Владимир Примечаев
Занятная игра в жизнь

СМУЩЕНИЕ

– Знаешь, мне сегодня приснился нехороший сон, – сообщила Елена Александру на следующий день (он опять пригласил ее в гости).

– Какой?

– Я всю ночь была с тобой.

– Что же в этом плохого? – иронично спросил он.

– Видишь ли, после вчерашнего у меня настроение неважное.

– В чем дело?

– Мне кажется, что я плохая женщина.

– Нет, ты хорошая женщина. Просто это из-за меня, – сказал он. – Так бывает. От разных факторов зависит: психологических, физиологических… Ты же это знаешь.

– Знаю, – подтвердила Елена, но как-то рассеянно.

В этот день у них все произошло так, как надо.

– Я привыкла быстро, – сказала Елена, – чтобы вот так… – и она изобразила страстное движение.

– Значит, я плохой мужчина.

– Нет, ты хороший, – успокоила она. – Ты у меня самый хороший… В тот день, когда ты пришел, был звонок, и я почему-то подумала, что это ты.

– Как же я мог? Я ведь не знал твоего телефона.

– Не знаю, почему-то мне так подумалось… А я тебя раньше не замечала.

– Очень приятно, – пошутил он.

– Да… Только потом вдруг заметила, когда мы о чем-то заговорили. Ты таким спокойным-спокойным оказался, рассудительным. После я на тебя даже смотрела – ты чем-то ото всех отличался.

– Чем?

– Ты был какой-то грустный и одинокий.

– А теперь?

– Не знаю… Теперь ты другой.

– Веселый и наглый?

– Нет… Не знаю пока. А ты меня как заметил?

– Сразу же.

– А почему не подошел?

– Потому что у тебя недостатка в поклонниках не было. А я никогда не хожу туда, куда все.

– И ты бы ко мне совсем-совсем не подошел?

– Да.

– Что да?

– Не подошел бы.

– У… противный! – она сделала обиженное лицо.

– Да, я такой.

– Расскажи о себе.

– А чего рассказывать?

– Ты был женат?

– Нет.

– Почему?

– Не получилось… Хотя один раз чуть было не женился.

– Расскажи об этом.

– А чего рассказывать?

– Ну, любил ты ее?

– Нет.

– А она тебя?

– Тоже.

– Это тебе так кажется.

– Я уверен.

– Почему?

– Потому что ей муж нужен был. Домашний.

– Как это?

– Чтобы он сидел и помалкивал. А она бы им руководила.

– А ты не такой?

– Не знаю… Не хотел бы таким быть.

– Правильно. Мужчина всегда должен оставаться мужчиной. Наше мнение можно выслушать, но все же окончательное слово должно быть за вами.

– Это ты серьезно?!

– Вполне.

– Ну, тогда ты исключение из правил! – сказал он и притянул Елену к себе.

– Нет, я обыкновенная. Я просто баба.

– Ты простая баба – это хорошо.

– Я дура… У меня что на уме, то и на языке.

– Нет, ты умная.

– Нет, я глупая. Женщине всегда хочется быть слабой, чтобы за ней ухаживали, как за больной. Чтобы она была за мужчиной, как за каменной стеной.

Вот эта каменная стена Александру не понравилась. Уж слишком часто он слышал это выражение от женщин, которые развелись: «Я думала, что буду за ним, как за каменной стеной, а он оказался…» Сказал об этом Елене.

– Я считаю, – ответила она, – что в разводе всегда виноваты оба.

– Вы с мужем официально развелись? Он платит алименты? – спросил Александр.

– Да… то есть не совсем так. С первым мужем – отцом Дениски – я действительно развелась. А это был мой второй муж… Да и мужем-то его назвать нельзя. Просто жили нерасписанные – больше года.

– А почему не расписанные?

– Он не захотел. Он младше меня, все боялся чего-то, даже со своими родителями не познакомил…

– А первый?

– Что первый? Он давно уже в другом городе, с другой семьей. Ты извини, мне это неприятно вспоминать.

– Ну, ладно, не будем.

Как происходит узнавание человека? По его словам, жестам, поступкам. Так вот, слова Елены насчет ее мужей, конечно же, посеяли в душе Александра сомнения. Он присовокупил сюда еще тех двоих мужчин, о которых она упоминала на стадионе, и понял, что женщина пожила. И этот ее страстный жест, показывающий, что она привыкла как-то по-другому, тоже доказывал ее опыт. «Привыкла… Ну что же, привыкла, так привыкла. Стало быть, недостатка у тебя с этим делом не было», – подумал он огорченно.

Они собрались. Елена в дверях вдруг вспомнила.

– Ах да, я тебе что-то принесла.

– Что же?

– Вот, – и она стала выкладывать на стол разные банки и свертки.

Александр увидел кофе, сгущенку, конфеты в коробке, разные деликатесы. И этот ее жест ему категорически не понравился, потому как напомнил одну мужскую мудрость-рекомендацию, гласящую так: мол, ты заведи себе бабу, которая будет кормить тебя, поить, обстирывать. Эта рекомендация вовсе не предполагала супружества. Это была рекомендация, как бы это точнее выразиться, к лафе мужской жизни. То есть ты являешься господином для этой женщины и стоит тебе только сделать жест, как она мгновенно и безропотно исполнит его. И хотя, конечно же, женщина должна помнить о мужчине, но разве можно по-настоящему любить рабыню? Можно ли чувствовать себя королем, когда власть далась запросто? Да ведь и она таким образом старается лишь купить расположение мужчины – может быть, она его любит, но любит не на равных, а так, как слуги любят своего барина.

В общем, этот жест Елены вызвал в нем такие тревожные мысли, и потому Александр воспринял его плохо. Ведь он не просил Елену ни о чем. Да и не в его правилах обременять человека, пусть даже тому это ничего не стоит. Досада отобразилась на его лице.

– Зачем это?

– Мне так хочется… – ответила Елена.

Конечно, если этот жест от души, то как отказать? Ведь не заставишь же насильно все сложить обратно. Александр пошел за деньгами.

– Вот возьми, – он отсчитал ей приблизительную сумму.

– Не надо… – Елена оттолкнула руку. – Ты меня обижаешь.

– Ну, как же? Ведь это денег стоит. А ты, как я понимаю, не дочь миллионера.

– Знаешь что, Саша?

– Что?

– Ты, наверное, больше не хочешь приглашать меня в гости?

– Почему?

– Потому что… Ведь мы можем все это вместе употребить.

– Ну, ладно. Но деньги все-таки возьми.

– Зачем?

– Зачем, зачем? Купишь чего-нибудь на Новый год, – нашелся он.

И пока Елена соображала, что ответить, просто сунул их в ее карман.

– Хорошо… – согласилась она. – Чего купить?

– Шампанского, «птичьего молока»… Надеюсь, не трудно?

Он провожал ее до остановки в подавленном настроении. На памяти был пример, когда его знакомого вот так же обхаживала девица легкого поведения. Ей очень хотелось угодить ему и добыть к себе расположение, а заодно купить любовь с супружеством. Пожалуй, последнее было для нее важнее, чем все остальное. Не любовь руководила ею, а желание под видом семьи спрятать прошлые грехи. Но разве можно искупить свое прошлое? Наверное, можно. Но лишь в одном случае: когда ты решишь действительно раз и навсегда покончить с ним. Но ежели это не так, и твое стремление очиститься всего лишь как индульгенция, как попытка купить путевку в рай?

– Что с тобой? – спросила Елена, заметив его состояние. – Я в чем-то виновата?

– С чего ты взяла?

– Я очень мнительна. Мне кажется, что это из-за меня ты такой.

– Может быть…

– Ты расстраиваешься из-за этих продуктов?

– Нет.

– Тебя волнует то, что у меня были мужчины?

– Наверное…

– Успокойся. Все было в норме. Не сверх того.

«А где тут сверх? – подумал Александр. – В каком отношении считать? В количественном? Качественном? Какая разница – пять или двадцать пять? Где грань?»

Он промолчал, лишь с горькой иронией подумал: «Женщину, конечно, можно слушать, но верить ей совсем не обязательно».

И все-таки он был огорчен ее житейским опытом. «Но кто виноват в том, что ты не искушен? Может, это все так и должно быть? И лишь ты со своей нерешительностью остался позади всех… Она была не единожды замужем, а ты до сих пор не жил ни с одной женщиной. Что ты знаешь? И вправе ли судить?»

Но все же судить хотелось. Хотелось поступить резко, тут же оставить ее, сказав напоследок: «Таких, как я, девочка, у тебя было много и будет еще больше. Всего хорошего». Но он через силу выдавил измененный вариант:

– Тебя любили многие, любят, и будут любить… Вот в чем причина.

– Тебя тоже, – ответила она поспешно.

Была ли Елена права? И да, и нет. В том, что его любили не много, причина личностная – могли бы любить больше, приложи он хоть малость усилий. Да и в те редкие моменты, когда у него были отношения с женщинами, разве же он отвечал им взаимностью. Кто виноват? Мог бы любить и быть любимым. Но… перекос в воспитании.

Если бы Елена не понравилась ему просто как человек, и если бы не ее внимание и не уважительное отношение к нему, то все бы окончилось сейчас же… Но ее откровенность чего-нибудь да стоила. Ведь она не стала ломать из себя непорочную девочку, а обо всем говорила открыто. И тому, что повидала, тоже вряд ли стоит удивляться, ведь женщине под тридцать – причем, красивой женщине.

Но все же то, как быстро произошел у них контакт, неприятно подействовало на Александра. Он не успел еще налюбоваться ею, насладиться общением, как она стала доступной. Эта легкость не очень-то радует. Вместо предполагаемой удовлетворенности от зарождения чувства он получил недоумение.

Александр и попытался рассказать Елене об этом, считая, что правда перевешивает и искупает оскорбление, наивно полагая, что Елена поймет. Он ведь просто, говоря языком юридическим, констатировал факт, не желая в чем-то обвинять противную сторону. Он как бы обвинял обстоятельства, но получилось, что ее…

Елена, встревоженная его откровением, предложила пройтись и поговорить более обстоятельно. Александр не стал возражать, хотя и неприятно было выяснять все это. Он почувствовал, что придется выкладывать все начистоту, так как лгать не умел, а правда всегда жестока и оскорбительна. Даже намеки на ее прошлое заставили Елену встревожиться, а что если он начнет говорить все прямо, так, как думает?

Они пошли по узкой тропинке, натоптанной в свежем, только что выпавшем, снегу – городские службы еще не успели расчистить дорожки после снегопада. Иногда шли рядом, иногда Елена чуть впереди. И от этой рваности движения и разговор их получался каким-то рваным, отрывочным, непоследовательным, да и вообще – нелепым и неуместным. Словно бы шла торговля, а вот чем: непонятно. Не идеалами же, в конце концов.

– А ты, наверное, до сих пор жил как монах? Ни с одной женщиной никогда не встречался? – спросила раздраженно Елена.

– Встречался.

– Ну и?..

– Да вот, не возникало у меня таких проблем.

– Так это же естественно, Сашенька. Ты с кем встречался? Они, поди, были моложе тебя лет на десять? Так?

– Не на десять…

– Ну, приблизительно?

– Пусть так.

– А вот теперь ты встретился со взрослой опытной женщиной и встал в тупик? Так, что же тут удивительного? Ты хотел, наверное, чтобы я прежде поломалась, чем отдаться – не так ли?

– Нет… не совсем.

– А как?

– Ну, не сразу…

– А чего мне было из себя строить? Я знала, куда шла… Да и ты видишь, что у меня ребенок, женщина я, стало быть, полгода без мужа – разве это в расчет не берется?

Александр молчал, старался отвечать на ее вопросы осмотрительно, не задевая личности, как бы в общем, но вот что из этого получалось.

– Я потому и не женился, что до сих пор не любил по-настоящему… И женюсь лишь тогда, когда полюблю человека, – попытался он объяснить ей свое положение.

И снова эти слова как-то странно подействовали на Елену. Она приняла их на свой счет, растолковав как отпор на ее возможные притязания.

– Ты что, думаешь, что я тебя как бычка на веревочке в загс поведу? – съязвила она. – Успокойся… Мне от тебя ничего не надо.

– Я не про это. Я вообще. Я считаю, что жениться надо по любви, а не так, как это делается – лишь бы жениться. Я не уверен, что вообще могу любить…

На что Елена вспыхнула и начала втолковывать ему:

– Миленький мой, о какой любви ты говоришь? Разве же есть какая-нибудь любовь? Разве же не изменяют все друг другу при удобном случае? Разве же, если она и существует, не проходит со временем? Ведь тебе уже скоро тридцать – какая любовь, Сашенька?

Она втолковывала ему это как-то беззлобно, не оскорбительно, а лишь слегка раздосадованно – от наивности его взгляда на сей предмет. А он и не вспыхивал от ее слов, не выказывал негодования, ведь активного посягательства на его идеалы не было, просто другой человек высказывает свое мнение…

Александр, уже подустав от ее наставлений, загородил Елене дорогу и попытался поймать ее взгляд, наверняка же беззлобный, наверняка же растерянный; а ее преувеличенная обиженность – это всего лишь защитная реакция, от невозможности ответить на его неуместное заявление, задевающее самолюбие.

Он поймал этот ускользающий взгляд и был почти уверен, что прочел его правильно. Елена сама, казалось, не верила в то, что говорила.

– Ну, чего же ты такая взрослая, а? – спросил он шепотом, понимая, что нельзя громко – может опять прозвучать оскорблением.

И Елена не обиделась на его слова, не вспыхнула, а лишь ответила с небольшим раздражением.

– Я женщина. А женщины раньше взрослеют.

– Но я же тебя старше.

– Это пустяки. Женщина всегда старше мужчины на три года.

– А зачем? Зачем ей это надо?

– Как зачем? Жизнь заставляет… Мир таков, что некогда идеалами заниматься.

– Неужели таков мир?

– Конечно, раскрой глаза. Все же оторвать друг у друга норовят.

– И много ты наотрывала?

– Я – нет. Я не такая…

– Не такая, а почему так говоришь?

– Почему… почему – по кочану! Глупый ты!

– Конечно. Но я знаю одну истину: пусть весь мир летит в тартарары, но ты оставайся человеком.

– А я знаю другую: с волками жить – по-волчьи выть!

Александр внутренне скорчился от этой фразы, но подумал: «Да нет же, это не ее позиция. Этого не может быть. Вот стоит она передо мной: простая, ясная. Лишь пытается как-то по-бабски отвечать – нелогично, но ведь не думает же так, не считает…»

– Что же ты такая взрослая, Елена, а? – снова тихо повторил он, продолжая мысленно оправдывать ее: «Конечно, она женщина, живет без мужа. Сама себе опора. Научилась трезво смотреть на вещи».

– А ты чего такой ребенок? Разве не видишь, по какому принципу устроен мир?

– По какому?

– Ты – мне, я – тебе.

– Так как же тогда быть-то? В таком случае нужно идти и воровать.

Но тут она опять противоречила себе:

– Совсем нет!

– Так ведь жить надо.

– Ничего, с голоду не помрем.

– Но и в роскоши не утонем.

– А зачем в ней тонуть? У нас, в принципе, все есть.

– Ты не опаздываешь на работу? – спросил Александр, чувствуя, что они уже достаточно «заобщались».

– Ты меня гонишь? – вспыхнула Елена.

– Вовсе нет.

– О своих делах я сама знаю.

– Обо всех? – вновь уколол ее Александр.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего…

И опять странным образом прореагировала Елена на его слова. Вместо того чтобы прислушаться и понять, что этим он призывает ее быть всего лишь тактичной, Елена еще более раздражилась. Начала что-то об его недостатках, о том, что он себя странно ведет.

Она била в точку, больно, но не злобно, просто в отместку. Понимая это, Александр старался не выходить из себя, сдерживался; будь он с кем-нибудь другим – немедленно бы взорвался, а ее удары терпел, реагируя, конечно же, душой, но не показывая внешне. Сдерживался, видя, что это идет от ее внутреннего смятения, сносил колкости, кои не снес бы, будь они высказаны в более жесткой форме – в форме претензии. Но это были не претензии, а технические удары, как в боксе – по корпусу и для набора очков. Он только удивлялся тому, как могли выскакивать подобные слова из ее уст, и как странно противоположна она была сейчас той Елене, которая и слова-то грубого сказать не могла.

Подходя к остановке, Елена вдруг увидела кого-то из своих знакомых, отчего резко выпустила руку Александра, сразу же став нейтральной по отношению к нему, поздоровалась, и неожиданно, словно в наказание за этот жест, поскользнулась и упала на серый истоптанный снег.

Александру показалась комичной эта ситуация, и он, поднимая Елену, в общем-то, беззлобно произнес:

– Это тебя Бог наказал!

На что Елена выдернула руку и с обидой бросила ему в лицо:

– Вместо того чтобы посочувствовать, ты какую-то ерунду городишь!

Александр попытался поймать ее за руку, стряхнуть снег с шубки. Но она, не принимая его услуги, опять вырвалась и резко пошла вперед, бросив:

– Не надо!

– Ну, как знаешь… – послал ей вслед Александр.

Этот жест был последней каплей терпения. «Пусть идет куда хочет, а я сяду в троллейбус», – решил он.

Елена, пройдя с десяток шагов, остановилась, почувствовав, что ее сзади не догоняют. Оглянулась, увидела его, стоящего на остановке, нервно произнесла:

– Саша!

Он не среагировал, продолжая тупо стоять на месте. Подкатил троллейбус. Толпа пошла внутрь, он – следом. И тут краем глаза заметил, как Елена обиженно развернулась к нему спиной и уже не пошла, а побежала в сторону своей работы.

Он уже было занес ногу на подножку, еще секунда – и ступил бы, и внесла бы толпа его внутрь, и уехал бы он, и не звонил ей, не искал, потому как только что понял всю вздорность, глупость, невыдержанность ее характера – разве же можно найти с ней общий язык? – но в последний момент, увидев этот жест, жест человека, в общем-то, уже сожалеющего о том, что все так нескладно вышло, не выдержал, остановился. Перед самым лицом клацнули двери, и троллейбус, чуть побуксовав на скользкой дороге, тронулся.

Александр поспешил за Еленой… «Скандал скандалом, но ведь она же не желала, чтобы я уехал. Она же не хотела разрыва, я сам на него решился» – подумал он и мысленно добавил – почти по Достоевскому: «Решился, но не смог переступить…»

Он дал себе право пожалеть ее. Ведь только что все могло бы закончиться. Мгновенье – и события пошли бы по-другому. Их чувства не успели бы развиться, а они сами так и осталась бы непознанными друг для друга – а так легче расставаться, ведь не знаешь, что потерял.

В ее кабинете они долго сидели молча, постепенно успокаиваясь. Сотрудницы, заглядывающие к Елене с бумагами, чувствовали некое напряжение между ними, с любопытством посматривали то на нее, то на Александра, делая для себя какие-то выводы. Александр с Еленой тоже делали для себя какие-то выводы.

ВСЕ В ПОРЯДКЕ

– А я сегодня ночью плакала, – сообщила Елена ему на другой день при встрече.

– Чего это?

– Не знаю… Себя жалко.

Он попытался войти в это ее жалко. Вспомнилось, что ему тоже бывало когда-то себя жалко. Детский эгоизм. Приходят вдруг мысли, что ты такой несчастный, непонятый, обделенный – и оттого становится бесконечно тоскливо. Но все-таки есть что-то человечное в этом чувстве: это желание тепла, ласки, участия в твоем я. Это так согревает душу. Александр подумал: «Ведь она же как ребенок, раз ей присуще такое чувство… А разве можно не пойти навстречу ребенку?»

– И вообще, вчера все так глупо вышло. Я и сама не знаю, куда меня понесло… Я думала о тебе всю ночь. И пришла к выводу, что напрасно обидела человека.

– Да это я тебя обидел, – смущаясь, произнес Александр, чувствуя грех за собой и заодно стараясь снять вину с «осознавшего» человека.

«Ведь действительно, если разобраться, то я сам все начал… Женщина мне доверилась, а я вместо благодарности стал оскорблять ее, намекать на прошлое… Будто бы у нее не должно быть этого прошлого. Будто бы можно осуждать женщину за попытки создать счастье… Кто виноват, что ей жизнь подсовывала не тех мужиков? А ведь она просто, по-бабски, принимала их со всеми недостатками, стараясь наладить отношения, построить семейную жизнь. Все вполне понятно… И эта ее реакция на твои слова, в которых ты явно увиливал от обязанностей по отношению к ней, тоже вполне нормальна. Естественно, она испытала смущение. Отчего и поднялось наболевшее, и – как следствие – все то, что произошло. А сейчас… сейчас она очень переживает за вчерашнее – все правильно, такая реакция и должна быть у нормального человека; так что ты зря вчера все начал. Ко всякому человеку надо хорошо относиться, а к женщине – тем более…»

– А если бы я вчера уехал, что бы ты делала? – испытывающе спросил Александр.

– А ты надолго бы уехал?

– Навсегда.

Елена подумала с минуту, а затем произнесла:

– Я бы пришла к тебе… На третий день.

– А почему на третий?

– Чтобы ты слишком много о себе не думал!

И это ее откровение, и этот юмор были так приятны Александру. Он в каком-то чувственном порыве притянул Елену к себе и начал осыпать поцелуями. «Действительно, я дурак, – подумал он. – Все нормально». Затем в недоумении спросил:

– А ведь мы могли бы увидеться в секции?

– Не могли бы.

– Почему?

– Потому что я туда не пришла бы.

– Совсем?

– Да.

– Почему?

– Я бы не смогла быть с тобой рядом после всего этого.

И опять эти ее слова оказались по душе Александру, и опять он ощутил в себе что-то поросячье – словно бы насвинячил он в последний раз.

В общем, Александр посчитал их стычку простой и нелепой случайностью, которая пока ничем не подтверждалась, а наоборот, казалось, что Елена всей душой расположена к нему. Она опять была прежней: отзывчивой и внимательной, и особенно чувственной – в постели.

Елена разоткровенничалась и рассказала Александру историю своей жизни. А он, в свойственной ему манере додумывать, нарисовал в уме картины, уже почти с готовыми выводами.

В самом раннем детстве, еще до школы, Елена была оставлена родителями. Нашелся предлог – им некогда. Отец днем работает, вечером учится, мать – то же. Живут на съемной квартире. В общем, Леночка, едва оторвавшись от материной груди, перекочевала, образно говоря, к груди бабушкиной. Бабушка с дедушкой имели свой дом на окраине города. Дом стоял на склоне оврага, и сад, буйно разросшийся от обилия солнца и влаги, топил его в своей зелени.

Тут и прошло ее детство – среди простых людей, среди голенастых сверстниц с их нехитрыми забавами: скакалками, куклами, фантиками и бантиками. И ходила Леночка в обыкновенную школу, не подозревая о том, что есть школы для детей избранных родителей, и стояла та школа на краю города, и публика там училась всякая – от самой отъявленной шпаны до редких затюканных отличников. И все предпосылки были в девочке к тому, чтобы вырасти прилежной да разумной, но вот свобода от родительской опеки, да плюс ее симпатичная внешность очень мешали этому.

Впрочем, будучи школьницей, Елена не забывала о том, что надо хорошо учиться, вследствие чего была на хорошем счету у педагогов. Ее даже выбрали в актив школы. Еще тогда в ней проявились те качества, которые весьма нравятся людям: внешнее обаяние и умение ладить со всеми – со шпаной и с отличниками, с подругами и с учителями. Да и в ней самой зародилось стремление выделиться, и умение, как это сделать. Официально, в школе, она была хорошей, а на той, своей улице – кто знает?

Ребята за ней ухаживали такие, что оторви да брось. На окраинах жизнь развивается по своим законам, отличным от общепринятых – иначе и жестче. А красивая девочка на виду, и какой уважающий себя «блатарь» ее пропустит? (Елена не скрыла того, что у нее был покровитель, который потом «сел»). В общем, какой она была в детстве, Александр так и не разгадал – то ли чистой и непорочной, то ли уже прикоснувшейся к чему-то.

А потом – начало взрослой жизни, резкое, но, в общем-то, обычное: большая всесоюзная стройка, куда выпускница школы двинулась за романтикой, а скорее – просто для того, чтобы вырваться из своего полудетского однообразия, дабы познать жизнь. А стройка – это другая окраина, окраина страны, так скажем, только что название громкое, а действительность самая заурядная, если не того хуже.

И вот хрупкая девочка в резиновых сапогах и телогрейке бросает мастерком раствор на кирпичные стены и растирает его до гладкой поверхности. А начальницей над ней – «прожженная» бригадирша, которая раскрывает ей глаза на действительность, и этот учитель жизни добивается большего эффекта, чем все предыдущие педагоги вместе взятые, которые иным – словесным раствором – замазывали ей глаза.

А чему ее могли научить подруги по комнате, пускающие на ночь парней, покуривающие и умеющие выпить? Куда деваться? Если и были иллюзии, разве же не развеются? Конечно, трудовая закалка необходима, только под чьим руководством? Ни папы, ни мамы рядом нет (да и почти не было), а взрослая жизнь – вот она. На работе еще так и сяк, а вечером – что делать в общаге? Только в город на танцы, а там – знакомства. Все так живут, ей ли вороной белой быть? И вот раннее замужество. Отдалась сильному парню – то ли в знак протеста против заурядности жизни, то ли себе в досаду, то ли он взял ее так, как привык брать других. Беременность… Хотела аборт сделать, да он не отказывается.

Пошли в загс, зарегистрировались, и вот уже новая неустроенная семья повторяет путь родителей. Муж не отличается ответственностью, сама еще дитя – как жить? К тому же, в институт на заочное поступила. Все не ладится. Проблем много, а решения их не видно. Муж официально есть, а на самом деле – нет. Живут они по разным общагам, к тому же слухи о нем поползли. В общем, решили в ее город вернуться – к бабушке с дедушкой (к папе и маме нельзя – у тех лишь комната без удобств). Собрали вещи и заявились с новорожденным.

И опять она на прежнем месте, где каждый кустик знаком, где по дороге к дому за платье цепляются колючки репейника, а ягоды малины и вишни соблазняюще просовываются сквозь ограды. Но тут снова не заладилось. Муж попивать начал, стал поздно возвращаться. Ссоры пошли. Да и родным ее выбор не по душе пришелся. В конце концов, муж опять на стройку сбежал.

И снова – свобода. Правда, ребенок на руках, да учеба заочно. И возможность забыться в компании не обремененных семьей подруг (как забыться – Елена об этом не сказала, а Александр, конечно же, предположил по-своему). В общем, решила подать на развод. И развелась без особых хлопот. У мужа к тому времени другая семья образовалась. Вначале он платил алименты, а потом, когда у него двойня родилась, приехал, умолял, чтобы она отказалась, обещал, что будет переводить определенную сумму каждый месяц.

– В общем, я ему поверила… – продолжила Елена. – Но вскоре он написал мне, что Дениска не его ребенок… – Тут она замолчала.

– Так, можно же в суд подать, – предложил Александр, видя, как она переживает.

– Можно… Но я не хочу поднимать всю эту канитель. Думаю, что и так не пропаду… Хотя, сам знаешь, как женщине одной, да еще и с ребенком. А случись такое, чего, конечно же, я никому не пожелаю, но, предположим, мой бывший супруг тяжело заболел или стал инвалидом – я бы его взяла… – выдавила она чуть не со слезами.

Вот это заставило Александра с уважением подумать о ней. Это как-то характеризует – в жизни же чаще всего бывает наоборот.

– …А с Егором я от одиночества сошлась. Женщине только окажи внимание – она и рада. Он такой обходительный оказался, да и одевался «по фирме». Спортсмен, каратист. Против ребенка ничего не имел. Поначалу, во всяком случае. Да только нас, откровенно говоря, кроме постели, ничего не связывало. Он какой-то потаенный был – сам по себе. За все время для дома ничего не сделал, но себя не забывал. Жили мы уже в дедовской квартире – дед как ветеран войны получил. Потом, когда бабка умерла, он квартиру на меня переписал… А сейчас дед немощен, я его часто на зиму к себе забираю. С новым «мужем» тоже закончила отношения – зачем мне такой бездельник? Вот так мы и живем. Ты уж меня извини, что я в гости тебя не приглашаю, дед старенький – пахнет от него, сам понимаешь…

– Жизнь есть жизнь, – сказал Александр. – Я на такие вещи внимания не обращаю.

– Все равно, – произнесла Елена со слезами в голосе.

«Каково же ей живется, – сочувственно подумал Александр. – Приходиться ухаживать за старым да малым… Да и сама еще молодая. Работа тоже обременяет… А то, что у нее было два мужа – так это все ерунда. Они явно недостойны ее. Главное, что она человека в беде не оставит – вот это истинная мера души. А все остальное – так… устранимо. Однако же имя какое у него старообразное: Егор… Из деревни он, что ли?»

Раздался звонок в дверь.

– Мама?! – вздрогнула Елена и резко села в постели.

– Не должно быть… Она на работе, – ответил Александр, натягивая брюки и на ходу размышляя, кто бы это мог быть. Подошел к двери, открыл.

– О, гринго! Рад тебя видеть! – из коридора приветствовал его друг Гарри, широко раскинув руки. В общем-то, его звали Гера, но из-за склонности к американским манерам он получил такое прозвище. Вот и сейчас он имел вид бравого парня.

– Я тебя тоже, – ответил Александр. – Заходи. Раздевайся.

Гарри вошел, сильно потряс руку Александру, стал раздеваться.

– Давненько я здесь не был. Как поживаешь, старый хрыч?

– Какой же я старый?

– Ну-ну, не обижайся, – Гарри снисходительно похлопал его по плечу. – Ну, чего новенького? Не женился?

– Да как тебе сказать…

– Ну-ну! – Гарри с любопытством подталкивал его на откровение.

– Лена, – негромко позвал Александр.

Гарри переменился в лице:

– У тебя кто-то есть?

– Да.

– Ты извини, я не вовремя, – прошептал он.

– Ничего, все в порядке, – успокоил Александр.

Елена вышла, поздоровалась.

– Вот – Елена, – представил ее Александр.

– Очень приятно: Гера, – поклонился Гарри.

– Мы обедать как раз собирались, давай с нами, – предложил Александр.

– Нет, нет, я не буду, – поспешил он отказаться. – Я пойду.

– Не пойдешь, мы тебя не отпустим, правда, Лен?

– Да, конечно, пообедайте с нами.

– Нет, нет… – уже слабее сопротивлялся Гарри.

– Ну, хотя бы кофе попейте.

– Вот кофе чашечку выпью… – сдался он наконец. – Замерз как собака – ветер на улице.

– Ну и договорились, – подытожил Александр.

Он стал собирать на стол, а Гарри все косился на него, как бы говоря: все это из-за тебя, паршивец, это ты втащил меня к себе, ни о чем не предупредив, да еще и кофе теперь предлагаешь, и я по твоей воле вынужден остаться, терпеть двусмысленность своего положения.

С Гарри Александра связывала какая-то непонятная дружба, если этим словом можно назвать их отношения. Они сошлись как два пса, отколовшихся от стаи, с одной общей идеей, что жить так, как живут все, невозможно, а жить так, как хочется, нельзя. Впрочем, Александр расценивал эту идею как трагическую для всего человечества, Гарри же – в отношении себя.

Внешне он был, что называется, рубаха-парень. Всяк вступавший с ним в диалог чувствовал себя так, как будто знает его сто лет – настолько свободно он себя вел. Гарри мог говорить на любую тему. Причем говорил уверенно, громко, отчаянно жестикулируя и изображая на лице гримасы то большой радости, то невероятного изумления, а то и глубокого отчаяния. Социальные и политические темы были его коньком. По манерам Гарри можно было подумать, что у него много друзей и что все в порядке – чего еще можно ожидать от такого расхристанного парня? Однако… Если бы Александр не знал его. Впрочем, и другие люди со второго, с третьего раза начинали замечать некое несоответствие его образа словам и жестам, как будто бы чего-то не договаривает он, да и совсем не так развязан и весел, каким кажется.