Любовь Воронкова
Сын Зевса

Вскоре после того, как Гекатей с большим отрядом ушел в Азию, к Александру в Пеллу примчались гонцы Аттала.

– Кто сказал Александру, царю македонскому, что Аттал замышляет против него? Все это ложь и клевета. Аттал был предан царю Филиппу, его отцу. Так же он предан и ему, царю Александру!

В доказательство своей верности и преданности он прислал Александру письмо Демосфена, адресованное Атталу. Вот оно, это письмо. Демосфен ищет в лице Аттала союзника против Александра. Но он, Аттал, выдает ему Демосфена. Потому что Аттал никогда не изменял царям македонским и – он клянется Зевсом – никогда не изменит!

Александр был сдержан. Он слушал посланцев Аттала, не выражая ни гнева, ни радости. Из их речей он понял – Аттал уже чувствует, что по его следам идет смерть. Александр отпустил посланцев милостиво, с улыбкой, мгновенно осветившей лицо. Гонцы уехали успокоенные.

– Царь, ты прикажешь отозвать Гекатея? – хмуро спросил Антипатр.

Александр задумчиво перечитывал письмо Демосфена Атталу. Чуть заметная усмешка таилась в уголке рта. Не так, видно, сильна Эллада, если просит у Аттала союза и дружбы. И не так-то, видно, уверен в победе Аттал, если ищет сближения с ним, с Александром. И все-таки Аттал всегда будет для него скрытой угрозой…

– Нет. Я не отзову Гекатея, Антипатр, – ответил он Антипатру.

Антипатр одобрительно кивнул.

Вскоре из Азии вернулся Гекатей.

– Приказ выполнен, царь, – сказал он, – Аттала нет в живых.

Войска Аттала, узнав о смерти своего полководца, взбунтовались. Но Парменион сумел успокоить их. Он оправдал надежды Александра.

– Только теперь я могу с уверенностью назвать тебя царем, Александр! – воскликнула, торжествуя, Олимпиада.

Александр вздохнул.

Не легко стать царем, если даже ты сын царя и законный его наследник!

Не легко. Но Александр перешагнул через все – через убийства, через предательства – и стал царем.

ЗАБОТЫ

Македонское войско двинулось в Пелопоннес. Этеры – конная свита царя – в блестящих доспехах, в шлемах и поножах, с копьями и мечом при бедре. Фалангиты – пехота, идущая в бой тесно сомкнутым строем, со щитами и длинными копьями – сариссами. Тяжелая конница и легкие отряды гипаспистов, необходимые в бою, когда нужно занимать высоты, захватывать переправы, поддержать конную атаку… Легковооруженные – легкие отряды, конные и пешие, для летучих стычек и прикрытия во время похода.

И никакого обоза – ни телег с багажом, ни вьючных животных. Каждый воин нес за спиной плетеный ранец с запасом пищи – хлеб, оливки, лук, соленая рыба, соленое мясо… Так ходить в походы их приучил Филипп.

Пути в Пелопоннес шли через Фессалию.

Александр решил воздерживаться от жестокости, если можно будет обойтись убеждениями. Все-таки лучше, если у македонских границ останутся друзья, а не враги, когда он уйдет в Азию. Но и о дружбе приходилось просить, не снимая руки с рукоятки меча.

Провожая в путь Александра, Олимпиада особенно настойчиво напоминала о том, что Фессалия не чужая, не варварская страна, что населена фессалийская земля эпирскими племенами, что там жил Ахиллес, что там набирал он свое войско для войны с Троей – «мирмидонов и эллинов имя носящих…». И, конечно, о царе Эаке, сыне Зевса, напомнила, который был дедом Ахиллеса, и еще, в бессчетный раз, упомянула о том, что и Александр – эакид, поскольку цари Эпира ведут свой род от Эака и Ахиллеса…

Александр крепко сидел на широкой спине Букефала, на плотно пригнанной богатой попоне.

– Ты помнишь, как Ахиллес молился перед походом, Александр?

Александр помнил.

 
…Руки обмыл и себе и вином эту чашу наполнил.
Стал в середине двора, и вино возливал, и молился,
На небо глядя. И не был он Зевсом-отцом не замечен.
«Зевс пеласгийский, додонский, далекий владыка Додоны,
Вечно суровой, где селлы пророки твои обитают…»
 

– Вот видишь, – сказала Олимпиада, – теперь ты идешь туда, где жил Ахиллес. Не разоряй эту землю!

– А если они не захотят меня пропустить? Тогда, может быть, мне вернуться и сидеть дома?

При этих его лукавых словах мать сразу поднялась с кресла.

– Нет, о нет! Этого я не скажу ни теперь и никогда. Ты рожден для славы, для подвигов, я это знаю, Александр, и ты это знаешь. Но… не разоряй эту землю!

Вот они идут теперь по каменистым дорогам Фессалии недалеко от моря. Горы стоят по сторонам, из-за гор смотрят другие горы, и все они словно прислушиваются к топоту конных отрядов, к шарканью грубой обуви, к широкому шуму идущего войска…

Александру рассказывали, что в древности равнина Фессалии была огромным озером.

Кто же рассказывал об этом? Аристотель, конечно. Он все знал…

Вспомнил об Аристотеле, и сердце обожгла обида. Его бывший учитель уехал из Пеллы. Он не остался при дворе Александра. Александр думал, что Аристотель навсегда привязался к нему, к своему ученику… Но нет. Аристотель человек холодной души. Он любил только свою науку и больше ничего и никого. Теперь он в Афинах, где-то там, в западном предместье, в Ликее, преподает свой курс другим ученикам… Он уехал, как только не стало Филиппа.

Это очень обидно!

Александр постарался отвлечься от неприятных мыслей. Так что же рассказывали ему о Фессалии? Равнина Фессалии была огромным озером. Озеро лежало в котловине окруженное горами. Вода и горы и лес на горах, полный птиц и зверей.

А потом бог Посейдон, «сотрясатель земли», разгневался за что-то и встряхнул гористые берега. Горный кряж, что стоит на границе Фессалии и Македонии, раскололся, образовались две огромных горы. Одну гору назвали Оссой, а другую, которая повыше, Олимпом. Озеро хлынуло между этими горами и почти все ушло в море. Вода осталась только в небольших впадинах – это озеро Иссонида и озеро Бебеида.

Солнце осушило равнину. Лишь по краю ее, ближе к Эпиру, остались болота. Александру случилось побывать в странном городе Равенне, который стоит среди болот. Вместо улиц там каналы, наполненные зеленой водой, над каналами деревянные мосты, а по городу жители плавают на лодках. В этом городе душно и смрадно. Но во время прилива морская вода заполняет Равенну, а потом, отхлынув, уносит из города все нечистоты и освежает воздух…

Между Оссой и Олимпом образовалась расщелина, которую назвали Темпейской долиной. По этой долине течет прозрачная река Пеней, которая берет начало в горах Пинда. Эта река лежит шумной сверкающей границей между Нижней, или Приморской, Македонией и Фессалией.

К Пенею войско Александра подошло на рассвете. В долине висел густой белый туман, словно большое облако свалилось туда, закрыв проход. Лишь далеко, наверху, поднявшись над этим облаком, словно легкое утреннее видение, слабо розовела снежная вершина Олимпа.

Александр остановил войско и послал разведчиков осмотреть горные проходы. Если фессалийцы задумали отпасть от Македонии и вступить в войну, то они засели теперь в этой узкой долине, скрытые горами и туманом.

Отряды стояли неподвижно. Ни громкого голоса, ни бряцания меча. Ждали. Журчали в тумане волны Пенея, бегущего по камням. Слева, совсем недалеко, влажно вздыхало море…

Солнце разгоралось, наступало утро. Все менялось на глазах. Пеней сбрасывал ночное покрывало тумана, с горных вершин спускались в долину широкие потоки света. Уже можно было различить на поверхности чистой воды Пенея темные маслянистые струи реки Европы, впадавшей в него. Серебристая зелень древних рощ, зарослей лавра и олеандра проступала сквозь туман…

В это время на горной тропе появились разведчики.

– В долине стоит фессалийское войско. У них выгодная позиция. Пробиться будет трудно.

Разведчики, ходившие к боковому проходу, сообщили то же самое.

– Проход занят сильным отрядом. Пробиться будет трудно.

Александр на секунду задумался. Пути закрыты. Взять проходы нелегко, пришлось бы много положить войска, а войско его бесценно.

– Пробиться будет трудно, – повторил Александр, – а мы и не будем пробиваться. Мы обойдем их.

Военачальники переглянулись. Обойдем? По каким дорогам? Перед ними громоздятся крутые уступы суровой Оссы, а глава ее, седая от снега, покрыта белесым нетающим облаком…

Но Александр узнал, что если повернуть к югу и подойти к морю, то здесь Осса не так страшна, как со стороны Пенея. Здесь ее склоны поднимались более отлого, по этим склонам уже можно было, хотя и с трудом, пробраться вверх и перевалить в равнину. Вот сюда-то и привел он свое войско.

Фессалийцы ждали Александра в горных проходах. Они были готовы к бою. Сейчас македоняне вступят в долину, и фессалийцы обрушатся на них. Но все было тихо в горах. Македоняне исчезли.

А македоняне в это время переваливали через Оссу. Всадники спешились, карабкались как могли. Где было очень круто, вырубали ступени, проходили сами и проводили лошадей. Александр шел вместе с ними, в первых рядах. И всему войску был виден пышный султан его блестящего шлема.

Вдруг фессалийский пикет, стоявший на вершине горы, увидел, что войско Александра стремительно заполняет равнину. Македоняне оказались у них в тылу, вот они уже строятся к бою, вот и фаланга уже стоит, сверкая частоколом поднятых кверху сарисс!

Начинать сражение с македонянами было бесполезно – фессалийцы не могли противостоять македонским фалангам. Фессалийские вожди, ошеломленные внезапным появлением Александра, сложили оружие.

Александр пригласил к себе правителей всех фессалийских племен, всех знатных людей и военачальников. Фессалийцы собрались. Они мрачно и смущенно стояли перед македонским царем, ожидая расправы.

Александр обратился к ним с речью. Он не хочет войны с ними и пришел сюда не как враг, а как друг. Пусть они вспомнят о своем родстве с македонянами – ведь Фессалию, что у моря, называют пеластическим Аргосом. Значит, они так же, как когда-то македоняне, пришли из Аргоса. Они родственны и по крови, потому что происходят от одного и того же предка – Геракла. Родственна их племени и мать Александра Олимпиада, она ведь из рода Эака, а фессалийцы тоже эакиды. И Александр пришел сюда не проливать родственную кровь, а закрепить с ними союз и дружбу.

Под конец своей речи Александр сказал:

– Я требую только тех привилегий, которые вы добровольно даровали моему отцу царю Филиппу. Вы признали его гегемонию над Элладой. Почему же вы теперь отказываете в этом мне, его сыну? Я так же, как мой отец царь Филипп, обещаю хранить и защищать ваши права, я обещаю, что в войне с Персией фессалийские всадники, которые пойдут со мной, получат равную со всеми долю военной добычи. А Фтию,^[41] родину нашего общего предка Ахиллеса, я почту освобождением от всяких податей.

Лица фессалийцев прояснились. Они не ожидали, что Александр отнесется к ним так милостиво. Они поспешили принять эти выгодные и почетные условия. И тут же вынесли постановление: утвердить за Александром принадлежавшие его отцу права, а если Александру будет нужно, они двинутся вместе с ним в Элладу и помогут ему покорить непокорных.

Так же быстро, обещая союз и дружбу, Александр склонил на свою сторону и соседние племена, которые жили возле Эпира, по верхнему течению Пенея, на склонах гор, на берегу моря, – энианов, малиев, долопов… Эти племена имели свои голоса в совете амфиктионов, каждое племя – один голос. А совет амфиктионов многое решал, и голоса их были нужны Александру.

В Амбракию Александр направил послов. Пусть амбракийцы успокоятся, македонский царь им не враг. Пусть они не волнуются, добиваясь автономии. Он и сам охотно предоставит им автономию, только пусть они лишь немного подождут!

Фессалия затихла, успокоилась. Александр сделал все, чтобы установить дружбу. Он ушел, не тронув ни огнем, ни мечом земли Эака и Ахиллеса. Но, уходя, все же разместил повсюду свои гарнизоны – так было надежней.

Так же неожиданно явился Александр и в Элладу. Эллинские города даже не успели закрыть свои горные проходы.

Александр вошел в Фермопилы. Сюда он пригласил амфиктионов – членов союза амфиктионии. Амфиктионы собрались со всей Эллады. Лишь Фивы, Афины и Спарта не прислали своих послов.

Александр предстал перед амфиктионами в блестящих воинских доспехах, но без шлема, с открытым лицом. Его юношеский голос, звонкий и чистый, был слышен далеко и отчетливо. Пелопоннесцы пришли настороженными, враждебными, готовыми к отпору, хотя и скрывали свою враждебность, увидев на своей земле македонское войско. Но, слушая Александра, они, сами не понимая, как это случилось, прониклись расположением к юному царю.

Александр говорил по-эллински.

– Вы уже решили, эллины, что справедливо было бы наказать персов за все то зло, которое они причинили Элладе. Отец мой царь Филипп готов был выполнить вашу волю и выступить в поход, но вы знаете, почему он этого не сделал. Вы вручили царю Филиппу командование нашими объединенными войсками, но царь Филипп умер. Теперь я, царь македонский, прошу вас предоставить это командование мне, сыну Филиппа.

Амфиктионы нашли, что все правильно и справедливо. Они ведь уже признали вождем царя Филиппа, так почему же отказывать в этом царю Александру? Что изменилось? Только имя царя-полководца. Слава о военной доблести Александра эллинам уже была известна со дня битвы при Херонее. А самое главное, о чем думали с опаской, но о чем умалчивали, – непобедимая македонская фаланга уже стоит здесь, в Элладе. Этого тоже без должного внимания оставлять было нельзя.

Амфиктионы согласились признать Александра вождем и вручить ему командование объединенными эллинскими и македонскими войсками.

Гегемония была дарована Александру общим постановлением союза амфиктионов.

Когда совещание закончилось, Александр простился с амфиктионами ласково и почтительно.

Итак, царь македонский Александр получил гегемонию – верховное командование объединенными войсками. Но к походу в Азию еще столько препятствий! Из Афин, из Беотии все время приходят неприятные и оскорбительные вести. Фивы восстали, они почувствовали поддержку других городов. В Афинах Демосфен требует войны с Александром, которого называет мальчишкой и маргитом. В Элладе появляются письма персидского царя Дария, призывающие эллинов к восстанию против Македонии. Дарий обещает золото, много золота в помощь эллинам, – так он боится войны с Македонией. Однако эллинские государства не принимают персидских денег, они не продаются.

Одна лишь Спарта приняла персидских послов и согласилась помочь персам…

– И Демосфен принял золото Дария, – сообщили Александру тайные вестники, посланные из Афин. – Персидский царь прислал ему триста талантов, сказав: «Расходуй их по своему усмотрению. Но в моих интересах».

– В интересах персов! – возмутился Александр. – Пускай лучше персы, чем мы?

– Персы купили его! – хмуро сказал Гефестион. – Демосфен продался им!

– Нет, – возразил старый Антипатр, – я не люблю Демосфена, но должен сказать правду: Демосфена купить нельзя. А деньги у перса он берет лишь для войны с нами. Персы сейчас не грозят Афинам. А царь Филипп грозил. И ты, Александр, грозишь.

– Я не собираюсь разорять Афины!

– Ты их не будешь разорять. Но верховную власть над ними возьмешь. Вот этого-то они и боятся пуще всего.

Гора забот обрушилась на голову двадцатилетнего царя. Гора препятствий закрыла пути его стремлениям. Но это не смущало его, а только сердило. Он мог бы и сейчас подчинить Фивы и обезоружить Афины. Он знал – эти города не готовы к войне. И Спарта тоже еще не обрела своего прежнего могущества после того, как Эпаминонд разорил ее. В Кадмее, в Халкиде, на Эвбее, в Акрокоринфе еще стоят македонские гарнизоны, оставленные Филиппом.

Но Александр не хотел воевать с Элладой. Ему нужны были не покоренные города, а союзники. Однако время идет, надо решать дела. В гневе, в ярости за все эти задержки Александр не понимал упорной враждебности афинских вождей, и прежде всего Демосфена. Близорукий, с ограниченным кругозором человек! Македоняне открывают Элладе пути к мировым завоеваниям, а он твердит одно: свободу Афинам! Какая свобода у Афин, если там даже и хлеба своего нет, чтобы накормить граждан!

Александр не понимал, не хотел понять, что Демосфену была непереносима мысль подчинения его прославленной родины – и кому же? – македонянам, которых афиняне все-таки не считали чистокровными эллинами.

Ослепленный патриотической преданностью Афинам, Демосфен не мог поверить, что полисы – замкнутые города-государства – отживают свое время, как отживает свое время и рабовладельческая демократия Афин; что рабы, выполняющие в афинском государстве все работы, оставляют свободных граждан без заработка, а значит, и без хлеба; что граждане афинские уже не те, какими были во времена нашествия персов, они изнеженны, болтливы, невоинственны, и если иногда Демосфену удается пробудить их отвагу, их патриотизм, то ненадолго; что вся система эллинских полисов со своей замкнутой жизнью умирает и что он со своими призывами и увещаниями не в силах воскресить ее, – все это не останавливало его внимания.

Всеми силами своего пламенного красноречия Демосфен отстаивал свободу и национальную честь Афин, не понимая, что время работает против него.

Яростно негодуя на упорное сопротивление Демосфена, Александр из Фермопил спустился в Беотийскую равнину. Он стал лагерем около Фив, вблизи фиванской крепости Кадмеи. Фивы сразу затихли.

А в Афинах всполошились. Два дня пути – и Александр у афинских стен!

Снова афиняне бросились поправлять городские укрепления. Снова город наполнился повозками поселян и их стадами. Оратор Демад горько говорил об этом:

– …Город, служивший предметом удивления и борьбы, как скотный двор, наполнился овцами и рогатым скотом!

Демосфен еще пытался вдохновить афинян на борьбу, на сопротивление. Но афиняне, даже самые яростные противники Филиппа и Александра, пали духом. Все уже понимали, что не о борьбе, не о войне должна идти речь, а о том, чтобы смягчить Александра, чтобы отвести от Афин его карающую руку.

Афиняне направили к Александру послов просить прощения за то, что они не сразу признали его гегемоном. Среди этих послов был и Демосфен – граждане афинские надеялись на его красноречие.

С тяжелым сердцем и угрюмым лицом отправился Демосфен на поклон к Александру. Что он скажет ему? Может быть, сообщит, как ненавидел его отца Филиппа? Или доложит о письме к Атталу, с которым хотел заключить союз против Александра? Или откроет свою связь с персами и признается, что взял у них золото для войны с Александром?

Дорога горела под ним. Чем дальше, тем тяжелее становилось Демосфену. Как встанет перед этим мальчишкой, как поднимет на него глаза? Каких оскорблений наслушается?

Посольство медленно приближалось к Беотийской равнине. Вот уже начались скалистые отроги горы Киферона, которая спускается потом вдоль реки Асопа в Фиванскую область. Минуют Киферон, и перед глазами предстанет лагерь Александра…

Демосфен остановил коня. Нет, он не может выполнить поручение афинян. Умолять македонянина о прощении – это было выше его сил. Он остановился, опустив глаза и нахмурясь. Он вернется. Послы без него сделают свое дело.

Послы переглянулись, вздохнули. И долго глядели вслед Демосфену, который, повернув коня, поспешно уезжал обратно.

Ну что ж, на этот раз собственная безопасность оказалась для знаменитого оратора дороже, чем интересы Афин!

Александр принял афинских послов очень приветливо.

Афиняне просят прощения? Александр прощает. Не так уж они виноваты, если их болтливые ораторы без конца сбивают с толку народ. Но Александр требует возобновить заключенные с его отцом договоры. Уполномочены ли послы на это? Да, они уполномочены.

Договоры заключены. Афинские послы могут вернуться домой и успокоить афинских жителей. Он не собирается воевать с ними. Только пусть Афины пришлют своих послов в Коринф для дальнейших переговоров, так как в Коринфе Александр соберет уполномоченных всех союзных государств.

Македонская партия в Афинах снова торжествовала. Афиняне были счастливы, что легко отделались и предотвратили гнев Александра. Народное собрание в Афинах постановило: оказать молодому царю еще большие почести, чем были оказаны Филиппу. Они наградили Александра двумя золотыми венками. Золотой венок – великая почесть. А два венка – вдвое большая почесть!

Теперь Александру только закрепить свою гегемонию в войне против персов, – для этого он и созывает конгресс в Коринфе. Полный нетерпения, лишь уладив дела с Афинами, Александр двинулся с войском в Коринф.

В Коринф собралось много народа. От всех эллинских государств прибыли послы. От всех, кроме Спарты. Спартанцы, как всегда, подчинялись только своим законам.

– Мы не пойдем за чужим полководцем. Мы сами вожди и полководцы. Так нам завещано отцами. И так будет всегда.

На конгресс явился Демий, ученик Платона. Его прислали эллины, живущие на азиатском берегу. Демий горячо убеждал собрание поскорее начать войну против персов, потому что эллинам в Азии живется очень тяжело.

Были здесь и посланники острова Лесбоса, на котором правили друзья персов.

– Эллины там несчастны. Они обречены на погибель!

При большом стечении народа, в присутствии представителей всех государств Эллады, кроме Спарты, был возобновлен союз Эллады и Македонии. Формулу союза скрепили клятвой. Александра провозгласили полновластным стратегом, гегемоном союзных войск.

После конгресса начались пиры и праздники. В Коринф со всех сторон Эллады собрались художники, скульпторы, философы, ораторы… Все они окружали Александра.

– Ученик Аристотеля!

– Победитель при Херонее!

Они ловили каждое слово молодого царя, добивались хотя бы одного его взгляда…

Александр знал, что в Коринфе, где-то в предместье города, живет философ Диоген.

– Здесь ли он сейчас?

– Нет. Он, как всегда, в своем пифосе!

– Диоген не захотел явиться ко мне. Тогда я сам отправлюсь к Диогену!

И царь, окруженный роскошной свитой, отправился повидаться с философом.

В предместье города Карнее, на палестре, Александр увидел огромный, как амбар, поваленный набок и врытый в землю пифос. Возле этого пифоса лежал и грелся на солнце Диоген. Александр поздоровался с ним, тот ответил, не обернувшись. Царь с любопытством смотрел на этого человека, свободного от всех человеческих желаний. Ни богатства, ни славы, ни завоеваний – ему ничего не нужно. Вот он лежит на своем драном плаще – лысый, с косматой неопрятной бородой, прямые пряди нечесаных волос торчат клоками. Увидев перед собой роскошно одетых людей, Диоген лишь слегка повернул к ним свое угрюмое горбоносое лицо.

– Я – царь Александр, – сказал Александр.

– Я – киник^[42] Диоген, – ответил Диоген.

– Я слышал, что вы, киники, отрицаете все, – сказал Александр, – и даже богов. Правда ли?

– Боги или не нужны, или вредны, – ответил Диоген.

– А государство? Родина?

– Для меня родина – весь мир.

– Но почему не хочешь ты жить, как все, – в хорошем доме, приобретать богатство, наслаждаться искусством?

– Мне хорошо и в моем пифосе.

– Ну, а где же у тебя семья?

– А на что мне семья?

– Наступит зима, холод. У тебя нет даже очага. Где же ты согреешься?

– Укроюсь одеялом.

Александр, заглянув в широкую горловину пифоса, увидел там старое, в дырах, домотканое одеяло.

– Мы, киники, сильнее природы, – сказал Диоген. – У нас нет желаний, и в этом наше благо. Ничто не может доставить нам горести. Ничего не имея, мы ничего не теряем.

– Диоген, не могу ли я что-нибудь сделать для тебя? – помолчав, спросил Александр.

– Можешь, – ответил Диоген. – Посторонись немного и не заслоняй мне солнце.

Александр засмеялся и отошел.

– Клянусь Зевсом, – сказал он, – если бы я не был Александром, я желал бы быть Диогеном!

Кончились совещания. Кончились праздники. Теперь можно было вернуться домой и готовиться к походу в Азию. Все свершилось так, как хотел Александр.