полная версия

Вячеслав Игоревич Мешков
228.1

Глава III
День первый

После того как Беридзе получил в руки копию постановления о своём аресте и написал судье расписку в получении документов, у него было несколько минут на общение со мной. Я уведомил его о том, что приеду к нему через дней 10, так как первые 10 дней он будет сидеть на карантине.

Беридзе молча выслушал мои указания о том, как правильно себя вести в камере изолятора, а также запомнил три негласных правила поведения там. Правило первое запрещало любому арестанту сотрудничать с администрацией пенитенциарного учреждения в любой форме: будь то донос или иное сообщение о событии, произошедшем в камере.

Правило второе запрещало арестанту употреблять без необходимости бранные и матерные слова в любой их форме.

Правило третье запрещало арестанту играть в азартные игры в том случае, если материальной возможности вернуть проигранный долг у него нет.

«И ещё, Георгий, запомни, самое лучшее в твоей ситуации – это больше слушать, меньше говорить, а главное – не бояться беспредела со стороны сокамерников, и помни, по «незнанке» масть не катит, что означает то, что тебе сначала объяснят понятия и быт, царящий «за забором»⁴, и только в случае нарушения этих самых понятий с тебя смогут спросить, но вот спросить могут очень строго, поэтому слушай внимательно и задавай вопросы, если что-то не понятно», – закончив монолог и уже направившись к выходу, я вдруг был окликнут Беридзе.

Беридзе, еле заикаясь, спросил у меня:

– А скажите, пожалуйста, статья-то у меня нормальная?

– Статья у тебя не позорная, всё должно быть нормально, – успокоил я его и вышел из зала суда.

Пройдя по коридору суда, я направился к выходу, в этот момент Беридзе, закованного в наручники, выводили из зала трое конвоиров.

Выйдя на улицу, я позвонил родителям Беридзе, которые подтвердили встречу, пора было возвращаться в офис, а я ведь за целый день даже ничего не поел, нужно было купить еды по дороге или заскочить в свой любимый чешский ресторан. Всё же второй вариант мне показался более предпочтительным, и я решил забежать и пообедать в элитном чешском ресторане «Пилзнер».

В чешском ресторане я обожал две вещи: во-первых, то, как там потрясающе готовят мясные блюда, ну, а во-вторых, это антураж и атмосфера средневековой Чехии, которая была тут воссоздана великолепно. Это выражалось как в мелочах – меню было написано на двух языках: русском и чешском, так и в целом – место полностью воссоздавало средневековую Чехию конца XIX века: тут тебе и красивый расписной потолок, и мистические статуи гаргулий, величественно распускавших свои крылья на входе, и большие дубовые столы, ну и, конечно же, официанты, одетые в национальную одежду, что придавало месту ещё больший колорит.

Не могу отнести себя к эстетам, но мне всегда приятно, оказавшись в аутентичном месте, осмотреться по сторонам, прочувствовать нутром эстетику и красоту пространства. Особенно я любил послушать живую музыку на выходных, благо тут всегда устраивали концерты, а сам ресторан заполнялся элитой общества, называющей себя светской богемой.

– Dobrý den, co budete jíst?⁵ – мило поприветствовала меня официантка, на бейджике которой было написано: «Мадленка».

– Добрый день, Ма-д-ленка, – едва прочитал я, запинаясь на втором слоге.

– Да можно просто Лена, – улыбаясь, произнесла Мадленка, – вам как обычно сегодня?

– Пожалуйста, принесите мне: Пивны клобаски, Фасолэвэ Говези и Злата Булу, ну и свиную рульку.

– Да, сейчас всё будет готово, через минут 10.

Покушав под приятную чешскую музыку и оставив щедрые чаевые со словами: «Děkuji moc»⁶, я вышел из ресторана и медленным шагом пошёл в сторону офиса.

В момент когда я выходил из «Пилзнера», арестанта Беридзе заводили в автозак – специальный грузовой автомобиль конвоя для этапирования арестантов. Автозак был выполнен на базе грузового автомобиля «Камаз», со специальным фургоном, предназначенным для перевозки арестантов.

Сам фургон представлял собой металлическую коробку, разделённую на 3 части. В первой части располагался конвой, состоящий из трёх надзирателей. При этом надзирателям было запрещено находиться в фургоне с оружием во время его движения, всё оружие перед отправкой автомобиля сдавалось в сейф, расположенный в кабине водителя, и выдавалось обратно при доставлении арестантов к месту прибытия.

Вторая часть представляла собой общую камеру на 10 человек, каждый из которых сидел на железной скамейке, прочно вваренной в настил пола, изготовленный из алюминиевого листа. Стены этой камеры были обшиты высококачественным цельным металлом, что исключало саму возможность его деформации и, следовательно, возможный побег. Именно в эту камеру должны были доставить Беридзе.

Третья часть предназначалась для особо опасных преступников и называлась камерой одиночного конвоирования. Это камера была небольшого размера и предназначалась для перевозки арестанта в положении стоя. При этом для постоянного надзора за его поведением камера была зарешёчена с пола до потолка, а наручники арестанта сковывались с решёткой, чтобы руки не делали лишних движений.

Вход и выход в фургон осуществлялись через решётчатые двери из стального прутка диаметром 8 мм с замками, выполненными по специальному заказу на Тульском оружейном заводе. Подъём и спуск арестантов в фургон осуществлялись с помощью выдвигаемой железной лестницы длиной 50 см, включающей в себя 3 ступеньки.

– Арестант Беридзе! – громко прокричал высокий конвоир, сжимая в руках палку резиновую – 73, в народе прозванную «Демократизатором» или «Дубинатором».

– Да, я, – ответил Беридзе.

– Головка от ананаса, – в грубой форме прорычал конвоир.

В этот момент Беридзе подвели к двери автозака и начали заламывать ему руки и наклонять голову в пол двое других конвоиров, чтобы снять с правой руки одну пару наручников. После этого высокий конвоир, находящийся в фургоне, встав одной ногой на лестницу, начал надевать на правую руку Беридзе наручники, уже прикованные к своей руке. Таким образом осуществлялась передача арестантов от двери здания суда до двери фургона автозака. После того как дверь в фургон была закрыта, Беридзе был заведён в общую камеру, в которой уже сидело три арестанта. Беридзе решил сесть рядом с дверью подальше от других мужчин, двое из которых о чём-то тихо перешёптывались, а третий просто сидел напротив них и молчал.

После того как автомобиль тронулся с места, арестант, который молчал, направился в сторону Беридзе. Это был коренастый мужчина лет 48, коротко подстриженный, отличительной особенностью которого были татуировки на фалангах пальцев правой руки, а также чёрные от кариеса зубы, половина которых начала медленно гнить, другая же половина больше напоминала лес после сильной бури, так как зубы либо были выкорчеваны либо сломаны. Его взгляд ассоциировался со взглядом охотника перед выстрелом в свою добычу, так как он подолгу любил смотреть в одну точку и о чём-то думать, словно вынашивая план какой-то аферы или план побега.

Всеволод Некочуев, первые пять лет своей жизни он провёл совместно со своей матерью в местах лишения свободы, ибо родился он в больнице женского исправительного трудового лагеря № 14, мать отбывала там свой третий срок. После освобождения мать лишили родительских прав, а Всеволода отправили в детский дом. Пожив три месяца в детдоме, мальчик сбежал оттуда и жил до 17 лет на улице или где придётся, пока не попался на первой краже из ювелирного магазина, а дальше пошло-поехало, этапы сменяли этапы. «Столыпинский»⁷ вагончик с Всеволодом нигде особо не задерживался, периодически отвозя своего пассажира в разные города и дали нашей необъятной родины.

– Ну что, давай рассказывай, откуда ты и как сюда попал, у нас, знаешь ли, тайн нет, – начал разговор Всеволод.

– Беридзе Георгий, сегодня в тюрьму отправили на 2 месяца.

– Меня Всеволод зовут, ты, наверное, «первоход», – продолжал свой опрос Всеволод, смотря не отрываясь в глаза Георгия.

– Да, первоход. Ранее не привлекался.

– А статья какая?

– 228.1, часть 4.

В этот момент двое других арестантов, услышав название статьи, встали со своего места и начали медленно идти в сторону Беридзе.

– Стало быть, барыга, ох, несладко тебе тут придётся, ох, несладко, – сухо отчеканил Всеволод, продолжая смотреть в глаза Беридзе.

Беридзе в этот момент начал сильно нервничать, так как в его жизни это было первое реальное общение с уголовниками, о которых ранее он только слышал в криминальных хрониках по телевизору либо в каких-то газетных статьях. В его представлении уголовный мир был не справедлив и там был только беспредел, попав туда, ты должен становиться волком ну или в крайнем случае гиеной и подчищать падаль за волком, если он тебе что-то оставил. Да, там, наверное, существовали какие-то правила или кодекс поведения, как у пиратов, но он, по всей видимости, не выполнялся либо выполнялся, но с оговорками.

– Эй, арестанты! – прокричал конвоир из-за двери. – Пасти прикройте, подъезжаем, вас сегодня «Красные козлы» принимать будут, так что готовьтесь.

В фургоне воцарилось молчание, все арестанты тут же приутихли. Георгий не понимал значение слова «козёл», да и не до этого ему было в тот момент. Нет, не чувство замкнутого пространства давило на него, а давило то, что он для общества с этой самой минуты такой же нежелательный элемент, как и все другие, вне зависимости от тяжести совершенного деяния. И где бы теперь он не появился, и куда бы теперь он не пришёл, везде рано или поздно люди начнут тыкать в него пальцем, припоминая ему грех. Но Георгий вдруг резко оборвал эту мысль, так как случиться этот «выход» в общество мог, как сказал сегодня адвокат, в лучшем случае через 8 лет.

Автозак остановился спустя короткое время у главного въезда в СИЗО № 1 города Ижевска. Это было старое здание, постройки середины XX века, оно не было рассчитано на город, в котором в настоящий момент проживало свыше 500 000 человек. Здание СИЗО имело несколько корпусов, первый из которых именовался П-1 и как раз служил тюрьмой с камерами, медицинской частью без операционного зала, а также прогулочной площадкой внутри двора.

Блок П-2 служил административной частью, в нём располагались общежитие ОБХО (отряд бытового и хозяйственного обеспечения, состоящий из тех осуждённых, которым наказание назначалось в виде лишения свободы до 1 года, которых с их же согласия оставляли работать в качестве прислуги для администрации), столовая для администрации СИЗО, этаж оформления специальных пропусков для доступа адвокатов, следователей, судей, общественных защитников.

Блок П-3 являлся гаражом для обслуживания автозаков и их ремонта.

По правилам СИЗО этап принимал дежурный отряд, состоящий из начальника отряда, который сверял личности доставленных лиц, а также оформлял их личные дела, осуществлял дактилоскопированние пальцев, а также делал фотографии в профиль для личного дела. Помогали ему в этом пять бойцов спецназа, на головах которых были надеты чёрные балаклавы, имеющие прорези только для глаз, при себе у них были специальные средства, в числе которых: «Дубинаторы» или «Демократизаторы» в виде палки резиновой – 73, перцовые баллончики, наручники, а также электрошокеры.

Периодически принимать новый этап спецназу и начальнику отряда помогали «Красные козлы». Обычными козлами называли тех арестантов, которые активно сотрудничали с администрацией, выполняя самую отвратительную работу для порядочного арестанта: мытьё полов, чистка унитаза, чистка душевых кабин.

Красные же козлы обычно набирались из числа «БС» – то есть бывших сотрудников правоохранительных органов, которые также были арестованы за совершённые ими должностные преступления, но содержались от остальной арестантской массы в отдельных более улучшенных условиях. За подработку по приёмке новых этапов красным козлам создавались комфортные условия, так им разрешалось звонить родным и близким людям по телефонам ночью, разрешалось получать продуктовые передачки сверх установленного лимита в 30 кг в месяц на одного человека, ну и главное – в «красных» камерах были установлены телевизор, холодильник, а также душевая кабина.

После того как автозак пересёк ворота СИЗО, по двери фургона ударили «Дубинатором».

На площадке перед входной дверью в корпус П-1 слышался спокойный разговор двух мужчин.

– «Отрицалово»⁸ есть там? – спрашивал один.

– Вроде нет, статьи стандартные, 158, 160, 228.1.

– Дай я постановления о страже посмотрю?

– Да, конечно.

Спустя короткое время дверь фургона открылась. На улице, судя по освещению, было очень темно, и в тишине после открытия двери раздался рык собак. Беридзе показалось, что собака готова была разорвать всё и вся на своём пути, такого злобного лая он, наверное, не слышал никогда в своей жизни.

– Шепотенко, Игнатьев, – послышалось с улицы, – выходите по одному быстро.

Двое молчавших всю дорогу арестантов начали медленно подходить к двери автозака. Как только один из них наступил на скамейку, лай и вой собак усилились до неописуемого рыка и гавканья. Было очевидно, что собаки стояли рядом с дверью. Через несколько минут вой и рык собак ослабли, но не прекратились.

– Некочуев, твоя очередь, выходи.

Всеволод Некочуев, не смотря на Беридзе, прошёл мимо тихим шагом, после его выхода на улице воцарилась тишина. Тишина продлилась минут 15, по всей видимости, собак то ли успокоили, то ли они просто устали истошно кричать или перестали видеть какую-то опасность.

Тишина стала давить на Беридзе ещё больше, мало того что он остался в автозаке один, так ещё он не знал, где он территориально находится и что будет с ним сейчас. Для чего нужны эти собаки, он же не готовится к побегу и не намеревается тут организовать бунт. Беридзе сам не заметил, как начал мысленно врастать в скамью автозака и его стены, как ему вдруг резко захотелось вырваться отсюда. Ему вдруг вспомнились дом, мамин ужин, радио, играющее на кухне, его кровать и родная перинная подушка.

– Так, этот ранее не судимый. С ним нужно провести профилактическую беседу отдельно, – послышалось со стороны улицы.

– Беридзе, твоя очередь, быстро выходи! – прокричал другой мужской голос со стороны улицы.

Беридзе медленно поднялся, глубоко выдохнул и медленно пошёл в сторону двери. Как только он сделал первые шаги, собаки вновь начали оглушительно лаять. Наступив на лестницу, Беридзе не успел было оглянуться, как его резко с неё стянули на асфальт. Получив удар концом ребра «Дубинатора» в солнечное сплетение, парень на несколько минут потерял сознание, и только после того как на его лице оказались слюни немецкой овчарки, он пришёл в себя, осознав, что лежит на полу в позе эмбриона в окружении трёх спецназовцев, которые натравливают на него собак без намордников.

– Встать, встать, тварь, – истошно кричал один из надзирателей.

Выполняя данный приказ, Беридзе медленно встал, начал было отряхиваться, за что тут же получил ещё один удар «Дубинатором», но уже по руке.

– Эй, вы там, приступить к шмону, – кто-то скомандовал за спиной у надзирателя.

Оттащив от Беридзе собак на расстояние пяти метров, к нему прибежали те самые «Красные козлы», на рукавах которых были повязки красного цвета со словами: «СДП».

Секция дисциплины и порядка принимала в свои ряды самых отчаянных арестантов, отличавшихся от других активистов своей неукоснительной исполнительностью и безоговорочным подчинением администрации тюрьмы, так как положение их было куда более печальное, чем у обычных арестантов.

Совершив на воле проступок, за который грозил немаленький срок, «СДПшник» боялся не самой угрозы наказания в виде лишения свободы, а именно самой перспективы разделить участь срока в общей арестантской камере, в которой с него за его деяние могли спросить очень строго, расплатиться за него он мог не только здоровьем, но и своей жизнью.

Обычно это были те лица, которые обвинялись и признавались в совершении преступлений против половой неприкосновенности несовершеннолетних, либо арестанты из числа бывших сотрудников ГИБДД, а также бывших работников прокуратуры.

– Ручки на голову попрошу вас загнуть, – промямлил кто-то из козлов.

Беридзе нехотя поднял руки и начал было опускать их на затылок, как вдруг справа и слева по его коленным чашечкам ударили ногами. После ударов парень опустился на колени и подвергся осмотру тремя активистами.

– Нашёл, нашёл, гражданин начальник! – истошно закричал один из активистов.

– Так, что тут у нас? – спросил кто-то со стороны.

– Татуировка в виде головы волка с ошейником.

– Так, этого ведите в оперативную часть.

После этой команды руки Беридзе были заломаны сзади, его голова опущена в пол, в таком положении и сопровождении трёх спецназовцев Георгий был препровождён в оперативную часть блока П-2.

Заведя парня внутрь оперативной комнаты старшего дежурного, двое спецназовцев остались вместе с ним. Спустя минуту в кабинет ворвался мужчина, на погонах которого красовались три звезды и один красный просвет. Его звали Константин Константинович Нишев.

Константин был мужчиной низкого роста, он был коротко подстрижен, как того велел устав; его лицо подчёркивали строго стоящие вверх, как у добермана, уши и ещё широкие чёрные брови, напоминающие своим полуовалом мост через реку. В облике этого человека Георгию показалось что-то достойное, по всей видимости, это были военная форма и погоны, а также ордер, висевший на груди кителя.

Ещё полгода тому назад Константин в торжественной обстановке получал свои первые офицерские погоны из рук мэра города Владимира как курсант, закончивший свой профильный университет с отличием, а также в этой же обстановке ему было присвоено досрочно звание старшего лейтенанта как особо проявившего себя в учёбе.

Получив направление в город Ижевск, старший лейтенант Нишев ужасно расстроился этим известием, так как подавал рапорт о прохождении службы в Краснодарском крае, но, увы, рапорт был не удовлетворён. Константин Нишев тяготился службой в городе Ижевске и не мог свыкнуться с той мыслью, что всю оставшуюся жизнь он проживёт вдали от моря, шашлыков на природе по выходным, начиная с апреля и заканчивая в ещё тёплом Краснодарском октябре. «Не для того я учился 5 лет, чтобы в этой конуре Ижевской сидеть», – часто перед сном думал старший лейтенант Нишев.

Задачей Константина Нишева было вычисление «отрицалово» при поступлении нового этапа.

Таких арестантов обычно сажали надолго в ШИЗО или еженедельно переводили из камеры в камеру. Ознакомившись с тонкой папкой, на которой было написано: Беридзе Георгий Лаврентьевич, старший лейтенант Нишев тут же понял, что никакой Беридзе не «отрицалово», а вообще первоход.

Нишев решил предложить Беридзе иную форму сотрудничества, которая ему была крайне важна.

– Так, так, так. Беридзе, – важно начал Нишев.

– Да, это я, – уверенно глядя в глаза собеседнику, ответил Беридзе.

– Вы присаживайтесь, вот вам стульчик, – учтиво пододвигая к Беридзе стул, сказал Нишев, – знаете ли, прочитал ваше дело. Как говорил Лев Толстой: «Молодость – это глупость и разврат души». Что же вы решили лёгких деньжат подзаработать, поднять, так сказать, с пола денюшки?

– Ну это я уже со следователем обсуждал сегодня.

– Правильно, со мной обсуждать этого не нужно. Мне там безразлично, что у вас со следователем. Даёте вы ему показания, признаётесь или нет. Мне важнее, что с вами будет через 2 месяца, проведённых вами тут. Как вы эти 2 месяца тут проведёте, всё ли хорошо будет или не очень хорошо. Со мной можно и другие дела обсудить, так сказать, для вашего же блага.

– Какие дела? Мне вам сообщить нечего, я тут всего-то первый день.

– Вот, это то, что мне и нужно. Первый раз, ничего вам не ясно, не понятно, но ничего, скоро привыкните к местному быту, так сказать, почувствуете тесноту местных стен, – Нишев, произнося свою речь, начал ходить из угла в угол, держа руки строго по швам, а шею чуть задрав выше, как бы придавая своей персоне важности и величия, – я могу сделать так, чтобы 60 суток пролетели быстро и в комфорте, а главное, чтобы на последние сутки вас могли бы перевести на домашний арест, вы, наверное, слышали про такую меру пресечения?

– Да, слышал. Но я повторяю, что сообщить мне вам взамен нечего.

– Это сейчас вам нечего, а чуть попозже, может быть, будет что сообщить-то, как вы считаете, Георгий Лаврентьевич, а?

– Не знаю.

– Ну, вы подумайте, может, сегодня, когда ехали в автозаке, что-то слышали от господина Шепотенко, Игнатьева, Некочуева? Говорили же о чём-то, ну?

– Нет, не говорили, мне они не знакомы, я и фамилии их узнал, только когда их из автозака выводили.

– Ну-ну-ну. Охотно верю. А, кстати, вы с родителями-то давно общались, наверное, и попрощаться толком не смогли, да? Перед задержанием редко когда дают позвонить маме и папе.

– Нет, не успел.

– А я, знаете ли, могу организовать телефонный звонок маме с папой только тихо, чтобы об этом никто не узнал. Они, наверное, так волнуются за вашу судьбу, так переживают…

Сердце Беридзе в этот момент начало биться ещё быстрее и учащённее, его словно кольнули в самую сердцевину души ядовитой булавкой. Внутренний голос начал нашёптывать всякие мысли о том, что действительно, если родителям позвонить можно, то этим нужно непременно воспользоваться, другой же голос тут же парировал, задавая встречный вопрос о стоимости звонка или о том, что нужно будет делать за это.

– Нет, родителем я звонить не буду, – еле выдавил из себя Беридзе, отведя глаза в сторону.

– Да бросьте, что же вы. Вот смотрите, у меня в руках телефон. Вы можете сделать всего лишь 1 звонок, только продиктуйте номер телефона.

В этот момент к лицу Георгия был поднесён новый телефон, который находился в разблокированном состоянии.

– Нет, не буду, – ещё раз повторил Беридзе и умолк.

– Хорошо, хорошо. Ваше право, – убирая телефон себе в карман, с ухмылкой произнёс Нишев, – я лишь только вам хотел бы порекомендовать татуировку свести, можете руку о стену тереть и сведёте, как раз за 10 дней в карантине всё будет хорошо, я думаю, а вот потом попадёте в общую камеру, и там смотря как объясните своего волка, а он у вас-то ещё и с ошейником. А на сегодня, я думаю, хватит общения, да и вы, я думаю, с дороги устали, вам бы поспать. Вы, главное, господин Беридзе, хорошо подумайте по поводу звонка маме и папе, время у вас будет. На 9 день карантина вдруг передумаете, так сообщите, и мы организуем встречу.

После этого Беридзе вывели из блока П-2 и также под строгим надзором конвоя с заломанными за спиной руками и опущенной в пол головой провели к блоку П-1.

В этом блоке Георгия осмотрел фельдшер, поставив отметку в его личной карточке об отсутствии кровоподтёков, синяков, царапин.

После этого Беридзе были выданы матрас, подушка, одноразовая зубная щётка и зубная паста, а также железная тарелка и ложка. Со всем этим скарбом Георгий в сопровождении обычного конвоя из трёх человек был препровождён к железной двери камеры № 63.

– Лицом к стене, руки за спину, голову вниз опустил, – громко сказал высокий конвоир.

Подчинившись требованию, Беридзе простоял в таком положении пять минут. После этого ему была дана команда зайти в камеру.

В камере кроме Беридзе никого не было. Она была рассчитана на 2 человек и представляла собой помещение площадью 6 метров, с правой стороны которого стояли двухъярусные нары, ввинченные в деревянные полы, у входа слева располагалась прогнившая в двух местах раковина, над которой нависал замызганный кран, из которого капала ржавая вода, а чуть поодаль от раковины стоял унитаз, абсолютно ничем не огороженный. Напротив нар стояли две табуретки, также привинченные к полу, как и стол, стоящий рядом.

Разложив матрас на нижнем ярусе нар и положив подушку, Беридзе лёг на свою новую кровать в надежде уснуть и хоть на минуту забыться. Заснуть на новом месте было сложно, но через несколько минут Георгий погрузился в сон. Так подошёл к концу первый день, проведённый им за решёткой, впереди оставалось прожить 59 таких же дней.