Владимир Плотников
Баггер
Глава 2
Выцветший от соленого ветра город еще спал, когда из бряцающего прокуренного вагона на его тротуар ступил новый герой. Герой был невелик ростом, не выделялся худобой или тучностью и носил очки. Это все, что узнал о нем приют кораблей и праздных отдыхающих. В кармане гостя томились помятые и скрюченные десятки, а утомленное тело требовало никотина.
– И, пожалуй, кофе, – немного подумав, добавил он, выгребая на стол мелочь. Да, спрятался. А где же деньги на нужды революции? Но бригады горячих сердцем революционеров, жившие в глубине души молодого человека только потупили головы. Придется нищенствовать. Не впервой.
Он бережно поправил футляр с фотоаппаратом и вышел из вокзального кафе. Продажное удовольствие эконом-класса по солидным ценам. В том городе, откуда его принес ветер, черт и обшарпанный поезд, нашего героя искали неприятности. Пусть ищут. Олег попробовал улыбнуться, но поежился.
Перво-наперво навестить сестру. Три года назад она вышла замуж за какого-то хмыря и значительно разбогатела. Жаль, что богатство не всегда делает человека счастливым. К сожалению, Лиза тогда об этом не знала. Грустно, но в конце концов, на этом жизнь не заканчивается. На ошибках учатся, – подумал Олег.
Чувствуя себя первооткрывателем, он шел по городу, в котором родился. Когда ему было восемь а сестре только два, их родителям суждено было расстаться. После этого родной город стал чужим. Тяга к отдыху на побережье куда-то исчезла.
Изъеденные многоэтажки пестрели разными балконами. Там дальше частный сектор. Край небоскребов и роскошных дачных участков.
– Не подскажете, как попасть на Солнечную?
– Следующая, – абориген выразил безразличие, но его прощальный взгляд попытался прочитать чужака. Да, в несезон такие города становятся деревнями. Консервативными, сонными и как правило скучными. Сюда можно приезжать поболеть или написать роман.
Новое обиталище Лизы не выглядело приветливым. Кирпичный забор с домофоном, за которым басила собака и скрывалась трехуровневая коробка. Ну что ж, будем знакомиться.
– я Олег, брат Лизы…
– Заходи, – голос родственника не показался приятным, в то время как волшебный сим-сим уже дилинькнул, отворяя двери мышеловки. В голове промелькнуло это слово, но откуда оно взялось, разум еще не обнаружил.
Вдоль дорожки громоздились атрибуты безвкусицы и мещанской роскоши, среди которых можно было увидеть трех гипсовых нимф, ватагу полуголых детей и какого-то позолоченного гнома. Боковое зрение профессионально заметило камеру. Прикольно сестричка живет, а главное – весело. Счастье аж из дверей пенится. На пороге стоял мужик в боксерском халате и ждал.
– Слава, – ответил он вместо рукопожатия. – Водки налей себе, – проявил гостеприимство верзила.
– Нет уж, спасибо, у меня с ней плохие ассоциации.
– У меня тоже. Если ты к Лизе, то я сам ее жду. Со вчерашнего дня. Че стоишь? Падай, и налей себе, а то как не родной.
Да уж, родные чувства аж к горлу подступают. Только сейчас среди натюрморта из пойла и закуски наш герой заметил помповое ружье.
– На кабана думал охотиться, так ни разу и не попробовал.
– Повезло кабану, наверно.
– А где Лиза?
– Кабану повезло. – Слава поморщился и проглотил граненые семьдесят пять. – Ты бухай давай, за знакомство.
В школе Олега били. Он и сам был не против дать сдачи, но это никак не влияло на ощущение железа. Идущее из глубин человеческого существа ощущение собственной крови. Привкус неприятностей. Именно сейчас Олег думал о том, как здорово можно разбить ноль семьдесят пять о круглую голову нового родственника. Мешало две вещи – чувство самосохранения и любопытство.
Летом, еще в бытность фотожурналистом «Сельской зори», он снимал тыкву-победительницу сельхозсоревнований. Если к ней приделать мясистые уши и маленькие глаза… что же тут было? Наверняка, очередная ссора. После чего бухой питекантроп рыщет по соседом с ружьем на слона. За три года Лиза могла растолстеть, но не до такой же степени… охотничек.
Задача-минимум – свалить. Максимум – получить информацию. В то время, как лучшая защита – нападение, выходец из кулька всегда знает цену импровизации.
– Хорош пьянствовать, говори, куда сестру дел?
– У хахаля своего эта курва. Не видишь, жду я ее.
Это был случай, когда прямой ответ вызывает наибольшие опасения. Итак, вежливо попрощаться, или бутылкой по голове?
– Как ты смеешь, чудовище, оскорблять ее честное имя, – прокричал Олег пионерским голосом. Еще несколько фраз разгневанного интеллигента, и молодого человека послали к первоисточнику.
– Я буду жаловаться, – войдя в роль крикнул Олег вышвыривающему его верзиле. Да здравствует свобода. Познакомился с родственничком.
– Такая сволочь, – сердобольно поучаствовала соседка, похожая на Бабу Ягу. – Когда ему строители хоромы строили, двух балкой убило. Так он ни копейки не заплатил. Гиблое место.
Глава 3
Будем считать, что это тактическое отступление. Оставался вопрос – что делать. Вернуться к старым неприятностям, или искать новые. Жажда открытий и тяга к неизвестному победила. Олег не помнил, чтобы когда-нибудь особо дружил с Лизой, но предупредить ее нужно. С хахалем… на ее месте, лучше возвращаться с отрядом солдат и судебным приставом. А вот и они. Не совсем конечно, но тоже пойдет. У ворот Солнечной 19 остановились две бело-синих машины, выгружая бравых служителей закона. Звонок, волшебный сим-сим и парочка глухих выстрелов.
– Убью, с-суки, – донеслось знакомое и не ставшее родным. С удовольствием затягиваясь никотином, Олег отметил, что ему даже приятно слышать глухие звуки Ментов, пинающих человека. Садистское удовольствьице. Он мысленно наградил себя медалью за то, что свалил раньше, чем началось представление, в то время как нехорошие предчувствия не переставали вертеться в голове.
За что взяли этого любителя кабанов? Хотя такого даже за одну его рожу можно упечь пожизненно. В зоопарк. Ламброзо отдыхает. Мысленно глумясь над громилой, Олег увидел, что тот, изловчившись, срубил пинающего его стража и кинулся бежать. На него.
– Стоять, огонь на поражение. – еще мгновение, и пуля с энтузиазмом осы впилась в ягодицу беглеца. «подстрелили охотничка», – злорадно пронеслось в голове. Верзила споткнулся и, потеряв равновесие, повалился на живот. На разгоряченном красном лице смешались досада и злоба. Он заметил фигуру за кустами жасмина и узнал. Цепкость взгляда не подвела.
– Ты их привел, сучара? Я тебя живьем загрызу. – слова звучали зло и как-то убедительно, а для человека с творческой фантазией просто убийственно. Тыква Хэлоуина, поедающая фотографов. И все-таки неприятно, – подумал холодок, скользя по спине.
Упыря уже складывали в машину, но все равно что-то не так. Понятно, у человека крыша едет. Обиделся. Трудный день. Тем более, когда ты придурок, жить вообще сложно. Хахаля нашла. Молодец, девочка. Выбор поддерживаю. Если конечно, сестричка не решила собрать коллекцию уродов. Подросла красавица, и давай спать и чудовищ искать. Нехорошая сказка, – зло подумал Олег.
Итак, я снова один. Теперь нужно найти любвеобильную сестру, разбогатеть и спасти мир от мирового зла. Хотя и сам как-нибудь справится. Идея с чего начинать пришла сама собой. Солнечная, семнадцать. Баба Яга, очевидно, все еще пасла у забора.
– Можно вас на минуточку? – старуха подозрительно оглянулась и поковыляла, ишь какие мы теперь осторожные.
–Добрый вечер, я из газеты. И давно он так буянит?
– Ой, спасу нет. Бандит, еще и собак вон каких держит. Понажрали морды…
– А жена где ж его?
– не выпускает ее он. Та сидит, молодая, света белого не видит. А с какой газеты?
– С краевой. Про плохих соседей и криминальные районы пишем. Не выпускает, значит?
– Та куда ж ее удержишь? Он как уедет, она сразу на гульки. Та еще лохудра.
Итак, информация получена, но соседка ничего не знает. Если бы Лиза была дома, ее бы не ждал муж. Логично. Олег поискал в кармане визитку и отдал старушке. На картонном прямоугольнике были координаты какой-то газетенки.
– В общем, если что-нибудь узнаете – звоните в редакцию. – с таинственностью вербовщика и покровительством дона Карлеоне Олег распрощался с новым агентом и продолжил путь. Хотелось есть, пить и спать. Не может человек без потребностей. Начинался дождь. Если девушка ушла к другому, то либо он паохож на терминатора, либо об этом мало кто знает. Скорее, второе.
Если так, то найти будет сложно. Подруг у нее нет. Два года нигде не работает. Мрачновато получается. Остается стандартное. Морги, больницы. Так, для очистки совести. Телефона у Олега не было, но на счастье, клиника оказалась в городе всего одна.
– к вам не поступала девушка?
– как вы сказали, Матвеева?.. – медсестра лениво потянулась к журналу. Прожженная, сохранившаяся из советских времен, она делала все с какой-то неохотой, как будто каждая просьба отнимает у нее десять рублей или приносит телесные муки.
– Есть такая. Только к ней нельзя. Она в реанимации.
Опачки, приехали. Вляпалась девочка. Скупой на слова врач объяснил, что ее пригвоздили к бетонной стене около старого пирса. Тонкий и длинный кинжал.
– каковы шансы?
– маленькие. А если и выживет, то вряд ли сможет ходить.
Муж? Скорее нет, чем да. В то же время становится ясно, откуда менты. Хахаль, значит. Осталось взять помповик и искать мерзавца. Как там в Италии? Вендетта? Кто у нас муж понятно. Вопрос – кто любовник.
– Ищешь ты на свою задницу приключений, – похвалил сам себя Олег.
Глава 4
Это я удачно спрятался, – сказал сам себе наш герой.
– Мой друг, ты снова страдаешь шизофренией, говоришь с пустотой. Ты снова, как пес один. – он посмотрел на луну. Повыть бы от отчаяния. Еще чуть-чуть, и начну. Как там Рита? Она вспоминалась ему по мелочам, в потоке событий. И вот когда он снова обрел одиночество, то больно и отчетливо.
Разлуки придумали, чтобы друг друга больше ценить, – подумал он. Нельзя к любимым привыкать. Думать каждое мгновение, что можешь потерять. Верить в благосклонность судьбы и ждать. И жить. По-разному, наслаждаясь каждым днем. Ведь смерть – это тоже разлука с жизнью. Лучше ее любить до прощаний, – подумал Олег.
Пробираясь по этому портовому городу, он набрел на небольшую церковь. Ведомый наитием, он вошел вовнутрь. По идее, в такой час она должна была быть закрытой, но повезло. Значит, так было нужно.
Батюшка явно собирался уходить, но выдворять случайного гостя не знал. Значит, надо. Лики святых, орнамент, сам дух говорили о том, что возможно, в чем-то мы ошибаемся, думая, что сами полностью творим свою жизнь. Он попросил у господа одного – чтобы хранил ее. Он просил об этом, не всегда осознавая, почти каждый раз, когда думал о ней.
Однажды пробежала мысль, что если бы он знал и верил, что ангел-хранитель есть, и он у него был, он бы обязательно с ним договорился, чтобы тот хранил ту, которая дороже жизни. Сам-то как-нибудь справлюсь, – подумал Олег и покинул свод храма. Не то чтобы он был набожным, но почему-то полегчало.
И что теперь делать? Ехать обратно? В город, где возможно, ждут неизвестно кто с явно неблагими намерениями? Самое безопасное и глупое – это остаться у Лизы. Мужа не выпустят еще пару дней, как минимум. Судя по всему, больше там обитателей нет. Заодно завтра сестру еще раз проведать, и искать любовника. Он должен знать о ней больше, чем муж. А возможно, он и убить ее удумал. Ничего, поищем.
С собой почти две штуки баксов, а денег нет. Вот незадача. Он прикинул мешочек, мысленно оценивая его вес. Значит – не в деньгах счастье. Этим мешком разве что прибить кого-нибудь можно, – подумал он с усмешкой.
Оказывается, здесь тоже ездят троллейбусы. Эта мысль очень часто удивляет, когда в другом, неродном городе видишь транспорт, похожий на свой. Те же номера маршрутов. Выдает стоимость и название районов. Пятый, тюрьма, вокзал. Похоже, троллейбус один из последних. Олег вошел в полусонный салон и присел на заднем развернутом. Нужно подумать, собраться с мыслями и еще раз проанализировать.
Он ехал и дремал, время от времени глазея по сторонам. Да, когда-то он здесь родился, но это было в прошлой жизни. На поручне совсем рядом висел какой-то парень, похожий на студента. Почему? А кто его знает, просто ассоциация. Прыщавый, в очках. В руке черный сверток, из которого Олегу прямо за шиворот потекла какая-то дрянь, что-то вроде масла или керосина. На вопросительный раздраженный взгляд парень пожал плечами.
– Я извиняюсь, но если ты подвинешься, я присяду и не буду тут мусорить. Я правда случайно.
Слишком много впечатлений за день. Олег устало отсел ближе к окну.
– Вот ведь незадача. Во времена Макиавелли так тоже делали.
– Что? – Олег не сразу понял, что это к нему.
– Да так, своего рода первое предупреждение, – прыщавый смотрел нахально, – вот жизнь, она – органичная и правильная. Как система. Но в каждом организме появляются субъекты, которые живут для себя. И все хорошо, пока они не начинают менять общий ход событий. Жил себе, да что не жилось спокойно?
– О чем это ты? – спросил Олег, понимая, что молодой человек здесь неслучайно, что он следил за ним, и теперь говорит, абсолютно точно зная с кем и что. Вот только кто он сам, и какого черта?
– Такие, как ты – паразиты. Или, если хочешь знать, вирусы. Они живут и питаются тем, когда общество допускает ошибку. То, что ты есть – это нормальное явление. Не будет тебя, появится кто-то другой. Это всего лишь статистика. – он сделал паузу, пристально глядя в глаза, спина начинала жечь, как будто на ней забыли горчичник.
– Ты зарылся и пора с этим что-то делать. Вернее, все уже сделано. Не обессудь, что для первого предупреждения слишком жестоко. Опыт показал, что пресекать лучше единожды. А если верить химикам, то это предупреждение станет последним. – он встал, предчувствуя открывающуюся дверь.
– Приятно было. Хотя если что, не обижайся. Просто жизнь бывает такой странной… видно, твой ангел что-то проглядел. Эх, зря ты так, хороший ведь парень, – сказал он с сожалением и растворился в дверном проеме.
Спину жгло. В висках стучало. Сердце обещало выпрыгнуть или пробить грудную клетку. Хотелось дышать. Он вывалился на улицу. Не получилось. Траванул, гад. И за что? Зарвался. Предупреждение. Найти бы тебя и… в глазах что-то вспыхнуло, огромное, светлое. Обнимая телеграфный столб, Олег приземлился на мостовую. Какие-то женщины вызвались хлопотать.
– Тебе и правда плохо?
– Нет, не пьяный, – подхватила другая. – Скорее, помрет ведь.
– Если мы его нашли, значит – так было надо. А помрет ли – не все ведь от нас зависит, – женщина остановила такси. Уходя в глубины себя, Олег подумал, что странно они о нем заботятся. Но его последняя часть жизни вообще была странной. Да и кто способен отказаться от помощи, когда, во-первых, чисто физически не может этого сделать, а во-вторых, она все-таки помощь, пускай и не по объяснимым причинам. Меня спасут, – подумал Олег.
Глава 5
– Ты погляди, изверги… всю душу из него вынули, – знахарка склонилась над телом, прикладывая руку ко лбу.
– как же ему без души-то? Гляди помрет со дня надень? – спросила другая.
– Не, этот выживет. И душа у него есть, только бродит где-то. Может, вернется, а может и нет.
– Как же его лечить, бездушного? – запричитала та, что помоложе.
– Как-как? Да так же, как и всех. Если жизнь нам его доверила, значит – надо. А не поднимем… – она помрачнела, – Значит, тоже надо было. Воды горячей.
Молодой человек открыл глаза, удивленно таращась по сторонам. Смотреть больно, думать еще больнее. Где я? Еще хуже – кто? Рыбацкие сети, нет занавески. Шум моря. Я знаю, что такое море. Может быть, я моряк? Из глаз слезы. Жил. Огненное солнце палило прямо с потолка.
– Бредит.
– Опасно бредит. Того и гляди, нехорошо станется.
– Помрет?
– Хуже. Станет кем-нибудь. А потом тащи всю жизнь крест, что это мы его таким сделали.
– Мы и так его тащим, – вздохнула собеседница. – Ну-ка раскинь на будущее. Хотя нет, какое из него будущее? Он сам не свой, нам и прошлого-то не знать. На настоящее.
Парень затрясся и стал что-то шептать. Имена, голоса, разные. Человеческие, птичьи, нечеловеческие.
– Быстрее, – ведунья схватила парня за плечи и попыталась разбудить, – Со стены, быстрее, – она отдавала непонятные указания другой женщине, но та, вопросительно глядя, все понимала. Дверца шкафа открылась, и оттуда показался ряд стеклянной посуды. Разное было в той посуде.
– Лей ему в рот, пока совсем не обезумел. Пришли духи и им нужно тело. Не видишь чтоль? – она спросила почти крича.
– А если хуже будет?
– Не будет. Тот другой не такой уж и плохой был.
– Только безумный какой-то.
– Тебе ли знать, умный или безумный? Да и сама подумай, к нам в своем уме попадают? Так-то. Потому не спорь. Лей. Это я решила, а значит – и платить буду, если придется.
– Будешь, все мы заплатим, – сказала подруга и открыла флакон.
– Все не лей, немножко. Осатанеет еще, или сгорит совсем.
Их странный пациент на мгновение стал приходить в себя. Глаза его расширились, на лице показалась мольба. Но капли вязкой золотистой жидкости уже прикоснулись к его губам. Огромный знойный шар бился ритмичным сердцем. По его поверхности расходились красные, пульсирующие линии. Пахло ванилью и дегтем. Блеяли козы. Шум моря тонул в пульсирующем звуке.
– Хочешь, я буду твоим сердцем? – спросил шар, – Я хороший.
– А где мое сердце?
– Ты потерял его. Как же тебе без сердца?
– А кто я без сердца?
– Кем бы ты ни был, но я стану твоим сердцем, – ответил шар и приблизился.
– Но если ты станешь сердцем, меня не станет?
Шар уже не отвечал, только приближался. В округе ждали такие же черные зрачки разных форм и размеров. Ждали, но боялись. Этот был сильнее. Ужас сковал все тело. И тело стало дрожать. Страшно и беспомощно, пытаясь отползти в стену. Только воли не хватило, чтобы проползти и миллиметр. Внезапная вспышка света застелила глаза. Что-то произошло, и звук пульсирующего шара ушел в сонную даль.
– Жить будет, – сказала ведунья. – Только поить его надо каждые три часа. Это пока не окрепнет. А потом поди – и сам собой станет, если надо это кому.
– Да как же станет, если он уже другим становится?
– Если надо – то станет. Притом неужто ты знала того другого?
– Нет.
– А я знала. Ему ничего не надо. Он даже чем-то похож на этого. Беды не будет.
– Ох, не знаю…
– Не причитай. Так добра не накличешь. Ты на него посмотри. Погляди, как дышит. Душа у него при себе, только память вот…
– Неизвестно кого…
– Лучше так, чем никакой.
х
х
х
…Бег. Бешеный. Неудержимый. На изгибе. В гриву. В топоте и рвущих ветвях. Только беги. Конь. Ты почти я. Мы вместе летим через ночь. Без остановки. В ветер. Быстрее. Вот они. Колокола… Искры. Светлое и темное. Я – почти ты. Липкая кровь и липкий пот. Нельзя пропасть… Только не останавливаться. Стук. Копыта и сердце. И бешеный бег. Не оглядывайся назад. Смерть. По пятам… Без ветра… потому, что быстрее. Колокола. Набат. По ком колокол? По тебе. В гриву. Яростный и неудержимый. В ночь. Ветви. Тьма. Храп. Без остановки. Дикая охота. Озноб. Жарко. И некогда дышать… ветром… тем, что как комок… липким. Это древнее. Из косматых дебрей… Летели люди-кони в звериных шкурах. Сквозь ветви. Ночь. И озноб… По пятам. Роняя липкие капли, Бешеный скач. В темень. Не забыть никогда. Если спасемся. Если придем… Мы продолжим бег. Бешеный. Неудержимый. В ночь. Дыша в гриву. Конь – это часть тебя. Ты доверяешь ему нести себя из тьмы в темень. Как верной руке, держа пистолет. Как себе… и только быстрее. Быстрее! Хотя знаешь, что на пределе. Мы оба скоро закончимся. Или продолжим путь. Бег. Камнепад одноликих дней и молний. Без оглядки назад. По ком колокол?.. Да только так, чтобы оглянуться было не страшно. В гриву. Успеть. Стук. Копыта. В висок. Успели?.. В косматую гриву. Конь споткнулся, и мы рухнули наземь. Спасибо, брат. По тебе звон… В глазах плыли два облака. Темное и красное… «Эка, ты коняжку заморил…» Из черных ноздрей текла… липкая. « Воды, живо!» Спасибо, брат… «Жалко, но пристрелить придется…» Воды… холодной. Да не напиться. По пятам. По тебе. В гриву. Где-то, почти вдалеке щелкнул курок. В темень. Я сам! По черной морде. Липкие. Кровь моя… и слезы. На огромных умных глазах. Легко ли всадить другу пулю? Чтоб не мучился. Спасибо, брат. Только бы успеть… Это древнее и раньше… Я сам… Эка, заморил. Или продолжим путь. Бег. Выстрел. Рука. Дрогнула. Да так, чтобы не страшно было… А кто оглянется? И липкие, липкие. По лицу. Бег. Легко ли другу… чтоб не мучился… Свинец обиженно ушел в землю. Легко ли… По ком колокол? Капли липкие… и глаза. Мольба. Не мне решать… Боль. Бег. Прости, брат… Воды, живо! Бег…
х
х
х
…Бред, сон… и снова степь. Упаси нас Бог. Да от кого? Возьмите шинель, поручик, берите. Да она же с мертвого… Ладно вам, она ему уже не пригодится. Не пожелай. Не укради. …а мы не воруем, мы берем свое. Предлагаю руку и… Все мы кровопийцы. Вы принимали присягу. Война, поручик, она делает людей… Руку и сердце… Не убей. Вы давали клятву. Не укради. Оставьте шинель. Она его последний… Рука и сердце. Последний приют. Рука тебе не поможет, а сердце ждет пулю. Война делает… А кто будет отвечать? Вы давали клятву. Тьма и серость. Война ни за что не ответит. Обопритесь о мою руку. Есть разные языки. Как знаете, да только так вы сами долго не протяните. Полно вам, французский только для любви. А греки принесли веру… Помню как горела колокольня. Вы считаете, я не могу сказать о своих чувствах по-русски? Это для крестьян. Война делает нелюдей. Рукой в сердце. Укройте его, шинель его последний приют. А волки… Они растащат, убьют, раздавят. Не укради. Что же вы делаете, кровопийцы?.. Звонаря привязали к колоколу. А вы совсем не умеете танцевать. Я больше знаком с оружием. Есть разные языки. На каком же молиться? Чтобы услышали… Не убей. Ну и как же по-русски la bese? Я же просила не показать, а произнести. Тишина тоже может слушать. Она самая близкая. Вы клялись… Когда все кричат… Растащат. Волки. Степь. Когда все кричат – не слышит никто. Мы берем свое. Каждому. Кому пулю, кому славу, а кому позор. Да только волки растащат. По праздникам звонили колокола. У них голоса разные. Скажите еще что-нибудь. Руку и сердце. Вы шутите? Нет, я серьезно. Какой пассажь. Степь, чужая и дикая. Копытами по мерзлой земле. Вой. Вой-на. Под свист и вой ветра. Волков. Плач и вой. Чтобы услышали. Помню как горела колокольня. И свечи… зачем они Богу? Чтобы говорить с Богом… а мы не обманываем? Вы клялись. Все растащат. Не клянитесь. Мертвая земля, каменная. Необычайно черная. Черное сердце и грязные руки. Да слово лживое… да степь… и еще волки. Война делает людей. Я хочу сказать… Есть разные силы. У ветра – ровно столько, чтобы потушить свечу, поломать дерево. Ровно столько. Как будто все равно. Вы не умеете танцевать, а ведь дуэль – это тоже танец. Все равно. Все равны. Перед Господом. Волки, они ведь честнее нас. Они убивают потому, что Бог сделал их такими. Война делает. Каждому свое. Мы берем свое. Когда все кричат. Прошепчите так, чтобы вас услышали. Есть разные силы. Держаться и не сгибаться Что бы ни случилось, ломая свои крепкие ветви… И видеть траву. Степь. Никто не в ответе. Сквозь вой. Вой и ветер. Что кто-то остался сильнее… вон как трава. Языки разные. Да только Слово одно. Холодно. Не жалеете шинельку то? Я ни о чем не жалею. Вот жизнь моя, как снег на ладони. Растает, или ветер смахнет, все равно – моя. А вода студеная… чтобы ноги омыть путникам. Скажи, на каком языке ты будешь молить о спасении? Чтобы услышали… Как колокол. Как крик. Из глубины. Из сердца. Свяжите ему руки. Не думайте, поручик, что души у меня нет, просто жизнь сейчас такая… Я молод был, тоже шинельку не взял бы. Помню как горела колокольня. Есть разные силы, а есть бессилие. Земля здесь мертвая. Господи, спаси и сохрани. Вот замерзнешь ты, и что от тебя проку? Куда уйдет твое благородство? Мы делаем войну. Мы воины… а войны были всегда. Мы берем свое. Последний приют воина – жизнь. Не убей. А живем –то мы чтобы убивать. Не пожелай. А что делать, если рука желает? Все растащили, смели, уничтожили. Отсеки руку свою, дабы не искушала. Волки. Они идут за нами. Что им?.. нас или тех, кто от нашей руки. Есть разные силы, и есть слабость, злоба, трусость, бессилие… Пасть от руки бессердечных. А что мне их сердце, пусть и самое благородное? Мы давали клятву. Зачем они, свечи, если так легко гаснут на ветру? А вы их сберегите. Перед Богом все равны. Настя. Обопритесь о мою руку. Там, в двух верстах деревня. Лошади устали. Замерзли. Каждому свое. Зима наступила, и все замертвело. Замерзло, забылось… чтобы не помнить, не болеть… Как кровь на еще не затянувшейся ране. Господи, я тебе верил. Степь. Пустыня. И мы пустые… мы не нужны. Зачем нам деревня? Кому мы нужны? Вы давали присягу. Я тебе верил, а ты не уберег. Волки растащат. Помню сон… будто молод еще… Колокола, опьяненные весельем, сани с колокольчиками, как ветер, а по обеим сторонам ярмарка. А сани несут куда-то вдаль и колокольчики теряют. Роняют на мерзлую землю. Разбивают. Вдребезги. Ломают и остается бурелом. Помню спрашивал деда о журавлях. Злые языки говорят. А мы не воруем, мы берем свое. Вы разбиваете мне сердце. Обопритесь хотя бы о мою руку. Во тьме, бреду, кошмаре… Мы отбираем жизни. Ветер. Вой. Земля здесь мертвая… Рискуя собственной жизнью. А что нам наша жизнь? Ее отобрали раньше. Мы берем свое… да только не надо мне чужого. Не пожелай. Не укради… а только спаси. Лучше не знать. Не знать и надеяться. Не знать и верить. Я верил тебе, Господи, а ты не уберег. Зачем ему свечи… Мы ведь горим так же… одни пылают, другие чадят. Сбереги сам. Последний приют. Чтобы услышали… Твердость и чистота. Скоро деревня, проверьте пистолеты. Рука и сердце. Не забыть и помнить. Война. Степь. Одиночество. Везде… особенно среди людей. А под копытами трава ломается, и ее перешагивают. Забыть, забыться… бред. Сон. Далекий и сладкий. Да только сладость бывает не сладкой. Бред, сон, слабость… Скоро деревня. Как хочется верить тебе и не забыть главного. Бред. Возьмите шинель, накройте его…