Владимир Шигин
От Хивы до Памира. Последние герои Большой Игры
Глава вторая
В 1868 году в Англии к власти вместо жесткого консерватора Дизраэли кресло премьер-министра Англии занял либерал Уильям Гладстон. Это стало ударом для королевы Виктории, которая именовала шотландца Гладстона не иначе как «этот препротивный господин Г.» и вполне серьезно считала его наместником дьявола на земле.
Дело в том, что Гладстон являлся на самом деле фигурой своеобразной. Прежде всего он был настоящим религиозным фанатиком. В молодости пытался перевоспитывать лондонских проституток, а со страстями боролся, истязая себя плетью, мечтал закрыть все театры и запретить балы. Прирожденный оратор и педант, он со своими собеседниками вел себя как строгий учитель со школьниками. Гладстон часами читал королеве лекции о политэкономии и народах Античности, и королева стонала под гнетом его эрудиции. Выпроводив премьер-министра, она говорила в семейном кругу:
– Когда я покидала гостиную после беседы с мистером Гладстоном, я считала его умнейшим мужчиной во всей Англии. Но, пообщавшись с мистером Дизраэли, я начинала считать себя умнейшей женщиной Англии!
Но не только безжалостный интеллект Гладстона нагонял на королеву тоску. Личную неприязнь к премьеру подпитывала и политическая антипатия. Чтобы угодить ирландцам, роптавшим на английских угнетателей, Гладстон протащил через парламент акт об Ирландской церкви, лишивший англиканскую церковь в Ирландии статуса государственной. Это взбесило консерваторов и, разумеется, королеву.
– Гладстон льет воду на мельницу наших врагов! – кричали консерваторы. – Сегодня он заигрывает с папистами, а завтра отдаст России Индию!
Разумеется, что, став премьер-министром, Гладстон занялся вопросом укрепления безопасности колоний, прежде всего самой проблемной из них – Индии. Этот вопрос не был новым для либералов. Политика по выводу британских войск из колоний началась еще при правительстве лорда Пальмерстона в начале 60-х.
Официальная позиция Лондона и Калькутты в этот период была не слишком радикальной и достаточно сдержанной. Ни в какие военные авантюры в Афганистане и других странах Центральной Азии английские либералы вмешиваться не собиралась. Более того, в 1869 году произошло нечто невероятное для Большой Игры – начались межправительственные консультации Петербурга и Лондона по вопросам Центральной Азии, имевшие целью определить сферы влияния двух держав.
Гладстон предложил Александру II создать в Средней Азии нейтральную зону между английскими и русскими владениями, неприкосновенную для обеих сторон и предотвращавшую их непосредственное соприкосновение. Следует заметить, что на Гладстона произвела большое впечатление записка, составленная Генри Роулинсоном, утверждавшим, что если русские дойдут до Мерва, то в руках у них окажется ключ от Индии.
Что касается России, то нам также нужны были гарантии мира в Средней Азии. Это диктовала не только политика, но и экономика. Даже либеральный «Вестник Европы» в мае 1869 года писал: «Нам предоставляется новое обширное поле для деятельности… громадный рынок для сбыта изделий Восточной России, несмотря на английскую конкуренцию». Журнал сетовал на недостаточную поддержку правительством русской торговли, которая «должна прокладывать себе путь сама», в то время как британское правительство активно поддерживает свою торговлю. В статье указывалось на необходимость активно приступить к разработке местных минеральных ресурсов, развивать промышленность и пути сообщения в крае, не увлекаться только административными мерами, а придать русской политике в крае «характер экономический, промышленный, торговый».
Тогда же в Бухару был послан специальный агент Министерства финансов Николай Петровский, который в отчете писал: «В настоящее время можно с уверенностью сказать, что торговля русским товаром имеет здесь первостепенное место и тяготение Бухары к Макарию чувствуется на каждом шагу. Русскими хлопчатобумажными произведениями (кроме кисеи, но с прибавлением тика, которого из Афганистана не привозят) Бухара завалена буквально сверху донизу. На мой взгляд, русского бумажного товара по крайней мере раз в шесть более английского. Я видел на базаре этикетки фабрик Соколова, Богомазова, Сучкова, Истомина, Муравьева, Корнилова, Шереметьева, Манулилова, Сидорова, Морозова, Урусова, Баранова, Зубкова, Борисова, Миндовского, Фокина и Зизина. Затем идут сукно фабрик Осипова, Ремезова и Туляева, плис, парча и бархат, кожи кунгурская и уфимская, юфть, пряжа (ярославская и Лодера), прутовое, полосатое и листовое железо, чугунные котлы, медь, латунь, олово, свинец, меха, медные и железные изделия, фаянсовая посуда, сахар, леденец (преимущественно Кокина), сахарный песок, квасцы (идут больше ушковские), купорос (синий), нашатырь, сандал (идет тертый), фуксин (первый сорт; второй и третий не идут), стеариновые свечи, писчая бумага, ртуть, мишура, бисер, краски, сундуки и всякая мелочь».
Прочитав доклад, в Петербурге удовлетворенно потерли руки:
– Что ж, в настоящее время наши товары на бухарских рынках преобладают, и это лучшая из всех новостей!
Говоря откровенно, англичане были к этому времени вышвырнуты с бухарского рынка, а следовательно, и со всего среднеазиатского!
…Переговоры начались с того, что министр иностранных дел лорд Кларендон пригласил к себе русского посла барона Бруннова и обратился с предложением:
– Господин Бруннов, нельзя ли для успокоения общественного мнения в Англии и для предупреждения осложнений договориться о создании между русскими и английскими владениями в Средней Азии нейтрального пояса, который предохранил бы нас от всякого случайного соприкосновения.
– Под этим «нейтральным поясом» вы подразумеваете Афганистан? – тут же задал поясняющий вопрос Бруннов.
– В том числе, – расплывчато ответил министр.
– Я передам ваше предложение канцлеру! – склонил голову посол.
Канцлер Горчаков предложение английского министра принял. Императору он воодушевленно докладывал:
– Ваше величество, наконец-то у нас появятся гарантии мира в Центральной Азии и намордник на наших генералов, которым не терпится вымыть сапоги в Индийском океане!
Александр II, неожиданно для канцлера, склонил голову и глянул на носки своих сверкающих сапог:
– Кстати, было бы совсем неплохо, а то и мои подзапылились! Впрочем, договариваться с англичанами будем!
После этого Горчаков поручил Бруннову объяснить Кларендону, что создание нейтральной зоны как нельзя лучше отвечает намерениям России. 24 февраля 1869 года уже Горчаков, предлагая Англии отказаться от предубеждений против России, писал своему британскому коллеге: «Оставим эти призраки прошлого, которые должны бы были исчезнуть при свете нашего времени!.. Со своей стороны мы не питаем никакого страха к честолюбивым видам Англии в центре Азии, и мы вправе ожидать такого же доверия к нашему здравому смыслу. Но что может смутить рассудок, так это взаимное недоверие!»
В заключение канцлер поручал Бруннову повторить английскому министру иностранных дел свое «положительное уверение, что его императорское величество считает Афганистан совершенно вне той сферы, в которой Россия могла бы быть призвана оказывать влияние, и что никакое вмешательство, противное независимости этого государства, не входит в его намерения».
Одновременно Александр II изложил английскому послу Генри Уэлсли свой собственный взгляд на среднеазиатские дела:
– Я убежден, что правительство ее величества верит мне, если я говорю, что не имею честолюбивых замыслов в Средней Азии. Оно должно по собственному опыту знать, что положение наше в этих землях в высшей степени затруднительно. К сожалению, наши действия там не столько зависят от наших намерений, сколько от образа действий, принятого в отношении нас окружающими туземными государствами. Надеюсь вы меня понимаете?
– Я вас прекрасно понимаю! – кивнул Уэлсли подбородком сытого бульдога.
– И поверьте, если, к несчастью, в Средней Азии произойдут новые столкновения, то не я буду их виновником!
После этих слов Уэлсли буквально встал в бойцовую стойку, надеясь, что русский император сейчас о чем-то ему проговорится.
Но Александр II был слишком опытен. Мило улыбнувшись послу, он лишь пожелал здоровья королеве Виктории и на этом закончил аудиенцию.
В тот же вечер Уэлсли отправил шифровку в Лондон, где написал, что русский царь согласен на предложение Лондона по разграничению, но многое не договаривает.
– Что ж, мы тоже далеко не все говорим русским, – здраво рассудил лорд Кларендон и отправился на доклад к премьер-министру.
Получив согласие Александра II на им же сделанное предложение, лорд Гладстон вдруг объявил:
– Англия не может считать Афганистан нейтральной зоной, поскольку эта страна не удовлетворяет требуемым условиям.
Вторя ему, министр иностранных дел Кларендон тут же переменил и свою позицию:
– Я предлагаю считать нейтральным поясом реку Амударью к югу от Бухары.
Узнав об этом, Александр II возмутился:
– Что эти обормоты голову нам морочат! Амударья вот-вот и так будет нашей!
* * *
Окончательно обсудить злободневный вопрос с нейтральной зоной в Центральной Азии было решено в сентябре 1869 года в германском Гейдельберге на личной встрече канцлера Горчакова с лордом Кларендоном.
После официально приветствия делегаций канцлер, взяв под локоть английского министра, предложил прогуляться среди живописных руин Гейдельбергского замка. Вершители судеб прошли в запущенный парк на речном склоне.
– Не находите ли, как прекрасен отсюда вид на речку Неккар и как органичен арочный мост через нее? – умиленно произнес Горчаков, подставляя бледное лицо теплому осеннему солнцу.
Англичанин мрачно посмотрел на речку с мостом, потом на блаженно зажмурившегося русского канцлера, после чего перешел к делу:
– Мое правительство настаивает на создании в Средней Азии нейтральной полосы, так как Англия на собственном опыте убедилась, как трудно в отдаленных районах контролировать генералов, обуреваемых чрезмерным честолюбием.
– Вполне с вами согласен, коллега, – открыл глаза Горчаков, в которых больше не было и тени умиления. – Более того, я могу привести в пример действия нашего генерала Черняева, который самовольно захватил Ташкент. Этого же, к сожалению, можно ожидать и от нового генерал-губернатора Туркестана Кауфмана. Однако нейтральный пояс вдоль Амударьи нас не устраивает, так как владения Бухары находятся по обе стороны от этой реки и все они должны остаться под влиянием России.
К тому же в этом случае на нейтральной территории окажется разбойничье Хивинское ханство, что позволит хивинцам безнаказанно продолжать свои грабительские набеги на русские земли!
– О, за разбойников вы можете не переживать! – Кларендон был предельно вежлив. – В случае нужды английская армия всегда придет вам на помощь.
– Такая мелкая проблема не стоит ваших забот! – был не менее вежлив канцлер. – Мы как-нибудь решим эту проблему сами, а нейтральную полосу лучше все же провести по Афганистану. Так будет меньше забот и у нас, и у вас.
– Возможно, что теоретически вы и правы, коллега, но границы Афганистана еще недостаточно определены, поэтому мы вынуждены пока отклонить это предложение! – В голосе английского лорда послышалось раздражение.
– К сожалению, неопределенность границ может привести к конфликтам между ханствами и к еще более прискорбным последствиям, под которыми я имею в виду столкновение Англии с Россией. Скажу вам по секрету – наши генералы давно мечтают вымыть свои сапоги в Индийском океане! – припечатал собеседника Горчаков, с удовольствием наблюдая, как глаза того испуганно округлились. – Впрочем, примите мои уверения в совершеннейшем к вам почтении! А теперь пойдемте подышим осенним воздухом благословенного Пфальца!
И снова, взяв под локоть ошарашенного Кларендона, Горчаков увлек его в чащу заброшенного парка.
Вернувшись в Петербург, он доложил императору:
– Ваше величество, к сожалению, англичане, как всегда, пытаются обвести нас вокруг пальца, выдумывая несуществующие проблемы и не замечая существующие!
– Значит, поездка была напрасной? – нахмурился Александр II.
– Почему же, – поправил Горчаков дужку очков. – По крайней мере, я погулял по Гейдельбергскому парку.
Хотя консультации закончились ничем, но они все же обозначили конкретные проблемы между державами. Кроме этого, стало понятно, что вопрос разграничения сфер влияния вообще не может быть решен из-за отсутствия информации о территории, расположенной к югу от Сырдарьи и к северу от Гиндукуша. Это «белое пятно» на карте требовалось ликвидировать как можно скорее. Следует заметить, что к этому моменту Центральная Азия оставалась едва ли не единственным «белым пятном» на мировой карте. Теперь будущий расклад сил в Большой Игре решал вопрос, чьи разведчики быстрее изучат неизвестные районы Внутренней Азии и первыми застолбят приоритет своих держав. В Петербурге и Лондоне заторопились, так как опередивший в этой гонке получал серьезные преимущества в будущих политических спорах.
Под патронатом английского правительства и Королевского географического общества в район «белого пятна» было срочно направлено несколько экспедиций, которые подробно изучали географию, топографию, военную и политическую ситуацию в регионе и вербовали агентуру.
При этом территория, которая теперь интересовала англичан, значительно расширилась к северу и восток. Если в первой половине XIX веке английские разведчики в основном изучали территорию Малой Азии, Курдистана, Персии, Афганистана и Белуджистана, то в 70–80-х годах XIX века они углубились на земли туркмен, в Бухарский эмират, на Памир и в Восточный Туркестан (Кашгарию). Все это были территории, где владения России особенно приблизились к владениям Британской Индии.
И в России, и в Англии улучшилась система подготовки научных и исследовательских экспедиций. Если раньше это зачастую были исследователи-одиночки, которые на свой страх и риск отправлялись в далекие странствия, то в последней трети XIX века для проведения исследований снаряжались уже целые отряды со специальным оборудованием, штатом переводчиков и помощников, с вооруженной охраной.
* * *
В 1869 году в Афганистане закончился очередной период феодальных усобиц. В результате верх одержал Шир Али-хан – один из младших сыновей умершего шесть лет назад эмира Дост Мохаммада. После смерти отца он захватил власть в Кандагаре, объявив себя эмиром Афганистаном, но встретил противодействие со стороны двух других братьев – Афзаля и Азама, властвовавших на севере страны и в Герате. При этом Афзаль, а после его смерти три года спустя от холеры и Азам также провозгласили себя эмирами. В ходе вспыхнувшей войны победу вначале одерживал Афзаль (вернее, его сын Абдуррахман), но после смерти Афзаля чаша удачи склонилась в сторону Шир Али. В результате побежденный Абдуррахман бежал к русским, а Шир Али стал эмиром всего Афганистана.
Разумеется, что, как только утихла междоусобица, вице-король Индии лорд Мэйо решил сделать нового эмира своим агентом влияния. 27 марта 1869 года в индийском городе Амбале состоялась встреча лорда Мэйо с Шир Али-ханом. На первом же заседании тот начал высказывать свои обиды:
– В самом начале моего правления, когда в Афганистане вспыхнули восстания, я просил вас оказать мне помощь, однако вы отклонили мою просьбу. Поэтому я возвращаю вам деньги и оружие, которые вы только что послали! Никакого договора я никогда с вами заключать не желаю!
Однако Шир Али блефовал и несколько дней спустя все же взял и оружие, и деньги. При этом эмир вел себя столь дерзко, будто покупают не его, а он. Возмущенный таким поведением лорд Мэйо после очередной беседы с владыкой Афганистана заявил своим советникам:
– Этого дикаря рано или поздно, но обязательно следует уничтожить, так как поведение его непредсказуемо!
Вице-король Индии лукавил. Эмир Афганистана был вполне предсказуем. Шир Али-хан лишь настаивал на заключении равноправного союзного договора. Он требовал от Англии признать его власть в Афганистане, а также власть его наследника – младшего сына Абдуллы-хана. Лорд Мэйо был категорически против этого, так как не желал лишать себя возможности, в случае необходимости, менять правителей Афганистана. Это не было прихотью вице-короля. Такую политику диктовал сам Афганистан, являвшийся буфером между прорвавшейся в Среднюю Азию Россией и английской Индией. Потерять влияние в Афганистане значило уступить его России! В конце концов стороны пришли к некоему компромиссу. Вице-король дал обязательство не вмешиваться во внутренние дела Афганистана и не стал посылать туда резидентами английских офицеров, которых эмир обоснованно боялся. В свою очередь Шир Али пообещал лорду Мэйо согласовывать свою внешнюю политику с англичанами и не якшаться с русскими.
По словам одного из самых авторитетный военных корреспондентов того времени Арчибальда Форбса, отношения Шир Али с вице-королем Индии были дружественными, но не близкими. При этом никто никому не доверял. И если лорд Мэйо наводнил Афганистан агентами, которые следили за каждым шагом эмира, то Шир Али-хан ждал удобного случая, чтобы избавиться от унижавшей его опеки англичан.
* * *
Блестящая победа Пруссии над Францией в 1871 году и реорганизация русской армии потребовали и от Англии создания фактически новой армии, так ее старая воевать в Европе была неспособна. Мало того что английская армия всегда комплектовалась по остаточному принципу после флота, к тому же и создавалась прежде всего для колониальных войн с туземными племенами, а не с современными европейскими армиями.
Кроме всего прочего, в английской армии существовала тянувшаяся еще из Средневековья пагубная традиция… покупки офицерских чинов, что в итоге привело к полной деградации офицерского корпуса. Патентами на чины и должности торговала специальная Офицерская комиссия. Стоимость должности зависела от рода войск. В кавалерии она была дороже, чем в пехоте, в гвардии дороже, чем в обычных полках. Патент корнета в армии стоил 450 фунтов (в гвардии 1200), чин подполковника в армии – 4500 фунтов (в гвардии 9000). Для сравнения: английский рабочий в среднем зарабатывал в год 30–40 фунтов. Сложность с отменой продажи патентов была вызвана еще и тем, что пришлось бы возвращать деньги за уже проданные звания. А возвращать деньги английское правительство очень не хотело, даже если от этого зависло качество армии. Однако в 1871 году от продажи чинов было решено отказаться. Из казны пришлось вернуть 6150 тысяч фунтов почти семи тысячам английских офицеров.
Русский военный агент в Лондоне генерал-майор Новицкий в том же 1871 году сообщал: «Гордая своим богатством и прошлым политическим влиянием Великобритания со смущением чувствует ослабление этого влияния и со страхом взирает на создание в других государствах новых флотов и громадных внешних сил». Выход был один – вывести большую часть колониальный войск из доминионов в метрополию и там реорганизовать их в современную европейскую армию. В Индии сделать это было весьма проблематично. Этим вопросом и занялось Министерства колоний во главе с лордом Грэнвиллом до 1870 года.
В центре внимания тогдашнего либерального кабинета лорда Гладстона находился и вопрос взаимоотношения Индии с сопредельными странами. Именно через призму Индии английские политики оценивали всю внешнюю политику. Какие бы события ни происходили в Европе и на ее окраинах, какова бы ни была расстановка военно-политических сил, какие бы коллизии ни сотрясали мир, все это прямо или косвенно Лондон увязывал с судьбой своего господства в Индии.
После прихода к власти в 1870 году консерваторов англичане все же вывели войска из Канады. Затея с сокращением колониальных войск вызвала бурную реакцию в английском обществе. Часть консерваторов обвиняла премьер-министра Дизраэли и либералов в стремлении разрушить империю. Радикалов поддержали колониальные власти Новой Зеландии, Канады и Индии:
– Как вы будете защищать наши колонии. Вы уже забыли, что нам стоил мятеж сипаев?
В ответ либералы приводили свои доводы:
– Жизнь показала, что колонии не могут быть удержаны только силой оружия. Связь между ними и метрополией должна быть основана не на боязни штыков, а на обоюдных выгодах. Надо, чтобы колонии не находили выгоду в отделении от общих интересов с Англией!
Изменение колониальной политики вызвало определенную тревогу в Петербурге: какую еще пакость задумали англосаксы? Послам и военным агентам было приказано внимательно следить за ситуацией. В декабре 1871 года военный агент в Лондоне полковник Павел Кутайсов писал в своем донесении: «…рассматривая факт вывода войск, никак не следует считать его равносильным потере колоний. Мне кажется, если бы верно оценить положение английских Северо-Американских владений и с некоторым вниманием проследить бы все то, что там делалось в последние десятки лет, то можно прийти к тому заключению, что правительство, выводя оттуда свои войска, действует весьма разумно и правильно и нисколько при этом не спускает там своего могущества, ни своего знамени…»
Разумеется, наибольшее внимание российские дипломаты уделяли индийской и средневосточной политике англичан. Российские послы внимательно следили за всеми назначениями в индийском правительстве и Министерстве по делам Индии. В 1872 году, после смерти лорда Мэйо от рук фанатика, пост вице-короля Индии занял представитель консерваторов – лорд Нортбрук. Как сообщал в Россию Филипп Бруннов, «назначение на этот высокий пост является для лорда Нортбрука стремительным продвижением в его карьере на государственной службе». При этом Нортбрук хоть и был человеком Дизраэли, однако продолжил политику «невмешательства» своего предшественника в дела Афганистана, а кроме этого, вообще запретил проведение какой-либо разведки на северо-западной границе Индии. Новый вице-король Индии обладал одним качеством, достойным всяческих похвал, – независимостью мышления. В английском истеблишменте он считался прогрессивным реформатором, не в меру стремившимся к обновлению всего, что попадало в его поле зрения.
– Исключительно опасный тип! – характеризовали его либералы.
– Дурак с инициативой! – был еще конкретнее непосредственный шеф Нортбука Бенджамин Дизраэли.
Военный агент России в Лондоне Александр Горлов сообщал в 1873 году: «Главная забота Англии при проявлении затруднений на Востоке состоит всегда в строгом сохранении Индии и средства сообщения с этой страной, а равно и в возможно надежном обозначении своего азиатского положения против всяких случайностей в будущем». В связи с этим и Афганистан, и Персия рассматривались Лондоном и Калькуттой не столько с точки зрения расширения английского присутствия на Среднем Востоке, как именно с точки зрения безопасности Индии.
