Эдуард Нордман
Не стреляйте в партизан…
ИСПЫТАНИЕ ОГНЕМ И НЕ ТОЛЬКО ОГНЕМ
28 июня 1941 года в Пинске нас подняли по тревоге. На двух автомашинах отряд выдвинулся к Рябому мосту через речку Ясельда на тракте Пинск—Логишин. Укрылись в засаде.
Установка была такая: подпускать противника близко, бить только наверняка, чтобы ни один патрон не тратить впустую. Вскоре появились три легких немецких танка. Как потом выяснилось, это был взвод разведки 293-й немецкой дивизии.
Инструктор горкома партии Солохин, который успел послужить в армии и был лучше других знаком с военным делом, связкой из пяти гранат подбил первый танк. Тот завертелся на месте с перебитой гусеницей. Мы сразу открыли огонь по смотровым щелям этого и других танков.
До войны, хочу напомнить современному читателю, нас неплохо учили стрелять в Осоавиахиме – военно-спортивном обществе. И винтовками пользоваться, и пулеметами, и тому, как оказать первую помощь в случае ранения. Потому стреляли мы по немецким машинам довольно успешно. Задымил второй танк и повернул обратно. А экипаж третьего сделал крутой разворот еще метров за триста до моста, не рискнув попасть под неожиданный огонь.
Кто-то из наших взобрался на броню подбитой машины и стал стучать прикладом по люку. Выбрались танкисты. Это были первые плененные нами немцы. У них мы отобрали планшет с картой.
В числе трофеев были автомат, с которым Корж потом не расставался до 1944 года, а также добротная записная книжка в кожаном переплете, с застежкой и даже с замочком.
Записная книжка оказалась совершенно чистой. Лишь на внутренней стороне обложки было написано пожелание какой-то немецкой девушки Марии, видимо, своему другу, отправлявшемуся на войну, фиксировать свои впечатления: «На память от твоей Марии. Пиши о своих переживаниях и хороших, замечательных днях».
Пожелание «писать о своих переживаниях» выполнил… Василий Захарович Корж. В этой записной книжке с 4 июля 1941 года он вел свой дневник. Точнее, делал пометки о том, чем занимался отряд, каковы настроения бойцов, о чем говорилось во время встреч с населением.
На первой странице он записал слова любимой песни: «На закате ходит парень возле дома моего…» Мне эта деталь тоже представляется весьма многозначительной для характеристики нашего командира. Никак не собирался такой человек проигрывать войну.
Той записной книжки Коржу хватило почти на два года. Теперь она хранится в Национальном архиве Республики Беларусь. Ее фотокопия находится у меня дома.
Офицер из подбитого танка, видный парень, как только выбрался из люка, сразу обрушился на нас с громкой бранью. Он долго не мог понять, что с ним произошло, причем тут эти гражданские люди, как они посмели стрелять по его машине.
Притих только после того, как ему «убедительно дали понять», что попал он в серьезные руки. Потом он потребовал передать его военным.
– Это не по правилам, – твердил офицер. – Я гражданским в плен не сдаюсь. Доставьте меня к военному командиру.
На одной из полуторок мы отправили пленных гитлеровцев в Пинск в военную комендатуру.
Таким было наше боевое крещение. И долгое время мы не акцентировали на нем внимание. Короткая стычка – не битва. Теперь я знаю, что тот бой был первым партизанским боем во второй мировой войне.
Прежде я полагал, что это произошло раньше, что это сделали югославские партизаны. Всем известно, что в Югославии тоже было мощное партизанское движение, эту страну гитлеровцы оккупировали еще в апреле 1941 года. Но потом в статье одного из югославских генералов лет через пятьдесят после войны я прочитал, что первый бой партизаны Югославии провели 7 июля. Тогда и подумалось: «Мы-то сделали это 28 июня, на седьмой день войны».
Значит, это у Рябого моста прозвучали первые выстрелы по оккупантам со стороны тех, кого впоследствии все в СССР и не только в СССР стали называть народными мстителями. К сожалению, я теперь остаюсь последним участником того боя.
И до конца своих дней я буду гордиться тем, что в нем участвовал, что эхо этих выстрелов прокатилось по всей стране и стало сигналом к великой и невероятно тяжкой борьбе в тылу врага.
Это были малые сражения, не фронтовые операции. Но в первую неделю войны увидеть растерянность пленного обер-лейтенанта из сожженного танка, до этого победно прошедшего по всей Европе, значило очень много для поднятия нашего морального духа.
Тогда ведь еще не было ни постановления ЦК ВКП(б) «Об организации борьбы в тылу германских войск», ни набатного выступления Сталина: «Братья и сестры!.. Создавайте невыносимые условия для врага, преследуйте и уничтожайте его на каждом шагу».
Потом мы провели десятки, сотни боев, громили мелкие и крупные гарнизоны, пустили под откос почти пять сотен эшелонов, выдержали затяжные блокады и позиционные сражения, которые длились по нескольку недель, как это было на Днепровско-Бугском канале. Но значение боя у Рябого моста ничто в нашем сознании не умалит. Отсчет пошел от него.
Второй бой был потяжелее. Состоялся он 4 июля. Отряду было приказано задержать гитлеровцев на северной окраине Пинска, чтобы дать возможность продлить эвакуацию в городе.
Закрепились у деревни Галево, на трассе, ведущей на Телеханы. Теперь это уже пригород Пинска, а тогда от улицы Первомайской до наших позиций надо было протопать километра четыре. Возле старого сада вырыли окопы, выслали дозоры, расположили в разных точках боевые группы. Сам Корж с двумя группами окопался у имения Заполье.
На рассвете разведка доложила, что движутся три десятка кавалеристов. Это было боевое охранение, и Корж приказал его пропустить. За ними из леса выехали еще примерно два эскадрона конников.
Тогда партизаны, которые были под руководством Коржа, дали залп по голове колонны. Заметались кони, повалились на землю всадники. Немцы шарахнулись в сторону кладбища. А там их дружными залпами встретила наша группа под командой Сергея Корнилова. Он поднял своих людей в атаку, и гитлеровцы показали спины. Через год мы привыкли к тому, что они от нас бегут. А тогда все было впервые. Такой наглости враг явно не ожидал.
В том бою фашисты потеряли два десятка человек. Но силы были все-таки неравные. У нас не было ни одного пулемета и всего один автомат, захваченный в первом бою, но и он был у Коржа, не в нашей группе. Гитлеровцы вскоре опомнились и. крепко прижали нас пулеметным огнем.
Никогда не забуду, как пулеметные очереди, словно бритвой, срезали побеги молодого картофеля, поднимавшиеся из междурядий. Нам, вжимаясь в эти междурядья, пришлось группами отступить к окраине Пинска и занять место в общей цепи бойцов, обороняющих город.
Там дрались взвод милиции и несколько десятков красноармейцев с двумя легкими пушками и одним минометом. Вот и все воинство, защищавшее тогда областной центр.
В том бою мы потеряли трех бойцов. Одним из них был командир нашей молодежной группы Сергей Корнилов, который возглавил атаку и получил несколько пуль. Как недавний военный он смог оценить тяжесть своего положения, потому приказал нам отступать, отдал Ивану Чуклаю бинокль и планшетку.
Мы с Иваном его не послушались. Иван тащил командира от укрытия к укрытию, я прикрывал этот отход. Так добрались до неглубокой канавы, по которой ушли к Пинску.
Тогда же мне пришлось помогать и легко раненному Шае Берковичу, который в придачу разбил очки, а без них он, близорукий, был почти беспомощным. На руках у Чуклая Сергей Корнилов и скончался.
Чуклай вскоре стал всеобщим любимцем отряда и любимцем Коржа, чего Василий Захарович не скрывал. Иван погиб 4 сентября 1942 года во время разгрома гарнизона в местечке Погост. Его именем был назван один из отрядов. Тогда же мы потеряли мудрого Никиту Бондаровца, нашего отрядного комиссара.
И сейчас помню его слова, адресованные нам, молодым: «Вы убиваете не людей, вы убиваете врагов, которые пришли сюда, чтобы лишить нас права называться людьми».
К тому времени мы лишились уже многих и несколько отвердели сердцами. Но первые потери переживали тяжело, особенно командир. Тем более что именно ему предстояло сообщить Вере Хоружей о гибели ее мужа Сергея Корнилова.
Назавтра мы ушли из Пинска. Уходили самыми последними. Саперы Пинской военной флотилии готовились поджечь деревянный мост через реку Пина. Вооруженные люди – милиционеры, чекисты – сидели в трех грузовиках. Наш командир дал команду садиться в машины. Но нас не пустили. Тогда Корж вскипел:
– Мы только что вышли из боя, а вы не пускаете нас в машины. Ни один грузовик не тронется с места. Хлопцы, по моей команде стрелять по колесам!
Только вмешательство внезапно появившегося секретаря обкома партии П.Г. Шаповалова предупредило инцидент.
На этих машинах мы добрались до Столина – райцентра в нескольких десятках километров к востоку от Пинска. Во время остановок на дороге В.3. Корж встретился с первым секретарем обкома А.М. Минченко. Тот уже располагал указаниями ЦК КП(б)Б об организации партизанских отрядов и диверсионных групп в тылу врага.
В Столине с нами произошло еще одно «приключение». Военные патрули попытались изъять у нас оружие. Мы воспротивились. Опять пришлось вмешаться в дело Коржу. Нас оставили в покое.
6 июля 1941 года в Столине на лужайке, в глубине роскошного парка вокруг бывшего имения князя Радзивилла собрался партийный актив области.
Пригласили и нас – группу комсомольцев. Выступили первый секретарь обкома партии Авксентий Малахович Минченко и представитель ЦК КП(б)Б, который привез директиву ЦК о развертывании партизанской борьбы.
Фамилия представителя ЦК Петра Андреевича А6расимова тогда мне ни о чем не говорила. Как недавний комсомольский работник я уже понимал, что такие представители выехали во все регионы и что дело не в них, а в тех указаниях, которые они привезли.
После войны мы с Абрасимовым виделись не раз. Петр Андреевич стал секретарем ЦК Компартии Белоруссии, первым заместителем председателя правительства республики, в качестве посла представлял интересы СССР во Франции, в Польше, в Германской Демократической Республике, Японии.
Выступила тогда в сталинском парке и Вера Захаровна Хоружая. Она была известным всей республике партийным и комсомольским деятелем, умела убеждать, зажигать. Но после того собрания Корж отправил ее за линию фронта. Вера Захаровна не хотела идти, полагала, что командир ее, беременную, просто жалеет.
Василий Захарович напирал на то, что она опытная подпольщица, кроме нее никто не дойдет. О том, что ее муж Сергей Корнилов погиб, он сообщить так и не решился. Сказал, что тот остался вести разведку в околицах Пинска.
Перечитывая эту директиву в наше время, понимаешь, что она носила во многом пропагандистский характер в стиле того времени и давала установки общего плана:
«Уничтожать врагов, не давать им покоя ни днем, ни ночью. Убивать их всюду, где застигнешь, убивать чем попало: топором, косой, ломом, вилами, ножом… Для уничтожения врага не стесняйтесь прибегать к любым средствам: душите, рубите, сжигайте, травите фашистскую гадину…
Нельзя ждать ни минуты, начинать действовать сейчас же, быстро и решительно». В директиве были слова о вероломстве врага, о его намерении поработить советский народ, восстановить власть помещиков и капиталистов, о необходимости «действовать, не теряя ни минуты, враг должен быть уничтожен».
Директива грешила некоторой категоричностью:
«Все местности Белоруссии, занятые врагом, должны немедленно покрыться густой сетью партизанских отрядов, ведущих непрерывную, ожесточенную борьбу на уничтожение врага. В районах и селах создаются подпольные партийные и комсомольские ячейки, главная задача которых – мобилизация народа на беспощадную расправу с врагом».
Впоследствии мы имели возможность убедиться, что немедленно ничего не делается. Для создания такой сети потребуется многих усилий и жертв. Но установку директива давала нужную.
Были и указания более конкретного характера: нарушать связь в тылу немцев, портить мосты, дороги, поджигать склады, автомашины, устраивать крушения поездов, нападать на аэродромы.
Очень важным, считаю и сейчас, было разъяснение, что «партизанская борьба не имеет ничего общего с выжидательной, пассивной тактикой… Не надо ждать врага, надо его искать и уничтожать». В целом тогда все это воспринималось как нечто само собой разумеющееся.
На совещании в радзивилловском парке был создан подпольный обком партии. Ему предстояло действовать на базе одного из наиболее крупных отрядов – Столинского. Он создавался в двух составах для работы в разных частях области – во главе с секретарями П.Г. Шаповаловым и А.Е. Клещевым.
Тогда же были сформированы семнадцать партизанских отрядов для действий в различных районах. В Ганцевичском районе – из 30 человек во главе с Тимаковым, в Телеханском – из 19 во главе с Квинто, в Давыд-Городокском – из 23 во главе со Скоробогатько, в Столинском – из 25 во главе с Ковальковым, в Лунинецком – из 12 во главе с Анисимовым, в Ивановском – из 28 человек во главе с Рожновым.
Командирами становились, как правило, местные партийные работники. Например, Всеволод Иванович Анисимов до войны работал первым секретарем Лунинецкого райкома партии, Николай Алексеевич Скоробогатько – Давыд-Городокского, Иван Давыдович Ковальков – Столинского, Владимир Иванович Квинто был секретарем по кадрам Телеханского райкома, Кондратий Фомич Рожнов – вторым секретарем Ивановского райкома.
Наш отряд считался уже не только сформированным, но и обстрелянным. Регионом действий для него были определены Лунинецкий и Ленинский районы.
8 июля был создан Пинский подпольный обком комсомола тоже в двух составах. Первый предназначался для работы в Пинске и Пинском районе, а также в Ленинском, Лунинецком, Телеханском, Ганцевичском, Логишинском районах. Его секретарем назначили Шаю Берковича, до войны работавшего секретарем Пинского горкома комсомола.
Заместителем Берковича стал я. Второй состав создавался для работы в Давыд-Городокском, Сталинском, Дрогичинском, Ивановском и Жабчицком районах. Его возглавил секретарь Давыд-Городского райкома комсомола К.Н. Жаврид.
Но случилось так, что ни подпольный обком партии, ни второй состав подпольного обкома комсомола не смогли приступить к работе. Сталинский отряд попал под мощный удар карателей и был разбит.
Подпольный обком партии перестал существовать. Был убит и секретарь обкома П.Г. Шаповалов, толковый и организованный человек. Погиб и командир отряда И.Л. Масленников.
Член подпольного обкома А.Е. Клещев ушел за линию фронта. Ему, откровенно говоря, повезло. Как потом он писал в своей докладной записке, уже в Ельском районе Гомельской области их группа была окружена немцами и бросилась врассыпную.
Несколько человек, среди которых был и Клещев, побежали «в южную сторону и напоролись на станковый пулемет, но немец за пулеметом не стал стрелять, а показал направление выхода и добавил сквозь зубы: «Лутчей утекай». Ушел к линии фронта и второй состав обкома комсомола во главе с К.Н. Жавридом.
Клещев вернулся на Пинщину через год, его перебросили самолетом с Большой земли. И то, говорили, дважды отказывался, потому что надо было прыгать с парашютом. Он был уполномоченным ЦК КП(6)Б, а затем первым секретарем Пинского подпольного обкома партии. В отсутствие В.3. Коржа, которого вызывали в Москву, возглавлял Пинское партизанское соединение. А через год улетел уже Героем Советского Союза, генерал-майором.
Но партизаны «первого призыва» в душе так и не простили ему того ухода в 1941-м. При случае в глаза говорили, что самое трудное время он просидел в комфортабельном «окопе» столичной гостиницы «Москва».
Я не ставлю под сомнение заслуги А.Е. Клещева. Тем более задним числом. Я сам говорил неприятные для него слова в его присутствии на одном из совещаний в Минске в те времена, когда Алексей Ефимович занимал высокие должности в республике. Другие выражались еще жестче: не носи при нас звезду Героя, можем обидеть ненароком. Как говорится, слово из песни не выкинешь, такое было.
И особенно задевало нас то, что В.3. Корж свою звезду Героя Советского Союза получил почти на год позже Клещева, уже после освобождения Пинска Красной Армией.
А ведь Василий Захарович ходил партизанскими тропами в самое трудное для страны и народа время. Был для нас примером во всем. Первым поднимался в атаку. Не давал себе никаких поблажек во время переходов и на стоянках. Пока отряд был невелик, сам стоял в караулах, вместе со всеми заготавливал дрова, готовил еду.
В.З. Корж не только создал самый большой и самый боеспособный отряд. Он создал и возглавил партизанское соединение, в котором дрались с оккупантами восемь с половиной тысяч бойцов.
Для сравнения: в партизанской дивизии Ковпака в то время, когда она под командованием Героя Советского Союза генерал-майора Петра Вершигоры совершала рейд по нашим местам, было полторы тысячи человек. Разве могли мы, знавшие истинную цену Коржу, молчать, когда умалялись его заслуги?
Мы, начавшие отсчет боевым делам с того собрания в радзивилловском парке Сталина и даже раньше и не растерявшие в страшных испытаниях веру в советские идеалы, да вдруг будем молчать! Такое просто невозможно.
Первые партизанские отряды создавались из партийного, хозяйственного, комсомольского актива, включавшего местных жителей, работников НКГБ и НКВД.
Милиционерам, чекистам предлагалось немедленно переодеться в гражданскую одежду. Многие это сделали прямо в парке. Тогда в кустах можно было найти немало добротных офицерских галифе, гимнастерок.
Мы с Лифантьевым, носившие ситцевые рубашки да другие одежки домашнего изготовления, этим воспользовались. Я выбрал себе гимнастерку из хорошего английского шевиота по росту. И носил ее до сорок третьего года, пока она не истлела на моих плечах. «Подвела» она меня в самое неподходящее время. Я даже дату хорошо запомнил. Это случилось 5 октября 1943 года в Пусловских лесах.
В тот день должна была состояться комсомольская конференция нашей бригады. Прибыли делегаты, избранные на собраниях в одиннадцати отрядах. В сосновом лесу была подобрана подходящая поляна. На поляне поставили стол для президиума, сколотили скамейки из жердей для участников конференции. Все они были при оружии, с винтовками, автоматами.
Сейчас смотрю на фотографию и представляю всех как живых: М.Голякевич, А.Темкин, между ними я, затем комиссар бригады Ф. Куньков, П. Емельянцев, наш комбриг Михаил Герасимов, кстати, тоже комсомолец, а также Кокшин, Курочкин, Исайченков.
Я на той конференции выступал с докладом, рассказывал о боевых делах молодых партизан, о задачах, которые ставят Верховный Главнокомандующий, Центральный и Белорусский штабы партизанского движения, ЦК ЛКСМБ. Хорошо прошла конференция. Главный лозунг, который там звучал: «Убей врага на Полесье, и он не дойдет до фронта!»
Перед началом конференции произошел казус, результатом которого стало то, что мне не в чем было идти выступать. Мою гимнастерку, уже не раз штопанную, девчата из отряда имени Лазо предложили постирать и кое-где подправить. К утру она высохла, но распалась на куски. Хорошо что кто-то из ребят одолжил пиджачок, который свободно болтался на моем теле.
Так я и выступал с той лесной комсомольской трибуны: в пиджаке с чужого плеча, надетом на нательную сорочку. Но я с большой теплотой вспоминаю ту гимнастерку, подобранную в столинском парке. Все-таки она целых два года мне служила. Только петлицы с нее спорол еще тогда, сразу после примерки под деревьями.
Из Столина мы перебрались в Давыд-Городок, где нам обещали помочь оружием, особенно пулеметами. Но ограничились двумя ящиками винтовочных патронов.
Правда здесь мы почти все обулись в новые сапоги. Жители Давыд-Городка испокон века славились как прекрасные скорняки. Сапоги в местных мастерских мы взяли под расписку. В райвоенкомате В.3. Корж разжился картой-километровкой и планшетом. Потом моряки речной флотилии высадили нас на хуторах Запросье около станции Лахва. Мы остались совсем одни.
Судьба почти всех отрядов, созданных в Столине, была, к сожалению, одинакова. В течение июля—сентября они были или разбиты, или, израсходовав боеприпасы и продовольствие, двинулись к линии фронта. Сказалось отсутствие подготовленных баз, связей, постоянного контакта с Большой землей, а больше всего – опыта ведения партизанской борьбы и владеющих таким опытом командиров.
В сентябре был частично разбит, частично рассеян Телеханский отряд. Бойцы одного из отрядов, отправившись 11 августа на операцию к деревне Олышаны, проявили непростительную беспечность. Они сложили оружие на подводы, а сами налегке шагали рядом, даже не выслав дозор. В результате наткнулись на немцев и разбежались.
Отряд пришлось вооружать заново, дать ему нового командира. И он стал активно действовать. Но после ряда тяжелых боев в сентябре был разбит. Оставшиеся в живых партизаны двинулись к линии фронта. Их дальнейшая судьба неизвестна.
При невыясненных обстоятельствах прекратил свое существование отряд в Ивановском районе. Его руководители – командир Рожнов, комиссар Драгоценный и начальник штаба Гуляев – погибли. Был разбит в бою Ганцевичский отряд.
Лунинецкий отряд уничтожил два моста, бронемашину, потерял в боях командира В.И. Анисимова и двинулся к фронту. И тоже неизвестно, дошел ли. К ноябрю из 17 партизанских формирований, созданных в Столине в начале июля, продолжал действовать только «отряд Комарова», то есть наш.
Трагичной была судьба многих отрядов не только на Пингцине. Умение воевать во вражеском тылу пришло не сразу. Не избежал разгрома и отряд знаменитого Батьки Миная (Миная Шмырева) на Витебщине.
В одном из тяжких боев его отряд был разбит. Шмыреву и еще одному партизану удалось спастись, а комиссар отряда был повешен гитлеровцами. Но эта неудача не остановила Миная. Вскоре он набрал новых бойцов и продолжил борьбу. У нас в отряде тоже была договоренность: если нас разобьют или рассеют, оставшимся в живых собираться в условленном месте.
Однако нельзя в этом безоглядно винить тех партизан и командиров. Эти отряды разожгли искры партизанской борьбы, из которых потом и возгорелось мощное пламя. И погибли они, как правило, в неравной борьбе.
В августе – сентябре 1941 года пинские партизаны разгромили немецкие комендатуры в деревне Ольшаны Столинского района, в деревнях Хильчицы и Бухча Туровского района.
Было много других боев и засад. Бывший солдат вермахта Эрих Мирек в своих воспоминаниях напишет: «22 июня 1941 года 293-я пехотная дивизия вермахта, в составе которой я находился, переправилась через Буг в районе Бреста и двинулась на Пинск. Я был слесарем в ремонтно-восстановительной команде, расквартированной в Пинске.
С первого месяца войны белорусские партизаны дали о себе знать. По шоссе спокойно не проедешь – эту истину офицер штаба дивизии Кальбфельд уяснил быстро. И если в первые дни вторжения его «мерседес» возглавлял колонну, то теперь он твердо держался в хвосте».
В этом большая заслуга и первых отрядов. И не только тех, о которых я веду рассказ. В Белоруссии к концу августа 1941 года действовал 231 партизанский отряд, насчитывавший более 12 тысяч партизан.
Уже в августе 1941 года немецкое командование на Пинщине и Брестчине вынуждено было провести значительные карательные операции, в которых были задействованы целые полки и бригады регулярной армии и войск СС.
В боях против партизан в районе пинских болот участвовали два полка 1-й кавалерийской дивизии, моторизованная и артиллерийская части 162-й и 225-й пехотных дивизий.
О том, насколько это было трудное время, знаю по себе и по боевому пути нашего отряда. Тем более что не все просто было и у нас, даже у такого опытного командира, как В.3.Корж.
В своем дневнике он пишет: «8 июля подошел ко мне боец Медович и с ним еще три человека, которые заявили, что у них слабое здоровье, они не выдержат в тылу, лучше пойдут догонять своих и воевать в Красной Армии. Я их решил отпустить, действительно видел в них малоспособных бойцов в тылу врага». Но, как оказалось, это было только начало.
Крупных боев в то время мы, разумеется, не вели. Для этого у отряда не было ни оружия, ни боеприпасов. Каждый патрон был на счету. Но Корж постоянно устраивал засады на одиночные автомашины и мотоциклистов. 22 июля сделали очередную засаду на дороге. Было убито четыре гитлеровца, ехавших на мотоциклах, среди них один офицер. Мотоциклы сожгли, оружие забрали.
5 августа на тракте между местечком Ленин и райцентром Житковичи уничтожили пятнадцать немцев, в том числе пять офицеров. Корж тогда выбрал очень удобное место для обстрела. Но колонну грузовых автомашин пропустили.
Немцы ехали беспечно, раздетые до пояса. Играли на губных гармошках, самодовольные, веселые. Руки наши чесались, ударить бы. Но нас было в 15 – 20 раз меньше. И ни одного пулемета.
Через час появилась большая автомашина (как оказалось, штабная) в сопровождении нескольких мотоциклов. Корж бросил гранату и ударил из автомата по кабине. По этому сигналу открыли огонь из винтовок и мы.
Достались нам богатые по тому времени трофеи – оружие, патроны, гранаты, штабные карты, несколько плащ-накидок, а также диковинные для нас, полешуков, французские коньяки и ром, шоколад, консервы, сигареты с изображением верблюда на пачках.
Автомобиль и мотоциклы мы сожгли, забрали 12 винтовок и несколько пистолетов. Мне достался «парабеллум». Правда, он меня подвел через год во время разгрома гарнизона в Ананчицах. Тогда из-за перекоса патрона от меня ушел матерый полицай, которого я должен был взять прямо у него в доме. Заметив, что у меня проблема с оружием, он ударил рукой по лампе и сиганул в окно.
Операция, в ходе которой мы уничтожили штабную машину, была для нас очень важной. Не столько из-за трофеев, сколько для поднятия боевого духа. Провели ее «очень чисто», как выражался Корж, без единого выстрела со стороны немцев. Он отметил в дневнике, что хлопцы потом долго обменивались мнениями на сей счет и даже бравировали друг перед другом.
А ведь перед этим у нас в отряде был кризис. Фронт отдалялся. Моральное состояние партизан ухудшалось. В отряде началось брожение.
И вот 25 июля к Коржу подошел его заместитель Березин. В некоторых бумагах он значится как Дерезин. Я даже не помню, как он оказался в нашем отряде. Так вот этот Березин-Дерезин потребовал от Коржа идти вслед за фронтом:
– Что мы сделаем с одними винтовками! У них танки, артиллерия. На фронте мы принесем больше пользы. Среди нас есть больные. Надо уходить. Раздавят нас.
Были и такие суждения: мы, командиры, на фронте возглавим роты, батальоны и принесем больше пользы. Зачем нам быть рядовыми в маленьком отряде! Примкнувшие к нам командиры Красной Армии активнее других высказывались за уход к фронту. Оно и понятно. Партизанской борьбе их не обучали, они не были готовы к ней даже психологически.
Корж сначала возражал, потом решил, что нельзя никого удерживать силой. Только доброволец может быть полноценным партизаном, считал он. Построил отряд и обратился к бойцам:
– Кто чувствует, что не может воевать в тылу врага, кто болен – два шага вперед!
Вперед шагнула почти половина отряда – три десятка человек. Стали делить припасы. Продуктов было не жалко, хотя их осталось очень мало. Разделили все по-братски. А вот из-за оружия пришлось поругаться. Уходившие уносили три автомата, у нас оставался только один, тот самый, который достался нам в первом бою у Рябого моста.
Откровенно говоря, мы серьезно переживали. Уходили-то крепкие, в основном хорошо обученные военному делу мужики. Примерно в то же время мы встретились с отрядом, которым командовал начальник Ленинского районного отдела НКВД Сахаров. Он создавался для действий именно в этом районе.
Корж и Сахаров обсудили план действий, договорились о проведении засад на дорогах Лахва—Ленин, Ленин—Старобин. Но через несколько дней Сахаров тоже повел свой отряд на восток, оставив нам трех человек из местных. Корж крепко психовал и в глаза спрашивал Сахарова: «Почему не сказал в райкоме, что у тебя кишка тонка, что не выдюжишь?! На тебя возлагали надежды, а ты…»
