только решалось, в чей лагерь попадет Италия, западный или восточный. Фактически советы управления предприятиями остались единственной организационно-правовой формой старого режима, которую антифашистская коалиция решила сохранить при приемке-передаче государственной власти и контроля над суверенитетом, заменив фашистских функционеров в советах бывшими партизанами. У Бомбаччи, повешенного партизанами, эстафету принял Родольфо Моранди, министр промышленности от социалистов, составивший проект закона о советах управления предприятиями. Закон принят не был, но благодаря Моранди право работников на «участие в управлении предприятием» было закреплено в статье 46 итальянской конституции. Центральная роль советов в экономике, таким образом, сохранялась вплоть до победы христианской демократии над блоком коммунистов и социалистов в сорок восьмом году. За первые пять лет после установления Первой республики рационализированные процессы, введенные на системообразующих предприятиях, вроде ФИАТа или Оливетти, привели к выработке максимальных норм прибыли, заложив основы тридцатилетнего процветания. Как результат, в пятьдесят четвертом году их собственники начали инвестировать крупные денежные средства в модернизацию технологических линий и автоматизацию рабочих процессов для дальнейшего повышения получаемой ими относительной прибавочной стоимости. Это привело не только к утрате позиций старой гвардии квалифицированных коммунистов из профсоюза металлургов, входивших в обескровленные внутренние комиссии, но и к наплыву молодых, неквалифицированных, но по-своему боевых «массовых рабочих», к которым и принадлежал Пьеро, друг Альберта. В то время ФИАТ утверждался на европейском и мировом рынках, выйдя на второе место по объемам производства после «Фольксвагена», и в то же время сохранял функции центра капиталистической власти в Италии, на который ориентировались все экономические и политические силы страны. Например, бурное строительство автодорог или рост производства резины для покрышек «Пирелли» в эти годы происходили исключительно благодаря феноменальному росту производительности ФИАТа, точно так же, как предпринятое государством снижение цен на бензин и транспортных налогов. Однако в сферах образования или строительства жилья Италия отставала от других развитых стран. Так что рабочую молодежь Турина совершенно не устраивала отведенная ей роль винтиков и шестеренок безупречной машины ФИАТа. Несмотря на возможность ездить на танцы на собственных малолитражках, молодые люди чувствовали в те годы неудовлетворенность сложившимся образом жизни.

Ставшие известными планы металлургических компаний об увеличении рабочей недели до 52 часов вызвали массовые забастовки по всей Северо-Западной Италии. В считаные дни огромный коллектив ФИАТа, с его подавляющим большинством «массовых рабочих», неквалифицированных и молодых, не состоявших ни в профсоюзах, ни в левых партиях, непостижимым для стороннего наблюдателя образом оказался хорошо подготовленным к забастовке. Во время голосования, проведенного внутренними комиссиями в цехах, до девяноста процентов рабочих, включая всю молодежь с годом или двумя рабочего стажа, высказались за проведение стачки. Узнав об этом, руководство компании отозвало планы увеличения рабочей недели. У масс прорезался голос. В итоге профсоюз металлургов так и не организовал забастовку, но рабочая молодежь, без особых усилий заставившая работодателя изменить бизнес-стратегию, продемонстрировала колоссальный протестный потенциал. Более того, выяснилось, что против забастовки активнее всего выступали как раз члены профсоюза и компартии, потому что у их лидеров были для этого свои причины. Именно тогда социологи из зарождавшегося автономистского движения обнаружили в «массовых рабочих», вроде Пьеро, революционную субъектность и начали призывать их к систематическому неповиновению и осознанной борьбе с работодателем за власть над фабрикой. В этом случае социализм из программы отдаленного будущего вдруг становился реальностью. Молодые южане, никогда не читавшие ни Маркса, ни Ленина, выказывали неподдельную классовую сознательность, порожденную самой модернизацией капитализма.

Автоматизация, обобщая коллективный труд, укрепляя сотрудничество между рабочими, повышая их общую производительную мощность, в то же время следуя законам динамики самовозрастающей стоимости, превратила их в одушевленные придатки сборочного конвейера, фабричного деспотизма машин. Но именно этот бессмысленный и монотонный труд, согласно автономистским социологам, самой своей бессодержательностью должен был вызвать мотивированную реакцию «массовых рабочих» – протест и осмысленную борьбу за политическую власть над фабрикой, а затем и над всем обществом. Это было бы естественно, считали они. Раньеро Панцьери, ученик и неформальный преемник идейного наследия Моранди, призывал рабочую молодежь изучать рационализм новых технологий ради возможности немедленно приступить к «социалистическому использованию машинных средств производства». Такое «социалистическое использование» стало бы возможным только через механизмы рабочего контроля над производством. Впрочем, он не предлагал возвращаться к советам управления предприятиями, как в послевоенные годы, потому что в них функция рабочего контроля была подчинена «коллаборационистским» целям восстановления национального государства и электоральным нуждам партий антифашистской коалиции. На текущем витке развития рабочий контроль над использованием сложного технического оборудования, по мнению Панцьери, мог стать наиболее рациональным практическим способом перехода к социализму на самих предприятиях, здесь и сейчас, в отличие от нереалистичных программ введения в Италии плановой экономики сверху, после казавшейся несбыточной победы ИКП или ИСП^[4] на выборах. В этом смысле, не будучи суррогатом завоевания политической власти, рабочий контроль мог бы стать максимальным выражением переходного этапа, средством давления на капиталистическое государство, залогом автономии пролетариата в рамках существующей системы, пусть сначала в условиях двоевластия, как в предреволюционной России, но с неизбежной перспективой дальнейшего решительного установления социализма во всем обществе.

На это слушатели реагируют весьма оживленно. Выясняется, что Михась, как и Данила, как и Никитос, в общем, все эти операторы без исключения на недавних досрочных выборах голосовали за КПРФ, не сомневались в фактической победе своего кандидата и верили его словам о нарушениях в ходе голосования в очередной раз, как в девяносто шестом. Победа и. о. президента Путина стала для них новым крушением надежд. И то, что кто-то в практически аналогичной ситуации Италии шестидесятых годов пришел к обоснованной гипотезе о возможности строить социализм самим, своими руками, не дожидаясь, когда на выборах победит партия, задело их за живое, можно сказать, потрясло их воображение. Тем более, что в нашем случае социализм требовалось лишь вернуть большей части общества, поминающей его добром, а не создавать с нуля, среди врагов.

«Когда во Франции наступил знаменитый май шестьдесят восьмого, – любил приговаривать Джиджи, поплевав на руки и хватаясь за черенок лопаты, – у нас в Италии ему исполнилось уже десять лет…» Те же самые фашисты из прошлого, функционеры Сало слетались, как коршуны, в Геную, славный город Сопротивления… Однажды утром я проснулся и обнаружил оккупантов… В городе, получившем медаль за восстание против фашистского режима… Старый сенатор Умберто Террачини назвал это оплеухой… Тысячи человек вышли на улицу XX сентября, слишком свежей была память… Незажившие раны, загнанные в угол подранки… Портовые рабочие, кораблестроители первыми лезут в драку с полицией… Прощай, красавица, прощай, прощай… На съезд прибыл и Карло Базиле, бывший префект города при Сало – а ведь он собственноручно подписывал указы об отправке сотен человек в концлагеря Германии!.. Мы привезем сотни уличных бойцов из Рима… Рим – «черный» город, всегда был и будет… Социальные центры там взлетают на воздух… «Они горят!..» – «Кто?..» – «Полицейские машины…» – «Где?..» Прямо возле центрального фонтана на площади Де Феррари… А это кто в фонтане барахтается?.. Ба! Да это же командир ихнего ОМОНа… Он не пытается выбраться, знает, будет хуже… О партизан, веди меня отсюда… Возвышается над ними с огнетушителем, в красно-желтой футболке, уличный боец из Рима… Карло Джулиани… Э-э-м-м, зачем ты здесь, сорок лет назад?!. А, ну ладно, реинкарнация… И возвращается ветер на круги своя… Я чувствую, готов на смерть… Раздаются выстрелы, как и сорок лет спустя, почти на том же месте… Прощай, красавица, прощай, прощай… Нет, в тот раз только один раненый был… Вот в Риме убили полицейского… У ворот Сан-Паоло… Если ты работаешь полицейским, которому приказали арестовать меня, ты можешь отказаться, тебе не обязательно выполнять приказ…

Когда ребята снова собрались у Альберта ровно через неделю, он рассказал им о дальнейшем развитии идей автономистского марксизма Марио Тронти, работавшего с Панцьери в редакции «Красных тетрадей». Разделяя теорию о необходимости политического самоуправления рабочего класса внутри капиталистического государства, в условиях фактического двоевластия, Тронти пришел к парадоксальному выводу о том, что сама модернизация капиталистического производства была вызвана классовой борьбой прошлых лет. С тех пор как пролетариат вышел на площадь Бастилии в июне 1848 года со словами «Свобода или смерть!» и начал сооружать баррикады, он стал главной движущей силой истории и уже никогда не переставал быть ею. Все видоизменения производственных сил, все процессы развития капитализма лишь следовали за борьбой рабочих и были ее непосредственными последствиями, а не наоборот, как это принято считать в историософии господствующего строя. «Вначале была классовая борьба» – Тронти назвал это свое утверждение научным тезисом и посвятил десятилетия своей жизни его отстаиванию, во всяком случае, до тех пор, пока не прошел в сенаторы от демократов. Сокращение рабочего дня или повышение заработной платы никогда не были самоцелью этой борьбы. Маркс предвидел, что с ростом капитала могут расти номинальная и реальная зарплата рабочих, но предупреждал, что вместе с ней будут расти и социальная пропасть между классами, и власть капитала над трудом. Поэтому стратегической целью борьбы рабочих всегда было подчинение производственных процессов общественным силам, иными словами – социализм на деле. У этой борьбы были свои приливы и отливы, говорил Тронти, но она всегда влияла на тот или иной выбор капитала, как хорошо организованной политической силы. Следствием таких вынужденных мер, вызванных борьбой рабочих, как правило, было усиление органической власти капитала, направленное на дальнейшую интеграцию пролетариата, его переваривание и усвоение. С другой стороны, этот вынужденный социальный реформизм мог быть использован пролетариатом до логического итога и отброшен в момент обострения противоречий ради качественного скачка к революции. Это было вопросом тактики. Тронти уверял, что сегодня стратегическая инициатива принадлежала уже не партиям, как сознательному авангарду, а всей компактной социальной массе рабочего класса, достигшего, параллельно с эволюцией капитализма, высокой степени исторической зрелости. Так сложилось в ходе исторического процесса, что связь между классом и партией (как и в нашем случае с КПРФ) оказалась разорванной по вполне очевидным причинам. Но в то же время отсутствие решительно действующей политической партии открывало широкое поле для новых форм автономной борьбы самих трудящихся, творческого подхода к неподчинению, организованному бездействию или снижению производительности через т. н. «итальянскую забастовку», политическому бойкоту и т. п., вплоть до захвата предприятий и самоуправления.

У нас в Турине тоже было весело и жарко… Пьеро обмакивает кирпич в воду перед тем, как положить его на слой раствора… Мы прорывались к казармам карабинеров… Иногда они взлетают на воздух… Кто, ты думаешь, встал у нас на дороге?.. Дружинники из сталинистского профсоюза… Стеной стояли за мусоров… Тольятти позвонил из Москвы… В «Нью-Йорк Таймс» его обозвали поджигателем Италии… Съездил к Хрущеву и Брежневу за инструкциями по организации уличных беспорядков, ага… О да, мой Каганович!. Приказывайте, мой Каганович… Разумеется, это нам из Кремля приказали бузить, разве что не вооружили атомными пушками… Рука Москвы, она длинная и вездесущая, это все и так знали… Еще вы там детей ели, слыхали мы, американцы сообщали… Альберто, ты когда-нибудь пробовал тушеного ребенка с артишоками?.. Думаю, сегодня мы достроим эту стену вокруг монастырского виноградника… В июне должны были продлить общенациональный колдоговор с металлургами… Мы добивались 40-часовой недели и повышения зарплат… Если ты работаешь на фабрике, ты можешь отбросить разводной ключ – внутренний саботаж, бей их, где им больно… В Милане «Альфа-Ромео» и «Сименс» бастовали вместе, вышли из цехов на улицы…

Сепаратные переговоры с работодателями… Когда желтые профсоюзы подписали их условия, на ФИАТе начался сущий ад и интифада… Десятки тысяч шли на площадь Статуте, чтобы плюнуть им в лица… Полиция, видать, вспомнила позапрошлый год… Три дня и три ночи непрекращающихся потасовок и всеобщего винта… Они врезались в наши баррикады с разгона на джипах… Не только на площади, по всей территории ФИАТа… Мне в темноте разбили голову прикладом… И все, кто будет проходить мимо, скажут: «Какой красивый цветок!..» Никогда еще таких беспорядков не было после войны… Подумать только, это было лишь слабое эхо красного двухлетия… Аресты, процессы, увольнения… Панцьери тогда сказал: «Это приезжие из Неаполя бросались камнями…» Вырождение рабочего протеста… Главное, он здесь ни при чем!.. Пробуждение святой канальи… Туринские теддибойз в полосатых майках… Провокаторы и фашисты… Тронти аплодировал классовым хулиганам… Обозвал его гегельянцем… Раскол, непримиримые противоречия, расставание… А Тони Негри хотел дружить с обоими… Мы пикетировали ворота головного завода Мирафьори… Одиннадцать лет спустя мы захватили этот завод на трое суток, двенадцать входных ворот, километры заборов… Требования были все теми же – сорокачасовая неделя, повышение зарплат…

Тема оказалась настолько интересной, а дискуссии настолько оживленными, что они решили собираться у Альберта каждую неделю, по средам. Приходили парни и девушки из самых разных отделов предприятия и подрядных организаций. Альберт готовил на всю толпу макароны, как правило «карбонару» или «альо-ольо», ребята приносили водку. Иногда, когда все расходились, какая-нибудь из девушек оставалась с Альбертом на ночь. Никто точно не знает, продолжали ли они обсуждать дальше марксизм-ленинизм, или репетировали шепотом пение «Интернационала», как Альберт отшучивался на работе. По сонному Чехову расползались слухи о тайном клубе марксистов и о немыслимом сексуальном аппетите Альберта.

Идея захвата операторной, установок подготовки газа и других узловых объектов месторождения вызревала как-то сама собой. Внешние события повлияли на зарождение этой мысли не меньше, чем обсуждение отвлеченных теорий. Не так давно бельгийские узкопрофильные эксперты по технике безопасности убедили Совместный комитет управления, в который с российской стороны входил глава администрации Чеховского района, в абсолютной необходимости покупки новейших противопожарных систем. Эти системы соответствовали последней версии Британского стандарта пожарной безопасности, и дальнейшее выполнение буровых работ без их применения было отнесено к высокой категории производственных рисков с потенциалом миллиардного ущерба. После доставки новейших бельгийских датчиков обнаружения пожара и утечек газа, насосов и систем пожаротушения от дружественной фирмы на сумму десять миллионов долларов выяснилось, что они не могут быть развернуты на скважинах месторождения «Сахалин-10» по причинам технической несовместимости программного обеспечения. Теперь доставленное оборудование было опечатано на складе без каких-либо перспектив дальнейшего использования. Буровые операции продолжались в штатном режиме, с использованием действующего советского оборудования и систем безопасности. В то же время было уже достоверно известно, у кого после данной сделки появился новый внедорожник, а у кого – домик на Кипре. Пикантности ситуации добавляло то, что расходы на противопожарные системы относились по СРП к категории возмещаемых затрат, то есть Россия осталась за них еще и должна инвесторам, которые взимали все такие долги в виде удержаний из выручки предприятия. На самом деле, к таким возмещаемым затратам относилось очень многое – от доставляемой с Запада бутилированной воды для стирки белья до расходных материалов вплоть до гвоздей и гаек. Местные уже давно поняли, что по размаху махинаций западные инвесторы оставили далеко позади мелкий распил госбюджета коррумпированными российскими чиновниками, казавшимися на их гангстерском фоне детсадовскими проказниками. Неудивительно, что теперь консорциум намеренно утраивал общую смету затрат по контракту, стремясь высосать из проекта втрое больше. Теперь многим местным рабочим казалось, что свежая идея взять все в свои руки становилась единственным разумным выходом. Из растущего числа гостей Альберта потихоньку начало выделяться ядро сторонников захвата предприятия, которые стали собираться по вторникам, со всеми надлежащими мерами предосторожности, для обсуждения конкретных возможностей и планов. Рабочая автономная национализация проекта «Сахалин-10» могла бы стать актом восстановления справедливости снизу.

Всех иностранных менеджеров предполагалось каким-то образом заблокировать в жилом городке, вдобавок к сооружению баррикад на заводских КПП. Были добыты детальные чертежи и схемы технологических процессов, тщательно скопированы и систематизированы руководства по эксплуатации установок, распределены возможные роли, но пока не хватало единомышленников для полноценного управления всем производственным циклом, «вторничного» ядра для этих целей явно не хватило бы. Кроме того, оставались кое-какие сомнения насчет возможностей сбыта продукции. Присутствовал риск затоварки резервуарного парка и вынужденной остановки всего месторождения уже на вторую неделю после захвата. Пока решались технические вопросы, тема самой возможности социализации производства постепенно просачивалась из вторников в среды, они обсуждались на общих собраниях, где бывало много новичков, а то и просто случайных людей. Именно кто-то из таких, в сущности, посторонних ребят, впервые поднял вопрос о налаживании связей с рабочими из других регионов и промышленных отраслей России. Альберт задумался. В самом деле, были ли шансы устойчивого и долгосрочного успеха у такой радикальной инициативы в данном конкретном месте, без аналогичных действий трудовых коллективов предприятий из других областей и городов? Ведь даже если благополучно наладить самодостаточный цикл производства и распределения товаров и прибылей здесь в Чехове, это может лишиться смысла, когда во всей остальной России все будет оставаться по-прежнему.

Простой поиск единомышленников в «Яндексе», в котором якобы «найдется все!», дал неожиданные результаты. В Москве полным ходом шло формирование всероссийской сетевой организации сторонников автономистского марксизма. После обсуждения этой новости в одну из последних сред перед первым отпуском Альберта он был предсказуемо избран делегатом от чеховской группы с императивным мандатом на учредительный съезд организации «Автономная сеть» в Подмосковье.