Вячеслав Вячеславович Денисов
Ангел, жаждущий крови. Криминальный детектив

© Вячеслав Вячеславович Денисов, 2018

ISBN 978-5-4474-8558-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Что бы там не говорили, а я всё ж таки непревзойдённый актёр, который однажды успешно сыграл роль шизофреника и добровольно остался в этом образе на долгие годы. Возможно, в зависимости от неблагоприятных обстоятельств, мне предстоит пробыть в этом драматическом амплуа всю оставшуюся сознательную жизнь. Фиктивное психическое расстройство не только огородило меня от военного трибунала, но и позволило в дальнейшем безнаказанно совершить новые злодеяния, основанные на трёх пороках, где неотъемлемой частью становится убийство другого человека, воровство с целью наживы и прелюбодеяние, порождённое неуёмной тягой к ублажению развратной похоти. Как бы там ни было, но никто и никогда не сможет заподозрить меня в том, что я способен спланировать и осуществить ряд жестоких преступлений. Более того, я не только смогу безнаказанно уйти от справедливого возмездия, но и всю вину за произошедшее кровавое месиво сумею переложить на кого-либо из абсолютно невинных людей, якобы поступивших подобным образом по причине временного буйного помешательства. Даже самому опытному следователю не удастся вывести меня на чистую воду. Со мной очень трудно разговаривать. Я могу беспричинно и чересчур убедительно засмеяться или внезапно и безутешно зарыдать. Я могу в любой момент изобразить отчуждённое выражение лица, и при этом беспорядочно размахивать руками или же на продолжительное время замереть в какой-либо странной позе, делая свои видимые эмоции совершенно неадекватными. Я способен сбить с толку любого профессионала судебно-психической экспертизы, непосредственно занимающегося изучением моей умственной неполноценности, которой зачастую прикрываются те или иные опасные уголовные элементы. А что относительно следователя Филимонова, для солидности представившегося мне Валерием Яковлевичем, так этот сморчок вообще не представлял для меня ни малейшей угрозы. Он не столько раздражал меня несусветной недальновидностью, как вызывал в моей душе неадекватные эмоции, вызванные откровенной тупостью, выраженной его совершеннейшей некомпетентностью. При этом я ничуть не сомневался, что он был не робкого десятка. Его основная ошибка заключалась в том, что Валерий Яковлевич не совсем понимал, с кем имеет дело. Он был свято уверен, что спонтанными глупыми вопросами сможет загнать меня в тупик, не подозревая о том, что я способен заранее предугадать ход его недальновидных мыслей, манипулируя которыми, смогу не только контролировать все его дальнейшие действия, но и пустить их, словно журчащие осенние ручейки, в нужном для меня направлении.

– Мне искренне жаль тебя, Анатолий Шавров! – сказал он, небрежно обтерев рукавом пиджака покрытый испариной лоб. – Ведь ты, практически, мой ровесник. Молодой, тридцатилетний мужчина, с трясущейся головой, выпученными глазами, не выражающими никакой мысли, сидишь передо мной на стуле и словно окаменевшее изваяние, тупо уставился в потолок…

Он ослабил галстук и, мельком взглянув на часы, глубоко вздохнул. Время, которое совершенно впустую и без всякой пользы он потратил на меня, наверняка показалось ему вечностью.

Впрочем, Филимонов мог злиться лишь на самого себя. Каждый день газеты сообщали о бесконечной и нарастающей вакханалии уголовных преступлений. Хватало и диких, бессмысленных убийств, объяснить которые можно разве что расстроенной психикой, а так же злоупотреблением наркотическими средствами, психотропными веществами или их прекурсорами. Жуткое преступление, в котором обвиняли моего бывшего друга Григория Васильева, не было бы из ряда вон выходящим, если бы перед тем, как свести счёты с жизнью, он ограничился размозжённой головой своей законной супруги. Но, вдобавок ко всему, он не только поджёг собственную квартиру и приоткрыл газовую конфорку, так ещё и преднамеренно оставил в детской кроватке их полуторамесячную дочь Мариночку, обрекая её на тяжёлую мученическую смерть.

– Ещё вчера, я был намерен закрыть это дело. Бесспорно, так бы и поступил, – словно извиняясь, проговорил Филимонов. – Но старик Васильев, отец убийцы, которого ты наверняка хорошо знаешь, поскольку с детства дружил с его сыном…

Разумеется, я не только отлично знал Леонида Прокопьевича, но и терпеть не мог его занудные нравоучения. Он постоянно был зациклен на одной и той же теме. Кажется, его ничто не интересовало до такой степени, как неодержимое стремление достичь вершины познания в кропотливом изучении основного смысла жизни. Возможно, именно поэтому я невзлюбил его с первой минуты нашего знакомства, испытывая чувство неприязни, которое сохранилось у меня до сих пор. Невзирая на различия взглядов, мы оба ни разу не произнесли, ни единого грубого слова, но всегда относились друг к другу с некоторой настороженностью.

– Этот высоченный бугай, которого хорошей дубиной не перешибёшь, не только несносный горлопан и сквернослов, но при этом ещё и заслуженный ветеран Афганской войны, активист ряда общественных организаций, – ничуть не смущаясь моего безучастного поведения, продолжил Филимонов и в заключение продолжительного монолога не менее возбуждённо изрёк: – Васильев – старший, не столько уговорил, как вынудил меня провести повторное расследование.

Валерий Яковлевич пристально посмотрел в мои глаза, затем терпеливо продолжил:

– Конечно, сначала я пытался объяснить этому упёртому старику, что он напрасно обивает порог прокуратуры и прочих высших организаций. Преступление, совершённое его сыном, полностью доказано…

В этот момент, я почему-то подумал о том, что мне придётся ещё очень долго ожидать, когда же закончится вводная часть и Филимонов соизволит раскрыть основную причину моего вызова в следственный отдел.

– Гораздо позже, когда Васильев – старший непривычно поникшим голосом стал взывать к отцовским чувствам, именно тогда я впервые усомнился в правильности поспешного решения, – констатировал Валерий Яковлевич.

Он выдержал непродолжительную паузу, но не вызвав у меня ни малейшего интереса к его словам, настойчиво продолжил:

– Вполне допускаю, что Григорий Леонидович, в пылу гнева, неожиданно нанёс Светлане Олеговне смертельный удар. Однако он вряд ли не понимал, что устраивая поджог квартиры, обрекает ни в чём не повинного ребёнка на мучительную смерть. К тому же, те аргументы, которыми апеллировал его отец, под тяжестью невыносимого горя доведённый до отчаяния, бесспорно, имели место, и с ними трудно было не согласиться.

Валерий Яковлевич окинул меня таким взглядом, словно я занял у него миллион долларов и не собирался возвращать.

– Ты, Анатолий, мог совершенно случайно оказаться свидетелем преступления, – задумчиво произнёс он. – Теперь только ты один можешь пролить свет на это тёмное запутанное дело. Вот почему я так терпеливо выслушивал все твои бредни и сдерживал себя всякий раз, когда возникало дикое желание схватить тебя за шиворот и вышвырнуть вон из моего кабинета.

Филимонов поднялся из-за стола, подошёл ко мне. Он ещё раз заглянул в мои глаза, но, наверняка не обнаружив в них ни тени любопытства или сочувствия, озадаченно махнул рукой.

– У меня нет к тебе никаких претензий, – уставшим голосом, в который раз повторил Валерий Яковлевич. – Я и без тебя знаю, что твой дружок, находясь в нетрезвом состоянии, убил собственную супругу…

Почему-то мне показалось, что Филимонов специально тянул время. Вероятно, подобным образом он пытался вынудить меня допустить какую-нибудь серьёзную оплошность. В этом случае, он явно недооценивал мои умственные и артистические способности. Он наивно верил, что я могу расслабиться и на мгновение забыть о главной роли, где согласно сценарию, обязан постоянно изображать из себя умственно-отсталого человека.

– Я, хотел с тобой немного пооткровенничать, не особо рассчитывая, что от нашей встречи будет какая-то ощутимая польза, – добродушно признался Филимонов. – В глубине души всё ж таки подспудно надеялся, что ты поможешь мне разобраться в этой запутанной ситуации…

Он натянуто улыбнулся. В уголках его проницательных глаз появились мелкие морщинки.

– Теперь я вынужден признать тот факт, что мои надежды на твою помощь были напрасны, – огорчённо произнёс он. – Ты, к сожалению, действительно умственно отсталый больной человек. Вокруг себя ничего не видишь и не слышишь, словно закоренелый наркоман, впавший в прострацию.

Валерий Яковлевич вновь грузно опустился в кресло и, облокотившись о рабочий стол, всё тем же уставшим, но сдержанным голосом спросил:

– Ведь ты, Анатолий, не станешь отрицать тот факт, что накануне разыгравшейся трагедии был у Григория Васильева и пропустил с ним пару стаканчиков водки?

– Угу-у-у… – протяжно пробурчал я, не отрывая заворожённого взгляда от потолка.

«И что я вожусь с этим недоумком?» – наверняка подумал Филимонов, но вслух деликатно попросил:

– Анатолий, пожалуйста, помоги мне разобраться вот в чём…

– Всё равно упадёт! – не разжимая челюсти, пробурчал я.

– Кто? – не понял Валерий Яковлевич.

– Вон… – коротко ответил я, и медленным движением руки указал на потолок, где кверху лапками ползал небольшой паук, имеющий желтоватую окраску тела смешанную с бурыми пятнами.

– Зачем я тебя вызвал? – начиная терять всякое самообладание, вспылил Филимонов, но тут же снисходительно продолжил: – Понимаешь, Анатолий, там ребёнок погиб. Я бы хотел с твоей помощью…

– Полтора месяца… – отрешённым голосом, сказал я.

– Кому? – недоумённо спросил Филимонов.

– Гришкиной дочке!

– А… Мариночке? – понял он. – Да, полтора месяца ей было. Ещё и жизни-то не видела…

– Красивая, – промямлил я.

– Дети все красивые.

– Светлана!

– Какая Светлана? Ты имеешь в виду жену Григория Васильева?

– Всё равно упадёт…

– Кто?

– Паучок…

– Да чёрт с ним, с пауком! Никуда он не денется, – огрызнулся Филимонов. – Даже если сорвётся с потолка, всё равно ничего плохого с ним не случится. Он аккуратно спустится вниз на тонкой паутинке…

Успокоившись, Валерий Яковлевич попытался продолжить допрос, тщательно завуалированный под ничего не значащее дружеское собеседование.

– Пока локализовали пожар, от Мариночки почти ничего не осталось, – заявил он, и тут же спросил: – Ты хоть это понимаешь? Маленький ребёнок, тонюсенькие хрупкие косточки и бушующее пламя…

– Костёр сгорит. Серый пепел будет… – безучастно промолвил я.

– Будет пепел, будет… – согласился Филимонов и тут же добавил: – Только другого содержания!

– У речки хорошо… – протянул я.

– У какой речки?

– Там птички поют…

– Какие ещё птички? – почти вскрикнул он.

У Филимонова определённо появилось дикое желание схватить меня за шиворот и грубо вытолкнуть из кабинета, но по долгу службы он был вынужден терпеть любые мои выходки.

– Толя, ты лучше вот что скажи… – размеренно, произнёс он. – Когда твой дружок Григорий Васильев убил жену, Мариночка ещё была жива?

Я нехотя оторвался от потолка и, вперив в него холодный, лишённый всякого смысла взгляд, уклончиво ответил:

– В кроватке лежала.

– Спала, что ли?

– Не плакала…

– Может, ты видел, как Григорий Леонидович дочку порешил? – продолжал допытываться Филимонов.

– Гришка?

– Он самый, – подтвердил Валерий Яковлевич.

– Не-е-е… – протянул я. – Гришка любил Мариночку!

– Любил, говоришь? – недоверчиво спросил Филимонов.

– Светку бил… – опять отчуждённым голосом сказал я.

– Смазливая была, – подметил Валерий Яковлевич. – Фотографии видел. Не исключено, что Григорий Леонидович зачастую её ревновал.

– Не-ка…

– Что не-ка-а-а? – передразнивая меня, спросил Филимонов.

– Любил Мариночку! – уверенно заявил я.

– Значит, не убивал?

– Любил Мариночку!

– Так именно поэтому он оставил её в детской кроватке, когда поджигал квартиру? Чтобы, как цыплёнка…

– Не видел! Спать ушёл.

– Да-да… Конечно спать, – согласился Валерий Яковлевич. – Была полночь и, разумеется, ты очень сильно хотел спать…

Я непроизвольно заметил, как он нервно сжал кулаки. Не трудно было догадаться, что будь его воля, я бы давно захлебнулся собственной кровью. Неважно, что он был с виду хлипким мужичком, наверняка одним резким ударом мог выбить если не все, то половину моих зубов.

– Человека на твоих глазах убили! А ты, как ни в чём не бывало, спать завалился? Даже в полицию не сообщил… – пытаясь пристыдить меня, укоризненно произнёс он. – Да кто ж ты такой есть, после этого? Даже подходящего слова для тебя подобрать не могу…

Филимонов ещё раз вытер рукавом пиджака вспотевший лоб.

– Кто убил? – желая довести его до белого каления, переспросил я.

– Григорий Васильев, приятель твой, человека убил! Даже двух…

– Кого?

– Светлану Олеговну вместе с маленькой дочерью.

– Жену-у-у… – многозначительно ответил я, и снова уставился в потолок.

Паук, за которым я так долго и внимательно наблюдал, всё-таки куда-то исчез.

– Жена, по-твоему, не человек? – поинтересовался Филимонов.

– Жена-а-а… – словно откуда-то издалека, повторил я.

Поковырявшись в носу указательным пальцем правой руки, я поспешно сунул его в рот и бесцеремонно обсосал.

– Тьфу ты… Дерьмо собачье! – гневно выругался Валерий Яковлевич.

Не скрывая по отношению ко мне откровенную неприязнь, он всё же решил продолжить заведомо никчёмный разговор:

– Васильев – старший, готов дойти до главы областной администрации, лишь бы только установить истину. Он до сих пор не верит, что Григорий смог поднять руку на полуторамесячную дочурку.

– Похоронили уже… – не уделяя особого внимания словам Филимонова, произнёс я.

– Да, похоронили! – подтвердил он.

Валерий Яковлевич более внимательно посмотрел на меня.

– Я уже действительно собирался закрыть это дело, – признался он. – Григорий Леонидович самостоятельно провёл судебное заседание, в котором одновременно был как обвиняемым, так же адвокатом, прокурором и судьёй. Несмотря на мораторий на смертную казнь, он вынес себе самый строгий вердикт. Кажется, справедливость восторжествовала! Но его дотошный отец…

Я опять начал ковыряться в носу.

– Преднамеренно или нет, не мне судить, но твой дружок сделал своего старика самым несчастнейшим человеком, – раздражённо пояснил Филимонов. – Леониду Прокопьевичу и так пришлось не сладко! Недавно похоронил супругу, мать Григория Васильева, с которой душа в душу прожил чуть более пятидесяти лет. Теперь и вовсе остался один одинёшенек на всём белом свете…

– Он меня выгнал, – словно обращаясь куда-то в пустоту, сказал я.

– Понимаю… – сухо протянул Филимонов, догадавшись, что я вновь заговорил о Григории. – Наслышан о его крутом характере. В этом ничуть не уступает родному папаше…

– Гришка, когда выпьет, злой! Страшный…

– Безусловно, ты его испугался… – согласился Валерий Яковлевич.

– Паучок упал…

– Не упал, а куда-то спрятался? В любом случае, я тебе только что объяснял, что пауки не падают, а осторожно спускаются на паутинке…

Лишь усилием воли он сдержал себя и не влепил мне увесистую оплеуху.

– Паучок упал… – настойчиво повторил я.

– Да чёрт с ним, с пауком! – вспылил Филимонов и осуждающе произнёс: – Гришку Васильева, дружка своего пьяного испугался? Но почему-то я не обнаружил и тени страха на твоём лице, когда предъявил для опознания изуродованный труп его супруги Светланы Олеговны! Или, может быть, ты не боишься покойников?

Я меланхолично пожал плечами.

– А собственно говоря, почему ты должен их бояться? Ты же в прошлом боевой офицер! Вот только всё не решаюсь спросить…

Филимонов уже был готов задать следующий провокационный вопрос, но в это время в его кабинет вошёл молоденький офицер. На его новеньких, ещё не потёртых пагонах сверкали звёздочки, подтверждающие специальное звание лейтенанта юстиции.

– Товарищ майор, к вам Маргарита Альбертовна! – доложил он. Секунду подумал и добавил: – Вдова недавно погибшего крупного бизнесмена, Владимира Семёновича Шаврова…

– Согласно семейному кодексу, она официально признана мачехой нашего основного свидетеля…

Кивком головы Филимонов указал в мою сторону и тут же пояснил:

– Анатолий Шавров проходит по уголовному делу, возбуждённому в связи с гибелью семьи Васильевых…

– Мачеха, это всё же не родная мать! – скептически заявил лейтенант.

– Тем ни менее, в критической ситуации, имеет право требовать от пасынка определённую сумму на своё содержание.

Филимонов немного подумал, и добавил:

– Правда, лишь в том случае, если у неё не будет своих совершеннолетних, трудоспособных детей. Либо, по какой-то уважительной причине, она не сможет рассчитывать на их помощь. Но в данной ситуации, в связи с тем, что Анатолий Шавров, по причине слабоумия, находится под её опекой, этот закон не играет для неё существенной роли.

Лейтенант в нерешительности задержался у входной двери.

– Мне сказать, чтобы Маргарита Альбертовна немного подождала? – спросил он.

– Пусть войдёт! – решительно ответил Валерий Яковлевич. – Думаю, что она не сможет помешать ведению следствия. В принципе, мы с Анатолием уже всё обговорили. К тому же, я давно хотел с ней познакомиться…

Глава 2

Я не мог не обратить внимания на тот факт, что впервые увидев Маргариту, вопреки всем ожиданиям, следователь Филимонов был не только приятно удивлён, но и по-настоящему поражён её необычайной красотой и женским обаянием. Она вошла в его кабинет классической походкой, соблюдая идеальную линию движения, словно была готова пройти по подиуму, демонстрируя наряд современной моды. При этом её лёгкая воздушная походка не выглядела вульгарной и создавала ореол привлекательности. На её худенькие плечи был накинут стильный плащ молочного цвета с длинными рукавами и отложным воротником, полы которого были расстёгнуты, что позволяло постороннему взгляду обратить внимание на искусно подобранный брючный костюм деловой женщины. Валерий Яковлевич явно заблуждался, если приглядываясь ко мне, представлял её неуклюжей дряхлеющей тугодумкой, не только страдающей от подагры и целлюлита, но и от чрезмерных амбиций, вызванных напыщенным высокомерием. Вдова моего отца, полковника Шаврова, хоть и могла считаться дамой не первой молодости, тем ни менее, действительно была чертовски обворожительной особой, со стройной тонкой фигуркой и ровными соблазнительными ножками, способными достаточно крепко держаться на высоких шпильках. Озорным, почти бесовским блеском её лукавых аквамариновых глаз и обворожительной улыбкой, обнажившей красивые белые зубки, она не только сразу очаровала Филимонова, но и ввергла его в некоторое замешательство.

– Мы с вашим Анатолием немного побеседовали… – запинаясь почти на каждом слове, с трудом выговорил Валерий Яковлевич.

– Мы, Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский… – цинично подметила Маргарита.

– Я имел в виду себя и Толика… – поспешил оправдаться Филимонов.

– Если выражаться юридическим языком, то более правильным будет называть его Анатолием Владимировичем! – поправила она. – Насколько понимаю, здесь не кафе и у вас далеко не дружеская беседа…

– Вы конечно правы… Мы, разумеется, не друзья… Он пришёл… Вернее я вызвал…

Чем длиннее Валерий Яковлевич пытался выстроить свою речь, тем чаще путался в произношении слов и даже терял собственные мысли. Я же искоса смотрел на него, не переставая удивляться до какой степени могут отупеть серьёзные мужчины при виде хорошенькой женщины. Они, словно самцы богомола, стремятся к спариванию, совершенно не думая о том, что в конечном результате их избранницы оторвут им головы.

Так и не дождавшись официального приглашения, Маргарита всё той же непринуждённой походкой, прошла вдоль стены, почти не наступая на центральную часть паркета. Она демонстративно проигнорировала ряд пошарпанных стульев, предназначенных для посетителей, и плавно опустилась в свободное кожаное кресло, которое, практически, ничем не отличалось от того, которое принадлежало хозяину этого кабинета. Красивым жестом руки она поправила спадающий локон пышных каштановых волос, затем умело щёлкнула зажигалкой и, прикурив ароматную дамскую сигарету, неторопливо произнесла приятным бархатным голосом:

– Я несколько лет была замужем за его отцом, Владимиром Семёновичем Шавровым. Это были лучшие годы моей жизни! По крайней мере, моё семейное счастье длилось до тех пор, пока судьбе не стало угодным нас разлучить.

– В наших областных газетах, а так же по местному и даже по центральному телевидению, неоднократно объявляли о его трагической гибели, – пониженным тоном, произнёс Филимонов. – К сожалению, я не был лично знаком с Владимиром Семёновичем, но слышал о нём множество лесных отзывов и ни одного, которое бы хоть как-то могло опорочить его честное имя. Пользуясь, случаем, позвольте выразить вам искреннее соболезнование по поводу безвременной кончины вашего супруга…

– Спасибо вам за сочувствие! – поникшим голосом, поблагодарила Маргарита. – Добрейшей души был человек! Никому ни в чём не отказывал. Кому советом поможет, кому денег даст и при этом никакой расписки не потребует. Относился к людям с бескорыстной любовью. Непонятно, за какие грехи Господь его к себе призвал? А может, хорошие люди и на том свете необходимы…

– Кто знает, что там твориться? – отрешённо произнёс Валерий Яковлевич.

– Кто знает, тот ничего не расскажет!

– Наверное, там не так уж и плохо, если на протяжении ряда веков ни один человек оттуда не возвратился…

– Придёт время, и сами всё увидим!

– Что именно?

– Есть там потусторонняя жизнь или одна пустота, насквозь пропахшая холодной могильной сыростью… – философски подметила Маргарита.

Она мельком посмотрела на меня, но тут же перевела взгляд на Филимонова.

– Надеюсь, товарищ следователь, мой Анатолий не доставил вам слишком много хлопот? – как бы, между прочим, поинтересовалась Маргарита.

– Нет, что вы… – заискивающе ответил Валерий Яковлевич, – Напротив… Мы с ним очень плодотворно поработали. Правда, ему удалось скрыть от меня, что его мама такая изысканная, экстравагантная женщина…

– О-о-о! Не льстите, пожалуйста! В своё время я выглядела гораздо лучше. К тому же, я ему не родная мать, а всего лишь мачеха, – уточнила Маргарита. – Очень некрасивое слово, неприятное на слух, но тем ни менее это правда…

– Во всяком случае… – попытался возразить Филимонов. – Не те родители, которые произвели на свет…

– А те, которые воспитали… – с некоторой грустью, добавила Маргарита.

– Но разве это не так?

– Весьма банальная истина, но всё же содержащая некоторый здравый смысл.

– Почему вы говорите об этом с такой откровенной грустью?

– Сколько у меня было потрачено сил и нервов, ради того, чтобы его вырастить, выучить и направить на правильный жизненный путь…

Маргарита на мгновение задумалась. Она закинула ногу на ногу и печальным взглядом посмотрела на Филимонова. В отличие от меня, он даже не догадывался, что это был её излюбленный конёк, с помощью которого она непроизвольно вынуждала собеседника слушать её с повышенным вниманием и при этом полностью соглашаться с её мнением, совершенно позабыв о собственных взглядах явно противоречащих её мировоззрению.

– А что в результате? – продолжила Маргарита, проследив за тем, чтобы её пауза не была слишком затянутой. – Неизлечимая болезнь ребёнка, которому были посвящены лучшие годы моей жизни и моё пошатнувшееся здоровье…

– Вы очень прекрасно выглядите! – поспешно сказал Филимонов.

На его лице отразилось живейшее участие.

– Нет-нет, товарищ следователь. После того как я узнала, что Анатолий тяжело ранен и находится в госпитале…

Маргарита вздёрнула аккуратненьким носиком и быстро заморгала ресничками.

– Я как чувствовала.… Не хотела отпускать его в армию…

– А что, была такая возможность?

– Естественно! Мой покойный муж, а его отец, в то время служил при генеральном штабе. У него были большие связи…

– Но он категорически отказался похлопотать за родного сына, – то ли спрашивая, то ли констатируя вполне естественный факт, подметил Филимонов.

Этими словами он непроизвольно охарактеризовал моего отца как самого честного благородного человека. Впрочем, Валерий Яковлевич был не далёк от истины и если ошибался, то всего лишь не в значительной степени. В отличие от меня, мой родной папаша действительно имел понятие о долге, чести и совести. Он был убеждённым приверженцем коммунистической идеологии и не изменял своим строгим принципам. По крайней мере, так было до тех пор, пока на его плечах красовались офицерские погоны. Когда он начал заниматься бизнесом, причём весьма успешно, то вряд ли ему ни разу не пришлось поступиться этими принципами и не поступить вопреки собственной совести.

– Здесь, у вас в кабинете, Толечка мог наболтать что-нибудь лишнее, или наговорить всяких непристойностей. Так вы не обижайтесь, товарищ следователь. Убогонький он у меня… – нарушив ход моих мыслей, изрекла Маргарита.

Она негромко всхлипнула. На её аквамариновых глазах появились капельки прозрачных слезинок, но Маргарита не переставала смотреть на Филимонова взглядом дикой рыси осторожно выслеживающей глупого зайчонка.

– Что вы, никаких проблем… – поспешно налив в стакан кипячёной воды, возразил Филимонов. – Анатолий Владимирович, весьма задушевный человек.

– Анатолий Владимирович? – переспросила Маргарита. – Почему так официально…

Она сделала несколько глотков и, вернув стакан Филимонову, пристыжено пролепетала:

– Вы простите, что войдя в этот кабинет, я на вас сразу накинулась. Как-то нехорошо получилось, но постарайтесь правильно меня понять. Мой мальчик, серьёзно болен. Возвращаюсь домой и узнаю, что его в спешном порядке увезли в следственный отдел…

– Это вы меня простите, Маргарита Альбертовна! Моя оплошность, – повинился Валерий Яковлевич. – Конечно, сначала необходимо было поставить вас в известность…

– В другой раз, непременно так и сделайте! – демонстративно смахнув последние слезинки, сказала она. – У меня ведь, знаете ли, сердце не каменное. Иной раз, так защемит…

– Но я же рассчитывал уладить все вопросы в течение нескольких минут. Кто же знал, что понадобится так много времени…

– Наверняка бы успели уложиться в короткий срок, будь он нормальным здоровым человеком…

– Ну, зачем же вы, столь категорично? – смутился Филимонов. – Я не считаю вашего Анатолия таковым…

– Ах, перестаньте. Я же не ребёнок, а совершенно взрослая, здравомыслящая женщина. Дурак, он и есть дурак! – не обращая внимания на моё присутствие, произнесла Маргарита.

Она тут же перекрестилась и тихо прошептала:

– Прости Господи, душу мою грешную…

Валерий Яковлевич по-прежнему смотрел на неё вожделенным взглядом. Казалось, ещё минута и он будет готов броситься к её ногам и, целуя ручки, умолять о великом милосердии, с которым бы она могла отнестись к его трепетным чувствам, внезапно вспыхнувшим в его душе от неуёмной страсти.

– Прости Господи… – повторила Маргарита, продолжая изображать из себя святую мученицу.

Ещё раз перекрестившись, она вновь вынула из пачки тонкую дамскую сигарету и поспешно закурила.

– Вы зря его вызвали, – изрекла Маргарита, после пары глубоких затяжек. – Ни один суд не примет во внимание и не станет рассматривать его показания.

– Я знаю, – огорчённо произнёс Валерий Яковлевич. – Но ваш Анатолий единственный свидетель. Я пытался хоть что-то выяснить с его помощью.

– Вам это удалось?

– К сожалению…

Он широко развёл руками.

– Его отец в своё время командовал полком. Это Владимир Семёнович настоял, чтобы Толик стал военным офицером и ради карьерного роста служил в горячих точках современной России, – подавленным голосом произнесла Маргарита. – Я была против такого решения. Но ведь вы понимаете, товарищ следователь…

Она вопросительно посмотрела на Филимонова.

– Валерий Яковлевич! – наконец-то представился хозяин кабинета.

Я мысленно пришёл к выводу, что он вновь приобрёл способность соображать.

– Так вот что хотела сказать, Валерий Яковлевич…

Маргарита умилённо взглянула на него.

– Со стороны может показаться, что я очень сильная и уверенная в себе дама. А ведь на самом деле, я всего лишь слабая беззащитная женщина! – поникшим голосом, пояснила она. – После того, как мой мальчик был тяжело ранен, его отец ушёл в отставку и занялся бизнесом. Как вы уже знаете, он недавно погиб в автомобильной катастрофе. Ах, если бы не этот несчастный случай…

Я презрительно ухмыльнулся и неприязненно посмотрел на Маргариту. Филимонов мгновенно перехватил этот взгляд, но не придал ему особого значения.

– Я отлично вас понимаю, Маргарита Альбертовна, – сочувственно произнёс он. – Вам пришлось пережить столько горя… Столько выдержать…

– Нет! – возразила она. – Меня нельзя понять. Вы не знаете, что такое похоронить любимого мужа и остаться наедине с полумёртвым ребёнком.

Филимонов недоумённо взглянул на меня.

– Всё верно, Валерий Яковлевич, я имела в виду моего великовозрастного мальчика. И в тридцать, и в пятьдесят лет, ребёнок для любой матери остаётся маленьким беспомощным ребёнком…

Маргарита с горечью посмотрела в мою сторону, и тут же добавила:

– Если бы мой пасынок лишился рук или ног, он стал бы инвалидом, но это не помешало бы ему сохранить чувство человеческого достоинства. Потеряв всякую способность к адекватному мышлению, он практически лишился жизни.

– Но, позвольте… – попытался опровергнуть её высказывание Филимонов. – Я не могу с вами согласиться…

– Не обманывайте самого себя, Валерий Яковлевич! – глубоко вздохнув, произнесла Маргарита. – Вы прекрасно понимаете, что я абсолютно права. Любое, самое последнее ничтожество, может его безнаказанно обидеть…

– Мне кажется, вы весьма преуспевающая, состоятельная женщина. У вас наверняка есть возможность огородить Анатолия от недобрых людей и свести до минимума всякую угрожающую ему опасность.

– Когда-то мы жили в Германии, почти в самом центре Берлина. Некоторое время были в Нью-Йорке. Потом переехали в Эстонию, затем в Москву, а теперь прозябаем на Кольском полуострове, недалеко от Мурманска. Заметьте, даже не в областном городе, являющемся столицей Заполярья, а на его окраине…

Я еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Хотелось бы мне посмотреть на того кретина, который не согласился бы обменять городскую квартиру на наш шикарный коттедж, входящий в товарищество «Кольский Берег». Он находился буквально в шести километрах от Мурманска, на правом берегу реки Кола в границах муниципального образования посёлка «Молочный». Правда, с этим посёлком, жителей наших коттеджей соединял всего лишь подвесной пешеходный мост. Рядом с участками коттеджей протекала река Кола. На расстоянии ста метров находилось озеро Окунёво. Для того, чтобы добраться к нам автомобильным транспортом, необходимо было воспользоваться муниципальной дорогой общего пользования, называемой Кильдинским шоссе. Во всяком случае, моему отцу, уже в то время, строительство этого коттеджа общей площадью двести пятьдесят квадратных метров обошлось свыше семи миллионов рублей. Зато, до сих пор, это был отличный двухэтажный коттедж с участком в семнадцать соток, чья первоначальная себестоимость непроизвольно возросла в несколько раз.