Владислав Морозов
Охотник на шпионов
Тон, которым он это говорил, показался мне довольно обиженным.
– С того, что сейчас на Карельском перешейке готовится главный удар – прорыв «линии Маннергейма». Для этого чинят подбитую в ноябре-декабре технику, в дополнение к которой приходит из тыла и с заводов новая. И для этого очень не хватает людей соответствующей квалификации. Надеюсь, это понятно?
– Понятно, – сказал на это Гремоздюкин и, как бы невзначай скосив глаза на стол, высказался на тему, которая, похоже, так или иначе сегодня волновала всех собравшихся: – Хороший у вас автоматик, товарищ майор. Пару раз издали видел у шюцкоровцев – вроде похожие.
Это он, часом, не на шпионаж столь тонко намекал? Вот сейчас как заорет: «Держи шпиона!» – да схватит меня одной рукой за горло, выхватив другой «наган» из кобуры! И тогда мне точно останется только схватить со стола ППД (благо под рукой лежит) и валить их всех тут скопом, от греха. Я посмотрел на своего собеседника – нет, не станет он глупости делать, не было в его небритой физиономии ни фанатичной подозрительности сексота, ни азарта дешевого следака из плохих криминальных сериалов. Так что, скорее, с его стороны это было всего-навсего праздное любопытство.
– Нет, это наш, конструктора Дегтярева, – поспешил я успокоить излишне любопытного замкомвзвода. – Правда на фронте их еще очень мало. Не поверите – в штабе армии у адьютанта начальника политотдела на ящик армянского коньяка выменял!
– И зачем адьютанту автомат? – невероятно и, как мне показалось, совершенно искренне удивился Бышев.
– Спросите чего-нибудь полегче, товарищ замполитрука! Вы тут вон каждый патрон считаете, а за двадцать километров от фронта некий штабной капитан, без всякой необходимости, разгуливает с новеньким автоматом. А то вы не знаете, что у нас всегда самый красивый и лучше всех оснащенный – служащий при каком-нибудь складе тыловик или штабная штафирка!
Бышев смолчал, не найдя, что ответить. Похоже, вследствие молодости лет и неправильно-идеалистического воспитания он этой прописной истины еще не усвоил. Да и старорежимное слово «штафирка» могло быть ему незнакомо.
– А коньяк-то у вас откуда? – проявил живую заинтересованность Гремоздюкин, похоже, из чисто спортивного интереса. Они-то тут уж точно успели забыть не только вкус этого напитка, но и само слово «коньяк».
– Так я же в штаб армии из Ленинграда не так просто приехал, а с целой автоколонной, которая подарки от трудящихся города Ленина везла. Героическим воинам.
– И как там сейчас, в Ленинграде? – подала голос военфельдшер Феофилова, тут же уточнив: – У меня там дочка.
– Сколько лет дочке и с кем она? – спросил я, изобразив некоторый интерес к данному вопросу и понимая, что, судя по всему, эта мадам из коренных питерчан, а значит, при разговорах о граде Петра и белых ночах в ее присутствии стоит все время держать ухо востро. Потому что Ленинград начала 1940-х это ну никак не относительно знакомый мне Питер начала XXI века, тем более что в нашем времени само слово «Ленинград» у большинства ассоциируется в основном с творчеством очень удачно прикидывающегося алкашом и матерщинником интеллигентного Сергея Шнурова. Спалюсь на каких-нибудь мелких деталях (ведь, например, такой знакомой всем вещи, как метро, в Ленинграде в это время еще не существовало в природе), это как не фиг делать.
– Пять лет, – охотно рассказала фельдшерица. – Она с бабушкой и дедушкой осталась, с моими родителями, товарищ майор.
– Как вас по имени-отчеству, товарищ старший военфельдшер? – продолжая изображать из себя слугу царю, отца солдатам и мать сержантам.
– Александра Аристарховна.
– Очень приятно, я, если что, Андрей Семенович. Так вот, Александра Аристарховна, в Ленинграде все, в общем, как обычно. Правда я там был не очень долго и покинул его дней пять назад. Конечно, в городе много госпиталей, но войны особо не чувствуется. По крайней мере, рестораны и театры работают. При желании можно хоть на балет, хоть на оперетту сходить.
– Хорошо им там, – сказала военфельдшер со смертной тоской влипшего в дерьмо по самое не могу человека в голосе. Наверное, именно так выражается тот, кто нежданно провалился по самый подбородок в выгребную яму зловонного сельского туалета типа «сортир», без шансов на скорое спасение.
– И не говорите. Как правило, хорошо именно там, где нас, к сожалению, нет. Так что же будем делать, товарищи, в связи с полученными приказами?
– Решать, конечно, вам, товарищ майор. Но, по-моему, все-таки надо снарядить танк или броневик и съездить к соседям, – предложил Гремоздюкин.
То есть стереотипы насчет подчиненности и субординации здесь, как я и предполагал, вполне себе работали.
– Зачем? – спросил я.
– Наши покойные командиры именно так бы и сделали. Раз есть конкретный приказ и если будем прорываться вместе с ними, так сказать, всем скопом, шансов точно больше. Покойные товарищи командиры уже прикидывали разные варианты, вы не думайте, товарищ майор. Тут до наших передовых линий, которые должны быть где-то в районе довоенной границы, если строго вдоль дороги, километров десять, если по прямой. Но там нас точно ждут белофинны, чуть ли не за каждым деревом. Если строго на восток или юго-восток, до берега Ладоги, выходит ближе, километров восемь. Но туда идти лесом, по которому даже танки не пройдут.
Замкомвзвода несколько удивил меня неплохим знанием местности и обстановки. Хотя чего я удивляюсь, если он во время пребывания в окружении, к примеру, сидел где-нибудь в уголке на всех «военных советах», которые проводили ныне превратившиеся в покойников командиры, внимательно слушал и мотал на ус? Хотя мотать-то он мотал, а вот предложить что-нибудь свое и оригинальное он, как и остальные мои собеседники, вряд ли был способен, не то у них воспитание.
– Это точно, – отозвался между тем технически подкованный Воздвиженский. Он встал с табуретки и засунул за открытую заслонку помаленьку топившейся в углу фургона «буржуйки» несколько поленьев. – Тут толщина стволов деревьев местами такая, что их Т‐26 лобовой броней точно не свалит, – продолжил он, вернувшись на место. – Не говоря уже про Т‐37. Да и снег глубокий, а земля под ним отнюдь не ровная – вне дорог наши танки еле-еле двигаются.
– Вот-вот, – продолжил явно слишком хорошо осведомленный о возможных планах своего погибшего начальства Гремоздюкин: – Товарищи командиры вполне допускали, что по берегу Ладожского озера сплошной линии фронта может не быть. Но даже если свое гражданское население белофинны и вывезли, там хватает хуторов и прочих рыбацких поселений, где в тепле и уюте сидят шюцкоровские секреты. Если пойти в ту сторону пехом и с одним стрелковым оружием, они нас быстро засекут и перебьют половину наших людей до того, как мы успеем их обнаружить. Опять-таки, где именно на озере находятся наши и какая толщина льда на Ладоге, мы не знаем. Так что тут и без белофиннов можно запросто потонуть прямо у самого берега. И выходит, что, как считали наши командиры, царствие им небесное, если прорываться – то лучше по дороге, с танками и минимумом грузовиков, бросив неисправные колесные машины и большую часть имущества. Но ведь никакого приказа на прорыв до сегодняшнего дня не было…
Было видно, как Бышев при упоминании Гремоздюкиным царствия небесного как-то особенно неодобрительно посмотрел на него.
– То есть вы, товарищи дорогие, считаете, что надо договориться о взаимодействии с командирами из соседнего «котла», чтобы пойти на прорыв совместно, более крупными силами?
– Да, товарищ майор.
– Хорошо, с этим я, в принципе, согласен. Хотя и почти стопроцентно уверен в том, что командиры ваших соседей начнут не готовить немедленный прорыв, а требовать подтверждений этого приказа из штаба 8-й армии. Тем более что у них, по вашим же словам, какие-то свои, «гениальные» планы насчет прорыва. Ну а при отвратительной, как вы говорите, связи ждать этого подтверждения они будут до китайской Пасхи. А в вашей кислой ситуации любой день может стать последним. Так когда поедем на переговоры?
– Сейчас темнеет рано, поэтому сегодня рисковать уже не стоит, – здраво оценил наши шансы Гремоздюкин. – Лучше завтра на рассвете.
– Добро, – сказал я на это и, вдруг, вспомнив о своих наручных часах, спросил: – Кстати, а сколько сейчас времени?
– Так у вас же часы на руке, товарищ майор?! – не понял Гремоздюкин.
– Было ощущение, что мои могли остановиться или отстать. Давно не проверял. А для порядка нам стоит сверить часы. На моих сейчас 16:39.
– Все верно, – сказал сержант Смирнов, небрежно глянувший на свои наручные часы. По идее, они ему, наверное, были не очень нужны, небось у него непосредственно в голове таймер тикал.
– Правильно они у вас идут, – подтвердил и Гремоздюкин, достав откуда-то из внутренностей своей гимнастерки луковицу карманных часов на золотистой цепочке, – плюс-минус минута, товарищ майор.
– Это хорошо. Тогда у меня к вам еще такой вопрос.
С этими словами я встал с места и полез в карман шинели, вынув оттуда подобранные на снегу, во время стихийной придорожной перестрелки, гильзы.
– Что это? – спросил я, выкладывая гильзы на стол.
– Ну, гильзы, товарищ, майор, – сказал Гремоздюкин и тут же уточнил: – От винтовки!
Сегодня он был прямо-таки «капитан Очевидность». Остальные собравшиеся не стали брать гильзы в руки, ограничившись их разглядыванием с приличного расстояния.
– Спасибо! Я и сам способен понять, что это гильзы и что от винтовки! А что на них за буквы – вы видите?
– А что на них за буквы? – выказал страшное удивление Воздвиженский. Только после этого собравшиеся наконец соизволили поднять гильзы со стола и осмотреть их донца. Посмотрели, но, что характерно, ничему не удивились.
– Ну, гильзы эти явно не наши, и буквы на них тоже не нашенские! – выразил, по-видимому, общую мысль замполитрука Бышев. Еще один хренов «лейтенант Очевидность» на мою голову!
– И это все, что вы можете сказать? Обратите внимание – буквы на клеймах английские!
– И что? – явно не понял сей тонкости Гремоздюкин.
– А то, товарищ замкомвзвода, что у белофиннов винтовки вообще-то отнюдь не английские, а либо свои, либо германские. И патроны у их винтовок совершенно не такие. Вам что – не приходилось такое раньше видеть?
– Да откуда, товарищ майор? – ответил несколько раздраженный Гремоздюкин, как я понял, снова говоря за всех присутствующих. – Мы же в иностранных языках не очень. Нам что французский, что английский, что немецкий, что финский – один хрен. Да к тому же в нашем положении не хватало еще и гильзы собирать! А тем более чужие.
– А вот это вы зря, товарищи дорогие. На некоторые вещи все-таки стоит обращать внимание. А невнимательность порой дорого обходится на любой войне. Тогда у меня еще вопрос к вам. Когда я сюда шел, видел на дороге наши подбитые танки. Специально подходил к ним, смотрел. В них аккуратные сквозные дырки от чего-то бронебойного. Вы только что говорили, что никакой артиллерии у белофиннов нет. И тут я готов с вами согласиться, поскольку те дырки действительно не тянут на стандартный калибр противотанковых пушек 37-мм или 47-мм. Размер пробоин явно меньше 20-мм. А раз так – что это, по-вашему, означает?
Задумались. Все. Даже фельдшерица Феофилова, которая явно понимала в противотанковом вооружении не больше, чем в теории струн.
– А мы откуда знаем? – наконец выразил общее мнение Гремоздюкин.
– Плохо, что не знаете! А это, между прочим, означает, что белофинны используют здесь какие-то тяжелые противотанковые ружья. Калибром миллиметров 14 или около того. И это тоже английский калибр!
После этой моей фразы все собравшиеся насторожились.
– Чего молчите, орлы? Ну хоть что-нибудь подозрительное вокруг происходило? Например, разговоры по-английски, хоть по радио, хоть так?
– Да не знаем мы английского, товарищ майор! А как белофинны по-своему балакают – вообще слушать страшно. Как они себе язык не вывихнули… То есть вы хотите сказать, что против нас англичане?
– Ой. Как же тут у вас все запущено! Да ничего я не хочу сказать, но я ничего и не исключаю! Тут, как я понял, вообще может быть все что угодно!
Товарищи младшие командиры опять задумались. Видимо, над тем, что из двух вариантов хуже для них – белофинны или инглишмены. Как по мне – разница была невелика. Не все ли равно, разница, кто тебе пулю между глаз влепит и где именно та пуля сделана? География в этом деле не главное.
– Что они наши танки легко пробивают – это да, – сказал наконец Воздвиженский. – Вот только чем именно – мы так и не разобрались. А ведь противотанковых орудий мы у них действительно не видели! Спасибо вам, товарищ майор, объяснили!
– Чего объяснил-то?
– Ну насчет противотанковых ружей…
– А сами почему не догадались? Или вам головы даны исключительно для приема пищи?
Младший командный состав мрачно насупился.
– А что касается подозрительного, – продолжил Воздвиженский. – Четыре дня назад, когда наши из соседнего «котла» в очередной раз пытались пробиться по второй дороге, мы туда посылали саперов на разведку. Пытались осмотреть дорогу на предмет минной опасности и оценить, какими силами белофинны нападут, если нападут.
– Напали?
– Естественно…
– Сколько человек ходило и кто именно?
– Ходили четверо, старшим командир отделения Шаблий и с ним трое бойцов. Живыми вернулись двое – красноармейцы Ебылханов и Натанзон.
– Что-нибудь интересное уцелевшие рассказали?
– Да, рассказали. Так вот, товарищ майор, мин они там не встретили. Но при этом почему-то болтают какую-то ерунду – якобы со стороны белофиннов у дороги вдруг появился какой-то странный танк, который сразу же подбил на дороге две наших «бэтэшки» и тем самым сорвал попытку прорыва.
– Это дьявольски интересно. Эти Ебылханов и Натанзон живы? Позвать их сюда можно? Прямо сейчас?
– Да. Почему нет.
– Тогда зовите уже, чего ждете.
После недолгих препирательств между товарищами младшими командирами, в стиле «а чего я?», за разведчиками пошел Бышев. Видимо, как самый молодой и бесполезный со стратегической точки зрения.
Минут через десять дверь фургона открылась, и замполитрука впихнул внутрь с мороза двух небритых бойцов небольшого роста, в промороженных кирзовых сапогах не по сезону, буденовках и грязноватых шинелях со скрещенными саперными топорами на черных петлицах. Оба были с винтовками и патронными подсумками на поясах, но без вещмешков. У одного к поясному ремню был дополнительно приторочен котелок, у второго – малая саперная лопата и каска.
Первый красноармеец был заметно монголоидного облика, и образовавшиеся от многодневной небритости усишки и жидкая бороденка придавали ему сходство со злобным татаро-монголом времен Батыева нашествия, в том виде, как их обычно представляют в наших детских книжках и мультфильмах. С таким личиком, наверное, самое то хавать конину и прочий, как выражаются в наши времена, халяль.
У второго, совсем молодого, горбоносого бойца со слегка выпученными глазами щетина росла весьма скудно, от чего его лицо более всего напоминало кактус на подоконнике. В принципе, уже по внешнему облику вошедших можно было без всяких расспросов достаточно легко определить кто из них Натанзон, а кто Ебылханов.
– Это, товарищи, майор Ухватов из штаба армии, – представил меня подобным образом (видимо, для пущей солидности) Гремоздюкин. – Он сегодня принял командование над нами!
– Здры-сь, – простуженно поприветствовала меня «сладкая парочка» саперов.
– Садитесь, товарищи бойцы, – предложил я им и, едва они, поставив винтари в угол, присели на табуретки, приказал: – Ну, докладывайте.
– Чо докылыдыть? – с места в карьер прикинулся дурачком монголоидный Ебылханов.
– А откуда вы родом, товарищ боец? – сразу же спросил я на всякий случай, изобразив душевную заботу о личном составе, поскольку в отношении него у меня возникли кое-какие смутные подозрения.
– Саитбабаево, Шкабыр АССР, – охотно ответил тот.
Ага, типа землячок, стало быть. Ну это как раз было нетрудно понять, поскольку из него эта самая шкабырская хитрожопость так и перла. Так что медведь бурзянский тебе земляк, дорогуша…
– Тогда с вами все ясно, товарищ, – сказал я и тут же уточнил: – А конкретно – то, что вы четыре дня назад у дороги видели, то и докладывайте!
– Стрелял там много, пах-пах, ала берса, – сказал тот же Ебылханов с заметным испугом (мою реплику насчет «все ясно» он явно недопонял, и личико у него стало такое, словно он этой самой мерзлой конины уже вкусил, причем много и в сыром виде) и тут же добавил: – А еще мы танка видел!
– Что за «танка»?! Потрудитесь выражаться яснее!
– Танка как танка, – пожал плечами Ебылханов. Похоже, с ним действительно было бесполезно разговаривать. Опыт моей региональной журналистики из будущего показывал, что такие, как он, пеньки без обещания какого-либо вознаграждения (или хотя бы посулов насчет «пропечатать его портрет в район газетлар»), беседуют с любым чужаком «не из нашего аула» не слишком охотно, одновременно достаточно высокохудожественно изображая практически «по Станиславскому» не знающих русского языка тупых колхозников. Это у них, похоже, во все времена, такая национальная особенность…
– Очень странный танк, – влез с уточняющей репликой второй красноармеец, тот, который Натанзон, и все присутствующие, словно по команде, разом обернулись на него.
Я тоже внимательно оглядел его. Прелесть был этот Натанзон – осмысленный взгляд, длинный шнобель, из-под козырька сдвинутой на затылок великоватой буденовки курчавились на лоб черные, быстро вспотевшие в тепле волосы. Как он, такой красивый, вообще попал в РККА и за каким хреном? Да еще и именно в саперы? Хотя, по идее, тогда в Красную армию брали всех без разбору, от поволжских немцев до гагаузов и прочих якутов – равноправие как-никак. Только не дай бог такому вот Натанзону в плен попасть, что к финнам (в мои, лживо-политкорректные времена они, конечно, говорят, что всегда были белыми и пушистыми, но понастроенные сынами Суоми в советской Карелии в 1941—1942-х концлагеря были ничем не хуже гитлеровских), что к венграм с румынами, что к немцам, ни на этой войне, ни, тем более на следующей, которая случится через полтора года…
– Чего же в нем было странного, товарищ боец? – уточнил я.
– Понимаете, товарищ майор, как бы вам полегче объяснить… Нам же никто не говорил, что у белофиннов вообще есть танки. Нас в тот день послали искать мины на дороге, не дав для этого ничего, кроме щупов. И сказали, что скоро там должны пойти наши танки. Ну, мы вылезли на ту самую дорогу из леса и, хоть и не сразу, заметили, что за деревьями уже таки стоит танк с повернутой на дорогу башней. Сначала мы, естественно, подумали, что это наш танк, который послали туда для разведки или прикрытия. Но потом, когда на дороге действительно появились наши танки, из этого танка принялись бить по ним из пушки. А потом кругом пошла такая стрельба, да еще и чуть ли не из-за каждого дерева, что нам пришлось срочно уносить ноги. Шаблий и Юшкин не успели залечь и спрятаться, и их убило!
– Стоп, товарищ боец, для начала давайте без лирики и без истерик! Так что, на ваш взгляд, было странного в этом танке?
– Ну… Во-первых, товарищ майор, я таких никогда не видел, даже на картинках. Он был солидный такой, крупнее наших танков и очень тщательно покрашен в белый цвет, прямо-таки со снегом сливался. Пушка тонкая и длинная. А во‐вторых, у наших танков Т‐26 или БТ на борту, там, где ходовая часть, всегда ясно видно катки, гусеничные траки и прочее, а у этого танка борта, где должны были быть гусеницы, почему-то гладкие.
– То есть?
– Катков-таки не было видно.
– Как это?
– Так я же вам и говорю, товарищ майор, гладкие борта, только с самого верха в них были какие-то широкие то ли щели, то ли амбразуры. Но и за ними ничего толком было не разглядеть, только снег да гладкая поверхность. Но при этом, если посмотреть спереди, было видно, что гусеницы у этого танка все-таки есть.
– Почему вы так решили?
– Потому что впереди траки в виде прямоугольных пластин с дырками было все-таки видно.
– Хорошо. И что, интересно знать, этот танк там делал?
– И вы меня об этом спрашиваете? Когда мы на четвереньках вылезали на дорогу, я сказал Семену, то есть, извините, товарищ майор, товарищу Шаблию, что нас тут всех непременно убьют, потому что в наших шинелях нас на снегу было видно за километр, а отбиться или быстро убежать без лыж мы не сможем. Товарищ Шаблий тогда ответил мне, чтобы я заткнулся и выполнял приказание. Тогда мы стали тыкать щупами в колеях, хотя и так было видно, что никаких мин там нет. Их же незаметно в мерзлую землю или в снег не закопаешь. Вот тут я и увидел этот танк. Сначала он просто так стоял с повернутой в сторону дороги башней, может, просто в снегу, может, в неглубоком окопе. От дороги до него было меньше ста метров. Потом, когда появились наши танки, началась стрельба и мы стали убегать, я успел заметить, что этот танк стрелял еще и из пулемета – спереди на его башне рядом с пушкой мигала вспышка. И еще, по-моему, поскольку вокруг танка в этот момент стало много сизого дыма, у него работал мотор, и этот танк медленно отъезжал задним ходом. Извините, но больше я ничего не рассмотрел. Пока шла стрельба, нам пришлось долго лежать за деревьями, не поднимая головы. А когда стрельба закончилась, танка на прежнем месте уже не было. Снег с тех пор почти не шел, так что место, где он стоял, и колеи от его гусениц должно быть видно и сейчас.
– Спасибо за внимательность. Кстати, а вы откуда родом, товарищ Натанзон?
– Новые Беляры, товарищ майор. Это под Одессой.
– В армию как попали?
– Да как все. Призвали.
– Давно?
– В октябре, а что?
Ну, в принципе, вполне понятная история. Небось, сын какого-нибудь сельского портного или сапожника, ясно, что не студент и не городской житель. А раз так – вряд ли у него было желание и возможность как-то отмазаться от объявленного во время «Освободительного похода» в Польшу массового призыва в РККА. Тем более, по понятиям тех времен, служба в Красной армии сулила сплошные плюсы – как-никак там кормят, поят, плюс обмундирование, сапоги хромовые и прочее.
– Да ничего, что-нибудь еще можете добавить?
– В общем, наверное, нет. Разве что на том танке не было ни номеров, ни каких-то эмблем. По крайней мере, я ничего такого не заметил.
– Спасибо вам, товарищ Натанзон, за бдительность и наблюдательность! Благодарю за службу!
– Служу трудовому народу! – неожиданно ответил Натанзон, вполне по уставному, встав и приложив ладонь к буденовке. Гремоздюкин и остальные посмотрели на него с немым одобрением. Вот, дескать, какие шикарные кадры воспитываем!
– Свободны, товарищи бойцы! – сказал я этому бесстрашному еврею и сопровождавшему его шкабырскому малайке, давая понять, что разговор окончен. – О нашей беседе никому не рассказывать! Это очень важные и секретные сведения! Если еще понадобитесь – вызову!
Пока оба отважных сапера вставали, брали свои винтовки и неохотно вылезали из теплого фургона наружу, я лихорадочно соображал, понимая, что, по идее, похожий на описание героического Натанзона танк тогда действительно существовал в природе.
Был он английским (снова получалось какое-то нехорошее совпадение страны-производителя и у винтовки, из которой в меня палили накануне, и у противотанковых ружей, и у этого танка!) и назывался этот танк А12, или «Матильда II». Что я про него помню? Действительно, машина заметно крупнее наших тогдашних легких танков, но мельче среднего Т‐28, по «весовой категории» близкая скорее к еще не появившемуся Т‐34 (масса под 27 тонн), экипаж четыре человека, вооружение – 42-мм (она же двухфунтовая) пушка, стрелявшая исключительно бронебойными снарядами, плюс пулемет. Броня и вовсе на уровне наших тяжелых КВ – лоб и башня толщиной больше 70 мм, борта около 70 мм, плюс те самые, столь удивившие любознательного Натанзона 25 мм, прикрывавшие ходовую часть фальшборта до самой земли.
То есть, по тем временам, до появления длинноствольных 75-мм и 76-мм противотанковых пушек и подкалиберных снарядов к ним, это был практически непробиваемый танк. Немцы позже, и в Северной Африке и у нас, на Восточном фронте, такие машины только из 88-мм зениток или 105-мм гаубиц кое-как подбивали, остальное от толстокожей «Мотьки» отскакивало, как горох от стенки. Единственный минус – танк «пехотный», скорость маленькая, всего 24 км/ч, если по дороге, ну и подвижность по пересеченной местности тоже так себе.
Тут куда интереснее другое. Допустим, нам, в СССР, их с конца 1941 года по ленд-лизу поставляли, про это многие если не знают, то, по крайней мере, что-то слышали. Но сейчас-то на дворе вокруг меня январь 1940 года, и У. Черчилль пока еще даже не премьер-министр, а в Англии рулят злейшие враги большевиков вроде Чемберлена, а вовсе не «вынужденные союзники». И, если я все правильно помню, к весне 1940 г. у англичан в их экспедиционном корпусе во Франции не насчитывалось и полусотни таких, считавшихся новейшими, «Матильд-II». С чего, спрашивается, такая честь финнам, в архетип тогдашней армии которых любые танки категорически не вписывались? По широко растиражированным западной пропагандой понятиям конца 1930-х гг. финский солдат – это или этакий «бравый спортсмен», на лыжах и с винтовкой, который носится по лесам и отстреливает коммуняк из-за кустов, либо «кремень-хлопец», сидящий в железобетонном доте и косящий из пулемета наступающие (строевым шагом по глубокому снегу?!) пехотные колонны или густые цепи «Советов» до последнего издыхания, то есть вплоть до момента, пока его не сожгут или не взорвут вместе с тем самым дотом. У маршала Маннергейма тогда и было-то всего несколько десятков шеститонных «Виккерсов» (аналог нашего Т‐26) да совсем древних Рено FT‐17 времен прошлой Мировой войны. В этой северной стране первые нормальные танки появились как раз после Зимней войны – и самое смешное, что это были наши, трофейные машины.
А если глазастый Натанзон действительно увидел именно такой танк и ему не померещилось от испуга или с голодухи, спрашивается – чего это новый и секретный по тем временам, только что запущенный в производство английский танк делает в этой весьма далекой от направлений главных ударов финской дыре? На кой ляд он тут вообще нужен? Допустим, закопанный по башню на «линии Маннергейма», такой танк был бы куда полезнее, хотя в ходе прорыва сей линии его очень быстро превратили бы в хлам; там и от дотов стоимостью в миллионы финских марок оставались груды щебенки пополам с арматурой после расстрела прямой наводкой «карельскими скульпторами» (то есть артиллерией калибра 152—305-мм), попадания крупных авиабомб или подрыва на крыше пары-тройки центнеров взрывчатки…
Тогда что все это значит? Испытания потенциальных боевых возможностей новейшего танка конкретно против бронетанковой техники потенциального противника в экстремальных условиях севера? Допустим, от военных всегда можно ожидать чего угодно, а в особенности – от британских (понятие «британский военный» вообще сродни «британскому ученому»). Может, решили вдруг провести подобные «комплексные» испытания (параллельно с опробованием в зимних условиях ПТР и стрелкового оружия)? В принципе, логично – ведь они же как раз готовились к отправке в Финляндию своего экспедиционного корпуса. Если кто не помнит – те англо-французские войска (куда до кучи включили еще и горную бригаду из недобитых немцами поляков), которые весной 1940 года приплыли в Норвегию, изначально предназначались для борьбы отнюдь не против немцев. Просто они, как обычно, опоздали. Прозаседались, исписали излишне много бумажек, слишком долго шили теплое белье, не смогли договориться со шведами и норвежцами о «транзите» и прочее, а в итоге были готовы поднимать якоря лишь в апреле, и это при том, что Зимняя война закончилась 13 марта 1940 г.! Впрочем, подготовились они все равно плохо, поскольку и Норвежская кампания была все равно необратимо просрана ими. Как, впрочем, и все остальное, что британцы делали в начале Второй мировой, от Дюнкерка до Сингапура.
В принципе, подобные испытания вполне могли иметь место, а мы там у себя, в будущем, ничего не знаем о них только потому, что их тогда никто просто не заметил – ну кого заинтересует один танк и десяток ПТР в масштабах шедшей тогда войны, когда на этом участке фронта погибали целые бригады и дивизии? При таком раскладе англичане со своей «Матильдой» – это просто тьфу и растереть.
Куда интереснее другое – как они умудрились доставить «Матильду» в эту глушь? Не своим же ходом гнали? Танк довольно тяжелый, тихоходный, с маленьким запасом хода и неважной проходимостью. Тогда, выходит, все-таки привезли на железнодорожной платформе, скажем, из какого-нибудь порта? Спрашивается – а где у финнов в те времена была ближайшая от этого места железная дорога? Вот тут в моих знаниях обозначился пробел, поскольку самые старые карты Финляндии и Карелии, с которыми я имел дело накануне попадания сюда, относились к началу 1950-х гг., и по ним выходило, что от ближайшей железнодорожной ветки, Иматра-Савонлинна, до этих лесов и озер было где-то с полсотни километров. Но я точно не знал, существовал ли в природе этот участок железной дороги в 1940 году? Мало ли – может, его уже потом построили?
Так что на вопрос, зачем здесь нужен этот танк, еще можно было ответить. А вот для того, чтобы ответить на другие связанные с этим эпизодом вопросы, типа «как?» и «сколько?», следовало кое-что проверить. Если наш дорогой сапер не наврал – выходил довольно интересный исторический казус. Получается, англичане тогда влезли в Зимнюю войну даже глубже, чем у нас, обычно принято думать?
И еще – наличие на фронте конкретно против странной, собранной из кого попало части, командование которой я сегодня вынужденно принял, этой самой «Матильды» автоматически создавало нешуточные проблемы. Любую потенциальную опасность надо устранять, но, спрашивается, – как именно? Из 45-мм танковой пушки эту «леди» точно не возьмешь, 76-мм «полковушкой», даже если для нее есть бронебойные снаряды (что маловероятно для этой войны) – тоже. Гранат у них, как сами признались, – нет, ни противотанковых, никаких. Выходит, что единственный реальный вариант – подобраться к «Матильде» сзади с бутылкой бензина, в стиле 28 панфиловцев, которые пока еще явно ни сном ни духом о своем предстоящем геройстве? Ну да, так они к себе поджигателя и подпустят, даже учитывая, что мы в лесу… И вообще, если честно, если бы у здешних финнов было чуть больше ума (или если бы хозяева танка, то есть англичане, подчинялись им), они, пустив в атаку на местный «вагенбург» эту единственную, «Матильду» при поддержке пары взводов автоматчиков, могли бы ликвидировать этот «котел» за час. Почему они этого до сих пор не сделали – отдельный вопрос. Небось, как обычно, у каждого свой штаб, свои генералы, свои резоны и свои приказы. А вероятнее, что все еще проще. У тогдашних финнов (нынешние, по-моему, в этом смысле нисколько не изменились) с их психологией мелких побирушек наверняка не было никакого желания портить дорогостоящее оружие, транспорт и боевую технику. Поэтому им куда выгоднее было ждать, пока зажатые в «котлах» «красные» сами передохнут от голода и холода или плюнут на присягу и сдадутся, после чего можно с чистой совестью собирать, подсчитывать и ремонтировать доставшиеся трофеи. Именно так наши соседи из-за северной межи в ту войну и поступали, без труда набрав для своих ВВС десятка три вполне исправных советских самолетов, а наших трофейных танков им тогда хватило на формирование целой бригады.
