Владислав Савенко
Море крылатое

Не стихи

 
Из моих не стихов я построю крылатое море,
И оно полетит за седые мои облака,
А они потемнеют, как тучи чернеют порою,
И печаль моя будет уже далека, далека…
И прольются дождями все беды мои и тревоги,
И картинная осень размажет свою акварель.
Хоть на миг у природы дыхание станет не строгим
От того, что и смерть принимается мною теперь.
И уже не теснит сердце мне уходящая удаль,
И совсем не саднит та, которая из ребра,
Я ведь так же, как все, в этом мире: не буду, не буду,
И пройдет по полям свежий дождичек из серебра.
Я свои не стихи поделю на пустые приметы,
Я свою не любовь с кем-нибудь разделю пополам.
Да видать такова непутевая участь поэта,
Уходящего в дождь, иногда – приходящего к нам.
 

Уют

 
Мне казалось, мой дом сбросит, точно змея,
Шкуру долгих обид, жало прожитых лет.
Но напрасно я ждал, потерялся и я
В эпизодах немых о тебе, обо мне…
Черно-белые кадры, у каждой стены,
Здесь вот так ты сказала, я так посмотрел…
Этот дом словно эхо прошедшей войны,
Только память о ней подведет под расстрел.
Так давай водворяй уже свой самосуд,
Скоротечная осень, чтоб в стеклопакет
Мне добавить: как листья на плаху несут,
Чтобы сжечь, и случилось, что больше их нет!
Во дворе эти листья, как кожа змеи,
Почернели уже, своей участи ждут…
И мой дом, тот – что вырос из мерзлой земли,
Вспоминает свой в прошлом забытый уют.
 

Ручей

 
А темная вода в ручье
Мне не покажется ничьей,
Течет меж сосен и берез
Задумчиво и не всерьез,
Высокопарно холодна
С поверхности до ила дна.
Я говорю, как тот ручей,
Лишь ненамного горячей,
И речь моя – скороговорка…
Душа в ней будто бы гостит,
В ней шепот всех моих «прости»,
И вкус ее, скорее, горький.
Ручей – лесная колея,
Как жизнь петлистая моя.
 

Пастушок

 
Время – слепой пастушок, бродит берегом озера.
Волки пасутся, охотятся овцы и приморозило,
И серебром отливается, льда окаем…
Кто б нас заметил здесь, этих – идущих вдвоем?
Флейта иль скрипка? На чем-то играет юнец,
Музыка эта – шкатулка для наших сердец,
Чтоб эту бойню свирепых овец и послушных волков
Нам не видать, как ему, на поляне веков.
 

Зачем

 
Зачем меня приворожила Осень?
Ее наряд и броский, и распутный,
Опять от вечных истин, тем уносит
В беспечный разговор, сиюминутный:
Что мишура шального листопада
Прошелестит и, как мираж, исчезнет,
Что ничего от жизни мне не надо,
Лишь был бы хлеб, да чтоб по сердцу песня.
А время – кровный брат, и что с ним спорить?
Гуляет в жилах кровь, я жив, покуда…
Лес обнажается, но не впервые он ведь,
И в гибели да не увижу чуда!
 

Палитра

 
Дом – озеро, дом – птица, дом – душа…
Вот ласточка парит над головою,
Вот розы лепестки, что, не спеша,
Спешат к земле, взлетая над собою.
Вся жизнь окажется, как будто бы взаймы,
И ветер с поцелуями отпустит,
Тот мир, что так любили мы,
Что преисполнен радостью и грустью…
Но тропы нас торопят, тронут сном
Наш шаг земной, в нем кроткая молитва,
Но я проснусь кода-нибудь с Весной,
И будет хороша ее палитра!
 

Перед дождем

 
Перед дождем ты, небо, тяжелей
И облака твои – каменоломня.
И дышит испарением полей,
Душа моя, уже себя не помня,
Уже сбиваясь с ритма беглых фраз:
Что, как сказать, кому? И в самом деле:
Все, что решалось вроде бы на раз,
Увязло, растянулось на недели…
И планы как не выстроенный дом,
И время загустело алебастром.
А я пекусь как будто об одном:
Как завершить, что начато напрасно.
А целям всем, желаньям – грош цена,
И выправка не прибавляет чести.
По крайней мере, есть уже стена,
А вдумаешься, всмотришься: а есть ли?
 

Окрест

 
В какую из известных непогод
Нам вновь с тобой в который раз уехать?
Чтобы сказать друг другу: Oh my god,
Печаль ведь не выводится, как перхоть!
И облака, что вспененный шампунь,
Разрежет «Боинг» лезвиями крыльев.
С ладони вслед ему снежинку сдунь,
Лекарства от себя в нем не открыл я.
Ведь грусть не лечат переменой мест,
И климата, и общества, и речи…
А если счастье есть, оно – окрест,
И ни к чему искать его далече.
 

Лист

 
Беспрекословны сумерки твои,
И холодеющее небо – Осень!
И кто бы этот дождь ни сотворил,
Иного мы от жизни не попросим!
Иных утех и горести земной
Нам не добавит праздник листопада.
Кленовый лист трепещет надо мной —
Угрюмый гимн в честь гибели парада.
 

Жертва

 
Весь этот мир – синоним пустоты.
И в вечной недосказанности моря
Есть только я, деленное на ты, —
Хранитель и паяц своих историй.
Где волны геометрией сложны,
И холодеют берега ладони,
И в мерном шуме раковин ушных,
Как песенка, вся жизнь моя утонет.
И лунный отблеск небу козырнет,
А бриз морской – свежей парного мяса,
И жертве ежедневных будней гнет
Покажется и ласковым, и ясным.
Но Агнца мы не спросим о мечте
Желания последнего и воле.
Нам не порадовать его ничем,
Не приобщить ни к Вере, ни к застолью!
 

Мой дом

 
Мой дом, в пыли вины и долга
И в паутине злых обид,
Зачем ты странствовал так долго,
Бродил за мною, как бандит?
А как настиг, твои объятья
Удушливы и не важны,
И в них ни вычесть, ни принять я
Не смог воспоминаний жмых.
Свои потери и находки
Не выменять, не сдать, не сбыть,
И горше меда, слаще водки —
Сор из покинутой избы.
 

Роль

 
Сполна отмерено и живости нам,
И драматических обид
На почве дележа недвижимости,
И закулисных ссор и битв.
Любовь не меряют целковыми,
А с режиссером не поспорь!
С какими там еще оковами,
Сравнима будет ваша роль?
А и свобода лишь на плахе нам
Сквозь зубы песенку споет:
Коль мы всю жизнь кормились страхами,
То низок будет наш полет.
Не наречем себя высочеством,
Не отречемся от сует,
Как прежде, имени без отчества,
Ни счастья, ни покоя – нет.
 

Неон

 
А Млечный путь, чуть поскреби —
Посыплется и он.
Успехов нам, как мест грибных,
Не носит почтальон.
А в сущности: удача в чем?
Стал посохом сачок.
Мы беды после перечтем
И сбросим за плечо.
Как с четками проговорив:
Любил, люблю, любить,
Мы будем верить до зари
В стальную Парки нить.
И в этом коконе земном,
Как мим, смывая грим,
Душой, что бабочка-неон,
Мы к небу воспарим.
 

Крылья

 
Давненько попутаны дни и пути,
Утрачен, потерян маршрут…
А если б и знал: куда надо идти?
Уж точно остался бы тут.
У всех переменных есть страх перемен,
У всех постоянных – предел.
И я, существуя меж снов и дилемм,
Остался видать не у дел.
И я лотерейный счастливый билет
Храню, до сих пор не раскрыл.
И слышится мне (пусть и Ангелов нет)
Их крыльев замах до поры.
 

Корфу

 
Знаешь, где-то в прозрачной воде,
Где полощется остров Корфу,
Облака быстроходные где
Паруса свои сизые рвут,
Я по берега кромке брожу
И, как есть, наберусь куражу.
Здесь Потемкин лет двести тому
По французу из пушек палил,
Революции вирус коммун
Уж тогда был врагом всех мерил,
Да теперь под моею ногой
Спотыкается вирус другой.
И давно ко всему я готов.
А свобода не манит уже!
Ионических островов
Лад мажорный прошел по душе.
И, как прежде, торопятся в бой
И судьба, и отлив, и прибой.
 

Наряд

 
Еще на год помолодеть,
Приблизиться к черте,
К финальной ленточке, где смерть
Всегда на высоте.
Ах да, стареем мы, так что ж,
Какой в том будет толк?
В пережитое не ввернешь,
Чего не уволок.
Ведь как болгары говорят,
Присвистывая аж,
Он, как бы нам ни шел, наряд,
Придется сдать багаж!^[1]
 

Разговор с мамой

 
Ты шепотом мне прокричи,
Скажи хоть пару слов:
О чем молчали мы в ночи?
Куда нас занесло?
К чему она нас всех влекла,
Река без берегов?
Что под ногами хруст стекла:
Ни кровь, ни боль, ни кров…
Что в вечеряющей мечте,
Куда б ты ни пришел,
Надежды все и те – не те,
И жжется неба шелк.
И дым прогорклый сигарет,
Похожий на туман,
Обманом юности согрет,
Слетает от ума,
Уносится, как мотылек,
И не находит свет.
Маршрут его пусть и далек,
Да вот пределов нет…
И к новой песне новый бой,
Да подведет куплет…
Хоть помолчали мы с тобой,
Но нет, тебя здесь – нет!
 

Волны

 
Родители ушли, как по воде
Залива, породнившегося с тучами,
И кто бы, что там… Были они лучшими,
И в памяти лишь будут молодеть.
И к горизонту белым светлячком
Кораблик, что идет на удаление,
Напомнит, как уходят поколения,
А волны – те же волны – бодрячком.
 

Провинции Рима

 
На балконах белье, и крики
Меж домами, как флаги, виснут:
– Как дела? Как улов у Рикки?
– Чем вчера был закончен диспут
В ресторане синьора Франческо?
Итальянские городишки!
Здесь соседи гуторят честно
Через двор, через вечность с лишком.
Здесь дома наросли на скалах,
Как картины – зигзаги улиц.
Я б остался здесь – денег мало,
Да и тесен мне этот улей.
И сказал мне сосед, не молод:
– Город твой – он моложе Анцио,
Петербурго – чудесный город,
Архитекторы – итальянцы!
 

Стихи

 
Пусть капли на стекле оконном
Преувеличивают лес,
Моим стихам своим законом
Дрожать судьбе наперевес.
Они как яблоки, что скоры
В траву сырую упадут,
Земля свои раскроет поры,
С дождем их примет, как недуг.
И не заметят их сороки,
По ним не вскрикнут журавли.
К земле вернутся рифмы, строки,
Коль скоро вышли из земли.
 

Корабли

 
Я иду к тебе дождями серыми,
Серебром безлюдного пути,
Одиночеством пророчеств, нервами,
Но тебя уже мне не найти…
Не сойти с подворья бесприютного,
Не дорисовать последний штрих.
Мой корабль был славен только юнгою,
Но теперь он вырос да притих…
И дома, что потонули в осени,
Так похожие на корабли,
Ни о чем уже не спросят, ни
О ком не протрубят вдали.
 

Полет

 
Ни шороха, ни всполоха во тьме,
Ночь безучастна, безответна мне…
И вот уже он смолкнул – говорок,
Дожди отговорили монолог.
Ночь отойдет и годы, и века…
Себя с собой – не примирить никак.
И вечность – соломонов перстень – жмет,
А время продолжает свой полет.
 

Легко

 
Как было бы легко решить: кто враг,
Жизнь под залог отдать тупым рефлексам,
С прямых путей не скатывать в овраг
И звездный ритм ночами яро флексить.
Себя прощать, влюбляться ни за что,
Стихи слагать, как в омуте запоя,
И верить в то, что видимо зрачком,
Всегда озвучивая, что и сколько стоит.
Но все сложней, нелепей, как в кино,
И Рок, как шулер, смешивает карты…
Дворовый кот играет в домино
С бомжами, не скрывающий азарта.
 

На краю

 
Ночь облаками занавешена,
Ни звезд, ни лунного серпа.
Скулит судьба собакой бешеной,
Бездомна, призрачна, слепа…
Мой дом сжимается, сутулится,
До точки на одной из карт,
Что вписана в кривую улицу,
И опоздала на века.
И бесконечным многоточием
Летят дождинки на ветру.
И я, бежавший крова отчего,
Свои разлуки перетру.
Судьбу свою приму бездомную,
Дождем крылатым напою
И допишу свою историю
У бездны черной на краю.
 

Горюшко

 
То ли взрослых мы в детстве не слушались,
Иль тропинка досталась не та:
Все торопится горюшко в душу влезть
И, как тень, прилипает к стопам.
А вершины, что взяты как дважды два,
И порывы – изнанка страстей,
Не к чему уж повторно обхаживать,
Ветры в них холоднее и злей.
Приютить свое горе, как родинку
На плече, как наколку высот,
Да и жить по судьбе – по погоде мне,
И не ведать: куда занесло.
 

Не обернусь

 
Не обернусь, не вскрикну, не сорву
Из памяти, как бусинку, слезу,
В миг перед тем, как слягу под траву,
Что ценно мне – я помню наизусть.
Где падали хрустальные дожди,
И битый тот хрусталь впитал асфальт,
Где прах родных – сокровище – лежит,
И ложь о них не распевает альт!
У песни злой^[2] – четыре языка,
И каждому наречию – Виват!
Пусть будет поздно к прозе привыкать,
Что в том, свершилось что, никто не виноват!
 

Перелистни!

 
Вычеркни себя, перелистни,
Как страницу, вырви из души!
Жизнь ведь не забанить, точно стрим,
А судьбу, как вещь, не перешить.
Как нам всем не пелось, не спалось,
Там, где раздавались ярлыки?
Истина – обглоданная кость,
Кубиком бросалась не с руки.
Подмигнет Жар-Птицы ли перо,
Шапка ль упадет из рукава?
Слово, превращенное в нейрон,
Разобьется зеркалом в слова.
А пергамент выцветших страниц
Стерпит все, вместит, и Бог-то с ним…
Как зарок, смыкания ресниц:
Вычеркни себя, перелистни!
 

Снегири

 
Так что ж луна? Во тьме кромешной
Мне руку хоть посеребри!
В Раю, в Аду иль где-то между
Мои танцуют снегири?
Сорвется летом ли, зимой ли
Мой голос до смерти земной?
Но, как патрон в чужой обойме,
Он распрощается со мной.
Что мысль? Всего лишь посвист пули,
Чуть слышный ветер у виска…
Как незаметно мы уснули,
Пытаясь истину искать!
Как вдруг нечаянно проснулись!
И в нежном свисте снегирей
Деревья не сломались – гнулись,
Не прекословили, верней.
 

Лампада

 
Горит в ночи моя лампада,
Горит, да не коптит,
Иного света мне не надо
На сумрачном пути.
В пещерах темных, ночью длинной
Молитвенная песнь.
И пахнет масло в сердце глины,
И слышится: Аз есмь…
И нет ни боли, ни распада,
Лишь Благодать да тишь.
Горит в ночи моя лампада,
И ты, душа, горишь!
 

Путь

 
Когда на белом пустыре
Пустыни, созданной из снега,
Моя не тень бежит ночлега,
И спотыкается. Быстрей
С плеча слетают месяца,
И стаей птичьей мчатся годы,
А сердце, ожидая коды,
Как уголек спешит мерцать.
Какой я музыкой палим?
Какой звездою окольцован?
Кому звучит моя канцона?
В ней весь мой путь, и Бог-то с ним!
 

С плеча

 
Не потеряться, не пропасть,
Не растерять крупицы счастья!
Какая все-таки напасть
Быть в этом мире только частью!
Быть всем – удел небытия,
Ничем – буддийской притчей всуе…
Но прошлое меня рисует
Лишь тем, кем быть обязан я.
Мой долг – мой волк, моя печаль…
И что там, в будущем, маячит?
И падает закат с плеча,
И ночь рассвет, как сына, нянчит.
 

Силуэт

 
Пахнет тщедушный запах сигарет,
Калитка скрипнет, ворон подмигнет.
Я головой кручу – тебя здесь нет,
И лет минувших не приметен гнет.
А небо надувает паруса,
И облака торопят свой фрегат
За берега, одетые в леса,
За тропы, что слагались наугад…
И певчих птиц неукротимый хор
Из солнца и весны веревки вьет.
Как странно, что я дожил до сих пор.
Как призрачно видение мое!
Ах, мама, я теряю образ твой!
Слова, как корни, сохнут и молчат…
Летит цветок на небо, Иван-Чай, —
Твой силуэт, твой выдох неземной.
 

Пробка

 
Я – пробка в бутылке, что так и не выпита мной,
Ковчег, о котором не смел и подумывать Ной,
И в трубочку мира дыши иль уже не дыши,
Последнего слова и то поспешают лишить…
Последнюю азбуку вышьют наколкой в плече,
Слова из нее холодеют, да все горячей,
О том, что и осени просинь, и весен туман
Все дальше от сердца, почти безразличные к нам.
Рисунок на пробке – слова ли, зигзаги ветвей?
Здесь птицы сновали и тем показались умней,
Что жизнь перелетная их даже в мертвой петле,
Лишь символ свободы, что призван вернуться к земле.
 

Со скалы

 
Жизнь изживать – тонка ее пружина,
Безбожно сложен, ложен механизм.
Хоть куклой обожаемой кружи нам,
Хоть падай со скалы безумной вниз,
Не наверстать упущенные годы,
Не извести помарок всех и клякс…
Как с детства повелось: вот этот – лодырь,
А этот вот – трудяга, здесь не клясть!
Сгореть оценкам всем в прицеле взгляда,
А запах гари ходит по пятам…
Но истина не требует наряда,
А где она – как впредь, неясно нам!
 

Оглянусь

 
Оглянусь, а за левым плечом полумрак.
Это черт или нечет? По нервам – сквозняк…
И закат за окном так легко умирал,
А листвы и ветров так певуча возня.
Оглянусь, и от призраков спасу уж нет,
Все чего-нибудь просят, куда-то зовут.
От себя самого не уехать южней,
А к себе самому не вернутся – не ждут.
Без оглядки и сны не приходят ко мне,
Оглянусь, и поплыли в немое кино,
Только некуда плыть, коль давно уж на дне,
И сюжеты всех снов мне известны давно.
 

К тебе

 
Березки – лишь подсвечники, и листья
Чуть обозначились зеленым огоньком…
Грущу я, сожалею ли о ком?
А все душой стремлюсь как будто вниз я.
И что Весна? Поляны зеленей,
Согласен птичий хор, и солнце жарче,
А жизнь вертится быстрей, и звонче шар чем,
И аромат цветов просеян в ней.
Бог-шмель гудит, сестра-пчела колдует,
Прозрачен воздух, как хрусталик, чист,
И сквозь листву прорезались лучи,
И в этом крошеве огней к тебе иду я.