Яна Рихтер
Сейчас. P.S. С меня хватит. Книга 2

Пролог

Он не переходил на крик, не швырял меня по квартире как обычно, даже не пытался меня пнуть, хотя я сидела на полу у его ног. В целом, он на удивление был хладнокровен. В голове моей мелькнула мысль, что он что-то задумал. И тогда мне действительно стало страшно.

– Я предложил тебе всё, что у меня есть. Хочешь семью – давай поженимся, хочешь ребёнка – давай заведем. Я любил тебя. А ты, тварь, шарахалась от меня как от огня. Я же не он, да? Интересно, как часто ты нас сравнивала, а? И в кровати тоже? Ну, что, сильно отличаемся? – ещё один рывок, приступ боли, я еле сдержала стон. Бесполезно притворяться, уговаривать, врать – не сработает.

– Ты для меня была всем. Ты была идеалом. Посмотри, во что ты превратилась. Жалкая скулящая сучка, готовая на всё, лишь бы ей опять от меня не прилетело.

Он рассмеялся:

– Вот она – принцесса, – он схватил моё лицо большим и указательным пальцами и сильно сдавил, – Я ведь готов был горы свернуть, только бы ты посмотрела на меня как смотрела на него. Хоть раз! Если бы ты хоть раз увидела МЕНЯ. А не на дублера, который заменяет его! Всё могло быть иначе, – он замолчал и долго смотрел перед собой, а затем достал из-под куртки пистолет и приставил дуло к моему лбу.

От прикосновения холодного металла к горячей коже у меня по телу побежали мурашки. Прозрачные мысли кружили в голове и ни за что не цеплялись, голова моя была ясная. Ещё несколько минут и мои мучения закончатся. Вдруг я испытала радость, такую чистую и внезапную. Ведь есть же жизнь после смерти, я в это верю. И тогда сейчас совсем скоро я умру и встречусь с Добрым, и мы будем вместе навсегда. Внезапно я захотела умереть.

– А знаешь, что? Пора с этим кончать. Ты не оправдала моих ожиданий. Я просто грохну тебя сейчас и всё.

– О, как это типично для тебя – я рассмеялась, – Да! Твою ж мать! Не оправдала ожиданий – на помойку с4ку! Сделала не то, что ты хотел – сжечь ведьму! Ты как ребенок, честное слово. О какой любви ты говоришь? Что ты там сказал? Любил меня? Ты? Меня? Я тебя умоляю.

– Закрой рот.

– Мне не страшно! НЕ СТРАШНО! – крикнула я, глядя в его лицо.

1

Когда тебе регулярно при определенных обстоятельствах причиняют физическую боль, ты начинаешь предчувствовать это заранее. Это такое унизительное предвкушение издевательств. Заранее испытываешь ужас от того, что сейчас тебе будут наносить увечья и истязать тело. При этом ощущение полной беспомощности приводит к отчаянию. Сначала начинаешь бояться шума шагов, затем ты учишься по звукам определять, в каком настроении сегодня твой мучитель, учишься сопоставлять риски, по манере открывания входной двери можешь точно сказать, пьян он или трезв. Потом учишься не спать ночью или спать в пол глаза, и прятаться при малейшем риске применения агрессии.

А ещё учишься много врать. Ты постоянно врешь, близким – что у тебя всё хорошо, всем остальным – что ты упала с лестницы, попала в аварию, поскользнулась в ванной, что у тебя плановая операция.

Когда я начала сопротивляться? Когда поняла, что за моё сопротивление я получу один удар, который отключит моё сознание, и я ничего не буду чувствовать. Самым мучительным было медленно и монотонно получать удар за ударом, слушать, как ломаются кости, чувствовать болевые вспышки, слышать и чувствовать, как лопаются и рвутся ткани, стараться принять удар так, чтобы он был менее болезненным, просить, умолять прекратить, стараться спрятаться.

Время в такие моменты застывает в воздухе густой массой, и тебе кажется, что этот ад продолжается бесконечно. Как только я поняла, что для того, чтобы меньше чувствовать, надо привести этого монстра в ярость, я начала отвечать агрессией на агрессию. У меня не было шансов выиграть бой, мы выступали в разных весовых категориях, но у меня всегда был выбор – ползать и просить прекратить или двинуть ему в ответ, когда он этого не ожидает, вытерпеть вспышку боли и отключится, в надежде, что он меня убьёт, и это больше не повторится.

***

Детство – это королевство, где никто не умирает. И моё детство закончилось.

Дмитрия Добровольского кремировали и похоронили в городе Нагасаки в Японии, тех, кто обстрелял его машину так и не нашли. В моей памяти он навсегда остался улыбающимся молодым парнем, который вытирает мои слёзы, целует меня на прощание и обещает вернуться с первым снегом.

Он был первым. В течение года погибли еще шесть человек. Шёл передел рынка, делили сферы влияния, власть и деньги. Бизнес, который касался импорта рыбы и экспорта автомашин из Страны Восходящего Солнца, рвали на куски. Я была очень далека подробностей работы Доброго, не могу сказать, что пошло не так, кто и где ошибся, возможно ли было предотвратить те события, поэтому мне остаётся только догадываться о причинах и заказчиках. Но то, что это были убийства, я не сомневалась. Последними стала семья Вороновых, Денис и Оля, та самая, из детского дома, которая верила в любовь с первого взгляда и училась в институте искусств. В момент аварии на руках у неё был их полуторагодовалый Сашка.

После их гибели (то, что ДТП было подстроено, не сомневались даже следователи) Саня Злой вместе с женой и маленькой дочкой в срочном порядке эмигрировали в Канаду. Костя Лапа и Женя Носорог тоже покинули Россию в спешном порядке, позже я узнала, что в Москве ребята разделились, и Костя отправился в США. Следы Евгения теряются в Европе, последний раз о нем слышали в Швеции.

Андрей Корсак тоже уехал за границу к отцу. Какое-то время Шерхан был в Москве, слышала, несколько раз он приезжал во Владивосток, но мы не виделись.

Транспортная логистическая компания «АРЭС» прекратила своё существование.

Я раскололась на две части. Одна из них испытывала почти физическую боль от того, что его больше нет. Она носила черный цвет и выла в голос, сидя на полу на кухне, когда возвращалась домой. Прижималась спиной к холодильнику, закрывала рот ладонями и начинала выть. Вторая же часть не верила. Говорят, когда у двух людей такая сильная духовная связь, то всегда чувствуешь, когда другой умирает. Я не чувствовала абсолютно ничего. Как будто он по-прежнему был в Японии, просто его рабочая поездка затянулась итог вот-вот вернётся. В моей голове Дима был жив. Возможно, что-то случилось и ему пришлось исчезнуть. Но когда всё наладится, он обязательно вернётся. Он мне обещал. Вот-вот раздаться звонок в дверь, а на пороге будет стоять он, ослепляя меня своими звездами в глазах, со своей кривоватой улыбкой и сильными руками. Я скучала по нему. Я настолько остро ощущала его отсутствие в моей жизни, что без него мне не хотелось дышать.

Боль заползла ко мне под кожу и срослась со мной, она была сравнима с ощущением, когда тебя загоняют иголки под ногти – она была невыносима.

Накануне моего первого дня учебы, сидя на краю ванны, глотая слёзы, я закрашивала черной краской последние лучи солнца в моих волосах. Вся моя жизнь – сплошной черный цвет. Черные волосы, черная одежда, черные мысли. Чёрный цвет заполнял меня до краёв.

В сентябре первый раз вошла в аудиторию Дальневосточного Государственного Университета, в котором мне предстояло провести ближайшие пять лет. Я была опустошена. Мне не хотелось ни с кем знакомиться, ни даже разговаривать, я, наверное, была самой мрачной студенткой первокурсницей факультета журналистики.

Я шла по длинному коридору главного корпуса университета и ловила себя на мысли, что прямо сейчас в этот момент исполняется моя мечта. Только в моей мечте нас было двое.

Я поселилась в квартире Доброго на улице Уборевича. Каждая мелочь в квартире напоминала мне о Диме, и я не хотела ничего менять. Я едва находила силы встать утром с кровати, а после занятий я приходила домой, надевала его футболку, сотый раз включала «Ромео + Джульетта» с Ди Каприо и ревела.

В голове мелькали кадры – его улыбка, его безупречно красивая рука на руле, его профиль, его синие глаза. Я почти ощущала его дыхание на моей шее, его пальцы, скользящие вдоль моего позвоночника, ладони на моей талии. Тактильно я помнила ежик его волос, прикосновение к небритой щеке. Меня до сих пор преследовал его запах. Часто я брала его рубашку, вдыхала его запах и задерживала дыхание. Я дышала им. Добрый приходил ко мне во сне, в такие моменты я не хотела просыпаться, я мечтала видеть этот сон, не просыпаясь, до конца моих дней.

Я мыла голову его шампунем, я пила кофе из его кружки, я даже разговаривала с ним, когда мне становилось совсем плохо. Я была похожа на тень. Я не отвечала на телефонные звонки, ни с кем не встречалась, и вообще редко выходила из дома.

Всё, что принадлежало Доброму и что возможно было продать, Саня Злой продал в ноябре. В первый день зимы он перехватил меня после занятий во дворе университета и без особых объяснений сунул в руки конверт с деньгами. Я стояла на ветру, прижимая конверт к груди, и в моем сознании стучали мысли. Вот и всё, что у меня осталось от моего медведя. Кучка цветных бумажек и изображением американского президента. Хотелось выть зверем от этой суровой правды. Но, учитывая, что в августе случился дефолт, и деньги резко обесценились, я сдержала себя в порывах сжечь эту грёбанную валюту, и сложила конверт в сейф.

Незаметно пролетела моя первая зачетная неделя. В новогоднюю ночь я приняла «Фенозипам», закрылась дома, отключила телефон и легла спать в девять вечера. Ночью мне приснился Добрый, он держал меня за руку. Когда я открыла глаза, я продолжала чувствовать тепло его руки в моей ладони. После пробуждения я лежала в кровати до вечера, потому что мне казалось, что Дима приходил ко мне ночью в мой сон, и мне хотелось как можно дольше сохранить ощущение его присутствия.

На автопилоте я сдала зимнюю сессию. Как заведённая, я учила, сдавала, снова учила. Но если кто-нибудь спросил бы меня, какие предметы мы проходили в семестре, я бы не ответила.

Монотонно, день за днём, приближалась весна. После занятий я ставила в плейер кассету с нашими рок-балладами и шла гулять на Корабельную набережную. Садилась поодаль от людей и часами смотрела на море. Антидепрессанты не помогали. С наступлением весны я бросила посещать психотерапию, от неё не было никакого толку.

Летнюю сессию я сдавала так же, как и зимнюю – на автопилоте.

Июль и половину августа я провела у родителей. Ничем особенным то лето мне не запомнилось, кроме пляжных вечеринок и алкоголя. Я вдруг узнала, что после бутылки вина боль утраты перестаёт быть такой сильной, она притупляется, и у тебя вдруг открывается способность говорить не о своей потере, вообще не думать об этом. Ты даже танцевать можешь. Саня Злой был прав, алкоголь это «Лидокаин» для сердца, а похмелье продлевает действие анестезии, потому что не можешь думать ни о чем, кроме того, что твоему телу хреново. Это были полтора месяца, когда я иногда могла дышать без боли. 15 июля я взяла плед, сигареты и весь день провела на пляже, в тумане.

В первых числах июля родители сообщили мне о принятом решении покинуть регион. В начале года отцу предложили работу Мурманске, он уже полгода жил на два дома, они планировали переезд в конце августа. Переезжать в Мурманск с ними я отказалась. Поэтому в последний день лета мы попрощались в аэропорту Кневичи и пообещали друг другу, что я обязательно приеду следующим летом на каникулы.

В начале сентября мне предстояло ещё одно расставание. В аэропорту я прощалась с Лёхой Доктором, который улетал в Москву. Ему сделали предложение, от которого он не мог отказаться – ему предложили место в Медико-хирургическом центре им. Пирогова, поэтому Лёха в две секунды закинул свои вещи в чемодан и помчался в аэропорт. Я обняла его на прощание, чмокнула в щёку и пожелала удачи на новом месте. Ещё один кусочек моего разбитого сердца покидал меня вместе с моим другом.

С началом сентября я с головой окунулась в учёбу.

2

– Малая, – окликнул меня мужской голос, когда я вышла из ворот университета и направилась в сторону автобусной остановки.

Я вздрогнула и обернулась. Рядом с припаркованной у тротуара ярко-красной Toyota Celica с тонированными стеклами стоял Андрей Корсак. Я кинулась к нему и уткнулась лбом в бритый подбородок, мы обнялись. Лёха Доктор говорил мне перед отъездом, что Шерхан собирался вернулся во Владивосток, но я подумала, что это ненадолго, и уж он-то наверняка переедет заграницу к отцу.

– Как дела? – спросил он.

Я сильнее прижалась к нему в ответ. Он положил мне руку на плечо и подтолкнул к машине: «Поехали».

Мы поехали в сторону Набережной, проехав Океанариум, он остановил машину у спортивного комплекса «Динамо». Мы вышли из машины, Шерхан купил мне мороженое, и мы сели на скамейку лицом к морю. Была середина дня, людей было не много. Мы сидели и молчали. Тут он слегка толкнул меня в плечо.

– Ну, рассказывай.

– Чего рассказывать?

– Как ты?

– Честно или соврать?

– Разумеется, честно. Ну?

– Никак.

– А подробнее.

– Вообще никак.

Он обнял меня рукой за плечи и притянул к себе.

– Мне без него даже дышать больно, прикинь. Мне не нужно всё это без него, – ответила я.

– Мне тоже его не хватает, – сказал он.

– А ты как? Семья – жена, «ребёнки»? – я автоматически вставила наше с Добрым словечко.

– Нее, я один. Вернулся работать. Вернулся жить.

Я подставила ему мороженое, чтобы он укусил.

– Шерхан, я одна осталась, – я замолчала.

– Не-а, не одна. Я вернулся, значит, нас уже двое, – он улыбнулся и подмигнул мне.

Шерхан стал забирать меня после занятий. Он просто приезжал и ждал, пока я выйду из здания и двинусь по направлению к автобусной остановке. Он говорил «привет», спрашивал, как у меня дела, подвозил до дома и уезжал. Через две недели я наткнулась на него, выходя утром из подъезда – он ждал меня. Так он стал моим личным водителем, так в шутку его называли мои однокурсники.

Мне сложно было найти более подходящую компанию в те дни. Мы много молчали, редко говорили, но если у нас начинался разговор, то он был интересным, захватывающим. Часто наши рассуждения перерастали в спор, в большинстве случаев, наши взгляды не совпадали, но, надо отдать ему должное, он умел оставить тебя с твоей точкой зрения и не навязывать свою.

– Самое интересное, что при всей своей трагичности сюжет всё равно цепляет, понимаешь? – рассуждала я, – Ведь неспроста герои такие юные, почти дети, когда всё в жизни впервые и по-настоящему.

– Да за уши всё это притянуто, – возражал Андрей, – У них не было ни единого шанса на счастье.

– Ну, почему-у-у-у!? – не сдавалась я.

– Если бы не препятствия и смерть, они разочаровались бы друг в друге уже через месяц. Им бы стало скучно. Быт и всё такое.

– Ну, неужели из искры их влюблённости не могла бы родиться большая любовь?

– Ну, какая любовь? Первые сложности убили бы все чувства. Шекспир очень грамотно увел их со сцены, оставил историю на века.

– Какой-то ты…. Не романтичный. Совсем.

– Я? Да ну. С чего ты так решила? – он улыбнулся.

Я надулась и отвернулась к окну. Рассказывать ему, что один из моих самых любимых фильмов – «Грозовой перевал» с лучшим Хитклифом в исполнении Рейфа Файнса, мне расхотелось. Ну как же, если даже романтичные Ромео и Джульетта были разбиты в пух и прах, что уж говорить об неидеальных героях Эмили Бронте.

– А с Добрым у меня тоже шансов не было, как у них? – спросила я, – Как там говорят – семейная лодка разбилась о быт, да?

Что-то мелькнуло в его глазах, он вдруг с интересом посмотрел на меня, стал серьёзным и собранным.

– Интересно, я бы разочаровала бы его со временем? Своей неидеальностью, что ли, – сказала я.

Мысли о любимых тёплых руках, запахе, небритой щеке обрушились на меня как лавина, заставив меня сделать выдох. Боль опять ворвалась в мою грудную клетку и стала биться изнутри о рёбра.

– У вас всё по-другому было, по-настоящему. Вы горели как свечки, когда были рядом, – Шерхан застыл, сосредоточенно разглядывая темноту перед собой, – Он видел тебя настоящую, ты была для него его совершенством – с твоими разговорами с набитым ртом, дурацким смехом, упрямством. Не обижайся, смех у тебя дурацкий.

Он замолчал, а потом продолжил:

– Он смотрел на тебя как-то по-особенному, будто сейчас на тебя упадет небо, и ему надо успеть тебя собой закрыть. Так было всегда – и когда тебе было восемь, и когда тебе стало шестнадцать. Я никогда такого не видел.

На следующей неделе мы попали на повтор сеанса «Титаник» Дж. Кемерона в кинотеатре «Океан». После фильма я полчаса слушала про отсутствие логики у Розы, её топографический кретинизм и про то, что она могла бы и подвинуться. А мои мысли в то время постоянно возвращались к единственному моменту, который до сих пор заставляет меня вздрогнуть и ощутить тугой узел в животе – Роза прыгает из шлюпки обратно на «Титаник», бежит к Джейку, обнимает его, плачет и говорит: «Я не смогла, я не смогла!». Вот так и мне надо было бросить всё, выпрыгнуть из своей шлюпки и не расставаться с Добрым никогда. Он хотел в Японию – надо было бросить школу и уехать с ним в Японию. Сейчас мы были бы вместе, живые или мёртвые, уже не важно.

***

С Шерханом было просто и сложно одновременно. Он был весь в себе, постоянно в своих мыслях, мало говорил и много делал. Просто было то, что он не лез с советами и с нравоучениями, а всегда был рядом. Сложно – что у нас не было единого мнения ни на одну вещь, которую мы обсуждали, будь то феминизм или проблемы современной социально-массовой коммуникации. Мы постоянно спорили. При этом в быту у нас ни разу не возникло ни одного разногласия. Он знал, что я люблю порядок, жареную картошку, кофе без сахара и чёрный чай с бергамотом. Он научил меня разумному ежедневному планированию, и у меня, наконец-то, появился ежедневник. С ним я перестала торопиться и везде опаздывать. А ещё я прониклась необходимостью составлять списки покупок и приобрела привычку не закупаться хаотично.

– Рин, почему ты не водишь машину?

– У меня прав нет.

– Не сдала?

– Не училась. И вообще вожу я так себе.

Следующим вечером он привёз меня на площадку автошколы в районе Луговой, посадил за руль Тойоты и начал учить параллельно парковаться. Это стало нашим привычным занятием, два раза в неделю ездить на площадку для совершенствования навыков вождения. Он был очень терпеливым и сдержанным учителем, я ни разу не слышала от него резкого слова или возгласа, он очень досконально разбирал все мои ошибки, и мы начинали сначала, пока мой маневр не начинал получаться идеально. Он был перфекционист и требовал от меня того же – совершенства.

Если вам понравилась история, прошу, дайте мне об этом знать – подписывайтесь и жмите ♥♥♥

Буду благодарна, если Вы поделитесь книгой с друзьями в соц сетях.

Ваша Rна Рихтер.

3

В начале второй недели октября погода испортилась, с деревьев разом облетела вся листва, и они стояли голые, напоминая скелеты. Небо загустело, и стало насыщенного темно синего цвета, каким бывает только осенью. В воздухе пахло дымом и свежим морозным ветром, ночами начались заморозки.

Андрей заехал за мной вечером в пятницу, Toyota Celica сменил внедорожник. Он сказал обуть зимние кроссовки и одеться теплее.

Мы приехали на пустынный укромный пляж, огороженный скалами, в бухте Патрокл.

Шерхан достал из багажника дрова, уложил их между камнями и развёл костер. Мы уселись на укрытые одеялами камни возле костра и смотрели на огонь. Я тянула руки в пламени, не позволяя его языкам начать лизать мою кожу. Андрей налил мне в вина в разовый стаканчик. Оно было потрясающее, сладковатый бархатистый вкус, запах винограда, горячий огонь разлился по моим венам, и я стала разглядывать бутылку – «Киндзмараули». Иногда я вскидывала взгляд на него и смотрела, как отблески пламени танцуют в его тигриных глазах. Я испытывала очень противоречивые чувства – от его взгляда у меня был мороз по коже, но с ним мне было спокойно. Мои мысли лениво раскачивались как лодки на волнах, не подпрыгивали, и не стучались в мое сознание.

Мы были разные. Мы жили абсолютно разными вещами, читали разные книги, нам нравились разные фильмы. Единственной точкой соприкосновения была пустота от потери. Наш Добрый продолжал объединять нас даже после смерти.

Несмотря на то, что я была бы последняя, кто видел в нём мужчину, надо признать, что мужчиной он был красивым. Высокий, сильные руки, широкие плечи, хищные черты лица. И карие глаза необычного янтарного оттенка, жёлтые тигриные глаза. Если добавить к этому крайнюю уверенность в себе и умение быть невозмутимым в самых сложных ситуациях, то можно точно передать описание Шерхана. Девчонки откровенно вешались на него, начиная со старших классов.

Но какое-то невероятное стечение обстоятельств привело к тому, что мы сидим сейчас на берегу с этим крутым парнем, молчим и смотрим на огонь.

Черничное небо в светящихся точках звезд нависло над нами, в некоторых местах оно было укрыто сиреневыми облаками, как пенкой от варенья.

«Вот она, моя дымная осень», – подумала я, и подняла голову к небу.

– Смотри, видишь там звезды как буква «М»? Это Кассиопея, – он присел сзади меня, повернул мою голову и показывал пальцем куда-то в небо.

– Ага, вижу.

– Там какая-то легенда есть, точно не помню. Вроде царица Кассиопея считала себя очень красивой, и была наказана, половину года она как «М», половину года перевернута как «W», – сказал он, а потом добавил почти шёпотом, – Кассиопея – не только звёзды, есть ещё туманности Сердце и Душа.

И он поцеловал меня. Его горячие мягкие губы прикоснулись к моим губам, и меня как будто ударило током. В то же время, я не хотела, чтобы он останавливался, я хотела чувствовать хоть что-нибудь, пусть это будут удары тока, чёрт с ними. Его огонь стал проникать внутрь, растапливая лёд и вечную мерзлоту внутри меня. Какое-то подобие эмоции и чувства трепыхнулось в груди.

Когда он остановился, то крепче обнял меня сзади, я сжала его ладони, горячее дыхание обожгло мою шею. Мы молчали. Я не хотела, чтобы он отпускал меня.

Когда он привёз меня домой, мы ещё какое-то время сидели в машине.

– Это неправильно. Зря мы так, – нарушила я молчание.

Он ещё какое-то время сидел неподвижно, смотря перед собой. А потом развернулся ко мне.

– А как правильно, Малая? – он смотрел на меня, я опустила глаза. – Что бы я сейчас ни сделал, всё будет не так. Ты всегда мне нравилась. И если мы пойдем дальше, я предам друга. Но если мы остановимся, я предам тебя. Так что, я, в любом случае, предатель. Он резко замолчал и опять уставился в пространство перед собой.

– Но знаешь, что. Я выбираю тебя. Живую и настоящую. Потому что, если я тебя предам, ты сломаешься.

– Не придумывай. Я вон… Живее всех живых, – сказала я. Но вышло не очень убедительно.

– Вот только не надо, а. Ты как живой труп – бледная, худая. Сколько в тебе осталось? 45? Под глазами синяки, и глаза пустые, без жизни совсем. Когда ты ела нормально в последний раз?

– Я ела, честно. Просто не в коня корм, – оправдывалась я.

– У Доброго была интересная жизнь, у него была ты. Так получилось, что сейчас его нет. Ты есть, а его нет, понимаешь? Нет его и никогда не будет. Поэтому прекращай врать, Малая. Хотя бы самой себе.

– Ну, поцеловались один раз, ну это же ещё не предательство. Просто больше не будем и всё, я буду просто ждать.

– Малая, – начал он.

– Не называй меня больше так, – я всхлипнула, – он вернётся! Он обязательно вернётся!

– Что? Что ты такое несёшь!? Ох, бл444… – он развернул меня к себе и схватил за плечи, – Он умер. Его больше нет, Рина.

– Ты не видел! Я не видела. Он же может просто скрываться, надо просто подождать…

– Я видел.

Он замолчал. Я прикусила губу и заглядывала в его глаза, а он продолжил:

– Я был там. Это был он. Не говорил тебе, ты бы стала проситься со мной. А тебе было нельзя. Рина. Он умер. Он никогда не вернётся.

Я замотала головой, не принимая услышанную информацию.

– Ну, хоть заплачь, наконец, что ли! А то как кукла пустая, на всё дежурная улыбка. Ты вообще хоть что-нибудь чувствуешь?

– Пошёл ты к чёрту, Корсак, – я выпрыгнула из машины, и быстро пошла к подъезду. – И не звони мне.

Он не позвонил. Он приехал в полдень следующего дня и повёз меня обедать.