Владислава Григорьевна Биличенко
Попраздновали. Сборник рассказов
1996
Гости
Заскучал пенсионер Агурчиков. Вспомнил былое: как он в гости ходил и к нему приходили. Весело было – ребятишки малые бегают, смеются, взрослые серьезные темы за столом обсуждают или «Вокруг смеха» по телевизору смотрят. Потом хозяева провожают гостей до автобусной остановки. Разговоры разговаривают, песни поют, фонари светят на каждом шагу. Хорошо! И красиво…
А нынче он забыл, как эти гости и выглядят. То есть совсем одичал наш Агурчиков. И когда в его однокомнатной квартире показалась круглая физиономия бывшего шофера, а, может, и не шофера, Ваньки, он чуть не лишился чувств и вообще всякого миропонимания. Но крепкие руки Ваньки этому факту свершиться не дали: они подхватили худосочное тельце:
– Знакомьсь, Огурец, первый человек в строительстве – Гаврилыч. Мой кум, сват, брат, отец родной и еще черт знает кто. Окончил три института, наплевал на образование и пришел с нами самогон пить.
Агурчиков разглядел в дверях огромную фигуру с явно бандитской мор… лицом, из которой и три класса образования сочинить затруднительно, болезненно сморщился и пропищал:
– Я – Агурчиков, а не Огурчиков…
Дело в том, что заскучавший Агурчиков, не видавший в своей квартире уже десять лет постороннего человека, встретив Ваньку из соседнего подъезда, который плел что-то о побитых мордах, что ему нельзя идти домой, и напрашивался в гости, возрадовался случаю общения.
Агурчиков, вспомнив о супе и желтеньком лимоне, купленном из декабрьской пенсии к новогоднему чаю, пригласил Ваньку поговорить-пообщаться в тепле. Тот же, видимо, не полагаясь на комтеплоуслуги, прихватил с собой бутылку согревающей жидкости, чем очень огорчил Агурчикова. Узнав, что Агурчиков не употребляет, Ванька засиял и обрадовался, что бутылка приходится на душу населения, немедленно этой душой припал к горлышку и, кувыркнувшись на пол, захрапел. Утром измученный Агурчиков обнаружил, что гость, не притронувшись к еде, исчез вместе с пустой бутылкой, и облегченно вздохнул… И вот на тебе!
– Огурец, сегодня 31-е. Спасибо Гаврилычу – напомнил. В жисть себе не простил бы, если б такой праздник упустил.
Моментально столик покрылся какой-то газеткой, на которой оказались три стограммовых стаканчика и огромный соленый огурец, оставивший по себе на газете продолговатое темное пятно.
– Гаврилыч! – скомандовал Ванька, – а ну посей человеку. Я тебе какой-то каши в карманы насовал. Чтоб деньги водились.
– Ой! – воскликнул Агурчиков. Это Гаврилыч засыпал ему глаза какой-то мелкой крупой.
Вскоре гости охмелели. Ванька нахвалится не мог Гаврилычем, из любви к Гаврилычу расцеловал почему-то Агурчикова, выпил его рюмку и рассказал неприличнейший анекдот. Гаврилыч все время молчал, вероятно, под грузом тройного высшего образования.
– Помидорчиков, тьфу, как тебя… Я хотел сказать, помидоров неси, – вскричал Ванька.
– У меня нет помидоров, а я – Агурчиков, – пролепетал бедный хозяин.
– Во! – поднял кверху палец Ванька. – Даже помидоров нет. Вот тебе, Гаврилыч, и твои пять институтов. Огурец сорок лет на морозе и в дождь в строительстве проработал, а для пенсии размер получки главное, а не то, что ты горб гнул. То есть получается тогда не доедал на мелкую зарплату, и на пенсии голодай, а кто ветчину с икрой уплетал, тот и на пенсии питайся соответственно. А я за справедливость. Доставай, Гаврилыч.
Гаврилыч из плетеной сумки потянул трехлитровую банку. Да, видно, неаккуратно потянул. Она вдруг грохнулась на доски пола и со взрывом разлетелась на осколки. В комнате запахло пивной. Ванька позеленел.
– Ты, твою …, зачем за крышку?
Гаврилыч от потрясения обрел дар речи, ранее ему не доступный, и сказал почему-то тоненьким голоском:
– Я – гад…
И тут приключилась драка. Агурчиков крестился руками и ногами, до того жуткое было зрелище. В общем, от стульев, употребленных в качестве оружия, мало что интересного осталось; и неизвестно, что бы еще Ванька сделал с дорогим другом Гаврилычем, если бы не прозвучал звонок. Отворив дверь, Агурчиков увидел некое явление с круглым лицом, имевшим сходство с Ванькиным и украшенным разноцветным пятном, очертаниями своими напоминавшем Австралию на карте. Явление раздвоилось. Та половина, которая с Австралией, оказалась Ванькиной женой, а другая – низкого роста милиционером.
– Вон гляньте на того изверга. Морду мене побыв, палец осё зламав, из-за него другой палец поризала, когда винегрет варыла. Забирайте его! У людей праздник, а тут окно выбыв, дочке голову разбыв, зятя побыв, телевизор зламав – ще и бутыль первака спер, а за это его убить мало.
Все свои слова половина с Австралией подкрепляла хорошими тумаками.
– Да это не меня убить надо, а Гаврилыча, – орал Ванька, отбиваясь. – Ты еще не знаешь, что он с твоим родным бутлем сделал… Смотри, Огурец, до чего эти бабы доводят: сидели мирно, тихо, по душам по-мужски беседовали. Она пришла – скандал устроила.
И, когда Ваньку с Гаврилычем выводили, Агурчиков расслышал слова соседки с нижнего этажа:
– Зачем мне моя жизнь, если мне на морду будет водка капать?
На что Ванька успел выкрикнуть:
– Морду не подставляй, не будет капать.
