Ян Вершин
Право на выбор
– Как всё просто оказывается, да? А что дальше?
– Я не знаю. – Виктор Степанович растерянно развёл руки. – Об этом нигде толком не сказано. Кому-то мерещатся туннели, в кино возносятся к свету, кто-то ждёт ангелов, но теперь…
– Ну, одно мы теперь знаем наверняка, что это ещё не конец, правда? – Она заглянула ему в глаза, пытаясь найти одобрение своих слов.
– Пожалуй. – Согласился Виктор Степанович и утешительно дотронувшись до её плеча, двинулся дальше. Женщина перевела взгляд обратно к лежащему на асфальте переломанному телу и замерла, обдумывая что-то.
Умиротворённость. Именно так можно было охарактеризовать происходящее с душами вокруг. Лично, Виктор Степанович ничуть не был озабочен случившимся. Да и никто, из новоявленных душ, не рыдал в голос над своим телом, не причитал заламывая руки и, – что немаловажно для него персонально, – не бросался на Виктора Степановича с упрёками о его виновности в произошедшем. Не выскакивали из-под земли бесы и не цепляли его вилами бросая на сковороду за грехи, которые были в его жизни. Пронизывающее, бесконечное чувство спокойствия поселилось в «душе», которой он стал в буквальном смысле. Но, заговорившая с ним женщина справедливо спросила: «А что дальше?»
Но у Виктора Степановича не было ответов, как и не было их и у христианства, в которое он верил всю свою жизнь, не ортодоксально, но всё же. Он так и ходил бы как другие неприкаянные, безразлично наблюдая чужое горе – как вдруг, произошло нечто необъяснимое. Не с ним, но вокруг. Мир потерял привычный вид и оптически рассинхронизировался, превратившись на несколько секунд в бифокальный сюр. Одновременно с изменениями, со всех сторон прозвучал звук громогласного горна, – такие знамения, он слышал только в фильмах и обычно ничего хорошего они не предвещали, – и Виктор Степанович стал озираться в поисках источника надвигающихся неприятностей.
Обнаружил он их буквально рядом; на простирающемся вдоль обочины поле, появились стоящие на одинаковом расстоянии друг от друга три гигантские двери, в навершии каждой, медленно и величаво вращались уже виденные им на трупах религиозные символы: Православный крест, звезда Давида и магометанская звезда с полумесяцем. Более очевидного приглашения, Виктору Степановичу было бы трудно представить. Души организованно стали собираться вдоль обочины, показывая на артефакты руками и переговариваясь в пол голоса. Виктор Степанович тоже подошёл ближе и прислушался к разговорам.
– …Очевидно нам нужно идти в эти двери, каждому в ту, религию которой он исповедует. – Мужчина лет тридцати, держал за руку юную девочку и говорил это молодой женщине, стоящей с ними рядом. – Только, не очень понятно, пропускают вместе или по одному?
– Давид, только не оставляй нас тут одних. – Женщина посмотрела на него и тоже взяла за руку девочку.
– Ну, что ты Сара, зайдём все вместе, а там будь, что будет. – Он с нежностью погладил по голове дочь и протянул руку жене.
– … «Смерть – это дверь. В которую войдёт каждый». Как это символично. – Прошептала встреченная им ранее женщина в платке.
– «Ля иляха илляллах», сестра. – Сказал пожилой мужчина рядом с ней, и поднеся руки к лицу сделал сухое омовение. – Нам пора на встречу с всевышним…
Души сбились в группы по вероисповеданию и гуськом двинулись каждый к своей двери. «Спаси и сохрани господь, душу мою грешную» – промолвил Виктор Степанович и осенив себя крестным знамением двинулся следом за уходящими христианами. Лишь одна молодая девушка не последовала за всеми. Она так и осталась стоять у обочины незамеченная остальными, провожая взглядом уходящих.
Подходя к двери, которая отделяла мир живых и… толком уже и не разберёшь, что там за другой такой мир; Виктор Степанович остановился возле неё в благоговении, предполагая, что перед дверью образуется своеобразная очередь, но люди заходили без задержки кто по одному, а кто и семьями, не было никаких ограничений, а потому он стоял последним возле христианской двери и любопытство взяло верх. Он обошёл дверь вокруг и крайне поразился, когда она исчезла, превращаясь с торцов в настолько тонкую пластину, будто состояла из бумаги микронной толщины. Но когда он продолжал движение и смотрел на неё под углом или прямо, дверь вновь обретала объём и массивность, поражая мельчайшей структурной детализацией.
