Владимир Бойкo
Часовая башня

– Скажите пожалуйста, где крепость, – догнал его Павел.

– Крепость!? Какая крепость? – искренне удивился гдовец, пригрозив собаке кулаком.

– Городская, – подоспела Инга.

– А! Руины! Вам туда, – догадался мужчина, указывая рукой в сторону подлеска.

– Шанька! Пошла вон сучка! Наглая рожа! – замахнулся на собаку свободной рукой. Затем, задумавшись, достал из кармана папиросы. Вытащив одну продул, смял мундштук, закурил.

И вправду, теперь заметил; из-за деревьев местами проглядывали участки развалившейся наполовину городской стены.

– Я же говорил, крепость где-то здесь, – тянул за собой Ингу Павел.

Пройдя вдоль стен, вскоре оказались внутри. Кое-где росли деревья. Виднелись холмики от развалин, каких-то строений. Судя по их состоянию можно было утверждать – не так уж и давно на этом месте стояли здания.

На одной из скамеек, находящейся на нелепо выглядящей в центре уничтоженного города заасфальтированной площадке с неработающим фонтаном, играли в шашки двое мужчин. За игрой наблюдали ещё трое.

Заметив их, все на какое-то время отвлеклись от игры, по лицам пробежала волна сомнения. Обменявшись несколькими фразами, на чём-то остановились. Отделившись от остальных пошёл в их сторону небольшого роста мужчина, лет сорока.

– Впервые у нас в городе? – не смотря им в глаза, но по дороге тщательно разглядев, поинтересовался он.

– Да. Но, мы думали, у вас тут многое осталось.

– Многое, – обидевшись, но не показывая вида, ответил Инге. Затем, будто, вспомнив заученный текст, добавил: – Одних только казематов осталось метров девятьсот.

– Казематов?

– Хотите покажу, – без интонации вопроса, уже увлекая за собой ответил Паше мужчина.

Уловил яркий запах перегара, замешанного явно на самогонных парах или ещё какой бормотухе неизвестного происхождения.

Вскоре сами и не заметили, как карабкались на развалины стен, кое-где поднимающиеся из руин. Даже прошли под чудом сохранившейся аркой, где ненадолго остановившись, мужчина указал на пролом в стене:

– Вот здесь. Очень длинные ходы. Не советую залезать. В том году Витька пропал. Несколько часов искали. Слава богу нашли. Вывели.

– А, что же за развалины то в крепости? – теперь наблюдал за мужчиной Павел. Его лицо показалось ему сильно пропитым. Будто увлекался этим видом «спорта» не один год.

– Это советские войска всё разбомбили при штурме. Тяжелейшие бои прошли здесь. Вон тут был храм, и правее тоже. Теперь не осталось ничего. Шестнадцатого века, – со значимостью добавил он. И Паша тут же понял; хоть и не знает многого, не первый раз проводит тот экскурсию.

Уже шёл впереди, слегка прихрамывая, оборачиваясь время от времени для того, чтобы что-то дополнить на ходу. И от этого казалось будто убегает от них.

– Вот на этом дереве вешали партизан, – остановился у старого дуба.

– Странно, как-то всё это. Ни одного здания не сохранилось, а дерево цело. И растёт себе. Вон, какое высокое.

– Да женщина. Вон, там, видите крюк металлический. … Ага. … И ещё правее второй. … Да. Этот. … Вот там и вешали.

Уже вёл дальше импровизированную экскурсию хромой мужчина. Наверно во время войны был лет одиннадцати, подумал Павел.

Сами не заметили, как выйдя из ворот, оказались у моста через Гдовку.

– Вот, пожалуй, на этом и всё, – остановился хромой в сторонке, не подходя к ним, чуть отстав.

– Надо, дать денежку, – шепнула на ухо Инга.

Павел достал из кармана мелочь. Набрав почти рубль, протянул экскурсоводу.

– Благодарствую, – ответил тот, тут же смиренно удалившись.

Тяжёлое впечатление произвёл на них город.

Ожидая автобус на остановке, после долгой, в несколько минут паузы, первым коснулся темы:

– У них тут ничего нет. Всё разрушено.

– Но что-то вновь отстроили, – тут же откликнулась Инга.

– Да. Но люди-то не восстановились. Смотри как пустынно на улицах, будто и нет никого.

– Такие красивые места, а город не растёт.

Возвращались в Псков. Кое-где в окне мелькало Чудское озеро. Тишь и спокойствие его водной глади казались из окна автобуса раем земным. Те волны, что нагнетал на нём ветер были неразличимы с такого расстояния. Сегодня он с Ингой был на самом берегу, и даже входили в его воды.

– Паша, завтра группой едем в Изборск, но жить будем в Труворовом городище. Какое нерусское название. Не знаешь почему?

– Да. Это совсем рядом от Изборска, как я слышал. Там Труворов крест. Считается – это был его город, в котором и нашёл свою смерть, через год после того, как пришёл вместе с Рюриком и Синеусом править на Русь.

– Но, придётся жить в палатках, вместе с археологами.

– Это ж ещё лучше, чем в аудиториях техникума, – смотрел на неё жадными глазами. С самого Ленинграда ещё не были вместе наедине.

Думал раньше, что же сближает двух разных людей. Не помнил своего отца. Но, знал из рассказов мамы, его убили при взятии Выборга частями финской армии в 1941 году. Хоть и не было повода не доверять ей в этом, всё же, где-то в глубине души допускал возможность считать отца живым.

– Кто был мой отец? – запомнил, как однажды задал этот вопрос матери, когда ему шёл шестой год.

Население города после 44-го полностью сменилось, впрочем, это было не ново для Выборга, принадлежавшего за всю свою историю трём разным государствам. А одному из них даже в двух политических ипостасях. Причём та, последняя, социалистическая нисколько не способствовала его развитию. Впрочем, благодаря этому возможно и любил свой город, так уверенно остававшийся будто законсервированным во времени вместе со всеми своими развалинами.

Сам, только начинавший понимать язык, на котором ему предстояло говорить, не мог ещё задумываться, его ли это родной, или навязанный захватчиками, что теперь были согражданами в многонациональном союзе различных республик.

Иногда мама рассказывала, как жили раньше. Даже пыталась учить французскому, но, всё безрезультатно. Не нужен он был в этой обновлённой стране, где только волей случая могли оставаться те, кто воспитывался и рос при другом политическом строе.

– Он был свободным человеком, – запомнил ответ матери. Но, его не удовлетворил. Требовалось большего. Хоть и ходил в детский сад, уже понимал; каждый человек должен иметь какую-то профессию. Поэтому не желал довольствоваться этим, продолжая расспрос:

– Кем он работал?

– Был военным. Моряком. Его корабль потопили.

– Кто?

– Разве это имеет, какое-то значение?

– Имеет, имеет! – даже притопнул ножкой в знак того, что недоволен недосказанностью.

– Хорошо, хорошо. Когда ты подрастёшь, я тебе обязательно расскажу о твоём отце.

И, как бы ни упрашивал, какие бы аргументы ни употреблял в своих просьбах, ничто не могло поколебать упрямство матери. Теперь-то понимал, почему она была так непробиваема. Но, тогда страдал каждый раз, когда дети хвастались своими отцами, рассказывая о них, а он не мог ничем поделиться о своём, кроме хорошо продуманной материнской фразы: – Был военным моряком. Его корабль потопили.

Сойдя с автобуса, оказались в Изборске. Развалины древнего города были не такими, как в Выборге. Гранитных валунов встречалось гораздо меньше, и шли только в основания стен и храмов. Но, на удивление долго сохранялась кладка из плитняка, что был гораздо мягче гранита. Это и саму архитектуру делало менее суровой. Да и удалённость от моря так же влияла на микроклимат, в котором зарождалась российская государственность.

Разбрелись по крепости, выбирая ракурсы для рисования. В работе пролетел весь день.

Вениамин Игнатьевич, преподаватель живописи из академии, дождавшись пока после целого дня, уделённого пленэру группа соберётся у ворот крепости, как было оговорено утром, взяв свой рюкзак и этюдник, сказал:

– Ну, вперёд, – и пошёл, показывая дорогу.

Он был большого роста и напоминал актёра Черкасова. Не хватало только доспехов и шлема. Этюдник же выглядел на его плечах подобно щиту, которым закрывался от мечей тевтонцев, продвигаясь к цели. Небольшая деревенька из бедных домишек, быстро закончилась, и оказались на поле перед кладбищем.

– Где-то здесь, – сказал Венимамин Игнатьевич, продолжив путь в сторону кладбищенских ворот.

И, действительно, пройдя небольшой сельский погост, оказались у высокого земляного вала, справа от которого стоял большой каменный крест, рядом валялся на земле не на много меньший, но поломанный у основания.

– Это и есть могила Трувора.

Отстав слегка от остальных, долго разглядывали открывшийся их взору вид, на Городищенское озеро, и холмы за ним, тянущиеся до самого горизонта.

Павел почувствовал энергетику этого места. Казалось, давно, ещё в те времена, когда были живы все трое Варяжских князей, люди были совершенно другими и жили спокойно, не задумываясь о завтрашнем дне. В случае войн объединялись. Даже, если погибали в сражениях, не боялись этого. Ибо всё было намного проще. Отсутствовали искушения в том мире, что увы, так сильно отличался от современного.

– Мне кажется, нам надо оформить отношения, – нерешительно предложил Паша.

– Тебе кажется, или ты действительно так считаешь? Я ведь, как женщина так же имею право сомневаться.

– Считаю, – переминался с ноги на ногу Паша.

– Ну, где же твоя решительность?

Глава XXV. Подготовка к штурму.

Не давали Шведы спокойно строить новый город на месте старых поселений, городков и своих древних имений. Пусть и спорными считались эти земли, не хотели упускать их из своих рук, видя, как стремительно на их глазах развивается противник.

И, вот уже первые кораблестроительные верфи заложил Пётр на маркизовой луже, в Кроншлоте. Понимал; следует идти на Выборг. Был этот город ему, как кость в горле. После неудачной осады, не имея представления о расположении города в 1706 году с суши, в 1710-ом, решился на осаду повторно ещё и со стороны залива, с помощью флота. Но, не столько массовостью желал сломить сопротивление этого города, что являлся морской базой для Шведа, мешающего ему планам на Балтике, сколько великой злостью и ненавистью к старому врагу.

Являясь одной из самых сильных крепостей Швеции, гарнизон которой насчитывал около четырёх тысяч человек, Выборг так же имел хорошую артиллерию, исчисляющуюся 141 пушкой, 8 мортирами, и 2 гаубицами.

4 (15) февраля в своём письме к послу в Дании Долгорукову попросил Пётр оповестить датчан о своём намерении начать блокаду Выборга зимой, дабы приступить к штурму весной.

Командование осадным корпусом решил возложил на генерал-адмирала Апраксина. Его помощниками назначил; Петербургского обер-коменданта, генерал-майора Романа Брюса, генерал-майора Беркгольца, и бригадира Чернышёва.

Осадный корпус состоял из 12 пехотных и 4 драгунных полков, общей численностью 13000 человек. Осадная артиллерия насчитывала 24, 12-ти фунтовые пушки, и 4 мортиры. Что было очень мало по сравнению с вооружением Выборгской крепости.

– С открытием навигации группу осадных войск можно пополнить. Пока же следует начать инженерные работы, одновременно обстреливая крепость, – уверял Апраксин.

Доверял ему больше всех остальных, так, как был Фёдор Матвеевич спокоен, уверен в себе и немногословен. Такие качества нравятся не только царям. К тому же глаза его будто видели наперёд все предстоящие сражения, предвидя потери, или победы. Всегда в них таилась некая грусть, что уживалась с искоркой иронии.

15 марта на Котлине произвел смотр войск, приготовленных для осады Выборга. На следующий день, обходя отряды Шведского генерала Либекера, что были в районе Карельского перешейка, корпус выступил в поход по льду Финского залива.

Переход был очень сложным. Сильные морозы, не позволяли передвигаться быстро. Только 21 марта оказались под Выборгом. Ради достижения эффекта внезапности Апраксин, обойдя Берёзовые острова, по северному берегу Выборгского залива вывел войска на дорогу из Выборга в Гельсингфорс, тем самым отрезав город с юго-запада.

В тот же день, пехотные и драгунский полк Чернышова подошли к предместьям города с северо-западной стороны. Теперь Выборг был отрезан от Финляндии. Но, завязался бой с двумя Шведскими полками. Не выдержав натиска русских, отступили в крепость.

Овладение посадом позволило подойти вплотную к городу со стороны крепостного моста и замка «Высокий Герман». Тут же Апраксин составил план размещения сил.

– Начинай рыть окопы на берегу пролива, перед Выборгским замком, до самого края косы. За ними, в тылу строй два шанца, для предотвращения нападения Шведов со стороны Финляндии, – приказал Апраксин генерал-майору Роману Брюсу, командование этим участком возложив на него.

План осады крепости тут же отправил Петру.

Безотлагательно ответил ему:

– Одобряю. И впредь держи меня в курсе всех стратегически важных планов.

Вскоре Апраксин принял решение; основные силы при осаде крепости сформировать со стороны западного направления, так, как именно там укрепления имели самый слабый вид. Так же согласовал с царём. Хоть и видел обстановку на месте лучше, старался держать в курсе всех стратегически важных планов, так, как знал; не меньше его переживает Пётр за исход осады города.

Не верили защитники, что русские, смогут взять их неприступную, как считали крепость. Именно в Выборге рассчитывали задержать их продвижение в Финляндию, упорно готовясь к обороне крепости и города.

Начав осаду с инженерных работ, Апраксин особо следил за сооружением траншей и артиллеристских позиций, частенько посещая Брюса. Со стороны пролива работы разбил на два участка; напротив, замка, и по протяжённости косы. Со стороны строящегося Петербурга так же производились в двух направлениях, вдоль бастиона «Европа» и напротив бастиона «Панцерлакс».

Но, перевес прицельных орудий оказался на стороне Шведов. За первые десять дней по крепости было сделано 966 выстрелов. Шведы ответили 3033. В дальнейшем данное несоответствие выросло со стороны противника.

Учёт собственных выстрелов, как и со стороны нападающих вёлся с высокой пунктуальностью. Делалось это для сравнения потерь, своих и противника, что сопоставлялось пропорционально разрушениям.

– Генерал-адмирал смею доложить, с нашей стороны по противнику сделано 2975 выстрелов из мортир и 1531 из пушек. Шведы же, выпустили по нам 399 из мортир и 7464 из пушек. Смею заметить; стрельба из наших пушек из-за малого калибра не приносит большого вреда противнику, – докладывал Апраксину Брюс. Его человек из числа бомбардиров вёл точный учёт всех залпов.

Подходил к концу первый этап осады. Все ждали, когда тронется лёд, и по морю придёт подмога. А, пока Апраксин писал царю; – «трудим бомбами сколько можем, а пушки нам мало помогают, понеже зело мало и легки; когда мы начнём стрелять, то неприятель противу одной из десяти стреляет».

Шведские батареи на городской стене отстояли от Русских на расстоянии мушкетного выстрела. 2 апреля писал царю: – «неприятели, государь, противу нас сделали три батареи и стреляют по нашим батареям зело жестоко и цельно; одну пушку у нас разбили так, что стрелять не можно, а другая раздулась от многой стрельбы. Всего государь, у нас осталось на батареях 10 пушек».

8-го апреля Апраксин докладывал Петру; – «делаем последние батареи, и неприятели нам зело мешают».

– Практически нет никакого результата от нашей слабой артиллерии, да и быстрая убыль личного состава говорит только об одном – самое время идти на штурм, – предложил Брюс, вечером, за ужином, в одном из тёплых помещений свежеотстроенного шанца, где имелась простенькая, сваленная из гранитных камней печка.

Был сейчас без парика. Большой лоб, увеличенный ещё и за счёт растущей благородной залысины, что подчёркивали зачёсанные назад, вьющиеся волосы. Не маленький, заострённый нос. Старающиеся разглядеть самую суть глаза. Всё в его лице говорило; горит желанием быть полезным в осаде города. С нетерпением ждёт, и сделает всё возможное для того, чтоб стены его пали как можно скорее.

На огонёк зашёл Апраксин, самое время было озвучить давно созревшее, не только в его голове решение.

– Наши укрепления построены основательно. Это говорит врагу, что не собираемся уходить из-под стен осаждённого города, так как пришли за победой. Но, внезапность творит чудеса, – поддержал Брюса французский инженер, полковник Лапатриер.

– Надо застать их врасплох. Пусть и потеряем людей, но внезапность поможет взять город. Если наша артиллерия не в силах проломить стены, то их эскалация способна сотворить чудеса, – так же был заодно и генерал-майор Бергольц.

– Признаться, господа, одного мнения с вами. Но, не возьму на себя ответственность не уведомив об этом царя, – выслушав офицеров, категорично заявил командующий осадой Выборга, генерал-адмирал Апраксин.

Пётр, получив вскоре от него доклад о возможном штурме, остался при своём мнении, считая его применение слишком ранним.

Но, продовольствие стремительно кончалось. В случае не открытия навигации, осада города могла быть прекращена.

6 мая начался дрейф льдов у берёзовых островов. В надежде опередить Шведскую эскадру Пётр возглавил ледовую проводку в сторону Выборгского залива, ведя за собой эскадру, находился на корабле адмирала Крюйса. Рвался вперёд, хотел ещё до начала самого сражения ощутить, проникнуться вольным духом ожидающего его штурма города. Был уверен в своём решении; исконно Русские земли отвоёвывал у Шведа, всегда так и норовящего подобрать обронённое с Новгородского воза.

Под влиянием восточного ветра лёд вместе с большой частью галер и провиантских судов относило в море. Угрожала опасность быть раздавленными. Неудачно попытавшись пробиться к терпящим бедствие судам на шнявах, чуть было не потеряли и их.

– Фрегат «Думкрат» и бомбардирский галиот отправляй в помощь застрявшему во льдах «каравану», – приказал Крюйсу направить два новых и крепких судна. Благодаря своим размерам имели возможность пробить лёд. Поставив все паруса, корабли успешно пробились к дрейфующим судам.

– Вяжи пушку, вон ту, что поменьше, не так уж и силён лёд, чтоб возиться с крупным калибром! И роняй за борт под бушприт. Авось и пробьём его, – проявив смекалку, предложил один из бомбардиров «Думкрата».

С первого же раза лёд под орудием проломился.

– Вот это дело! Только вот умельцы пушку мне не потопите! – остался доволен работой бомбардиров капитан.

– Встать на якорь! – когда таким образом пробились к застрявшим во льду судам, отдал команду капитан «Думкрата». За ним последовал и галиот. К ним цеплялись галеры, шнявы и другие суда. Теперь можно было выводить «караван» из ледового плена. Не удалось спасти лишь несколько провиантских судов, что были затёрты льдами. Но, большую часть продовольствия успели перегрузить с них, пока те не ушли на дно.Когда, пройдя через пролив корабли встали на якорь в самом узком его месте у береговых батарей, к Петру прибыл генерал-адмирал Апраксин, ожидавший флот в Тронгзунде.

– Рад, что провиант доставлен. Конечная нужда в войске была. Такая, что если б задержалась эскадра, хотя б днём, двумя, то принуждены были бы наши солдаты есть мёртвых лошадей. А вслед за этим отступить, ибо только на три дня осталось хлеба, – доложил царю.

9-го мая, оставив Крюйса с его кораблями у Берёзовых островов, взял Пётр у него один фрегат под командованием Якова, для того, чтобы возглавив флот с провиантом, провести его от Тронгзунда, до Выборга.

Чтобы пройти рядом с крепостью не попав под огонь её артиллерии, Пётр отдал приказ поднять заранее припасённые шведские флаги и переодеть несколько человек на палубах кораблей в Шведскую форму.

– Это к нам на помощь идёт адмирал Ваттранг, вместе с Генерал-лейтенантом Любекером! – обрадовался комендант Выборга майор Магнус Шернстроле.

Прежде командовал вторым Выборгским пехотным полком. На эту должность был направлен из Кексгольма, в помощь Захариасу Аминофф, что был комендантом Выборга с ноября 1702 года.

7 февраля был назначен вместо Аминофф, так, как тот уже не мог исполнять свои обязанности по состоянию здоровья. Понимая, какое доверие оказано ему, советовался с бывшим комендантом по важным вопросам. Но, сегодня поверил в чудесное спасение. Думал, не дожидаясь полной подвижки льдов шведы, опередят русских в открытии навигации. Так ждали подмоги с моря, что все до единого поверили ему. Да и не он первый заметил на кораблях, подходящих к городу шведские флаги.

Послал посыльного порадовать Захариуса Аминофф хорошей новостью.

Дом, в котором поселился тот в Выборге, был небольшим, но каменным. В 1702 году, будучи назначен комендантом города, приобрёл его.

Первая жена: Катарина Магдалена Слатте умерла в 1672 году, родив двух дочерей и сына. Второй раз женился в 1679-ом на Брите Марии Сильверйельм, родившей ему двух сыновей и двух дочерей. Но, сейчас ощущал некую пустоту в его стенах. Прежде наполненный голосами, теперь же выглядел опустевшим и тихим. Дочери вышли замуж. Сыновья разъехались по свету в поисках лучшей карьеры.

Никогда не жалел, что не имеет большого, словно у богатого купца дома. Зажатый между стен других, находился на крепостной улице. Теперь, когда город, уж которую неделю нещадно подвергался обстрелу, не мог сидеть за толстыми, сложенными из местных, гранитных валунов стенами своего дома, рвался к защитникам крепости. Но Брита не пускала его.

Нет, не то, чтобы боялся своей супруги, скорее та его. Но, после слов, сказанных ею, понял, наступили именно те дни, когда, как никогда прежде узнал её.

– Если ты ослушаешься меня, я пойду в к Шернстролле и потребую у него мушкет! – прежде спокойная иногда даже ласковая, удивила своей решимостью.

– Он откажет тебе, – приподнялся на кровати Захариус. Не было так нужных ему сил в руках.

– Знай же, если получу отказ, силой отниму у любого, кого поймаю в крепости!

Всегда знал её, как тихую и смиренную женщину. Никогда не спорила с ним. Кто бы мог подумать; именно его болезнь выявит в ней такую мощную волну сопротивления.

– Ты не знаешь всей правды, что сказал мне лекарь. Ах милый мой Захариас, все эти войны столько раз грозили мне потерять тебя навеки. И, то, что Господь сохранил мне любимого мужа, давая надежду на счастливую старость, в любой момент может обернуться твоей смертью.

– Но, я же комендант города!

– Ах, оставь! Доверься майору Шернстролле. Нельзя всю жизнь считать себя незаменимым. Пора подумать о покое. Старость пришла, и ты не вправе победить её.

– Я воин и должен умереть на стенах вверенного мне города.

– Русские пришли сюда в лютую стужу, по льду для того, чтоб взять его. Ведь не просто так построили свои осадные укрепления.

– Адмирал Ватранг опередит русских. Его флот быстроходнее, а матросы смелее и упрямее.

– Хорошо бы, коли так. Но, в любом случае, при взятие крепости русские отпустят тебя. Я верю в их благородство. Зачем же делать всё для того, чтоб умереть от нежелания соблюдать постельный режим? – встала перед кроватью, уперевшись руками в поясницу.

Не верил в её слова. Был уже преклонного возраста. Хорошо понимал; в случае сдачи Выборга, не оставят его в живых соплеменники.

Родившись в 1634 году в русской, боярской семье, пошёл служить шведам, посвятив себя военной карьере в этой стране, последовав примеру своего деда. Когда, осенью 1708 года шведским сенатом генерал Любекер был отправлен для отвоевания обратно Ингерманландских земель и срытия строящейся резиденции Петра, Аминофф обрадовался скорому освобождению своей малой Родины. Хоть и был по матери и отцу русским, не признавал власти на вышеперечисленных землях Петра.

Сейчас, когда у него было так мало сил, впервые понял; его Брите, словно хитрый противник чувствует в нём слабость, и подобно осаждающим город Русским, готова использовать любую хитрость только лишь бы достигнуть своей цели. Всегда добивалась от него того, чего хотела. Делала это так, что и не замечал, как поступал таким образом, как было ей угодно. Но, сейчас, впервые понял – к нему пришла настоящая старость.

Столько лет был незаменим, всегда являясь лидером, какую бы мало-мальски важную должность ни занимал. Сегодня, в своём доме, на втором этаже, в спальне, впервые ощутил, что такое смирение.

Попытался присесть на кровати, чтоб потом дотянуться за шпагой, будучи пристёгнутой к ремню, опиралась на стул.

Брите смотрела, стоя на месте, не сходя с него. Как никогда прежде была уверена в своих силах. Её любимый Захариас, которого боялась, ждала из походов, любила так, как было нужно ему, не мог встать самостоятельно. Но, хотела, чтобы сам убедился в этом, без её помощи.

Сел в постели, спустив ноги на пол. Теперь нужно всего лишь протянуть руку, и та коснётся ремня.

Дежурный посыльный, находившийся всегда в его спальне, на случай срочного распоряжения, поднялся было со своего стула, чтоб помочь пожилому коменданту, но тут же поймал на себе взгляд Брите.

– Я предупредила, – не двигаясь с места, пронзительно смотрела на него своими серыми глазами.

Коснулся краешка ремня, но не успел схватить, да и не мог быть быстрым. Тот заскользил по стулу и упав на пол, повлёк за собой и шпагу. С грохотом рухнула подле стула.

– Ах тысяча чертей! – беспомощно упал на спину.

Подошла, помогла поднять с пола его ноги. На лестнице послышались шаги. В комнату вошёл молоденький, с вымазанным пороховой сажей лицом другой посыльный от Шернстролле.

– Господин полковник, осмелюсь доложить, к нам пробилась Шведская эскадра! – громко, но сдержано доложил он.

– Надеюсь майор обеспечил достойное прикрытие адмиралу Ватрангу?

– Все распоряжения уже отданы. Будут ли ещё дополнительные?

– Нет. Ступайте обратно. Но, держите меня в курсе всех новостей.

– Слушаюсь господин комендант, – всё ещё считал его таковым, а может и хотел сделать приятное старику, упомянув оставленную им по состоянию здоровья должность.

– Это победа! – забыв бессильную обиду на жену, протянул ей свои прежде такие сильные руки.

Подошла к нему, присела рядом. Гладила по голове. Прежде редко разрешал ей такое.

– Мы спасены!

– И ты выздоровеешь. Обязательно. Я знаю это наверняка, – в глубине души была рада своей победе.

– Отворить городские ворота, обеспечить достойную встречу спасителям! – отдал команду майор Шернстролле, которую с радостью принялись выполнять защитники крепости.

Но, корабли повернули к русскому лагерю.

– Господин комендант – это русские!! – протянул ему подзорную трубу офицер.

– Не может быть!? – приняв из его рук, вгляделся сам. Догадка пронзила сердце коменданта. Неужели русские обманули, и никогда теперь больше не увидит шведской помощи. Ведь тот факт, что русский флот пробрался к Выборгу первым, говорит только об одном; шведской эскадре теперь уже не пройти сквозь Тронгзунд.

– Открыть огонь по врагу! – отдал команду на батарею. Но, было поздно. Ядра не долетали до кораблей, вспенивая на излёте воду у их бортов. Стало нестерпимо стыдно перед Захариасом Аминофф, что хоть и лёжа в постели, но хорошо был осведомлён о всех событиях. И, будучи русским, признал бы таковых сразу, как бы ни маскировались.

– Что за стрельба!? – грозно спросил у дежурного посыльного, который испугавшись вопроса вскочил со стула и бросился к окнам, выходящим во двор. Но, оттуда не было видно морской бухты, несмотря на то, что дом и находился на плотно застроенной гранитной скале, поднявшейся выше уровня моря, как минимум метров на пятнадцать. Слишком плотная застройка не давала возможности на наличие больших дворов. Дома стояли близко друг к другу не только на улицах, но и между ними.

– Не могу знать!

– Отправляйтесь к Шернстролле, и узнайте обстановку.

– Слушаюсь, господин полковник.

– Они спутали русскую эскадру со шведской, – озвучил жене пронзившую его сердце догадку.

– Не может быть! Это полное поражение, – испугалась Брите. Теперь почему-то, не хотелось верить, при взятии города им оставят жизнь. Её муж лежал приподнявшись на локтях, смотря в сторону моря. Но, ничего не мог видеть, только лишь прислушиваться оставалось ему. Был рядом с ней. Живой, теперь не вырывался, не хотел бежать на крепостные стены. Эта страшная догадка полностью изменила его. Будто моментально потерял лет десять своей жизни. И зачем только она пришла в его голову. Нет, не может этого быть. Его стратегический ум впервые дал промах. Не мог он так ошибаться, и всё же это именно ошибка! Ошибка! Иначе… Иначе… Иначе нет смысла во всём сопротивление. Эх, стоило ему только заболеть. Этот страшный, застарелый ревматизм. Как не вовремя! Вот если бы ещё хотя бы один день! Один день! И, тогда…

Но, что тогда? Что? Если пушки стреляют по… Нет. Всё же это простой обстрел русских позиций. Иначе… Иначе, это конец!

Лёг, закрыл глаза. Ждал посыльного.

Прошло минут десять. Послышались шаги по дубовой лестнице.

В комнату ворвался запыхавшийся посыльный. На нём не было лица.

– Ну, же!?

– Госпо…

– Ну, же!? Мать твою раз эдак, – по-русски выругался Захария.

– Это русские, – зажмурившись, будто рядом на полу стремительно раскручиваясь дымилось и шипело упавшее ядро, шёпотом выдохнул посыльный.